Текст книги "Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия"

Во время моего последнего путешествия по Италии, которое, помимо прочего, привело меня к Тразименскому озера, я увидел Тибр и с болью в сердце был вынужден повернуть обратно, не доехав восьмидесяти километров до Рима; именно тогда я наконец осознал те детские впечатления, которые усиливают мою тоску по вечному городу. Я как раз обдумывал план в следующем году поехать через Рим в Неаполь, и тут мне вспомнилась фраза, которую, должно быть, я прочел у одного из наших писателей-классиков[140]140
  Дополнение, сделанное в 1925 году: Писателем, у которого я прочел это место, наверное, был Жан Поль.


[Закрыть]: «Еще вопрос, кто лихорадочнее метался по комнате, задумав в конце концов план отправиться в Рим, – директор средней школы Винкельманн или полководец Ганнибал». Я шел по стопам Ганнибала; мне, как и ему, было не суждено увидеть Рим, и он тоже отправился в Кампанью, когда весь мир ожидал его в Риме. Ганнибал, с которым я достиг этого сходства, был, однако, любимым героем моих гимназических лет; как и многие в этом возрасте, я отдавал свои симпатии в Пунических войнах не римлянам, а карфагенянам. Когда затем в старшем классе ко мне пришло первое понимание последствий моего происхождения от чужой для этой страны расы, а антисемитские настроения среди товарищей заставили меня занять определенную позицию, фигура семитского полководца еще больше выросла в моих глазах. Ганнибал и Рим символизировали для юноши противоречие между упорством еврейства и организацией католической церкви. Значение, которое приобрело с тех пор антисемитское движение для нашей душевной жизни, помогло затем зафиксировать мысли и ощущения из того раннего времени. Таким образом, желание попасть в Рим стало для жизни во сне маской и символом многих других страстных желаний, для осуществления которых надо трудиться со всей выдержкой и терпением карфагенян и исполнению которых судьба благоприятствует пока столь же мало, как исполнению жизненного желания Ганнибала вступить в Рим.

И тут я наталкиваюсь на детское переживание, которое и по сей день проявляет свою силу во всех этих ощущениях и сновидениях. Мне было десять или двенадцать лет, когда отец начал брать меня с собой на прогулки и открывать мне в беседах свои взгляды на вещи этого мира. Так, однажды, желая мне показать, насколько мне лучше живется, чем ему, он рассказал: «Когда я был молодым человеком, я прогуливался в субботу в твоем родном городе, красиво одетый, в новой меховой шапке на голове. Тут ко мне подходит один христианин, сбивает ударом шапку в грязь и при этом кричит: “Прочь с тротуара, еврей!”» – «И что же ты сделал?» – «Я сошел на проезжую часть и поднял шапку», – был спокойный ответ. Это показалось мне небольшим героизмом со стороны большого сильного человека, который вел меня, маленького мальчика, за руку. Этой ситуации, которая меня не удовлетворила, я противопоставил другую, более соответствовавшую моему чувству, – сцену, в которой отец Ганнибала, Гамилькар Барка[141]141
  Дополнение, сделанное в 1909 году: В первом издании здесь стояло имя Гасдрубал; поразительная ошибка, объяснение которой я дал в своей «Психопатологии обыденной жизни».


[Закрыть], заставил своего сына поклясться перед домашним алтарем, что он отомстит римлянам. С тех пор Ганнибал занял определенное место в моих фантазиях.

Мне кажется, что это увлечение карфагенским генералом я могу проследить еще дальше, несколько углубившись в свое детство, а потому речь здесь, пожалуй, идет лишь о переносе уже сформировавшейся аффективной связи на нового носителя. Одной из первых книг, попавших в руки научившемуся читать ребенку, была «Консулат и империя» Тьера; я помню, что на спины своих деревянных солдатиков наклеил маленькие бумажки с именами первых императорских маршалов и что уже в то время Массена (похоже на еврейское имя Менассе) был моим любимцем[142]142
  Дополнение, сделанное в 1930 году: Впрочем, еврейское происхождение маршала ставится под сомнение.


[Закрыть]. (Это предпочтение, пожалуй, объясняется также совпадением дат рождения, отделенных ровно одним столетием.) Сам Наполеон благодаря переходу через Альпы имеет общее с Ганнибалом. И возможно, развитие этого идеала воина можно проследить далее в раннем детстве вплоть до желания, которое должны были вызывать в первые три года жизни у более слабого мальчика то дружеские, то враждебные отношения со старшим на год другом детства.

