Текст книги "Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия"

Там, где в сновидении изображаются общие черты двух людей, это служит обычно указанием на наличие другого скрытого сходства, изображение которого делает невозможным цензура. Здесь в известной степени ради облегчения изображения произошло смещение, касающееся общих черт. Из того, что я вижу во сне смешанный персонаж с индифферентными общими чертами, я должен сделать вывод о наличии в мыслях сновидения других – отнюдь не индифферентных – общих черт.

Следовательно, идентификация или образование смешанного персонажа служит в сновидении разным целям: во‑первых, изображению общего между двумя людьми; во‑вторых, изображению смещенного сходства, а в‑третьих, еще и выражению просто желанного сходства. Поскольку желание найти общее между двумя людьми часто совпадает с тем, что они меняются местами, то и это отношение выражается в сновидении через идентификацию. В сновидении об инъекции Ирме я хочу эту пациентку поменять на другую, то есть я хочу, чтобы другая была моей пациенткой, как ею является первая. Сновидение считается с этим желанием, показывая мне человека, которого зовут Ирмой, но я обследую ее в позиции, которую мне доводилось видеть лишь у других. В сновидении о дяде эта замена становится центральным пунктом сновидения; я идентифицирую себя с министром, обходясь со своими коллегами не лучше, чем он.

Известно – и я не нашел здесь ни одного исключения, – что любое сновидение изображает самого сновидца. Сновидения абсолютно эгоистичны. Если в содержании сновидения присутствует не мое «Я», а посторонний человек, то я вполне могу предположить, что посредством идентификации мое «Я» скрывается за этим человеком. Я получаю возможность дополнить свое «Я». В другом случае, когда мое «Я» проявляется в сновидении, ситуация, в которой оно находится, свидетельствует о том, что за моим «Я» посредством идентификации скрывается другой человек. Тогда при толковании сновидения я должен помнить о том, что некие черты, присущие этому человеку, скрытое общее, следует перенести на себя. Бывают также сновидения, в которых мое «Я» присутствует вместе с другими людьми, которые после раскрытия идентификации опять-таки оказываются моими «Я». В таком случае я должен посредством этих идентификаций связать со своим «Я» определенные представления, принятию которых воспротивилась цензура. Таким образом, я могу представить во сне свое «Я» разными способами: в одних случаях непосредственно, в других – через идентификацию с посторонними людьми. Благодаря многим таким идентификациям можно добиться сгущения необычайно богатого мыслительного материала[235]235
  Если возникает сомнение, за кем из людей, появляющихся в сновидении, следует искать мое «Я», я придерживаюсь следующего правила: за человеком, испытывающим в сновидении тот же аффект, который переживается мною во сне, скрывается мое «Я».


[Закрыть]. То, что собственное «Я» появляется в сновидении неоднократно или в разных образах, в сущности, не более странно, чем то, что оно многократно представлено в сознательной мысли, или в разных местах, или в других отношениях, например, во фразе: «Когда я думаю о том, каким я был здоровым ребенком».

Еще проще, чем в том случае, когда речь идет о людях, удается раскрыть идентификации в случае местностей, названных собственными именами, поскольку здесь нет помех со стороны всесильного в сновидении «Я». В одном из моих сновидений о Риме местность, в которой я нахожусь, называется Рим; однако я удивляюсь множеству немецких плакатов на углу улицы. Последнее представляет собой исполнение желания, по поводу которого у меня тут же появляется мысль о Праге; само желание, наверное, проистекает из давно уже пройденного немецко-национального периода юности. В то время, когда мне приснился этот сон, в Праге предстояла встреча с моим другом (Флиссом); таким образом, идентификация Рима и Праги объясняется желаемым сходством; я бы предпочел встретиться с моим другом в Риме, а не в Праге, для этой встречи Прага и Рим меняются местами.

