Текст книги "Дорога к саду камней"

Глава 47
Новый шанс

Самурай, думающий и говорящий о деньгах, дрянь, а не самурай.

Тода Хиромацу. Секреты школы Голубого тигра

С того дня, как Юкки повстречала в своих снах Кима, они не однократно уже отправлялись на разнообразные вылазки, где быстро вышибали дух из каких-нибудь крестьян, и затем жили некоторое время в их обличье. Однажды Юкки сделалась красивой дочерью торговца, на которую положил глаз молодой самурай, и чуть было не пала жертвой своей несообразительности. Красивая и безродная женщина всегда в опасности.

В последний момент, когда девушка уже еле стонала под грузом придавившего ее потного мужского тела, подоспевший Ким со всего размаха влетел в тело самурая, выбив из него душу. Оказавшись на почти потерявшей сознание Юкки, он ощутил сильное возбуждение, но вовремя сообразил, что к чему, и сполз с девушки, давая ей воздух.

– Отчего же ты не закончил начатого дела? – спросила, отдышавшись, Юкки, ее кимоно было разорвано и вываляно в грязи, под глазом красовался здоровенный фингал.

– Не закончил?! – Ким подскочил на месте, спешно оправляя на себе одеяние голубого цвета со знакомыми крестами. – Неужели ты хотела, чтобы он изнасиловал тебя! Дочь и внучку даймё! – не поверил он.

– Не он, а ты… и при чем здесь какая-то дочка и внучка даймё? – Юкки прищурила здоровый глаз, отчего вдруг странным образом сделалась похожей на свою мать – Осибу. – Где ты видишь дочку и внучку даймё? Здесь только глупенькая дочка торговца и красивый молодой самурай, который, – она покосилась на топорщащееся ниже пояса кимоно Кима, – все еще хочет ее.

– Ну уж не дождешься. – Ким отвернулся от девушки, сокрушаясь, что не может успокоиться по команде. – В следующий раз не зови на помощь.

– В любом случае мое тело не пострадало бы. Ты забыл? Маленькая больная Юкки спокойно пребывает в замке своего отца. И даже если бы сейчас меня изнасиловали с десяток самураев, Юкки осталась бы нетронутой! – Она подняла вверх палец с обломленным ногтем. – Впрочем, спасибо тебе.

Подойдя к небольшому озерцу, Ким встал на колени и, поглядев в воду, к удивлению своему, узнал лицо самурая, чью душу он нынче выбил из тела. Это был молодой человек по фамилии Хёбу, заботам которого была поручена деревня Миясу, недалеко от замка.

– Вот что, – он умылся и, утеревшись рукавом, подал руку девушке, – вот что, Токугава-но Юкки, я хочу тебе сказать. Конечно, мне весело с тобой примерять новые маски, быть сегодня девочкой, а завтра стариком, сегодня собакой, а завтра рыбкой, но пора бы начать жить как нормальные люди живут. Что ты думаешь, Хёбу-сан еще не стар, должность спокойная, опять же земля родная, до замка Фудзимото рукой подать, за семьей приглядеть можно. Что скажешь, Юкки-тян?

– Ты будешь спать с женой этого самурая? – Лицо Юкки исказила недетская обида. – Ты будешь переплетать с ней ноги и забудешь про меня?

– Видишь ли, – он покрутился на месте и, приметив невдалеке стены замка, показал на них. – Много лет я был даймё этих мест и жил там.

– Ну и что, все когда-то кем-то были, – не поняла девочка.

– У меня тут остались друзья: Арекусу Грюку, однорукий секретарь Такеси, я знал его сорок лет, мои самураи – большинство тоже можно назвать друзьями…

– Орден «Змеи», – закончила начатую Кимом мысль Юкки. – Я знаю, моя мама тоже из ордена «Змеи», в свое время она и ее предки с лихвой получали от ордена волшебного эликсира перемещений, отчего теперь, должно быть, я и обрела этот дар. – Она таинственно улыбнулась, так что Ким вдруг захотел ее снова. – Арекусу Грюку. Его сын недавно погиб в тюрьме моей мамы. – Как бы невзначай сказала Юкки, вертя в руках прядь смоляных волос.

