Текст книги "Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия"

Если я добавлю еще, что столь резко раскритикованная книга моего друга («Невольно спрашиваешь себя, кто сошел с ума, автор или ты сам», – сказал другой критик) посвящена проблеме временных отношений в жизни и сводит также продолжительность жизни Гёте к очень важному в биологии числу, то тогда нетрудно увидеть, что в сновидении я ставлю себя на место своего друга. (Я пытаюсь несколько прояснить для себя временные соотношения.) Но я веду себя как паралитик, и сновидение принимает абсурдный характер. То есть мысли сновидения иронически говорят: «Естественно [natürlich], он [мой друг Фл.] – дурак, сумасшедший, а вы [критики] – гении, и лучше всех во всем разбираетесь. А может быть, наоборот?» И это «наоборот» широко представлено в содержании сновидения: Гёте нападает на молодого человека; это абсурдно, тогда как совсем молодой человек в наше время легко мог бы раскритиковать бессмертного Гёте; я произвожу подсчеты с года смерти Гёте, тогда как в действительности я попросил паралитика вести счет со дня его рождения.

Но я также обещал показать, что ни одно сновидение не руководствуется иными побуждениями, кроме эгоистических. То есть я должен доказать, что в этом сновидении я приписываю себе ситуацию с моим другом и ставлю себя на его место. Моей критической убежденности в бодрствующем состоянии для этого недостаточно. И тогда история 18-летнего больного и разнообразное истолкование его возгласа «природа» служит намеком на оппозицию, в которой я оказался по отношению к большинству врачей со своим утверждением о сексуальной этиологии психоневрозов. Я могу сказать себе: «Тебя ожидает такая же критика, как и в случае твоего друга, и отчасти тебя уже так и критикуют», и могу теперь заменить «он» в мыслях сновидения на «мы»: «Да, вы правы, мы оба дураки». То, что «mea res agitur», энергично указывает мне упоминание о небольшой, несравненно прекрасной статье Гёте, ибо изложение этой статьи в одной популярной лекции подвигло меня, сомневающегося абитуриента, на изучение естественных наук.

VI

За мною остался долг показать, что другое сновидение, в котором не проявляется мое «Я», является эгоистичным. Ранее я упомянул небольшое сновидение, в котором профессор М. говорит: «Мой сын, Миоп…» — и указал, что это лишь вступление к другому сну, в котором я играю определенную роль. Вот недостающее главное сновидение, абсурдное и непонятное словообразование которого требует от нас разъяснения. Вследствие каких-то событий в Риме необходимо вывести из города всех детей, что и происходит. Действие развертывается перед античными двойными воротами (Porta romana в Сиене, как мне становится ясным уже во сне). Я сижу на краю колодца; я очень расстроен, чуть не плачу. Какая-то женщина – сиделка, монахиня – приводит двоих детей и передает их отцу, которым я не являюсь. Старший из них – явно мой старший сын, лица второго я не вижу; женщина, приведшая мальчика, хочет поцеловать его на прощание. У нее большой красный нос. Мальчик целоваться с ней отказывается, но говорит, подавая ей на прощание руку: «Auf Geseres», а нам обоим (или одному из нас): «Auf Ungeseres». У меня появляется мысль, что последняя фраза означает предпочтение.

Это сновидение строится на клубке мыслей, вызванных пьесой «Новое гетто», которую я видел в театре. В соответствующих мыслях сновидения не составляет труда распознать еврейский вопрос, заботу о будущем детей, которым нельзя дать отечества, стремление воспитать их так, чтобы они смогли стать свободными.

«При реках Вавилона, там сидели мы и плакали»[296]296
  Первые строки 136-го псалма, в котором выражена тоска изгнанного народа о потерянной родине. – Прим. пер.


[Закрыть]. – Сиена, как и Рим, славится своими красивыми фонтанами; для Рима мне приходится подыскивать в сновидении замену из известных мне местностей. Возле Porta romana в Сиене мы видели большое, ярко освещенное здание. Мы узнали, что это Маникомио, дом для умалишенных. Незадолго до сновидения я слышал, что один мой единоверец был вынужден отказаться от своего штатного места в государственной психиатрической больнице, добиться которого стоило ему большого труда.