Чем глубже мы анализируем сновидения, тем чаще мы нападаем на след детских переживаний, которые в латентном содержании сновидения играют роль источников снов.

Мы уже говорили, что сновидение очень редко воспроизводит воспоминания так, чтобы они в полном и неизменном виде образовывали его единственное явное содержание. Тем не менее можно найти несколько примеров этого явления, к которым я могу добавить несколько новых, опять-таки относящихся к сценам из детства. У одного из моих пациентов сновидение почти в неискаженном виде воспроизвело один сексуальный эпизод, и оно было тотчас распознано как воспоминание о реальном событии. Хотя воспоминание о нем никогда полностью не исчезало из памяти, все же с течением времени оно весьма потускнело, а его оживление явилось результатом предшествовавшей аналитической работы. Сновидец в двенадцатилетнем возрасте однажды навестил своего больного товарища, который, по всей видимости, случайно оголился в кровати, сбросив с себя одеяло. При виде его гениталий он, словно под принуждением, обнажился сам и дотронулся до члена товарища. Тот, однако, выглядел таким рассерженным и изумленным, что он смутился и ушел восвояси. Эта сцена со всеми возникшими тогда ощущениями двадцать три года спустя повторилась во сне, но только с тем изменением, что сновидец вместо активной роли играл пассивную, а его школьный товарищ заменился одним из его нынешних знакомых.

Но как правило, детская сцена в явном содержании сновидения предстает лишь в виде намека и должна быть раскрыта путем толкования. Приведение подобных примеров едва ли покажется весьма убедительным, поскольку для подтверждения этих детских переживаний чаще всего нет никаких других доказательств; когда они приходятся на ранний возраст, память затем отказывается их признавать. Право вообще делать выводы из сновидений о таких детских переживаниях возникает в психоаналитической работе из целого ряда моментов, которые в своей взаимосвязи кажутся в достаточной мере надежными. Такое сведение к детским переживаниям, выхваченное в целях толкования сновидения из его взаимосвязи, наверное, не произведет большого впечатления, особенно потому, что я не сообщаю здесь всего материала, на который опирается толкование. И тем не менее я не хочу отказываться из-за этого от приведения этих примеров.

I

У одной из моих пациенток все сновидения имеют характер «спешки»; она спешит, чтобы прийти вовремя, не опоздать на поезд и т. п. В одном из сновидений ей снится, что она должна навестить свою подругу; мать ей сказала, что она должна поехать, а не идти пешком; однако она бежит и при этом падает. Появившийся в ходе анализа материал позволяет обнаружить воспоминания о ситуациях спешки в детстве (мы знаем, что житель Вены называет «спешкой») и позволяет свести, в частности, одно сновидение к любимой среди детей шутке – как можно быстрее произносить предложение: «Корова мчалась, пока не упала», словно это одно-единственное слово, что, в свою очередь, означает «спешку». Все эти безобидные проявления спешки маленькие подружки вспоминают потому, что они заменяют другие, не столь невинные.

II

Из другого ее сновидения: она находится в большой комнате, в которой стоят всевозможные машины – примерно так, как она представляет себе ортопедическую лечебницу. Она слышит, что у меня нет времени и ей придется проходить лечение одновременно вместе с пятью другими пациентками. Однако она возражает и не хочет ложиться на предназначенную для нее кровать (или что-то другое). Она стоит в углу и ждет, что я скажу, что это не так. Другие тем временем высмеивают ее и говорят, что это каприз. Кроме того, как будто она составляет несколько маленьких квадратов.