– Амакаву?! – не поверил Ким.

– Амакаву, – подтвердила Юкки, – ему отрубили голову. Печально. – Она опустила красивое личико, не упоминая о том, что на самом деле вначале сама вышибла из несчастного душу.

– Надо передать весть Алексу. – Ким насупился. – Вот что, Юкки-сан, ты можешь пойти в деревню вместе со мной, я точно не знаю, есть ли у этого самурая наложницы… жена, думаю, есть. – Он задумался. – Мы выясним это на месте, и ты сможешь стать моей женой или наложницей. Сколько можно жить, не будучи уверенным в том, что произойдет завтра? Где поесть, где протянуть ноги? Я жить хочу.

– Что ж, – Юкки выглядела серьезной, хотя это была серьезность маленькой девочки, которая решила показать себя взрослой и серьезной дамой, – я буду с тобой, пока мне это будет нравиться, а когда надоест…

Она поднялась с земли и, отряхнувшись, последовала за своим новым мужем и господином.

Глава 48
Летящий ангел

Искусством должен заниматься человек искусства, а не самурай.

Тода Хиромацу. Книга наставлений

По-японски старший брат – какей или аниго, а младший – отоото. Это вызвало путаницу, поначалу я думал, что меня зовут Отоото, во всяком случае, так обращалась ко мне моя старшая сестра. На самом деле меня зовут Мико. Но это пока что детское имя. Я уже вполне смирился с тем, что мне нужно вырастить свое новое тело, с тем, что теперь я японец и самурай. И что когда я вырасту и буду достоин, я получу нормальное, взрослое имя, два меча и сделаю себе самурайскую прическу.

Я каждый день учу слова, хотя и не пытаюсь их записывать, так как нет бумаги, да и вообще, как бы такое поведение годовалого ребенка не показалось окружающим странным.

За время пребывания в этой шкуре я уже выучил уйму слов и даже могу с грехом пополам составлять несложные предложения. Например, каки чо дай (Дай хурму.). Или ваташива номитай (Я хочу пить.). Самурайский меч – катана, нож – нофу, дом – олчи, комната – хэя, много всего знаю.

Я знаю, что мокутэки – это цель, а сойно – талант. Если бы окружающие хотя бы немножко говорили со мной по-английски, можно было бы разузнать массу других полезных слов. А так приходится догадываться. Правда, в японских домах живет уйма народа, и каждый спешит поговорить с ребенком, разъяснить ему то, о чем он спрашивает.

Вчера я сказал «отцу»: Отосан ваташива оширо метай. (Папа, я хочу посмотреть замок.) Он удивился, но выполнил мою просьбу, и, взявшись за руки, мы пошли в сторону замка, там он некоторое время говорил со стоящими на посту самураями, и, в конце концов, нам разрешили пройти во внутренний дворик.

Жаль Кияма, и… даже совестно как-то. Вот я пришел в его замок, а самого Кияма давно нет. На его похоронах я был с родителями и другими самураями и наблюдал за тем, как все происходило. Потом увидал, как мимо меня в открытом паланкине пронесли светловолосого мужика. Я повернулся к «отцу» и спросил его: Даре дес ка? В смысле – кто это?

Каково же было мое состояние, когда он сказал: Арекусу Грюку.

Я заорал ему, чтобы тот поглядел на меня, но какое там…

И вот теперь я чинно бродил с «отцом» по двору, наблюдая за тем, как туда-сюда снуют работающие при кухне слуги, и ничего не мог поделать.

– Арекусу Грюку доко дес ка? (Где Алекс Глюк?) – наконец выдал я заранее составленную фразу.

– Арекусу Грюку? – Удивленно уставившись на меня «отец», произнес длинную фразу, из которой я узнал одно только слово нанде (зачем).

– Митай. (Хочу видеть.) – с достоинством, на которое только может быть способен годовалый ребенок, произнес я, сверля «отца» взглядом.

Снова последовал набор слов. Из которых я ровным счетом ничего не понял.

– Доку дес ка? (Где?) – переспросил я, рассчитывая, что «отец» либо покажет на замок, либо назовет какой-нибудь узнаваемый населенный пункт, и тогда… хотя… что тогда? Кто отпустит маленького ребенка?