Наш интерес пробуждает фраза: «Auf Geseres» – в ситуации сновидения, где следовало ожидать слова «до свидания» [auf Wiedersehen], и ее совершенно бессмысленная противоположность: «Auf Ungeseres».

По сведениям, полученным мной от ученых мужей, geseres – древнееврейское слово, производное от глагола goiser; его можно перевести как «предопределенные судьбою страдания, злой рок». Исходя из жаргонного употребления этого слова, надо думать, что оно означает «плач и стенания». Ungeseres – это мое собственное словообразование, поэтому оно привлекает к себе мое внимание в первую очередь, но вначале приводит меня в полную растерянность. Небольшое замечание в конце сновидения, что Ungeseres означает предпочтение по сравнению с Geseres, открывает ворота мыслям и вместе с тем пониманию. Ведь такое же отношение касается икры: несоленая [ungesalz] икра ценится дороже соленой [gesalz]. Для народа икра – это «барская прихоть»: в этом содержится шутливый намек на одну женщину из числа моих домочадцев, на которую я возлагаю надежды, что она, будучи моложе меня, позаботится о будущем моих детей. С этим согласуется и то, что другая женщина, также относящаяся к домочадцам, наша славная бонна, явно изображается сновидением в виде сиделки (или монахини). Однако между парами gesalzen-ungesalzen и Geseres-Ungeseres пока еще нет опосредствующего перехода. Он содержится в паре «gesäuert-ungesäuert» [ «заквашенный – незаквашенный»]; во время своего похожего на бегство исхода из Египта дети Израиля не успели заквасить тесто и до сих пор в память об этом едят на Пасху пресный хлеб. Здесь я могу также привести одну внезапную мысль, которая пришла ко мне в этой части анализа. Я вспоминаю, что в последнюю Пасху мы – я и мой друг из Берлина – прогуливались по улицам незнакомого мне города Бреславля. Ко мне подошла маленькая девочка и спросила, как пройти на какую-то улицу; я вынужден был ответить, что не знаю, а затем сказал своему приятелю: «Надо надеяться, что в дальнейшей жизни малышка проявит бо́льшую зоркость при выборе людей, которые будут ее направлять». Вскоре после этого мне бросилась в глаза дощечка на двери: «Д-р Ирод. Приемное время…» Я заметил: «Надо надеяться, что коллега – не детский врач». Между тем мой приятель развивал мне свои взгляды на биологическое значение билатеральной симметрии и одну из своих фраз начал так: «Если бы у нас был всего один глаз посреди лба, как у Циклопа…» Это приводит нас к словам профессора М. в предварительном сновидении: «Мой сын, Миоп». И теперь я прихожу к главному источнику слова «Geseres». Много лет тому назад, когда этот сын профессора М., ныне самостоятельный мыслитель, еще сидел на школьной скамье, у него началась болезнь глаз, которую врач счел внушающей опасения. Он полагал, что пока она остается односторонней, это не будет иметь никого значения, но если она перейдет на другой глаз, то последствия будут серьезными. На одном глазу недуг исчез без следа, но вскоре после этого и в самом деле обнаружились признаки заболевания второго глаза. Напуганная мать тут же вызвала в деревню, где они в это время жили, врача. Но тот теперь встал на другую сторону. «Что вы мучаете себя понапрасну? [Was machen Sie für Geseres?] – прикрикнул он на мать. – Если на одной стороне зажило, заживет и на другой». Так оно и случилось.

Теперь по поводу отношения ко мне и к моим близким. Школьная скамья, на которой обучался первым премудростям сын профессора М., в качестве подарка матери перешла в собственность моего старшего сына, в уста которого я вкладываю в сновидении слова прощания. Одно из желаний, которые можно связать с таким переносом, разгадать нетрудно. Эта школьная парта благодаря своей особой конструкции должна предохранить ребенка от близорукости и однобокости. Отсюда в сновидении Миоп (за этим – Циклоп) и рассуждения о билатеральности. Беспокойство по поводу односторонности имеет различный смысл; наряду с физической односторонностью, здесь может иметься в виду односторонность умственного развития. Более того, не создается ли впечатление, что сцена в сновидении из-за своей абсурдности противоречит как раз этому беспокойству? Сказав свои слова прощания в одну сторону, ребенок говорит в другую сторону совершенно противоположное, словно для того, чтобы восстановить равновесие. Он ведет себя, как будто принимая в расчет билатеральную симметрию.