Возможность создавать смешанные образования определяется прежде всего особенностями, которые так часто придают сновидениям фантастический характер, поскольку благодаря им в содержание сновидения вводятся элементы, которые никогда не могли быть объектами восприятия. Психический процесс при создании смешанных образований в сновидении, является, по всей видимости, таким же, как и в случае, когда мы в бодрствовании представляем себе или воображаем кентавра или дракона. Различие заключается только в том, что, когда мы фантазируем в бодрствовании, решающее значение имеет намеренно достигаемое впечатление от самого нового образа, тогда как смешанное образование в сновидении детерминируется моментом, не относящимся к его форме, – тем общим, что имеется в мыслях сновидения. Смешанное образование в сновидении может создаваться самыми разными способами. В наиболее безыскусственном варианте изображаются лишь свойства предмета, и это изображение сопровождается знанием о том, что оно относится и к другому объекту. Более тщательная техника объединяет черты одного и другого объекта в новый образ и при этом умело пользуется, например, реально существующим сходством между двумя объектами. Новое образование может казаться совершенно абсурдным или даже выглядеть фантастическим, в зависимости от того, насколько при составлении композиции этому содействуют материал и юмор. Если объекты, которые необходимо сгустить в единое целое, слишком различны, то работа сновидения нередко довольствуется созданием смешанного образования с более четким ядром, к которому добавляются менее четкие элементы. Объединение в один образ здесь словно не удалось; оба изображения перекрывают друг друга и организуют нечто вроде соревнования зрительных образов. Если бы захотелось показать создание понятия из индивидуальных образов восприятия, то можно было прийти к аналогичным изображениям в одном рисунке.

Разумеется, сновидения кишмя кишат такими смешанными образованиями; ряд примеров я уже привел в ранее проанализированных сновидениях; здесь я добавлю еще несколько. В сновидении, которое описывает жизнь пациентки «с помощью цветов» или «иносказательно», «Я» сновидения несет в руках цветущую ветвь, которая, как мы уже узнали, означает одновременно невинность и сексуальное прегрешение. Расположением цветов ветвь напоминает, кроме того, цветки вишни; сами цветы, взятые по отдельности, – это камелии, причем все в целом производит еще и впечатление экзотического растения. Общее в элементах этого смешанного образования становится понятным из мыслей сновидения. Цветущая ветвь состоит из намеков на подарки, которые побуждали ее или должны были побуждать проявлять любезность. Таковы в детстве вишни, в последующие годы – ветка камелии; экзотика – это намек на много путешествовавшего естествоиспытателя, который, подарив ей рисунок с изображением цветка, хотел заслужить ее благосклонность. Другая пациентка создает в сновидении смешанное образование из представлений о кабинках для переодевания на морском курорте, об уборной и мансардах наших городских домов. Для первых двух элементов общим является отношение к человеческой наготе и раздеванию; из сопоставления с третьим элементом можно заключить, что мансарда (в детстве) тоже была местом раздевания. Сновидец создает смешанную местность из двух помещений, в которых проводится «лечение», – из моей приемной и кафе, где он впервые познакомился со своей женой. Девушке, после того как старший брат обещал угостить ее икрой, снится, что его ноги покрыты черными икринками. Элементы «заражения» в моральном смысле и воспоминание о детской сыпи, которая покрывает ноги красными, а не черными точечками, соединились здесь с икринками в новое понятие, представление о том, «что она получила от своего брата». В этом сновидении с частями человеческого тела обходятся как с объектами, как и в остальных сновидениях. В сновидении, приведенном Ференци (1910), имелось смешанное образование, которое состояло из персоны врача и лошади и, кроме того, было одето в ночную рубашку. Общее этих трех элементов выявилось в результате анализа, в соответствии с которым ночная рубашка служила намеком на отца сновидицы в одном эпизоде из детства. Во всех трех случаях речь шла об объектах ее полового любопытства. В детстве ее воспитательница часто брала ее с собой на военный конный завод, где она имела возможность вдоволь удовлетворять свое – тогда еще ничем не сдерживаемое – любопытство.