– Кайримас, – вздохнул отец. И должно быть, не уверенный, что я что-то понял, махнул рукой в сторону подвесного моста с открывающейся за ним дорогой. – Иокогама.

«Ага. Как раз знакомое слово, тем более что в ордене вроде как говорили, что он проживает в этой самой Иокогаме. Вполне возможно». – Я вспомнил известный японский порт в Иокогаме, Алекс Глюк должен был быть связанным с привозимым в страну импортом, так что все сходится.

После экскурсии в замок мы погуляли еще немножко вокруг рва, где мальчишки удили рыбу, и вернулись домой как раз к обеду.

Итак, можно поздравить себя с тем, что я узнал, где находится Алекс Глюк, но, на мою беду, он был далеко.

* * *

Последний дневной переход отделял Ала с его самураями от замка Глюка, предвкушая скорое возвращение домой, лошади ускоряли шаг, то и дело весело ржа и только что не подмигивая своим седокам. Радовались и самураи, десятник Хироши, в предвкушении встречи с Тахикиро, был мрачнее и рассеяннее обычного: как еще отреагирует официальная наложница господина, когда тот предложит ей брак с десятником. Может ведь в сердцах и зарубить суженого.

Ал думал о встрече с Фудзико, по которой уже порядком соскучился. Где она сейчас? По-прежнему сидит в деревне или перебралась в замок? Скоро выяснится, нет даже смысла гадать. В прикрепленных к седлу мешках он вез подарки для Минору, Марико и жены, крошечный подарок на расставание с Тахикиро, как бы сказали японцы, «омой де ниру» (подарок на память).

Ал улыбнулся, представляя себе, какую свадьбу отгрохают для себя Тахикиро и Хироши. Хотя кто ее поймет, Тахикиро…

Неожиданно Ал услышал крик одного из своих самураев и, натянув поводья, остановился, озираясь по сторонам, как человек, которого только что разбудили после чудного сна.

Первое, что бросилось в глаза, был столб дыма, поднимающийся из-за горы. Дым был со стороны замка. Ал дал коню шпор и первым понесся к крепостной стене.

Что там могло произойти? Землетрясение и пожар, хотя нет, землетрясение не такая вещь, которую можно не заметить.

Они вылетели на небольшой пригорок, с которого открывался великолепный вид на замок, и обомлели: какие-то черные самураи осаждали твердыню, подтаскивая к его стенам лестницы и сколоченные из крепкого дерева бастилии.

С Алом было каких-нибудь два десятка самураев, вокруг замка копошилось сотни три черных спин. Шансы были неравны, к тому же каждый ведь знает, что больше всех в бою страдают те, кому приходится выкладываться на бесполезный бег. Нужно было спешно что-то предпринять, что-то придумать.

Ал посмотрел вниз и разглядел на стенах черные потоки гари, воронки, оставленные после падения в этих местах самодельных взрывных устройств, тоже имели место. Значит, осада продолжается уже не первый день. Вдруг над замком взмыл ангел, он облетел почетный круг над позицией врага, чуть не поймав своими матерчатыми крыльями несколько стрел, стремительно поднялся вверх, уходя от лучников, сделал в воздухе петлю и в следующее мгновение обрушил на большое скопление врагов зажигательный подарочек, изящно ложась на крыло и уходя в сторону.

Раздался взрыв, несколько разорванных тел разлетелось по полю боя, а невозмутимый ангел уже нес свой смертельный дар к следующей кучке противников.

– Тахикиро-сан! – выдохнул Хироши, хватаясь за холку своей кобылы.

А прекрасная Тахикиро, нежно помахав кому-то крылами, поднялась в синее с дымными поволоками небо, заметив ее призыв, с самой высокой башни замка отделились еще три крылатых тени, которые со спокойной обреченностью неслись теперь над полем боя, низвергая на противников свои смертоносные заряды.

Самураи Ала так загляделись необычно красивым зрелищем, что чуть не пропустили, когда чья-то меткая стрела сразила одного из летунов, который кувыркнулся в небе и начал стремительно терять высоту, идя на снижение.