Таким образом, сновидение часто бывает наиболее глубокомысленным там, где оно кажется наиболее абсурдным. Во все времена те, кому нужно было что-то сказать, но не могли сказать этого, не ставя себя под удар, обычно надевали шутовской колпак. Слушатель, которому были адресованы запретные слова, терпел их, если мог посмеяться при этом и утешиться мыслью, что в неприятных словах явно есть нечто глупое. Точно так же, как в реальности сновидения, ведет себя в пьесе принц, которому приходится притворяться глупцом; поэтому и про сновидение можно сказать то же самое, что говорит о себе Гамлет, заменяя действительную ситуацию шуточно-непонятной: «Я безумен только при норд-норд-весте; когда ветер с юга, я отличаю сокола от цапли»[297]297
  «Гамлет», акт II, 2-я сцена. – Это сновидение служит также прекрасным подтверждением универсального тезиса, что сновидения одной и той же ночи хотя и разделяются в воспоминании, возникают на почве одного и того же материала мыслей. Впрочем, ситуация в сновидении, в которой я вывожу своих детей из Рима, искажена из-за возвращения в мыслях к аналогичному эпизоду, относящемуся к моему детству. Смысл этого заключается в том, что я завидую родственникам, которым еще несколько лет тому назад дали возможность перевезти своих детей в другую страну.


[Закрыть].

Таким образом, я решаю проблему абсурдности сновидения в том смысле, что мысли сновидения никогда не бывают абсурдными – по крайней мере, в сновидениях умственно здоровых людей – и что работа сновидения создает абсурдные сны и сны с отдельными абсурдными элементами, если в мыслях сновидения присутствуют критика, ирония и насмешка, которые необходимо изобразить. Мне остается только показать, что работа сновидения полностью исчерпывается взаимодействием трех упомянутых моментов[298]298
  Имеются в виду сгущение, смещение и учет изобразительных возможностей.


[Закрыть] – а также четвертого, который еще будет упомянут, – что она осуществляется не иначе как в форме перевода мыслей сновидения с учетом четырех предписанных ей условий и что вопрос, использует душа в сновидении все свои духовные способности или только часть из них, поставлен неправильно и не соответствует реальным условиям. Но поскольку есть множество сновидений, в содержании которых встречаются оценка, критика и утверждения, проявляется удивление по поводу отдельного элемента сна, предпринимаются попытки объяснения и предъявляются аргументы, я должен на нескольких избранных примерах опровергнуть возражения, вытекающие из подобных фактов.

Мое возражение таково: все, что в сновидениях внешне предстает как проявление функции суждения, нельзя трактовать как мыслительную деятельность работы сновидения, – оно относится к материалу мыслей сновидения и оттуда в форме готового образования попадает в явное содержание сна. К своему утверждению я бы еще добавил: даже в тех суждениях по поводу запомнившегося сна, которые возникают по пробуждении, в ощущениях, которые вызывает у нас воспроизведение этого сна, многое относится к скрытому содержанию сновидения, и оно должно быть включено в толкование.

I

Наглядный пример этого я уже приводил. Пациентка не хочет рассказать свой сон, потому что он слишком неясен. Ей приснился какой-то человек, и она не знает, кто это был – муж или отец. Затем последовала вторая часть сновидения, где появляется «ведро для мусора» [Misttrügerl], с которым связано следующее воспоминание. В роли молодой хозяйки она как-то в шутку сказала своему юному родственнику, часто бывавшему в их доме, что ее первоочередная забота – приобрести новое ведро для мусора. На следующее утро она получила такое ведро, которое, однако, было наполнено ландышами. Эта часть сновидения служит изображению оборота речи «Это не моя заслуга» [ «Nicht auf meinem eigenen Mist gewachsen»]. Продолжив анализ, я узнал, что в мыслях сновидения речь идет о «последействии» услышанной в юности истории, как одна девушка родила ребенка и ей было не ясно, кто, собственно, его отец. Таким образом, изображение в сновидении вторгается здесь в бодрствующее мышление и позволяет заменить один из элементов мыслей сновидения суждением обо всем сновидении, пришедшим на ум в бодрствовании.