Первая часть содержания этого сновидения имеет связь с лечением и переносом на меня. Вторая содержит намек на детскую сцену; обе части спаяны между собой упоминанием о кровати. Ортопедическая лечебница сводится к моим словам, когда я сравнил мое лечение по его продолжительности и сущности с ортопедическим. В начале лечения мне пришлось ей сказать, что пока у меня для нее мало времени, но затем я буду уделять ей каждый день целый час. Это всколыхнуло в ней прежнюю чувствительность, являющуюся главной чертой характера предрасположенных к истерии детей. Они ненасытны в любви. Моя пациентка была младшей из шести братьев и сестер (отсюда: с пятью другими) и любимицей отца; но ей казалось, что любимый отец уделяет ей слишком мало времени и внимания. Ее ожидание того, что я скажу, что это не так, имеет следующее происхождение: портной прислал ей платье со своим подмастерьем, и она отдала за него ему деньги. Затем она спросила своего мужа, не придется ли ей еще раз заплатить, если тот их потеряет. Желая ее подразнить, муж ей ответил: «Да» (поддразнивание в содержании сновидения), и она спрашивала все снова и снова, ожидая, что он в конце концов скажет, что это не так. Латентное содержание сновидения можно реконструировать в виде мысли: не придется ли ей платить мне вдвое больше, если я буду уделять ей двое больше времени, – мысли, которая алчна или грязна. (Неопрятность, присущая детям, очень часто замещается в сновидении скупостью; слово «грязный» при этом служит связующим звеном.) Если все, что говорится в сновидении об ожидании того, что я скажу и т. д., должно отобразить слово «грязный», то стояние в углу и нежелание ложиться в кровать согласуются с этим же в качестве составной части детской сцены, когда она запачкала постель, в наказание за это ее поставили в угол, пригрозив, что папа любить ее больше не будет, братья и сестры смеялись над ней и т. д. Маленькие квадраты указывают на ее маленькую племянницу, которая показала ей арифметическую задачу, как вписать в девять квадратов цифры так, чтобы при их сложении во всех направлениях получалась сумма пятнадцать.

III

Сновидение одного мужчины. Он видит двух борющихся мальчиков, а именно мальчиков бондаря, о чем он делает вывод из лежащих вокруг инструментов. Один из мальчиков повалил другого; у мальчика, лежащего на земле, серьги с голубыми камнями. Он бросается на обидчика с поднятой палкой, чтобы его наказать. Тот бежит к какой-то женщине, стоящей у забора из досок, словно она его мать. Это – жена поденщика, которая обращена к сновидцу спиной. Наконец она поворачивается и смотрит на него ужасным взглядом, из-за чего он в испуге убегает оттуда. В ее глазах видна выступающая из-под нижних век красная плоть.

Сновидение в значительной мере использовало тривиальные события предыдущего дня. Вчера он действительно видел на улице двоих мальчиков, один из которых повалил другого. Когда он поспешил к ним, чтобы разнять, они обратились в бегство. Мальчики бондаря: это объясняется только после следующего сновидения, при анализе которого он использовал оборот речи: Dem Faß den Boden ausschlagen[143]143
  Перейти все границы. – Прим. пер.


[Закрыть]. Серьги с голубыми камнями, по его наблюдению, носят в основном проститутки. Таким образом, сюда присоединяется известное шутливое четверостишие о двух мальчиках: «Другого мальчика звали Марией» (то есть это была девочка). Стоящая женщина: после этой сцены он пошел погулять по берегу Дуная и, воспользовавшись уединенным местом, помочился возле дощатого забора. Когда он отправился дальше, ему приветливо улыбнулась прилично одетая пожилая дама, которая хотела дать ему свою карточку с адресом.

Поскольку женщина в сновидении стоит именно так, как стоял он при мочеиспускании, речь идет о женщине, которая мочится, и с этим же связан тогда и ужасный «вид», выступание красной плоти, что можно отнести только к зияющим гениталиям при сидении на корточках, которые, виденные в детстве, в более позднем воспоминании вновь предстают как «дикая плоть», как «рана». Сон объединяет две ситуации, когда маленький мальчик мог видеть гениталии маленькой девочки, – при опрокидывании на землю и при мочеиспускании, и, как вытекает из другой взаимосвязи, он сохраняет воспоминание о наказании или угрозе отца из-за сексуального любопытства, проявленного малышом в этих случаях.

IV

Целый комплекс детских воспоминаний, каким-то образом объединенных в фантазию, обнаруживается в следующем сновидении одной дамы зрелого возраста.

Она в спешке выходит из дома, чтобы сделать покупки. Затем на Грабене она, словно подкошенная, опускается на колени. Вокруг нее собирается много людей, особенно извозчики, но никто не помогает ей встать. Она предпринимает много тщетных попыток встать, и наконец это ей удается; ее сажают в карету, которая должна отвезти ее домой. В окно ей бросают большую, наполненную до отказа корзину (похожую на корзинку для покупок).