Ранее я утверждал, что у сновидения отсутствуют средства, чтобы выразить отношения противоречия, противоположности, слово «нет». Я попытаюсь впервые опровергнуть это утверждение. Часть случаев, которые можно подытожить как «противоположность», находит свое изображение просто через идентификацию, как мы это видели, когда именно с противопоставлением могут быть связаны замена, смешение. Примеры этому мы уже не раз приводили. Другая часть противоположностей в мыслях сновидения, которая подпадает под категорию «напротив», «наоборот», находит свое выражение в сновидении следующим удивительным, если не сказать остроумным, образом. Противопоставление «наоборот» само по себе не попадает в содержание сновидения, а выражает свое присутствие в материале тем, что определенная часть уже образованного содержания сновидения – так сказать, задним числом – инвертируется. Это процесс проще проиллюстрировать, нежели описать. В прекрасном сне «вверху и внизу» изображение подъема в сновидении противоположно прообразу в мыслях сновидения, то есть тому, как он изображается во вступительной сцене романа «Сафо» Доде. В сновидении сначала идти трудно, затем легко, тогда как в романе подъем сначала легок, а затем становится все более трудным. Также и «верх» и «низ» по отношению к брату изображается в сновидении противоположным образом. Это указывает на отношение противоположности или противоречия, которое существует между двумя частями материала в мыслях сновидения и которое мы обнаружили в том, что в детской фантазии сновидца кормилица носит его на руках, а не так, как в романе, где герой несет возлюбленную. Также и мой сон о нападках Гёте на господина М. содержит подобное «наоборот», которое сначала нужно исправить, прежде чем приступать к толкованию сновидения. В сновидении Гёте напал на молодого человека, господина М.; в реальности же, которую содержат мысли сновидения, один выдающийся человек, мой друг (Флисс), подвергся нападкам со стороны неизвестного молодого автора. В сновидении я веду счет с года смерти Гёте; в действительности счет ведется с года рождения паралитика. Мысль, которая является определяющей в материале сновидения, оказывается противоречием тому, что к Гёте следует относиться так, словно он сумасшедший. Наоборот, – говорит сновидение, – если ты не понимаешь книгу, то слабоумный ты, а не автор. Как мне кажется, во всех этих сновидениях об инверсии содержится, кроме того, указание на пренебрежительное отношение («показать кому-то оборотную сторону», инверсия по отношению к брату в сновидении о Сафо). Примечательно, кроме того, как часто инверсия используется в тех сновидениях, которые возникли под влиянием вытесненных гомосексуальных импульсов.

Впрочем, инверсия, превращение в противоположность – одно из самых излюбленных средств изображения в работе сновидения, способное найти себе самое разнообразное применение. Она служит прежде всего исполнению желания, противоположного определенному элементу в мыслях сновидения. «Эх, было бы все наоборот!» – таково зачастую наилучшее выражение реакции «Я» на неприятную часть воспоминания. Но особенно ценной инверсия становится, служа цензуре, частично искажая изображаемое, которое вначале буквально парализует понимание сна. Поэтому, когда сновидение упорно скрывает свой смысл, можно попытаться «инвертировать» определенные части его явного содержания, после чего нередко все тут же становится ясным.

Наряду с содержательной инверсией, нельзя упускать из виду и временную. Более часто встречающийся способ искажения сновидения заключается в том, что в начале сновидения изображается завершение какого-либо события или заключительный вывод из ряда мыслей, а в конце его дополнительно сообщаются предпосылки вывода или причины события. Кто не вспомнил об этом техническом средстве искажения в сновидении, тот оказывается беспомощным, решая задачу толкования сновидения[236]236
  Дополнение, сделанное в 1909 году: Этой же техникой временно́й инверсии пользуется иногда истерический приступ, чтобы скрыть его смысл от зрителя. Например, одна истерическая девушка изображает во время приступа небольшой роман, который создала ее бессознательная фантазия в связи с одной встречей в городском трамвае. То, как незнакомец, прельщенный красотой ее ног, заговаривает с ней в тот момент, когда она читает книгу; как затем она идет вместе с ним и переживает бурную любовную сцену. Ее приступ начинается с изображения этой любовной сцены через телесные конвульсии (при этом движения губ, как при поцелуе, скрещение рук, как при объятиях), затем она спешит в соседнюю комнату, садится на стул, поднимает платье, чтобы показать ногу, делает вид, будто читает книгу, и заговаривает со мной (мне отвечает).
  Дополнение, сделанное в 1914 году: Ср. в этой связи замечание Артемидора: «При истолковании историй в сновидении в одном случае надо идти от начала к концу, а в других – от конца к началу…»


[Закрыть].

Более того, в некоторых случаях смысл сновидения раскрывается только после того, как в содержании сновидения была произведена многократная инверсия в различных отношениях. Так, например, в сновидении одного молодого человека, страдавшего неврозом навязчивости, за эпизодом «Отец бранит его за то, что он поздно вернулся домой» скрывается воспоминание о детском желании смерти внушавшему страх отцу. Сам контекст психоаналитического лечения и мысли сновидца свидетельствуют о том, что сначала должны звучать слова: «Он зол на отца», а затем, что для него отец всегда приходил домой слишком рано (то есть слишком скоро). Он бы предпочел, чтобы отец вообще не приходил домой, что идентично желанию смерти отцу. Сновидец, будучи еще маленьким мальчиком, во время долгого отсутствия отца допустил сексуальную агрессию против другого человека, и в наказание ему пригрозили: «Ну подожди, вот вернется отец!»

Если мы намерены далее проследить отношение между содержанием и мыслями сновидения, то лучше всего взять в качестве исходного пункта само сновидение и задать себе вопрос: что означают некоторые формальные характеристики изображения сновидения с точки зрения его мыслей? К этим формальным особенностям, которые бросаются нам в глаза в сновидении, относятся прежде всего различия в чувственной интенсивности отдельных образований сновидения и в отчетливости отдельных его частей или целых сновидений при сравнении друг с другом. Различия в интенсивности отдельных образований сновидения охватывают целую шкалу, начиная от резкости и отчетливости, которые кое-кто – пожалуй, необоснованно – склонен ставить выше отчетливости реальности, вплоть до досадной расплывчатости, которую считают характерной для сновидения, поскольку, в сущности, ее нельзя сравнить ни с одной степенью нечеткости, иногда нами воспринимаемой в случае реальных объектов. Кроме того, впечатление, полученное нами от нечеткого объекта сновидения, обычно мы называем «беглым», тогда как про более отчетливые образы сновидения мы думаем, что они сохранились также благодаря более длительному времени восприятия. В таком случае возникает вопрос: какими условиями в материале сновидения определяются эти различия в живости отдельных частей содержания сновидения?

Здесь следует прежде всего предупредить некоторые неизбежные ожидания. Так как к материалу сновидения могут относиться также действительные ощущения, возникающие во время сна, вероятно, кто-то будет предполагать, что эти или вытекающие из них элементы сновидения отличаются особой интенсивностью, или наоборот: то, что в сновидении проявляется особенно ярко, можно свести к таким реальным ощущениям во время сна. Однако мои наблюдения этого никогда не подтверждали. Неверно, что элементы сновидения, представляющие собой производные реальных впечатлений во время сна (нервные раздражения), отличаются своей яркостью от других элементов, проистекающих из воспоминаний. Момент реальности интенсивность образов сновидения не определяет.

Далее, можно было бы придерживаться представления, что чувственная интенсивность (живость) отдельных образов сновидения связана с психической интенсивностью соответствующих им элементов в мыслях сновидения. В последних интенсивность совпадает с психической ценностью; наиболее интенсивные элементы – это не что иное, как наиболее важные элементы, образующие центральный пункт мыслей сновидения. Мы знаем, правда, что именно эти элементы из-за цензуры чаще всего в содержание сновидения не входят. Но ведь могло бы быть так, что заменяющие их ближайшие производные в сновидении обнаруживают более высокую интенсивность, не обязательно становясь из-за этого центром изображения в сновидении. Но и это предположение разрушается при сравнительном рассмотрении сновидения и его материала. Интенсивность элементов здесь не имеет ничего общего с интенсивностью элементов там; между материалом сновидения и самим сновидением фактически происходит полная «переоценка всех психических ценностей»[237]237
  Аллюзия на знаменитый лейтмотив Ницше в его критике христианства. – Прим. ред.