II

Аналогичный случай. Одному моему пациенту приснился сон, который показался ему таким интересным, что сразу после пробуждения он сказал себе самому: «Я должен рассказать его доктору». Сновидение анализируется, в результате чего становятся очевидными явные намеки на любовные отношения, которые он завязал в период лечения и о которых он решил мне ничего не рассказывать[299]299
  Дополнение, сделанное в 1909 году: Содержащееся в сновидении напоминание или намерение: «Я должен рассказать это доктору», – как правило, соответствует в снах, снящихся во время психоаналитического лечения, огромному сопротивлению признаться в этом сне и нередко сопровождается его забыванием.


[Закрыть].

III

Третий пример из моего собственного опыта.

Я иду в больницу вместе с П. по какой-то местности, на которой расположены дома и сады. При этом у меня появляется мысль, что эту местность я уже раз видел во сне. Но я не очень хорошо ориентируюсь; П. показывает мне дорогу, которая ведет за угол к ресторану (зал, не сад); там я спрашиваю о госпоже Дони и слышу в ответ, что она живет с тремя детьми на заднем дворе в маленькой комнатке. Я иду к ней и встречаю какого-то человека с двумя моими маленькими дочерьми. Постояв некоторое время с ними, я беру их с собой. Своего рода упрек моей жене за то, что она там их оставила.

При пробуждении я чувствую огромное удовлетворение, которое я объясняю себе тем, что сейчас узнаю из анализа, что это означает: мне это уже снилось. Но анализ ничего мне не разъясняет; он только показывает, что чувство удовлетворения относится к скрытому содержанию сна, а не к суждению о сновидении. Это удовлетворение от того, что у меня в браке есть дети. П. – это человек, с которым я прошел часть жизненного пути; затем он значительно опередил меня в социальном и материальном отношении, но его брак оставался бездетным. Два повода к сновидению могут заменить собой доказательство, полученное в результате тщательного анализа. Накануне я прочел в газете объявление, что некая госпожа Дона А… и (из чего я делаю Дони) умерла во время родов; я слышал от своей жены, что роды у покойной принимала та же акушерка, которая ухаживала за ней самой при рождении двух наших младших детей. Имя Дона привлекло мое внимание потому, что незадолго до этого я впервые встретил его в одном английском романе. Другой повод к сновидению вытекает из его даты; это была ночь накануне дня рождения моего старшего, по-видимому, поэтически одаренного сына.

IV

Такое же чувство удовлетворения осталось у меня после пробуждения от абсурдного сна, в котором отец после своей смерти играл видную политическую роль среди мадьяр; оно объясняется продолжением ощущения, сопровождавшего последнюю часть сновидения: «Я вспоминаю, что на смертном одре он был очень похож на Гарибальди, и радуюсь, что это предзнаменование все же сбылось…» (Продолжение было забыто.) В результате анализа я могу теперь вставить то, что относится к этому пробелу в сновидении. Это упоминание о моем втором сыне, которому я дал имя одного великого человека [Кромвеля], очень интересовавшего меня в юношеские годы, особенно после моего пребывания в Англии. Весь год, пока я ждал ребенка, я намеревался дать ему именно это имя, если бы это был мальчик, и с чувством удовлетворения приветствовал его появление на свет. Нетрудно заметить, как подавленная мания величия отца переносится в его мыслях на детей; более того, вполне верится в то, что это один из путей, по которым осуществляется ставшее необходимым ее подавление. Свое право быть включенным во взаимосвязь данного сновидения малыш приобрел тем, что с ним приключился тот же конфуз, вполне простительный для ребенка и для умирающего: он испачкал белье. Ср. в связи с этим намек «член тайного суда» и желание сновидения: остаться для детей великим и чистым.