Это та же самая женщина, постоянно спешившая в своих сновидениях точно так же, как она спешила будучи ребенком. Первая ситуация в сновидении, очевидно, связана с видом упавшей лошади, равно как и «словно подкошенная» указывает на скачки. В юные годы она ездила верхом, а еще раньше, вероятно, воображала себя лошадью. С падением связано ее первое детское воспоминание о 17-летнем сыне повара, который, упав на улице от эпилептических судорог, был доставлен домой в карете. Об этом, конечно, она только слышала, но представление об эпилептических судорогах, об «упавшем» обрело большую власть над ее фантазией и впоследствии оказало влияние на форму ее собственных истерических приступов. Когда женщине снится падение, то это почти всегда имеет сексуальный смысл, она становится «падшей»; для нашего сновидения это толкование не вызывает ни малейших сомнений, ибо она падает на Грабене, в том месте Вены, которое известно как главная улица проституток. Корзинка для покупок имеет больше одного толкования; как слово [Korb] она напоминает ей о многих отказах[144]144
  «Den Korb geben» означает отказать жениху. – Прим. пер.


[Закрыть], которые она давала своим ухажерам, а позднее, как она полагает, получала сама. Сюда же относится и то, что ей никто не хочет помочь, что она сама истолковывает как презрение к себе. Далее, корзинка для покупок напоминает ей о фантазиях, которые были уже известны из анализа; в фантазии она выходит замуж за человека значительно ниже ее по социальному положению, и теперь сама ходит на рынок. Наконец, корзинку для покупок можно истолковать как атрибут прислуги. К этому добавляются другие детские воспоминания: о кухарке, которую уволили за воровство; она тоже упала на колени, прося о прощении. Пациентке было тогда двенадцать лет. Затем воспоминание о горничной, которую уволили за то, что она сошлась с кучером, за которого, впрочем, впоследствии вышла замуж. Таким образом, это воспоминание позволяет нам выяснить источник появления извозчиков в сновидении (которые в отличие от действительности не заботятся об упавшей). Остается еще разъяснить кидание сумки, причем в окно. Это напоминает ей о том, как отправляют багаж на железной дороге, как к девушке влезают ночью в окно в деревне, о несущественных впечатлениях из деревенской жизни – как один господин кидал даме в ее комнату через окно синие сливы, как ее младшая сестра стала бояться из-за того, что проходивший мимо бродяга заглянул через окно в ее комнату. За всем этим всплывает смутное воспоминание, относящееся к десятому году жизни, о бонне, вступившей в деревне в любовную связь с лакеем, причем кое-что из этих любовных сцен ребенок сумел все же заметить. Бонна вместе со своим любовником была «отправлена», «выброшена» (в сновидении, наоборот, «вброшена»); к этой истории мы приблизились также и некоторыми другими путями. Багаж, чемодан прислуги, пренебрежительно называют в Вене «семью сливами». «Упаковывай свои семь слив и убирайся».

В моей коллекции, конечно, имеется богатый запас таких сновидений пациентов, анализ которых приводит к смутным или вообще уже позабытым детским впечатлениям, зачастую относящимся к первым трем годам жизни. Однако ошибочно будет делать из них выводы, имеющие всеобщее значение для сновидений; ведь речь постоянно идет о невротических, в частности истерических, людях, и роль, которая выпадает детским сценам в этих сновидениях, может быть обусловлена природой невроза, а не сущностью сновидения. Между тем при толковании моих собственных сновидений, предпринимаемом мной все же не из-за грубых симптомов болезни, столь же часто случается так, что в латентном содержании сновидения я наталкиваюсь на инфантильную сцену и что целая серия сновидений порой следует по путям, проложенным одним детским переживанием. Примеры этого я уже приводил, и я приведу по разным поводам и другие. Возможно, будет лучше всего, если я завершу весь этот раздел сообщением о нескольких сновидениях, в которых недавние события и давно забытые детские переживания совместно выступают в качестве источников сновидения.