[Закрыть]. Как раз в появившемся ненадолго, скрытом более яркими образами элементе сновидения часто можно обнаружить непосредственное производное того, что полностью доминировало в мыслях сновидения.

Интенсивность элементов в сновидении детерминируется совершенно иначе, а именно двумя независимыми друг от друга моментами. Прежде всего легко заметить, что особенно интенсивными являются те элементы, с помощью которых выражается исполнение желания. Далее, однако, анализ показывает, что от наиболее ярких элементов сновидения исходит большинство мыслей, что наиболее яркие элементы одновременно являются и наиболее детерминированными. Смысл ничуть не меняется, если выразим последнее, полученное эмпирическим путем, положение в следующей форме: наибольшую интенсивность обнаруживают те элементы сновидения, для образования которых понадобилась наиболее интенсивная работа сгущения. В таком случае мы вправе ожидать, что это условие и другое – исполнение желания – могут выражаться также в одной-единственной формуле.

Проблему, которую я только что рассматривал, – причины большей или меньшей интенсивности или отчетливости отдельных элементов сновидения, – мне бы хотелось предохранить от смешения с другой проблемой, связанной с различной отчетливостью сновидений в целом или их фрагментов. Там речь идет о качестве, противоположном отчетливости, – расплывчатости, здесь – о спутанности. Однако нельзя не заметить, что в обеих шкалах восходящие и нисходящие качества сопутствуют друг другу. Одна часть сновидения, которая нам кажется ясной, содержит в основном интенсивные элементы; неясное сновидение, наоборот, состоит из менее интенсивных элементов. И все же проблема, которая дает нам шкалу от внешней ясности до неясности или спутанности, гораздо сложнее, чем проблема колебания яркости элементов сновидения; более того, первая проблема в силу причин, о которых будет говориться позднее, пока еще не получает здесь своего объяснения. В отдельных случаях не без удивления можно заметить, что впечатление ясности или отчетливости, которое возникает от сновидения, вообще никак не связано со структурой сновидения, а проистекает из материала сновидения в качестве его составной части. Так, мне вспоминается одно сновидение, которое после пробуждения казалось мне настолько хорошо структурированным, лишенным пробелов и ясным, что я, все еще не отойдя ото сна, решил было ввести новую категорию сновидений, не подвергшихся воздействию механизмов сгущения и смещения, которые можно было назвать «фантазиями во время сна». Но при ближайшей проверке выяснилось, что это редкое сновидение имеет в своей структуре те же пробелы и трещины, как и любое другое; поэтому от категории снов-фантазий я вновь отказался[238]238
  Дополнение, сделанное в 1930 году: Сегодня я не знаю, правильно ли.


[Закрыть]. Содержание же сновидения сводилось к тому, что я излагал своему другу (Флиссу) сложную и давно разрабатываемую теорию бисексуальности, а исполняющей желания энергией сновидения и объяснялось то, что эта теория (которая, впрочем, в сновидении не излагалась) показалась нам ясной и исчерпывающей. То есть то, что я счел готовым сновидением, было частью, причем существенной частью его содержания. Работа сновидения словно вторглась здесь в бодрствующее мышление и в виде суждения о сновидении передала мне ту часть его материала, точное изображение которой ей не удалось. С полной противоположностью этому я столкнулся однажды в случае одной моей пациентки, которая сначала вообще не пожелала рассказывать относящееся к анализу сновидение, «потому что оно слишком неясно и спутано», но в конце концов после моих неоднократных возражений против достоверности ее слов рассказала, что ей приснились несколько человек: она, ее муж и отец, – и будто она не знала, не отец ли ее муж, кто, собственно, ее отец и тому подобное. При сопоставлении этого сновидения с ее мыслями во время сеанса не осталось сомнений в том, что речь здесь шла о довольно обыденной истории одной служанки, которой пришлось признаться, что она ждет ребенка, а теперь сомневается, «кто, собственно (его) отец»[239]239
  Сопутствующие истерические симптомы: отсутствие месячных и очень подавленное настроение – главные жалобы этой больной.


[Закрыть]. Таким образом, и здесь тоже неясность, проявившаяся в сновидении, была частью материала, ставшего источником сновидения. Часть этого содержания была изображена в форме сновидения. Форма сновидения или снови́дения на удивление часто используется для изображения скрытого содержания.

Высказывания о сновидении, вроде бы безобидные замечания о нем, часто служат тому, чтобы самым изощренным способом скрыть часть того, что приснилось, хотя именно они, собственно, это и выдают. Так, например, когда сновидец говорит: «Здесь сновидение смазано», а анализ выявляет детское воспоминание о подглядывании за человеком, который подтирается после дефекации. Или в другом случае, заслуживающем подробного сообщения: молодому человеку снится очень отчетливый сон, который напоминает ему о сохранившихся в сознании фантазиях его мальчишеских лет. Он находится вечером в летнем отеле, ошибается номером и попадает в комнату, где, готовясь ко сну, раздеваются пожилая дама и две ее дочери. Он продолжает: «Затем в сновидении возникает несколько пробелов, так как чего-то не хватает, а под конец в комнате находился мужчина, который хотел меня вышвырнуть, и мне пришлось с ним бороться». Он тщетно старается вспомнить содержание и намерение той мальчишеской фантазии, на которую, очевидно, намекает сновидение. Но в конце концов я обращаю его внимание на то, что искомое содержание уже выражено посредством неясного места в сновидении. «Пробелы» – это обнажение гениталий женщинами, которые ложатся спать: словами «так как чего-то не хватает» описывается главная особенность женских гениталий. В те юные годы он сгорал от любопытства увидеть женские гениталии и был пока еще склонен придерживаться инфантильной теории сексуальности, которая приписывает женщине мужской член.

В точно такую же форму облачилось аналогичное воспоминание другого сновидца. Он видит сон: «Я иду с фрейлин K. в ресторан в городском саду… Потом темное место, сон прерывается… Затем я оказываюсь в борделе, где вижу двух или трех женщин в рубашке и панталонах».

Анализ. Фрейлин K. – это дочь его прежнего начальника, которая, как он признается, является для него заменой сестры. Ему редко выпадала возможность с ней поговорить, но однажды между ними произошла беседа, в которой «я словно увидел себя в своей половой роли, как если бы себе сказал: “Я – мужчина, а ты – женщина”». В указанном ресторане он бывал только однажды в сопровождении сестры своего шурина, девушки, которая была ему совсем безразлична. В другой раз он сопровождал до входа в этот ресторан общество, состоявшее из трех дам. Этими дамами были его сестра, золовка и уже упомянутая сестра шурина; все трое были ему совершенно безразличны, но все трое принадлежали к ряду сестер. Он посещал бордель лишь изредка, быть может, два или три раза за свою жизнь.

Толкование опиралось на «темное место», «прерывание» в сновидении и сводилось к тому, что он, испытывая мальчишеское любопытство, несколько раз, но в целом редко рассматривал гениталии своей младшей на несколько лет сестры. Через несколько дней у него возникло осознанное воспоминание о проступке, обозначенном в сновидении.

Все сновидения одной и той же ночи по своему содержанию составляют единое целое; их разделение на несколько частей, их группирование и количество – все это имеет свой смысл и может быть понято как часть сообщения скрытых мыслей сновидения. При толковании сновидений, состоящих из нескольких основных частей, или вообще таких, что относятся к одной ночи, нельзя также забывать про возможность того, что эти разные и следующие друг за другом сны означают одно и то же, с помощью разного материала выражают одни и те же побуждения. Первое из этих гомологических сновидений часто является более искаженным, нерешительным, последующее – более дерзким и отчетливым.

Именно такого рода было библейское сновидение фараона о колосьях и коровах, которое истолковал Иосиф. О нем более подробно, чем в Библии, сообщается у Иозефуса («Иудейские древности», кн. II, гл. 5). Рассказав свой первый сон, царь говорит: «После этого первого вещего сна я проснулся обеспокоенный и подумал о том, что оно могло бы значить, но потом снова постепенно заснул и увидел еще более странный сон, который еще больше поверг меня в страх и смятение». Выслушав его рассказ, Иосиф ответил: «Два твоих сна, о царь, только внешне кажутся разными, но оба видения имеют только одно значение!»

Юнг, рассказывающий в своей работе «О психологии слухов» (1910b) о том, как завуалированное эротическое сновидение одной школьницы безо всякого толкования было понято ее подругами и продолжено в измененном виде, по поводу этих рассказов о снах замечает, «что заключительная мысль длинного ряда образов сновидения содержит именно то, что пытался изобразить первый образ серии. Цензура отодвигает комплекс как можно дальше с помощью постоянно возобновляющихся символических прикрытий, смещений, превращений в безобидное и т. д.». (Ibid., 87.) Шернер прекрасно понял эту особенность изображения в сновидении и в связи со своей теорией органических раздражителей описывает ее в виде особого закона (Scherner, 1861): «Наконец, однако, во всех символических образованиях сновидения, возникающих вследствие определенных нервных раздражений, фантазия соблюдает общеобязательный закон: в начале сновидения она изображает объект раздражения лишь с помощью самых дальних и вольных намеков, но в конце, когда художественный поток иссяк, она выставляет раздражитель, то есть соответствующий орган или его функцию, в чистом виде, благодаря чему сновидение, изображая органическую причину как таковую, приходит к своему завершению…»

Прекрасное подтверждение этому закону Шернера дал Отто Ранк в своей работе «Сон, истолковывающий сам себя» (1910). Приведенное им там сновидение девушки состоит из двух разделенных во времени снов одной ночи, из которых второй завершился оргазмом. Этот сон получил самое подробное истолкование в значительной степени без участия сновидицы, а множество связей между двумя содержаниями сновидений позволило установить, что первый сон в робкой форме выразил то же, что и второй, а потому сон, закончившийся оргазмом, способствовал исчерпывающему объяснению первого. На этом примере Ранк вполне обоснованно обсуждает значение сновидений, сопровождающихся оргазмом, для теории снови́дения в целом.

Однако, по моему опыту, такая возможность истолковать ясность или расплывчатость сновидения как уверенность или сомнение в материале сновидения появляется лишь в редких случаях. Позднее я рассмотрю еще один, до сих пор не упомянутый фактор при образовании снов, от воздействия которого во многом зависит эта качественная шкала сновидения.

В некоторых сновидениях, изображающих какую-либо ситуацию или сцену, возникают прерывания, которые описываются следующими словами: «Но потом это словно оказалось одновременно и другим местом, и там случилось то-то и то-то». То, что подобным образом прерывает главное действие сновидения, которое через какое-то время может продолжиться, в материале сновидения оказывается придаточным предложением, вводной мыслью. Условие в мыслях сновидения изображается во сне с помощью одновременности (когда – тогда).

Что означает так часто возникающее в сновидении ощущение заторможенного движения, которое вплотную граничит со страхом? Хочешь идти, и не можешь сдвинуться с места; хочешь что-то сделать, и постоянно наталкиваешься на препятствия. Поезд отправляется в путь, но на него не удается поспеть; поднимаешь руку, чтобы отомстить за оскорбление, но рука отказывается служить и т. д. Мы встречались с этим ощущением во сне при анализе эксгибиционистских сновидений, но пока еще не пытались их всерьез истолковать. Удобно, но недостаточно ответить, что во сне возникает моторный паралич, обращающий на себя внимание при помощи упомянутого ощущения. Мы вправе спросить, почему нам не снятся постоянно подобные заторможенные движения, и мы вправе ожидать, что это ощущение, которое всегда можно вызвать во сне, служит каким-то целям изображения и пробуждается лишь потребностью в этом изображении, присущей материалу сна.