В какое-то мгновение Алу показалось, что это Минору, и он закричал от отчаяния, нисколько не стесняясь своего высокого положения.

Раненый воин несся к земле, по всей видимости, стремясь дотянуть до леска, но он уже не мог справиться с крыльями и вскоре грохнулся на землю сразу же за лагерем осаждающих замок самураев. Со своего места Ал увидел, как несколько человек окружили поверженного героя, рубя его мечами.

Это было ужасно еще и от того, что все происходило на расстоянии двух или более полетов стрелы.

Тахикиро сделала круг, исчезнув на некоторое время из поля зрения, и вернулась, вновь нагруженная самодельной взрывчаткой. На этот раз ее уже ждали несколько лучников, но храбрая летунья словно чувствовала стрелы противника, умудряясь подниматься выше всякий раз, когда внизу кто-то только пытался вскинуть лук.

Одновременно прогремел залп пушки, и Ал увидел, как замок заволокло облачко дыма. Тахикиро тут же решительно ушла вверх и оттуда в немыслимом кувырке, подобно пушечному ядру, полетела вниз, набирая скорость. Ал видел, как несколько лучников, прикрывающих пушку, одновременно вскинули луки, но девушку это не остановило. Она продолжала нестись на них, точно идущий на таран истребитель.

Ал зажмурился, когда прозвучал взрыв. А когда открыл глаза, Хироши и его десяток самураев как ветром сдуло.

Нарушив приказ, они летели вниз под горку, готовые вдесятером сразиться с сотнями врагов. Ну что тут будешь делать? С оставшимися самураями Ал бросился вдогонку за сумасбродным влюбленным, когда вдруг откуда ни возьмись с другого холма к замку сорвалась целая коричневая лавина самураев под белыми с золотой мальвой знаменами Токугава.

Глава 49
Маленький пленник

Жизнь – это сон. А во сне можно делать все что захочешь. Жизнь слишком коротка, чтобы прожить ее не так, как тебе нравится.

Токугава Осиба. Из собрания сочинений. Том II. Накидка ночи

Мрачный подвал тюрьмы был словно вырван из какого-то круга ада. Холодный и тихий, в нем не было ничего, что напоминало бы присутствие человека, за исключением запаха экскрементов и крови.

Все здесь было сделано таким образом, чтобы единственный узник – маленький Тико из славного рода Мусумото – ощущал себя заживо погребенным в подземелье.

После того как других мальчиков перебили, а его почему-то пощадили, единственными развлечениями ребенка стали разговоры с покойным Амакаву и ожидание прихода тюремщиков. Кто-то, наверное, мог бы сказать, что маленький, прикованный длинной цепью к стене мальчик, скорее, стал бы думать о доме или о том, как ему удастся выбраться отсюда. Но Тико как раз ждал своих тюремщиков, зрителей на балконе, ждал пыток или казней, которые прекратились, когда в тюрьме остался он один. Ждал, потому что только это могло разрушить тишину и одиночество, давившие на мальчика. Поэтому Тико ждал, содрогаясь и одновременно надеясь.

Иногда его спрашивали о его семье, деде Юя-сан, которым восторгались многие, несмотря на то что род Мусумото был опальным. Поначалу, почувствовав недоброе, Тико старался отмалчиваться или говорить, что ничего не знает о делах деда и понятия не имеет, как можно тайком проникнуть в их родовой замок.

Потом, когда других детей перебили, Тико был вынужден проводить целые дни совершенно один. А это для него была худшая из возможных участей, так как мальчик любил разговаривать с другими детьми, рассказывая им что-то интересное и слушая их истории.

Теперь такой возможности не было, и, истосковавшись по общению, Тико готов был выдать любые военные тайны, лишь бы только не оставаться больше в одиночестве. Правда, пока еще он не знал ни одной.

На самом деле система одиночных камер как раз и развязывала языки самым непокорным узникам, так что они больше, чем сидящие в общих камерах люди, были расположены продолжать доверительные беседы со священником или следователем, а значит, появлялся шанс выпытать у них интересующие сведения.

Тико попытался подвигать руками, чувствуя, как железная цепь, которой он опять был прикован к стене, холодит талию.

Равномерно и весьма раздражающе с потолка капала вода. Воздух сделался холодным и липким.

Наконец, где-то в самом сердце темноты, раздался лязг железной двери. Мальчик повернул голову и увидел льющиеся из-за двери неровные полосы света. Затем раздались шаркающие шаги. Свет закачался и поплыл по коридору в сторону Тико, ослепляя его.

– Вы слышите меня, господин Тико? – спросил тюремщик, поравнявшись с клеткой своего единственного узника.

– Слышу, слышу. В глаза-то зачем светить. – Тико отвернулся.

– Госпожа велела отвести вас наверх, нужно помыться, приодеться и в путь-дороженьку.

– Куда я должен ехать? – не поверив в собственную удачу, переспросил Тико.

– Война… – Старик-сторож повесил на стену фонарь и, повозившись с ключами, открыл замок двери. – Выходите, пожалуйста, – вежливо попросил он. – Только, во имя Будды, не пытайтесь сбежать, у дверей стоит самурайский пост, и вас все равно поймают, а может быть, даже и зарубят.

– Война? – Тико не хотелось признаваться, что больше войны его интересует его собственная, пока еще такая короткая жизнь. – Кто воюет и с кем? А я что, тоже пойду на войну?

– Как госпожа прикажет, так и будет. – Сторож склонился над мальчиком, освобождая его. – Я слышал, вы нужны госпоже, чтобы ваш дед не предал ее в предстоящей заварушке. Вы едете в качестве заложника, а не самурая.

– Вы проводите меня к госпоже?

Самурай кивнул. Когда они проходили мимо крошечной комнатки, в которой, по всей видимости, постоянно жил сторож, взгляд Тико упал на шахматную доску с расставленными на ней фигурами, серые против коричневых, с личным гербом Исидо.

Некоторое время назад, принимая в своем замке состарившегося от постоянных терзаний и страхов бывшего коменданта осакского замка, Осиба склонялась к мысли сдать беглеца его главному врагу Иэясу… но после решила не торопиться и спрятала Исидо в своем замке, дав ему незаметную и нехлопотную должность тюремного сторожа. К слову, о том, что в гостевых комнатах замка содержится тайный узник, шпионы тут же доложили бы сегуну. Что же до никому не известного ронина, которого приняли на службу… до этого никому не было никакого дела.

Так что Исидо жил при замке благоразумно, не привлекая к себе внимания и славя Будду, что его никто не трогает.

Глава 50
Путь воина

Один неверный поступок может перевесить массу правильных поступков и испортить репутацию человека. Стремись к безупречности.

Даймё Кияма. Из книги «Полезные нравоучения», рекомендованной для отпрысков самурайских семей в Хиго

Трудная задача, не зная языка, что-то втолковать другим людям. Что-то действительно важное. Тем более если ты годовалый ребенок и по определению не можешь сделать ничего хоть сколько-нибудь умного.

Павел изнывал от безделья и невозможности как-то повлиять на свою жизнь. Правда, «родители» практически ничего не требовали от него, он должен был есть, гулять, играть – словом, расти. Он же мечтал только об одном, как можно быстрее добраться до Алекса Глюка, а дальше будь что будет. В любом случае, даже если не удастся вернуться назад, Алекс – русский, а значит, с ним будет проще найти общий язык, он сможет помочь вырастить это новое тело, так, как это будет лучшим для него. На худой конец, он скорее сумеет спрятать его у себя в замке, где можно будет схорониться в случае опасности.

Алекс не будет относиться к нему как к младенцу, и… а впрочем, какая разница. Надо было любым путем прорываться в Иокогаму, а дальше будь что будет.

Павел поднял с земли палку и проделал с ней несколько упражнений, которые показывал «отец», получилось, не бог весть что такое, но что ты тут будешь делать. Тело годовалого ребенка не могло дать необходимой координации движений. Что же – значит, буду развивать гибкость, решил Павел. Говорят, дети мягкие, и из них можно вылепить все что угодно, он, пытаясь сесть на шпагат, прокатывал на языке свежезаученные японские слова.

Нужно было как-то поговорить с «отцом», объяснить ему, что к чему.

Одним из первых он выучил глагол «хочу» – хоши – применительно к существительному и окончание тай к глаголу. Например, если хочешь получить рыбу, можно составить предложение Ваташива сакана-о хоши (я хочу рыбу), глагол всегда на последнем месте, малость невежливо, конечно, но да не беда. Главное, смысл донести. А можно сказать Ваташива сакана-о табетай (я хочу поесть рыбу). Последняя фраза звучала более правильно.

Теперь следовало как-то убедить «отца» отвезти его в Иокогаму к Алексу Глюку. Но что тут скажешь, даже по-русски. Признаться, что у тебя есть важная информация для особы, приближенной к правителю Японии? Это у годовалого ребятенка-то? Бред.

Сказать, что хочешь посмотреть на Иокогаму. Иокогама-о метай. А кого это волнует – хотеть, как известно, не вредно.

Оставалось сыграть на мистицизме. Например, сказаться новым святым, бодхисатвой, помнящим свои предыдущие воплощения. Хотя опять же какой ты бодхисатва, если не знаешь японский? Или стать чем-то вроде ясновидящего.

Последняя идея казалась более перспективной. Вот если бы подобрать слова и рассказать историю, что, мол, видел Алекса Глюка во сне, и тот сказал, чтобы отец немедленно доставил его в Иокогаму, где его ждут почет и уважение. Клюнут ли «предки» на такую приманку? Не факт, конечно, но попытка-то не пытка.

Павел уже понял, что местное население в основном живет от одного сбора налогов до другого, если в деревне появился незнакомец, у кого-то сдохла собака или народился ребенок – эти события будут перетирать, пока на горизонте не появится чего-нибудь новенького, так что, решись он рассказывать сны, слушателей найдется с избытком.

Он снова не удержал равновесия и плюхнулся на задницу прямо посреди садика. Тело, похоже, и не собиралось становиться удобным во всех отношениях инструментом. Безносая служанка Хана со смехом подскочила к ребенку и, обняв, подняла и поставила его на пухленькие ножки.

В это время у калитки залаяла собака, и они увидели, как во двор входит «отец», за которым семенит молоденькая девушка в разорванном кимоно, с синяком под глазом и с всклокоченными волосами.

«Что же это кобель разбрехался, как на чужого?» – Поднял брови Павел и тут же, оттолкнув руку служанки, побежал навстречу. Обычно в этот момент «отец» подхватывал его на руки и подбрасывал над головой. На этот раз «отец» казался рассеянным или даже расстроенным, обняв ребенка, он какое-то время оглядывал сад, словно потерял что-то. Хана низко поклонилась господину и побежала в дом сообщать о возвращении хозяина.

Когда в дверях показалась «мама», Хёбу-сан долго всматривался в ее лицо, словно забыл что-то и теперь пытался вспомнить.

– Вам нездоровится? – осведомилась она, стараясь придать голосу самый мягкий, обволакивающий тон.

– Отчего же, я вполне здоров. Проголодался только. – Он окинул взглядом дом, все еще не решаясь войти. – Чем занимались в мое отсутствие?

– Да вы же отсутствовали всего одну стражу![48]48
  Одна стража – 2 часа.


[Закрыть] – всплеснула руками супруга. – Что тут могло произойти, ну служанки явились с покупками, сын ваш занимался в саду как большой, делал упражнения с мечом, то есть с палкой, конечно. Вы бы его похвалили, что ли?

– Сын? – Отец поглядел на ребенка так, словно видел его впервые. – Что же, нашему сюзерену нужны настоящие самураи. Хочешь быть воином, как твой отец?

Павел не понял обращенной к нему фразы, так как «отец» говорил слишком быстро.

– Ваш сын будет самым лучшим самураем, даймё Умино будет рад взять такого славного воина себе на службу. – Она кивнула в сторону замка, так что Павел сумел наконец въехать в смысл сказанного.

– Даймё Кияма-сан щиндаимас (князь Кияма умер), – наконец выдавил он из себя, – има кара даймё Умино (с этого времени даймё Умино).