I

Когда после долгого путешествия, усталый и голодный, я лег спать, великие жизненные потребности дали о себе знать, и мне снится: «Я иду в кухню, чтобы мне дали чего-нибудь поесть. Там стоят три женщины, одна из которых хозяйка; она что-то вертит в руках, словно собирается делать клецки. Она говорит, что я должен подождать, пока она приготовит (ее речь нечеткая). Я проявляю нетерпение и, обиженный, ухожу. Я надеваю пальто; первое, которое я пытаюсь надеть, для меня слишком длинное. Я снимаю его, несколько удивленный, что оно имеет меховой воротник. Второе, которое я надеваю, отделано длинной лентой с турецким узором. Подходит какой-то незнакомый человек с продолговатым лицом и небольшой бородкой и не дает мне надеть пальто, заявляя, что оно принадлежит ему. Я показываю, что оно повсюду вышито турецкими узорами. Он спрашивает: “Какое вам дело до турецких (узоров, лент…)?” Но затем мы очень любезны друг с другом».

При анализе этого сновидения мне неожиданно вспоминается первый роман, который я прочитал примерно в тринадцатилетнем возрасте, причем я начал читать его с конца первого тома. Название этого романа и его автора я никогда не знал, но развязку его живо помню. Герой сходит с ума и постоянно повторяет имена трех женщин, принесших ему в жизни высшее счастье и горе. Одно из этих имен – Пелагия. Но я еще не знаю, какую роль сыграет это воспоминание в моем дальнейшем анализе. Неожиданно эти три женщины превращаются в моих мыслях в трех парк, которые прядут судьбу человека, и я знаю, что одна из этих женщин, «хозяйка» в сновидении, – мать, дающая жизнь, а иногда, как, например, мне, первую пищу. У женской груди скрещиваются любовь и голод. Один молодой человек, как рассказывается в анекдоте, бывший большим поклонником женской красоты, заметил однажды, когда зашел разговор о его красивой кормилице: ему очень жаль, что он не сумел лучше воспользоваться прекрасной возможностью, когда лежал у нее на груди. Обычно я использую этот анекдот для объяснения момента несвоевременности в механизме возникновения психоневрозов. Одна из парк потирает ладони, словно делает клецки (Knödel). Странное занятие для парки, которое срочно нуждается в объяснении. Оно появляется благодаря другому, более раннему детскому воспоминанию. Когда мне было шесть лет и я получал первые уроки у матери, я должен был поверить, что мы сделаны из земли и должны вернуться в землю. Мне это не понравилось, и я усомнился в этом учении. Тогда она потерла руки – точно так же, как когда делают клецки, разве что между ладонями не было теста, – и показала мне черные чешуйки эпидермы, которые при этом отделяются, словно частицу землю, из которой мы сделаны. Мое удивление этой демонстрации ad oculus было безграничным, и я смирился с тем, что впоследствии услышал выраженным словами: «Природе ты обязан смертью»[145]145
  Очевидно, по «Генриху IV» Шекспира (акт V, сцена 1); где принц Хал говорит Фальстафу: «Смертью ты обязан Богу». – Оба аффекта, относящихся к этим детским сценам, удивление и покорность перед неминуемым, встретились в сновидении, приснившемся незадолго до этого, которое впервые вернуло меня к воспоминанию об этом детском переживании.


[Закрыть]. Таким образом, отправляясь на кухню, я действительно иду к паркам, как это часто случалось в детские годы, когда я был голоден, а мать, стоя у плиты, просила меня подождать, пока будет готов обед. Теперь клецки. В связи с одним из моих университетских преподавателей, а именно тем, кому я обязан своими гистологическими познаниями (эпидермис), вспоминается человек по фамилии Кнёдль, которого он обвинил в плагиате своих сочинений. Совершить плагиат, присвоить то, что принадлежит другому, приводит нас, очевидно, ко второй части сновидения, в которой я словно совершаю кражу пальто; это напоминает мне о воре, который какое-то время воровал в аудиториях пальто у студентов. Я употребил выражение «плагиат» не намеренно, поскольку оно само собой пришло мне в голову, а теперь я замечаю, что оно может служить мостом между различными частями явного содержания сновидения. Цепочка ассоциаций: Пелагия – плагиат – плагиостомы[146]146
  О плагиостомах я упомянул непроизвольно; они напоминают мне об одном неприятном эпизоде, когда я осрамился перед этим же преподавателем.