Невозможность что-то осуществить не всегда проявляется в сновидении в виде ощущения – иногда это также предстает просто как фрагмент сна. Такой случай я считаю особенно подходящим для того, чтобы прояснить значение этого реквизита сновидения. Я приведу вкратце одно сновидение, в котором я предстаю виновным в нечестном поступке. Место действия – нечто среднее между частной лечебницей и многими другими помещениями. Появляется слуга, чтобы позвать меня на «обследование». Во сне я знаю, что обнаружена какая-то пропажа и что обследование вызвано подозрением, что я присвоил себе эту пропажу. Анализ показывает, что обследование надо понимать двояким образом и что оно включает в себя врачебное обследование. Сознавая свою невиновность и свою функцию консультанта в этом доме, я спокойно иду со слугой. У дверей нас встречает другой слуга, который, указывая на меня, говорит: «Зачем вы его с собой привели, ведь это порядочный человек». Затем без слуги я вхожу в большой зал, где стоит много машин, который напоминает мне преисподнюю с ее адскими орудиями для пыток. За одним из аппаратов я вижу своего коллегу, у которого были все основания обо мне позаботиться; но он не обращает на меня внимания. Это означает, что теперь я могу идти. Но я не нахожу своей шляпы и поэтому не могу уйти.

Очевидно, сновидение исполняет желание, чтобы меня признали честным человеком и отпустили; таким образом, в мыслях сновидения имеется всевозможный материал, который этому противоречит. То, что мне позволяют уйти, является свидетельством моей невиновности; следовательно, если сновидение в конце изображает событие, препятствующее моему уходу, то из этого можно, пожалуй, заключить, что в такой форме находит свое выражение подавленный противоречащий материал. То, что я не нахожу шляпы, означает, стало быть: «И все же ты человек нечестный». Невозможность что-либо сделать во сне является выражением противоречия, слова «нет», и, следовательно, мы должны скорректировать предыдущее утверждение, что сновидение не способно выразить «нет»[240]240
  При полном анализе отношение к детскому переживанию становится понятным благодаря следующему связующему звену: «Мавр сделал дело, мавр может идти». [Schiller, «Fiesco», 3-й акт, 4-я сцена.] А затем шутливый вопрос: сколько лет было мавру, когда он сделал свое дело? Один год, поэтому он может идти. (Должно быть, я появился на свет с такими черными вьющимися волосами, что молодая мать называла меня маленьким мавром.) То, что я не нахожу шляпу, – это дневное переживание, имеющее несколько значений. Ее спрятала наша гениальная в своем умении хранить вещи горничная. За окончанием этого сновидения скрывается также и отвержение печальных мыслей о смерти: я далеко еще не сделал своего дела; пока еще я не могу идти. – Рождение и смерть, как в незадолго до этого приснившемся сне про Гёте и паралитика.


[Закрыть].

В других сновидениях, в которых невозможность совершить движение представлена не просто как ситуация, но и как ощущение, то же самое противоречие изображается более резко через ощущение заторможенности движения, – как воля, которой противостоит другая воля. Таким образом, ощущение заторможенности движения представляет собой конфликт воли. Позднее мы увидим, что именно моторный паралич во сне относится к главным условиям психического процесса во время снови́дения. Импульс, перенесенный на моторные пути, есть не что иное, как воля, а то, что во сне мы четко ощущаем этот импульс как заторможенный, делает весь этот процесс особенно пригодным для изображения желания и противостоящего ему слова «нет». После моего объяснения страха легко также понять, что ощущение заторможенной воли близко страху и очень часто в сновидении соединяется с ним. Страх – это либидинозный импульс, который исходит из бессознательного и сдерживается предсознательным[241]241
  Дополнение, сделанное в 1930 году: Этот тезис больше уже не соответствует новым знаниям.


[Закрыть]. Следовательно, где бы ощущение заторможенности ни связывалось в сновидении со страхом, речь идет о желании, которое когда-то было способным развивать либидо, то есть о сексуальном импульсе.