Получилось, конечно, не бог весть что, но понять можно.

– Хай. Со-десу. (Да. Конечно.) – кивнул отец, с интересом поглядывая на ребенка.

– Ваташива уми мита. (Я видел море.) – выдавил из себя заранее заготовленную фразу.

– Уми? – Отец сделал движения руками, как будто плавал кролем.

– Най. Уми джанай, юмэ. (Не море, сон.) – поправился он. – Ваташива юмэ мита. (Я видел сон.).

– Юмэ? – Отец, должно быть, хотел представить как-то свою спутницу, но Павел ему мешал.

– Хай. Юмэ. (Да. Сон). Ваташива Арекусу Грюку мита. (Я видел Алекса Глюка.) – Он выдохнул, собираясь с мыслями: – Кара ханасу: аната ките, аната ките. (Он сказал: иди сюда, иди сюда.) – Он сделал движения рукой, как будто зовет к себе. – Отоосан! Онигайши масс. Арекусу Грюку ваташини айтай. Хонто айтай. Ваташино као метай. (Отец! Прошу вас. Алекс Глюк скучает обо мне. Правда, скучает. Хочет мое лицо увидеть.) – Он вздохнул, размышляя, что бы еще такое ввернуть из недавно разученного.

– Арекусу Грюку? – вытаращился отец.

– Каминоке широй. (Светлые волосы.) – кивнул сын, подтверждая, что речь идет именно о Золотом Варваре.

– Анатава Арекусу Грюку мита? (Ты видел Алекса Глюка?) Доку дес ка? (Где?)

Павел застыл, не зная, что сказать. Ему на помощь пришла мама. Она говорила какое-то время, показывая в сторону замка и поминая покойного Кияма. Должно быть, хотела, чтобы муж вспомнил роскошные похороны, где их сын Мико мог приметить единственного иноземца, присутствующего на церемонии.

Слушая жену, отец опустился на корточки рядом с сыном, внимательно всматриваясь в его глаза.

Он снова что-то спросил, но Павел не понял ни единого слова. С таким трудом завоеванное было внимание родителей ускользало теперь неведомо куда.

Из кухни прибежала служанка, с поклоном сообщившая о том, что обед готов.

Должно быть, отец спросил, ел ли ребенок, и, узнав, что того уже кормили, потерял к нему всяческий интерес. Вместе с незнакомой женщиной он вошел в дом, где сразу же сел на подушки.

Шанс был упущен. В отчаянии, что его план не сработал, Павел швырнул на землю палку, с которой еще совсем недавно упражнялся, так, словно она была настоящим мечом, и хотел уже отправиться на задний двор, как вдруг отец окликнул его.

Позволив служанке разуть себя, Павел поднялся по ступенькам и сел прямо на пол напротив отца.

– Анатано хаха намае нан дес ка? (Как имя твоей матери?) – шепотом поинтересовался отец.

– Ваташино хаха? Хаха. (Моя мама? Мама.) – Павел почесал затылок. А действительно, должно же ее как-то звать. Получилось неудобно.

– Анатано конзука нан-нин? (Сколько человек в твоей семье?) – вступила в разговор до этого молчавшая девушка. Со стороны это могло выглядеть так, что взрослые устроили ребенку потешный экзамен.

– Ваташино кодзука… – Павел задумался. – Отоосан, – он показал на отца, – хаха, обасан, оджисан, какей то рейши. (Мама, бабушка, дедушка, старший брат и младшая сестра.) – Он утер взмокшее от стараний лицо. Взрослые за столом переглянулись. – Блин, себя-то забыл! – Начал было он по-русски и тут же осекся: – То ваташива.

Но было уже поздно. Неожиданно «отец» сгреб его в железные объятия, так что Павел чуть не выблевал недавно съеденную пшенку. Глаза вытаращились от ужаса и напряжения, легкие не принимали воздух.

– Пусти, тварь! – выдавил он по-русски, отчаянно молотя отца свободными ногами.

– Павел Леонидович Пехов, если не ошибаюсь? – выдохнул ему в лицо «отец» и тут же разжал смертоносные объятия, давая бывшему десантнику глоток свежего воздуха.