[Закрыть] (акулы) – рыбий пузырь – связывает старый роман с делом Кнёдля и с пальто, которое, очевидно, обозначает предмет, используемый при сексуальных контактах. Это – крайне натянутое и неправдоподобное сопоставление, но я не смог бы прийти к нему в бодрствовании, не будь оно уже произведено благодаря работе сновидения. Более того, словно в доказательство того, что для стремления устанавливать связи не существует преград, дорогое мне имя Брюкке (Brücke – мост) (словесный мостик, см. выше) служит теперь мне напоминанием о том самом институте, в котором я провел мои самые счастливые часы в качестве ученика, впрочем, совершенно непритязательно

 
(«А мудрости божественная грудь
Что день, то больше даст вам наслажденья»[147]147
  Гёте, «Фауст», Часть I, сцена 4. Пер. Н. Холодковского. – Прим. пер.


[Закрыть]),
 

в полную противоположность алчности, терзающей меня в сновидении. И наконец, всплывает воспоминание о другом дорогом учителе, фамилия которого опять-таки звучит как нечто съедобное (Фляйшль[148]148
  Fleisch (нем.) – мясо. Прим. пер.


[Закрыть], как и Кнёдль), и о печальной сцене, в которой определенную роль играют чешуйки эпидермиса (мать-хозяйка), и душевное расстройство (роман), и средство из латинской кухни, утоляющее голод, – кокаин.

Таким образом, я мог бы последовать далее запутанными путями мыслей и полностью объяснить отсутствующий в анализе фрагмент сновидения, но я вынужден это оставить, потому что личные жертвы, которых бы это потребовало, чересчур велики. Я ухвачу лишь одну из нитей, которая может непосредственно привести к мыслям сновидения, лежащим в основе этого хаоса. Незнакомец с продолговатым лицом и бородкой, который помешал мне одеться, своими чертами напоминает мне одного торговца в Спалато, у которого моя жена купила много турецких тканей. Его звали Попович – подозрительная фамилия, которая дала также и юмористу Штеттенгейму повод к многозначительному замечанию. («Он назвал свое имя, пожал руку и покраснел».) Впрочем, это такое же злоупотребление именем, что и выше с Пелагией, Кнёдлем, Брюкке, Фляйшлем. То, что такая игра именами относится к детским шалостям, можно утверждать, не боясь возражений; но когда я занимаюсь этим, то это для меня акт возмездия, ибо моя собственная фамилия бесчисленное множество раз становилась жертвой подобных плоских острот. Гёте заметил однажды, насколько чувствителен человек к своей фамилии, с которой он срастается, словно с кожей, когда Гердер сочинил по поводу его фамилии:

«От богов [Göttern] идет твой род, от готов [Gothen] или нечистот [Kote]» —

«И образы ваши бога [Götterbilder] тоже обратились в прах»[149]149
  Первая строка воспроизводит место из шутливого письма Гердера Гёте, в котором он просит взять на время кое-какие книги. – Вторая строка, свободная ассоциация Фрейда, относится к известной сцене в драме Гёте «Ифигения в Тавриде» (акт II, 2-я сцена); именно так восклицает Ифигения, когда Пилад сообщает ей о смерти многих героев во время осады Трои. – Прим. ред.


[Закрыть].

Мне кажется, что это отступление относительно злоупотребления фамилиями должно было подготовить только к этой жалобе. Но давайте здесь прервемся. – Покупки в Спалато напоминают о других покупках в Каттаро[150]150
  Спалато и Каттаро – города на далматинском побережье. – Прим. ред.


[Закрыть], когда я был слишком сдержан и упустил возможность сделать хорошие приобретения. (Упустил возможность с кормилицей, см. выше.) Одна из мыслей, которую голод внушает сновидцу, гласит: «Нельзя ничего упускать, нужно брать все, что есть, даже если при этом совершаешь небольшую несправедливость; нельзя упускать ни одной возможности, жизнь так коротка, а смерть неизбежна». Поскольку здесь имеется в виду и сексуальность и поскольку вожделение не остановится перед несправедливостью, это carpe diem должно бояться цензуры и скрываться за сновидением. Теперь дают о себе знать все противоположные мысли, воспоминания о том времени, когда сновидцу было достаточно одной духовной пищи, все увещевания и даже угрозы самых ужасных сексуальных наказаний.

II

Второе сновидение требует более обстоятельного предварительного сообщения.

Я отправился на Западный вокзал, чтобы начать свое отпускное путешествие в Аусзее, но выхожу на перрон к поезду, отходящему в Ишль. Там я вижу графа Туна[151]151
  Реакционный австрийский политик (1847–1916), представитель самостоятельного правительства Богемии, противопоставлявшего себя немецким националистам; в 1898–1899 годах австрийский министр-президент. – В Бад Ишле двор обычно проводил летние месяцы.