V

Если мне теперь нужно подыскать суждения, которые остаются в самом сновидении и не продолжаются в бодрствовании или не переносятся на него, то я как огромное облегчение ощущаю, что могу воспользоваться для этого несколькими сновидениями, которые уже рассматривались нами в другом контексте. Сновидение о Гёте, обрушившемся с нападками на господина М., содержит, по-видимому, множество подобных суждений. Я пытаюсь несколько прояснить для себя временные соотношения, которые кажутся мне неправдоподобными. Разве здесь не содержится критического сомнения в том, что Гёте мог обрушиться в литературной статье на молодого человека, моего знакомого? «Мне представляется вероятным, что ему было восемнадцать лет». Однако это вполне выглядит как результат неверного вычисления; а фраза: «Я не знаю точно, какой у нас сейчас год» – могла бы служить примером неуверенности или сомнения в сновидении.

Однако теперь из анализа этого сновидения я знаю, что акты суждения, осуществляемые, по-видимому, только в сновидении, допускают иную трактовку текста, благодаря которой они становятся необходимыми для толкования сновидений и вместе с тем благодаря которой устраняется любая абсурдность. Фразой: «Я пытаюсь несколько прояснить для себя временные соотношения» – я ставлю себя на место своего друга [Флисса], который действительно пытается прояснить временные соотношения в жизни. Тем самым фраза теряет значение суждения, которое противоречит бессмыслице предыдущих фраз. Дополнение: «…которые кажутся мне неправдоподобными» – связано с последующим: «Мне представляется». Примерно теми же словами я возразил даме, рассказывавшей мне о болезни своего брата: «Мне представляется неправдоподобным, что восклицание “Природа, природа!” имеет что-нибудь общее с Гёте; мне кажется гораздо более вероятным, что оно имело известное вам сексуальное значение». Здесь, правда, имеется некое суждение, пришедшее на ум, однако, не в сновидении, а в реальности; которое вспоминается и используется мыслями сновидения. Содержание сновидения присваивает это суждение подобно любому другому фрагменту мыслей сновидения.

Число 18, с которым бессмысленным образом связано в сновидении это суждение, все еще сохраняет следы взаимосвязи, из которой вырвано реальное суждение. Наконец, фраза: «Я не знаю точно, какой у нас сейчас год» – означает не что иное, как мою идентификацию с паралитиком, в обследовании которого сновидение действительно получило для себя отправную точку.

При разъяснении мнимых актов суждения в сновидении можно руководствоваться вышеуказанным правилом толкования, согласно которому связь отдельных элементов, созданную в сновидении, можно оставить в стороне как несущественную внешнюю видимость, подвергнув анализу каждый элемент сновидения как таковой. Сновидение – это конгломерат, который в целях исследования должен быть снова раздроблен на части. Но с другой стороны, наше внимание обращают на то, что в сновидениях проявляется психическая энергия, создающая эту мнимую связь; то есть полученный благодаря работе сновидения материал подвергается вторичной переработке. Мы имеем здесь дело с проявлениями той силы, которую мы обсудим позднее в качестве четвертого момента, имеющего непосредственное отношение к образованию сновидений.

VI

Я ищу другие примеры работы суждения в уже приведенных сновидениях. В абсурдном сне об извещении от совета общины я спрашиваю: «Ты вскоре после этого женился?» Я подсчитываю, что родился в 1856 году, что представляется мне событием, произошедшим непосредственно после этого. Это облекается в форму вывода [Schluß]. Отец женился в 1851 году, вскоре после приступа; я, старший, родился в 1856 году; это верно. Мы знаем, что этот вывод фальсифицирован исполнением желания, что идея, господствующая в мыслях сновидения, такова: «Четыре или пять лет – это не время, его даже не стоит брать в расчет». Однако каждая часть этого вывода как по содержанию, так и по форме детерминируется мыслями сновидения по-другому: жениться сразу после лечения собирается мой пациент, на терпение которого жалуется мой коллега. То, как я обращаюсь с отцом в сновидении, напоминает допрос или экзамен и вместе с тем вызывает воспоминание об одном университетском преподавателе, который, записывая студентов, обычно выспрашивал анкетные данные: «Когда родились?» – «В 1856-м». – «Отец?» Ему называли имя отца с латинским окончанием, и мы, студенты, предполагали, что гофрат из имени отца делает выводы, которые не всегда позволяли ему сделать имя заносимого в список студента. Таким образом, умозаключение в сновидении – это лишь повторение умозаключения, проявляющегося как часть материала в мыслях сновидения. Отсюда мы узнаем нечто новое. Если в содержании сна имеется вывод, то он, несомненно, исходит из мыслей сновидения; но в них он, возможно, содержится как часть материала воспоминаний, либо он может в качестве логической связи соединять ряд мыслей сновидения. В любом случае вывод в сновидении представляет собой вывод из мыслей сновидения[300]300
  Эти результаты вносят поправку в некоторые пункты моих предыдущих высказываний по поводу изображения логических связей. В них описывается общий характер работы сновидения, но не учитываются самые тонкие и мелкие детали.


[Закрыть].

Анализ этого сновидения следовало бы здесь продолжить. С допросом профессора связано воспоминание о списке студентов университета (в мое время составлявшемся на латыни). Далее, о моих учебных занятиях. Пяти лет, предусмотренных для обучения медицине, опять-таки оказалось для меня слишком мало. В последующие годы я беззаботно втягивался в работу, и в кругу моих знакомых меня считали беспутным, сомневаясь, что когда-нибудь я буду «готов». Тогда я решил поскорее сдать экзамены и своего добился – несмотря на отсрочку. Новое подкрепление мыслей сновидения, которые я упорно противопоставлял моим критикам: «Пусть вы не хотите в это верить, потому что я упускаю время, я все же буду готов, я приду к завершению [Schluß]. Так уже часто бывало».

Это же сновидение в своей начальной части содержит некоторые высказывания, за которыми нельзя не признать характера аргументации. И эта аргументация отнюдь не абсурдна, она с таким же успехом могла бы относиться и к бодрствующему мышлению. Я смеюсь в сновидении над извещением совета общины, ибо, во‑первых, в 1851 году меня не было еще на свете, а во‑вторых, мой отец, к которому это могло относиться, уже умер. И то и другое не только справедливо само по себе, но и полностью совпадает с реальными аргументами, которые я мог бы привести, получив подобное извещение. Из предыдущего анализа мы знаем, что это сновидение возникло на почве мыслей, исполненных язвительным сарказмом; если, кроме того, мы примем во внимание мотивы цензуры, то поймем, что работа сновидения имеет все основания создать безупречное опровержение абсурдного предположения по образцу, содержащемуся в мыслях сновидения. Однако анализ показывает нам, что на работу сновидения не возлагается здесь задача свободного творчества – она должна была воспользоваться для этого материалом из мыслей сновидения. Все это похоже на то, как если бы в алгебраическом уравнении, помимо знаков «плюс» и «минус», имелись еще знаки степени и радикала, и кто-нибудь, описывая это уравнение и не понимая его, переписал бы эти знаки вместе с цифрами в полном беспорядке. Оба аргумента [в содержании сновидения] можно свести к следующему материалу. Мне неприятно думать, что некоторые предположения, которые я кладу в основу своего психологического понимания психоневрозов, став известными, вызовут недоверие и насмешки. Так, например, я утверждаю, что уже впечатления второго года жизни, а иногда даже первого, оставляют прочный след в эмоциональной жизни будущего больного, и, хотя эти впечатления многократно искажаются и преувеличиваются памятью, они все-таки могут служить первой и самой глубокой основой истерического симптома. Пациенты, которым я об этом рассказываю в подходящий момент, обычно пародируют полученное разъяснение, выискивая воспоминания о том времени, когда их еще не было на свете. Такой же прием, согласно моим ожиданиям, может встретить и выявление неожиданной роли, которую в самых ранних сексуальных побуждениях у больных женщин играет отец. И все же, по моему глубокому убеждению, и то и другое верно. В подтверждение этого я перебираю в уме отдельные примеры, когда ребенок потерял отца в очень раннем возрасте, а последующие события, которые нельзя объяснить иначе, доказывали, что ребенок все же бессознательно сохранил воспоминания о столь рано исчезнувшем человеке. Я знаю, что оба мои утверждения покоятся на выводах, справедливость которых оспаривается. Таким образом, исполнение желания здесь заключается в том, что для создания безупречных выводов работой сновидения используется материал именно тех выводов, оспаривания которых я опасаюсь.

VII

В сновидении, которое ранее я затронул лишь вскользь, вначале отчетливо проявляется удивление по поводу возникающей темы.

«Старый Брюкке, должно быть, поставил передо мной какую-то задачу; странным образом она касается препарирования нижней части моего собственного тела – таза и ног. Я вижу их перед собой, как в анатомическом театре, но не чувствую, что у меня их нет, и нисколько не испытываю при этом ужаса. Рядом стоит Луиза Н. и производит со мной работу. Таз выпотрошен; его видно то сверху, то снизу. Можно увидеть большие кровавые наросты (в связи с которыми еще во сне я думаю о геморрое). Надо было также тщательно отделить то, что находилось над ними и напоминало смятую фольгу[301]301
  Станиоль, намек на книгу Станниуса «Нервная система рыб», см. выше.


[Закрыть]. Затем я снова стал владельцем собственных ног и прошелся по городу, но (из-за усталости) взял извозчика. К моему удивлению, извозчик въехал в ворота какого-то дома, которые сами открылись, и мы попали в узкий проезд, который в конце завернул за угол и привел на открытую местность[302]302
  Коридор моего дома, где стоят детские коляски жильцов; впрочем, этот образ множественно детерминирован.


[Закрыть]. В конце концов я отправился куда-то вместе с альпийским проводником, который нес мои вещи. Какое-то расстояние он нес меня, потому что у меня устали ноги. Почва была болотистой; мы шли по краю. На земле, словно цыгане или индейцы, сидели люди, среди них одна девушка. Перед этим я шел по этой болотистой местности самостоятельно, все время удивляясь тому, что у меня это так хорошо получается после препарирования. Наконец мы пришли в какой-то маленький деревянный дом, который оканчивался открытым окном. Там проводник спустил меня на пол и положил на подоконник две лежавшие рядом доски, чтобы я мог перебраться через ров под окном. Тут я действительно испугался за мои ноги. Но вместо ожидаемой переправы я увидел двух взрослых мужчин, лежавших на деревянных скамьях вдоль стен, и рядом с ними двух спящих детей. Как будто не доски, а дети должны были обеспечить переправу. Я просыпаюсь с неприятными мыслями.

У кого появилось должное впечатление об интенсивности процесса сгущения в сновидении, тому нетрудно представить себе, сколько страниц должен занять подробный анализ этого сновидения. Однако ради связности изложения я воспользуюсь им лишь как примером удивления во сне, которое выражается вставкой: «Странным образом». Перехожу к поводу сновидения. Им послужил визит той самой дамы Луизы Н., которая ассистирует и в сновидении. «Дай мне что-нибудь почитать». Я предлагаю ей роман «Она» Райдера Хаггарда. «Странная книга, но в ней много скрытого смысла, – начинаю я говорить, – здесь и вечная женственность, и бессмертие наших чувств». И тут она меня перебивает: «Это я уже знаю. Нет ли у тебя чего-нибудь своего?» – «Нет, мои собственные бессмертные произведения еще не написаны». – «Так когда же выйдут твои так называемые последние разъяснения, которые, как ты обещал, можно будет прочесть также и нам?» – спрашивает она чуть язвительно. Теперь я заметил, что ее устами со мной говорит другой, и замолкаю. Я думаю о том, как мне придется преодолевать себя, чтобы представить общественности работу о сновидениях, в которой я вынужден раскрыть столько подробностей своей личной жизни.

 
«Все лучшие слова, какие только знаешь,
Мальчишкам ты не можешь преподнесть».
 

Таким образом, препарирование собственного тела, которое мне видится во сне, есть не что иное, как самоанализ, связанный с сообщением сновидений. Старый Брюкке вполне здесь уместен; уже в эти первые годы научной работы случилось так, что я оставил в стороне одно открытие, но он заставил меня его опубликовать, дав соответствующее задание. Однако дальнейшие мысли, связанные с разговором с Луизой Н., простираются слишком глубоко, чтобы стать осознанными; они отклоняются от своего пути из-за материала, который при этом возник из-за упоминания о романе «Она» Райдера Хаггарда. Мое суждение «странным образом» восходит к этой и к еще одной книге – «Сердце мира» – того же автора, а многочисленные элементы сновидения заимствованы из двух этих фантастических романов. Болотистая почва, по которой несут человека на себе, ров, который нужно перейти по принесенным с собой доскам, и т. п. относятся к роману «Она»; индейцы, девушка и деревянный домик – к «Сердцу мира». В обоих романах есть женщина-проводница, в обоих идет речь об опасных странствованиях, в романе «Она» – о полном приключений пути в неизведанную страну, где едва ли ступала нога человека. Усталые ноги – это, судя по замечанию, которое я делаю в сновидении, реальное ощущение от предыдущих дней. Вероятно, этому соответствовала общая усталость и полная сомнений мысль: «Сколько еще будут носить меня ноги?» В романе «Она» приключения завершаются тем, что проводница, вместо того чтобы обеспечить бессмертие себе и другим, находит смерть в таинственном «центральном огне». Очевидно, такой же страх возник в мыслях сновидения. «Деревянный дом» – это, несомненно, гроб, то есть гробница. Однако, изображая эту самую неприятную из всех мыслей посредством исполнения желания, работа сновидения создала мастерское произведение. Я действительно был однажды в гробнице, но это была этрусская гробница в окрестностях Орвиетто, тесная комнатка с двумя каменными скамьями вдоль стен, на которых лежали скелеты двух взрослых людей. Точно так же выглядит внутри деревянный дом в сновидении, разве что камень заменен деревом. Сновидение, по-видимому, говорит: «Если уж тебе суждено пребывать в гробу, то пусть уж это будет этрусская гробница», и этой подменой оно превращает самые печальные ожидания в поистине желанные. К сожалению, как мы увидим, оно может обратить в свою противоположность лишь представление, сопровождающее аффект, но далеко не всегда сам аффект. Поэтому я просыпаюсь с «неприятными мыслями», после того как находит свое изображение еще одна мысль, что дети, быть может, достигнут того, чего не достиг отец, – новый намек на странный роман, в котором утверждается мысль о сохранении идентичности человека на протяжении двух тысяч лет благодаря целому ряду поколений.

VIII

В связи с другим сновидением тоже проявляется выражение удивления по поводу пережитого во сне. Но оно связано с попыткой столь необычного, вычурного и чуть ли не остроумного объяснения, что уже по одной этой причине мне пришлось бы подвергнуть анализу все сновидение, даже если бы в нем не было двух других элементов, представляющих для нас интерес. Ночью с 18 на 19 июля я еду по Южной железной дороге и слышу во сне: «Голлтурн, десять минут!» У меня тут же возникает мысль о Голотурии – естественно-историческом музее, – что это место, где храбрые люди безуспешно боролись с превосходящими силами своего правителя. – Да, контрреформация в Австрии! – Как будто это место в Штирии или Тироле. И вот я смутно вижу небольшой музей, в котором хранятся останки или завоевания этих людей. Я хочу выйти из вагона, но не решаюсь. На перроне много женщин, торгующих овощами; они сидят, подобрав ноги, и протягивают пассажирам корзины. Я не решался выйти из вагона, сомневаясь, есть ли у нас еще время, но мы продолжаем стоять. Вдруг я оказываюсь в другом купе, в котором сиденья такие узкие, что упираешься спиной прямо в спинку. Я удивляюсь этому, но ведь мог же я в сонном состоянии перейти в другое купе. Здесь несколько человек, среди них брат с сестрой, англичане; на полке на стене целый ряд книг. Я вижу «Национальное достояние» и «Материя и движение» ([Клерка] – Максвелла) – толстые книги в коричневых холщовых переплетах. Мужчина спрашивает сестру, не забыла ли она взять книгу Шиллера. Эти книги то ли мои, то ли их. Мне хочется, ответив утвердительно, вмешаться в их разговор… Я просыпаюсь весь в поту, потому что все окна в купе закрыты. Поезд стоит в Марбурге.