[Закрыть], который едет в Ишль к императору. Несмотря на дождь, он приехал в открытой карете, прямо через входную дверь вышел к поезду и без каких-либо объяснений движением руки отстранил от себя привратника, который его не знал и хотел спросить билет. Затем, когда поезд отправился в Ишль, мне приходится покинуть перрон и вернуться в зал ожидания, где с трудом добиваюсь разрешения остаться. Я убиваю время тем, что наблюдаю за приходящими сюда людьми, которые хотят благодаря протекции получить купе; я намереваюсь учинить скандал, то есть потребовать таких же прав. Тем временем я что-то напеваю, а потом понимаю, что это ария из «Свадьбы Фигаро»:

 
«Если хочет граф плясать, да плясать,
Пусть скажет об этом скорее,
Я ему сыграю».
 

(Посторонний человек, наверное, не узнал бы мотива.)

Весь вечер я находился в задорном, задиристом настроении, подтрунивал над кельнером и извозчиком, никого из них, надеюсь, при этом не обидев; в голове у меня проносятся разного рода смелые революционные мысли, которые подходят к словам Фигаро и к воспоминанию о комедии Бомарше, виденной мною в Комеди Франсез. Слова о важных персонах, которые потрудились родиться на свет; право господина, с которым Альмавива хочет заставить считаться Сусанну; шутка, которую придумали наши злые на язык оппозиционные журналисты, назвав графа Туна графом Нихтстуном[152]152
  Бездельником. – Прим. пер.


[Закрыть]. Я действительно ему не завидую; сейчас у него сложный визит к императору, а я, собственно, и есть граф Нихтстун, я отправляюсь в отпуск. На этот счет у меня всевозможные радужные планы. Заходит господин, которого я знаю как представителя правительства на экзаменах по медицине и который за свои достижения в этой роли заработал лестное прозвище «правительственного прихвостня». Ссылаясь на свою служебную должность, он требует полкупе первого класса, и я слышу, как один служащий говорит другому: «Куда нам посадить этого господина?»[153]153
  Как государственный служащий он должен был оплатить только половину цены билета.


[Закрыть] Хорошая льгота! За свое место в первом классе я плачу полностью. Затем я получаю купе для себя, но не в проходном вагоне, так что всю ночь у меня не будет уборной. Я жалуюсь служащему, но безрезультатно; я мщу, предлагая ему хотя бы разрешить проделать в этом купе дыру в полу для соответствующих потребностей пассажиров. Ночью, без четверти три, я действительно просыпаюсь от позыва к мочеиспусканию. Перед этим мне снилось:

Толпа людей, студенческое собрание. Выступает граф (Тун или Тааффе[154]154
  Австрийский политик (1833–1895); в 1870–1871 годах – президент-министр. Как и граф Тун, выступал за определенную независимость ненемецких частей государства.


[Закрыть]). В ответ на просьбу сказать что-нибудь о немцах он, сделав ироническую мину, называет их любимым цветком белокопытник, а затем вставляет себе в петлицу нечто вроде изорванного зеленого листика, собственно, измятый остов листа. Я выхожу из себя, то есть выхожу из себя[155]155
  Это повторение вкралось в текст сновидения, видимо, по рассеянности и было мною оставлено, поскольку анализ показывает, что оно имеет значение.


[Закрыть], но все же удивляюсь этому своему настроению. Затем менее ясно: как будто я в аудитории; все проходы заняты, мне нужно бежать. Я пробираюсь через ряд красиво обставленных комнат, очевидно, правительственных комнат, с мебелью цвета между коричневым и лиловым и попадаю наконец в коридор, в котором сидит привратница, полная пожилая женщина. Я избегаю разговора с нею; но, видимо, она признает за мной право здесь пройти, потому что спрашивает, не нужно ли посветить мне лампой. Я объясняю или говорю ей, что она должна остаться на лестнице, и при этом кажусь себе очень изворотливым, раз избежал контроля. Я спускаюсь вниз и нахожу узкий, круто поднимающийся кверху проход, по которому и иду.

Снова неясно… Как будто мне предстоит вторая задача – выбраться из города, как прежде из дома. Я беру извозчика и велю ему ехать на вокзал. «По самой железной дороге я с вами не поеду», – говорю я в ответ на его возражение, будто я его утомил. При этом, похоже, я уже проехал с ним часть пути, которую обычно ездят на поезде. Вокзал весь занят. Я размышляю, куда мне ехать – в Кремс или в Цнайм, но вспоминаю, что сейчас там находится двор, и решаю отправиться в Грац или куда-то еще[156]156
  Кремс в Нижней Австрии и Цнайм в Моравии никогда не были местом резиденции императора. Грац – столица провинции Штирмарк. – Прим. ред.


[Закрыть]. Я сижу в вагоне, напоминающем вагон трамвая; в петлице у меня какой-то странный продолговатый предмет, на нем лилово-коричневая фиалка из плотного материала, которая бросается людям в глаза. – Здесь сновидение обрывается.

Я снова перед вокзалом, но вдвоем с каким-то пожилым господином; я изобретаю план, чтобы остаться незамеченным, но вижу, что этот план уже приведен в исполнение. Мысли и переживания словно слиты воедино. Спутник мой слеп, по крайней мере, на один глаз, и я держу перед ним сосуд для мочи (который мы должны были купить или купили в городе). Таким образом, я – его санитар и должен давать ему сосуд, потому что он слеп. Кондуктор, увидев нас в таком положении, позволяет нам незаметно уйти. При этом видны поза моего спутника и его член, когда он мочится. Вслед за этим я просыпаюсь и испытываю позыв к мочеиспусканию.

Все сновидение производит впечатление фантазии, переносящей сновидца в революционный 1848 год, воспоминание о котором было пробуждено юбилеем [императора Франца Йозефа I] 1898 года и, кроме того, прогулкой в Вахау, когда я увидел Эмерсдорф[157]157
  Дополнение, сделанное в 1912 году: Заблуждение, но на этот раз не ошибочное действие! Позднее я узнал, что Эмерсдорф в Вахау не тождественен одноименному убежищу революционера Фишхофа.


[Закрыть], место погребения предводителя студенческого движения, Фишхофа, на что, пожалуй, указывают некоторые элементы явного содержания сновидения. Ассоциация мыслей приводит меня затем в Англию, в дом моего брата, который, упрекая свою жену, обычно говорил: «Fifty years ago» – так называлось стихотворение лорда Теннисона[158]158
  По-видимому, у Теннисона нет стихотворения с таким названием. Вероятно, эта ссылка относится к его оде «On the Jubilee of Queen Victoria», в которой не раз встречаются слова «fifty years», но не «fifty years ago». Или же к стихотворению «Locksley Hall»: «Sixty Years After».


[Закрыть], – а дети его поправляли: «Fifteen years ago». Однако эта фантазия, связанная с мыслями, вызванными видом графа Туна, подобно фасадам итальянских церквей, не имеет органической связи с самим зданием; в отличие от этих фасадов она полна пробелов, запутана, а во многих местах она пронизана элементами внутреннего содержания. Первая ситуация сновидения состоит из нескольких сцен, на которые я могу ее разложить. Высокомерное поведение графа в сновидении повторяет один гимназический эпизод, когда мне было пятнадцать лет. Мы устроили заговор против нелюбимого и невежественного учителя, и душой этого заговора был один мой товарищ, который, похоже, с тех пор взял себе за образец Генриха VIII Английского. Нанести главный удар выпало на долю мне, а поводом к открытому возмущению гимназистов послужила дискуссия о значении Дуная для Австрии (Вахау!). В заговоре был замешан и единственный в классе аристократ, которого мы за его необычайно высокий рост прозвали «жирафом». Когда наш школьный тиран, преподаватель немецкого языка, вызывал его отвечать к доске, он держался примерно так же, как граф в сновидении. Любимый цветок и нечто в петлице, что опять-таки должно быть цветком (это наводит на мысль об орхидеях, принесенных мною в этот же день подруге, и, кроме того, об иерихонской розе[159]159
  «Воскресающее растение», засохшая листва раскрывается, когда ее увлажняют. – Прим. пер.


[Закрыть]), поразительно напоминают сцену из королевских трагедий Шекспира[160]160
  «Генрих VI», 1-й акт, 1-я сцена. – Прим. ред.


[Закрыть], открывающуюся гражданской войной Алой и Белой розы; поводом к этому воспоминанию послужила мысль о Генрихе VIII. От роз недалеко до красных и белых гвоздик. (Между тем в анализ вмешиваются два стиха, один немецкий, другой испанский: