Текст книги "Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия"

Суждение о сновидении, в котором предпринимается попытка с некой точки зрения объяснить как можно больше его особенностей и вместе с тем определить связь сновидения с более широкой областью явлений, можно назвать теорией сновидения. Отдельные теории сновидения различаются тем, что они выдвигают на передний план ту или иную характеристику сновидения и привязывают к ней свои объяснения. Из теории не обязательно можно сделать вывод о некой функции, то есть о пользе или каком-либо ином эффекте сновидения, но наше мышление, привыкшее ориентироваться на телеологию, будет все же предпочитать те теории, в которых рассматриваются функции сновидения.

Мы познакомились уже с несколькими представлениями о сновидении, которые в этом смысле более или менее заслуживают названия теории. Вера древних людей, что сновидение ниспосылается богами, чтобы направлять поступки людей, была настоящей теорией сновидения, которая давала ответы на все относящиеся к нему вопросы. С тех пор как сновидение стало объектом биологического исследования, мы знаем многочисленные теории сновидения, но среди них встречаем также и далеко не совершенные.

Если не претендовать на полноту, то можно дать следующую классификацию теорий сновидения, основанную на представлениях о мере и характере психической деятельности во сне.

1. Теории, как, например, теория Дельбёфа (Delboeuf, 1885), допускающие, что в сновидении продолжается вся психическая деятельность, совершавшаяся в бодрствовании. Согласно эти теориям, душа не спит, ее аппарат остается сохранным, но, оказавшись в условиях, отличающихся от состояния бодрствования, при нормальном функционировании она неизбежно будет давать иные результаты, чем в бодрствовании. Здесь возникает вопрос, способны ли эти теории вывести отличия сновидения от мышления в бодрствовании исключительно из условий состояния сна. Кроме того, здесь нет подхода к функции сновидения; непонятно, зачем человек видит сны, почему сложный механизм душевного аппарата продолжает действовать даже тогда, когда он оказывается в условиях, на работу в которых, он, по всей видимости, не рассчитан. Единственно целесообразными реакциями остаются сон без сновидений или пробуждение при наличии нарушающих сон раздражителей вместо третьей реакции, реакции в виде видения снов.

2. Теории, в которых, наоборот, говорится о снижении психической деятельности в сновидении, ослаблении связей, оскудении перерабатываемого материала. Согласно этим теориям, сну должна быть дана совершенно иная психологическая характеристика, чем у Дельбёфа. Сон простирается далеко за пределы души, он состоит не только в ограждении души от внешнего мира – скорее, он проникает в ее механизм и на какое-то время делает его непригодным. Если мне будет позволено сделать сравнение с психиатрическим материалом, то я бы сказал, что первые теории конструируют сновидение как паранойю, а упомянутые вторыми представляют его по образцу слабоумия, или аменции.

Теория, утверждающая, что в жизни во сне проявляется лишь фрагмент душевной деятельности, парализованной сном, пользуется наибольшей популярностью среди врачей и в научном мире в целом. Если предполагать наличие более широкого интереса к объяснению сновидений, то ее, пожалуй, можно назвать господствующей теорией сновидения. Следует подчеркнуть то, с какой легкостью эта теория избегает опаснейших подводных камней при объяснении сновидений, а именно – проявляющихся в сновидении противоречий. Поскольку, согласно этой теории, сновидение – это результат частичного бодрствования («постепенное, частичное и вместе с тем аномальное бодрствование», – говорит о сновидении Гербарт в своей «Психологии» (Herbart, 1892), то ряд состояний, начиная от постепенного пробуждения до полного бодрствования, она может сопоставить с другим рядом – от пониженной деятельности сновидения, проявляющейся в абсурдности, до сконцентрированной мыслительной деятельности.

Для кого физиологическая точка зрения стала незаменимой или, по крайней мере, кому она кажется наиболее научной, тот найдет изложение этой теории у Бинца (Binz, 1878): «Однако это состояние (оцепенения) к утру постепенно подходит к концу. Все меньше становится утомляющих веществ, накопившихся в сером веществе мозга, они все больше разлагаются или уносятся беспрерывно циркулирующим потоком крови. Тут и там оживают отдельные группы клеток, тогда как вокруг все пока еще находится в оцепенении. Теперь перед нашим затуманенным сознанием происходит изолированная работа отдельных групп, и ей недостает контроля со стороны других, образующих ассоциации частей мозга. Поэтому возникающие образы, которые чаще всего соответствуют материальным впечатлениям недавнего прошлого, следуют один за другим в хаотическом беспорядке. Число освобождающихся мозговых клеток становится все больше, и все меньше – бессмыслица сновидения».

Понимание снови́дения как неполного, частичного бодрствования или как следов его влияния, несомненно, можно найти у всех современных физиологов и философов. Наиболее подробно оно изложено у Маури (Maury, 1878). В его исследовании нередко кажется, будто автор представляет себе бодрствование или засыпание связанными с определенными анатомическими центрами, причем определенная анатомическая область и определенная психическая функция для него неразрывно связаны. Но я хотел бы здесь только сказать, что, даже если бы теория частичного бодрствования подтвердилась, говорить о ее более детальной разработке было бы слишком рано.

При таком понимании жизни во сне, разумеется, о функции сновидения не может быть и речи. Пожалуй, о месте и значении сновидения особенно последовательно высказывается Бинц (Binz 1878): «Все факты, как мы видим, заставляют охарактеризовать сновидение как телесный, всегда бесполезный и почти всегда прямо-таки болезненный процесс…»

Выражение «телесный» по отношению к сновидению, обязанное своим происхождением самому автору, указывает, пожалуй, больше чем на одно направление. Оно относится прежде всего к этиологии сновидения, которой Бинц особенно интересовался, когда исследовал экспериментальное вызывание сновидений путем применения ядов. В подобного рода теориях возникновение сновидений объясняется исключительно с соматической точки зрения. В крайней форме это звучит следующим образом: после того как мы, удалив от себя раздражители, погрузились в сон, нет никакой потребности и надобности в видении снов до самого утра, когда постепенное пробуждение из-за вновь возникающих раздражителей может отразиться в феномене снови́дения. Между тем оградить сон от раздражителей не удается; подобно тому, как Мефистофель жалуется на зародышей жизни, отовсюду к спящему проникают раздражения – извне, изнутри и даже из всех тех частей тела, которые в бодрствовании никогда его не заботили. В результате сон нарушается, душа пробуждается то в том, то в этом уголке и затем некоторое время функционирует благодаря пробудившейся части, будучи рада снова уснуть. Сновидение представляет собой реакцию на вызванное раздражением нарушение сна, впрочем, реакцию, совершенно излишнюю.

Называть сновидение, которое все же остается проявлением деятельности душевного органа, телесным процессом, имеет еще и другой смысл: тем самым сновидение лишается значения психического процесса. Очень старое в применении к сновидению сравнение с «десятью пальцами совершенно не сведущего в музыке человека, бегающими по клавишам инструмента» (Strümpell, 1877), пожалуй, лучше всего иллюстрирует то, какую оценку, как правило, находила деятельность сновидения у представителей точных наук. С этой точки зрения сновидение представляется чем-то совершенно не поддающимся толкованию; ну как могут десять пальцев немузыкального человека создать что-либо музыкальное?

Теория частичного бодрствования уже давно вызывала серьезные возражения. Бурдах считал (Burdach, 1838): «Когда говорят, что сновидение – это частичное бодрствование, то этим, во‑первых, не объясняется ни бодрствование, ни сон, а во‑вторых, утверждается только то, что некоторые силы души действуют в сновидении, тогда как другие бездействуют. Но такое неравенство имеет место на протяжении всей жизни…»

С господствующей теорией сновидения, в которой сон рассматривается как «телесный» процесс, связана весьма интересная и импонирующая точка зрения на сновидение, впервые высказанная в 1886 году Робертом. Здесь за сновидением признается наличие определенной функции – полезного результата. В основу своей теории Роберт кладет два факта наблюдения, на которых мы уже останавливались при оценке материала сновидения, а именно то, что человеку часто снятся самые малозначительные впечатления дня и очень редко то, что представляло днем большой интерес. Роберт считает абсолютно верным следующее утверждение: возбудителями сновидения никогда не бывают мысли, доведенные до конца, – ими всегда являются только такие мысли, которые лишь созревают в уме или слегка задевают душу (Robert, 1886). «Поэтому в большинстве случаев нельзя объяснить сновидения, ибо причинами его являются чувственные впечатления прошедшего дня, не доведенные до полного осознания спящим». [Ibid., 1920.] Следовательно, условием того, что впечатление проникает в сновидение, является либо то, что была нарушена переработка этого впечатления, либо то, что оно было слишком незначительным и не могло претендовать на такую переработку.

Сновидение представляется Роберту «телесным процессом секреции, который в своих духовных реактивных проявлениях достигает сознания». [Ibid., 9.] Сновидения – это продукты секреции задушенных в зародыше мыслей. «Человек, лишенный способности видеть сны, по всей видимости, сошел бы с ума, потому что в его мозгу накопилось бы огромное множество незаконченных, недодуманных мыслей и мимолетных впечатлений, под бременем которых оказалось бы подавленным то, что должно было бы запечатлеться в памяти в виде готового целого». [Ibid., 10.] Сновидение служит перегруженному мозгу своего рода предохранительным вентилем. Сновидения обладают исцеляющей, снимающей напряжение силой (ibid., 32).

Было бы неверно задавать Роберту вопрос, каким же образом представление в сновидении может привести к устранению напряжения. По-видимому, из двух особенностей материала сновидения автор делает вывод, что такое отбрасывание несущественных впечатлений происходит каким-то образом в форме соматического процесса и что видение снов является не особым психическим процессом, а всего лишь известием, получаемым нами о том выделении. Впрочем, секреция – это не единственное, что происходит ночью в душе. Роберт сам добавляет, что, кроме этого, перерабатываются побуждения дня, а «тот мыслительный материал, который не удается переварить и выделить, а потому остается лежать в уме, заимствованными у фантазии мыслительными нитями связывается в завершенное целое и в виде безвредных образов фантазии включается в память» (ibid., 23).

Вместе с тем Роберт вступает в резкое противоречие с господствующей теорией при обсуждении источников сновидения. Согласно этой теории, человеку вообще ничего бы не снилось, если бы внешние и внутренние раздражения не будили постоянно душу, а по мнению Роберта, стимул к снови́дению находится в самой душе, в ее перегрузке, которую требуется устранить. Поэтому Роберт совершенно логично считает, что причины, связанные с физическим самочувствием и обусловливающие возникновение сновидений, играют второстепенную роль и что они не могли бы заставить видеть сны душу, в которой не было бы материала для образования сновидения, заимствованного у бодрствующего сознания. Следует только признать, что на образы фантазии, развивающиеся в сновидении из глубины души, могут влиять нервные раздражители (ibid., 48). Следовательно, по мнению Роберта, сновидение все же не зависит целиком от соматических источников; оно, хотя и не является психическим процессом и не имеет места среди психических процессов бодрствования, тем не менее представляет собой повседневный соматический процесс в аппарате душевной деятельности; оно выполняет функцию предохранения этого аппарата от перегрузки или, если применить сравнение, очистки души от мусора.

На те же особенности сновидения, проявляющиеся в выборе его материала, опирается другой автор, Делаж, разрабатывая свою собственную теорию. Поучительно проследить, как едва заметное изменение в понимании одних и тех же вещей привело его к конечному результату, имеющему совершенно иное значение.

Делаж (Delage, 1891), после того как потерял близкого ему человека, на собственном опыте убедился, что обычно не снится то, что постоянно занимало кого-то днем, или же снится только после того, как в течение дня это начинает ослабляться другими интересами. Его последующие наблюдения над другими людьми подтвердили универсальность такого положения вещей. Интересное замечание подобного рода, которое оказалось верным для большинства случаев, делает Делаж о сновидениях молодых супругов: «S’ils ont été fortement épris, presque jamais ils n’ont rêvé l’un de l’autre avant le mariage ou pendant la lune de miel; et s’ils ont rêvé d’amour, c’est pour être infidèles avec quelque personne indifférente ou odieuse»[61]61
  Если они были сильно влюблены друг в друга, то почти никогда не видели во сне друг друга до свадьбы и во время медового месяца; а если им и снились любовные сцены, то их персонажами были люди, им безразличные или неприятные (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть]. [Ibid.] Что же все-таки снится человеку? По мнению Делажа, имеющийся в наших сновидениях материал состоит из фрагментов и остатков впечатлений последних дней и прежних времен. Все, что проявляется в наших сновидениях, все, что мы вначале склонны считать творением жизни во сне, при ближайшем рассмотрении оказывается нераспознанным воспроизведением, «souvenir inconscient»[62]62
  Неосознанным воспоминанием (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть]. Но этот материал представлений обнаруживает общую черту – он проистекает от впечатлений, которые, по всей вероятности, сильнее затрагивали наши органы чувств, чем наш разум, или от которых внимание вновь отвлеклось вскоре после их появления. Чем менее осознанным и при этом чем более сильным было впечатление, тем больше шансов, что оно будет играть определенную роль в следующем сновидении.

Как и Роберт, Делаж выделяет, по существу, те же две категории впечатлений, малосущественные и незавершенные, но он трактует взаимосвязь иначе, полагая, что эти впечатления способны сниться не потому, что они безразличны, а потому, что они не завершены. Малосущественные впечатления тоже в известной степени не были полностью завершены, и они тоже по своему характеру в качестве новых впечатлений «autant de ressorts tendus»[63]63
  В той же мере касаются напряжений (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть], которые могут разряжаться во сне. По сравнению со слабыми и почти незаметными впечатлениями еще больше шансов сыграть свою роль в сновидении будет у сильного переживания, переработка которого случайно была приостановлена или преднамеренно отодвинута на задний план. Психическая энергия, накопившаяся днем благодаря торможению и подавлению, ночью становится движущей силой сновидения. В сновидении проявляется то, что было подавлено психикой. [Ibid., 43.][64]64
  Дополнение, сделанное в 1909 году: Точно так же высказывается писатель Анатоль Франс («Красная лилия»): «Ce que nous voyons la nuit, ce sont les restes malheureux de ce que nous avons négligé dans la veille. Le rêve est souvent la revanche des choses qu’on méprise ou le reproche des êtres abandonnés». («То, что нам снится ночью, – лишь жалкие остатки того, чем мы пренебрегли накануне. Нередко сновидение является реваншем всего, что нами было отвергнуто, или упреков покинутых нами людей») (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть]

К сожалению, ход мыслей Делажа в этом месте обрывается; самостоятельной психической деятельности в сновидении он отводит лишь самую незначительную роль и, таким образом, со своей теорией сновидения непосредственно присоединяется к господствующему учению о частичном сне мозга: «En somme le rêve est le produit de la pensée errante, sans but et sans direction, se fixant successivement sur les souvenirs, qui ont gardé assez d’intensité pour se placer sur sa route et l’arrêter au passage, établissant entre eux un lien tantôt faible el indécis, tantôt plus fort et plus serré, selon que l’activité actuelle du cerveau est plus ou moins abolie par le sommeil»[65]65
  В конечном счете сновидение есть результат мысли, блуждающей без цели и направления, останавливающейся последовательно на воспоминаниях, которые сохранили достаточно интенсивности для того, чтобы появляться на ее пути и ее останавливать. Связь между этими воспоминаниями может быть то слабой и неопределенной, то более сильной и четкой, в зависимости от того, насколько в данный момент сон подавил деятельность мозга (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть]. [Ibid., 46.]

3. В третью группу можно объединить теории сновидения, приписывающие видящей сны душе способность и склонность к особой психической деятельности, которую в бодрствовании она либо вообще осуществлять не может, либо осуществляет весьма далеким от совершенства образом. Из реализации этих способностей возникает в основном полезная функция сновидения. Суждения о сновидении, которые выносили в прошлом психологи, относятся большей частью к этой группе. Но вместо перечисления их я хотел бы довольствоваться высказыванием Бурдаха, согласно которому сновидение представляет собой «естественную деятельность души, которая не ограничена властью индивидуальности, не нарушена самосознанием, не обусловлена самоопределением, а выступает как предающаяся свободной игре жизненность чувствительных центров» (Burdach, 1838).

Это самозабвенное и свободное использование собственных сил Бурдах и другие, очевидно, представляют себе как состояние, в котором душа освежается и собирает новые силы для дневной работы, то есть чем-то вроде каникул. Бурдах [ibid., 514] цитирует и, следовательно, принимает также любезные слова, которыми писатель Новалис восхваляет царство снов: «Сновидение является защитой от будничности и монотонности жизни, свободным отдыхом стесненной фантазии, когда она смешивает все образы жизни и радостной детской игрой прерывает вечную серьезность взрослого человека. Без сновидений мы бы, наверное, раньше состарились, и поэтому сновидение, пусть оно даже и не ниспослано непосредственно свыше, можно все же считать драгоценным даром, дружелюбным спутником на пути к могиле»[66]66
  «Генрих фон Офтердинген» (1802), 1-я часть, 1-я глава.


[Закрыть].

Еще убедительнее освежающую и целительную деятельность сновидения изображает Пуркинье (Purkinje, 1846): «Прежде всего эти функции выполняют продуктивные сновидения. Речь идет о легкой игре воображения, никак не связанной с событиями дня. Душа не желает продолжать жить напряжением бодрствующей жизни, а хочет прекратить ее, от нее отдохнуть. Она создает состояния, противоположные состояниям в бодрствовании. Она исцеляет печаль радостью, заботы – надеждами и светлыми, заставляющими забыться образами, ненависть – любовью и дружескими чувствами, страх – мужеством и уверенностью; сомнения она разгоняет убежденностью и твердой верой, напрасные ожидания – их исполнением. Многие раны души, которые сохранялись открытыми в течение целого дня, исцеляет сон, укрывая их и предохраняя от новых волнений. На этом отчасти основывается исцеляющее боль воздействие времени». Мы все ощущаем, что сон – это благодеяние для жизни души, и смутное предчувствие в массовом сознании, очевидно, не намерено отказаться от предрассудка, что сновидение есть один из путей, по которым сон ниспосылает свои благодеяния.

Наиболее оригинальную и значительную попытку объяснить сновидение на основании особой деятельности души, способной свободно проявиться лишь в состоянии сна, предпринял в 1861 году Шернер. Книга Шернера, написанная тяжелым и высокопарным стилем, в которой чувствуется чуть ли не пьянящее воодушевление автором темой, которое должно действовать отталкивающе, если не сумеет увлечь читателя, создает для анализа такие большие трудности, что мы с готовностью обратимся к более ясному и краткому изложению, в котором философ Фолькельт представляет нам учение Шернера. «Пожалуй, из мистических нагромождений, из всего этого великолепия и блеска мысли проглядывает и просвечивает полная догадок видимость смысла, но из-за этого путь философа не становится ясным». Такую оценку представления Шернера находят даже у его единомышленника (Volkelt, 1875).

Шернер не принадлежит к числу авторов, которые допускают, что душа переносит все свои способности в сновидения. Он рассуждает о том (по Фолькельту, ibid., 30), каким образом в сновидении ослабляется центральность, спонтанная энергия «Я», как вследствие этой децентрализации изменяются познание, чувствование, желание и представление, и почему остатки этих душевных сил имеют не истинно духовный характер, а лишь свойства механизма. Но зато полного размаха в сновидении достигает деятельность души, которую можно назвать фантазией, избавленная от всякого господства разума и потому свободная от строгой воздержанности. Вынимая последние камни из памяти бодрствования, душа создает из них новые структуры, полностью отличающиеся от образований, возникающих в бодрствовании; она проявляет себя в сновидении не только репродуктивно, но и продуктивно. [Ibid., 31.] Ее особенности придают жизни во сне ее особые свойства. Она демонстрирует предпочтение несоразмерного, преувеличенного, огромного. Но вместе с тем благодаря освобождению от сдерживающих категорий мышления она приобретает бо́льшую гибкость, расторопность и изворотливость; она крайне чувствительна ко всем малейшим изменениям настроения, к подстрекательским аффектам, она тотчас переводит внутреннюю жизнь во внешнюю пластическую наглядность. Фантазия в сновидении лишена понятийного языка; то, что она хочет сказать, ей нужно наглядно изобразить, а так как понятие не оказывает здесь ослабляющего воздействия, она живописует с невероятной быстротой, энергией и силой. Из-за этого ее язык, каким бы ясным он ни был, становится многословным, тяжеловесным, неуклюжим. Особенно же ясность ее языка затрудняется из-за того, что она не расположена выражать объект через его истинный образ и предпочитает избирать чуждый образ, поскольку он способен выразить собой лишь тот момент объекта, в воспроизведении которого есть надобность. В этом состоит символизирующая деятельность фантазии… [Ibid., 32.] Далее, очень важно, что фантазия в сновидении изображает предметы не исчерпывающе, а лишь в их очертаниях, причем самым вольным путем. Поэтому ее художество кажется плодом гениального вдохновения. Однако фантазия не останавливается на простом изображении предмета – она испытывает внутреннюю необходимость в той или иной степени соединить с ним «Я» сновидца и, таким образом, создать действие. Например, сновидение, вызванное зрительным раздражением, рисует золотые монеты на улице; сновидец их собирает, радуется, уносит с собой. [Ibid., 33.]

Материал, с помощью которого фантазия осуществляет свою художественную деятельность, по мнению Шернера, состоит в основном из почти незаметных днем органических телесных раздражений, так что в гипотезе об источниках и возбудителях сновидения чересчур фантастическая теория Шернера и, пожалуй, чересчур рассудительное учение Вундта и других физиологов, которые в остальном ведут себя по отношению друг к другу как антиподы, здесь полностью совпадают. Но если, согласно физиологической теории, душевная реакция на внутренние телесные раздражители исчерпывается оживлением каких-либо соответствующих им представлений, которые затем посредством ассоциации призывают к себе на помощь некоторые другие представления, и на этой стадии осуществление психических процессов сновидения, по-видимому, заканчивается, то, по мнению Шернера, телесные раздражители дают душе лишь материал, который она может использовать в своих фантастических целях. Образование сновидения, согласно Шернеру, начинается только там, где оно скрывается от взгляда других людей.

Однако едва можно считать целесообразным то, что фантазия в сновидении делает с телесными раздражениями. Она ведет с ними поддразнивающую игру, изображая органический источник, из которого проистекают в данном сновидении раздражения, в той или иной пластичной символике. Более того, Шернер считает, в чем Фолькельт (Volkelt, 1875) и другие авторы с ним не согласны, что у фантазии в сновидении имеется определенный излюбленный символ для отображения организма в целом; этот символ – дом. К счастью, однако, в своих изображениях она, по всей видимости, не привязана к этому материалу; напротив, она может использовать целый ряд домов, чтобы изобразить отдельный о́рган, например очень длинную улицу, – для отображения раздражения, идущего от кишечника. В других случаях отдельные части дома действительно могут символизировать отдельные части тела, как, например, в сновидении, вызванном головной болью, потолок комнаты (который представляется сновидцу усеянным отвратительными, похожими на жаб пауками) – голову. (Ibid., 3334.) Помимо символики дома, для изображения частей тела, посылающих раздражители, используются самые разные предметы. «Так, например, дышащие легкие символизируются гудящей печью, в которой бушует пламя, сердце – пустыми ящиками и коробками, мочевой пузырь – круглыми, по форме похожими на мешок или вообще просто имеющими полость предметами. В сновидении, вызванном возбуждением полового органа, мужчине может сниться, что он находит на улице верхнюю часть кларнета, рядом с ней курительную трубку и шубу. Кларнет и курительная трубка по своей форме напоминают мужской член, шуба символизирует волосы на лобке. В аналогичном сновидении женщины узкая область между сжатыми бедрами изображается тесным, окруженным домами двором, а влагалище – ведущей через середину двора скользкой и влажной, очень узкой тропинкой, по которой сновидица должна пройти, чтобы отнести письмо некоему господину». (Volkelt, ibid., 34.) «Особенно важно то, что в конце такого вызванного телесными раздражителями сновидения фантазия, так сказать, демаскируется, открыто изображая возбуждающий орган или его функцию. Так, например, сновидение, вызванное раздражениями, идущими от зубов, обычно завершается тем, что сновидец вынимает у себя изо рта зуб». [Ibid., 35.]

Однако фантазия в сновидении может обратить свое внимание не только на форму органа, вызывающего возбуждение, – с таким же успехом в качестве объекта символизации она может выбрать и вещество, которое в нем содержится. Так, например, в сновидении, вызванном раздражением кишечника, человеку снится, что он идет по грязным улицам, при раздражении мочевого пузыря – пенящаяся вода. Либо символически изображаются раздражитель как таковой, возбуждение, которое он вызывает, объект желаний, или же «Я» сновидца вступает в конкретную связь с символизациями собственного состояния, когда, например, при болезненных раздражениях мы отчаянно сражаемся с кусающейся собакой или свирепым быком, или когда в сексуальном сне сновидицу преследует обнаженный мужчина. [Ibid., 3536]. Из всего возможного богатства конструкций символизирующая деятельность фантазии остается главной движущей силой любого сновидения. [Ibid., 36.] Глубже проникнуть в сущность этой фантазии и показать место этой именно так понимаемой психической деятельности в системе философских идей попытался Фолькельт в своей прекрасно и по-доброму написанной книге, которая, однако, остается слишком сложной для каждого, кто в ходе предшествующей учебы не был подготовлен к полному догадок пониманию философских систем.

По мнению Шернера, с деятельностью фантазии, осуществляющей символизацию в сновидении, не связана ни одна полезная функция. Душа во сне играет предоставленными ей раздражениями. Можно было бы предположить, что она играет просто так. Но можно было бы также задаться вопросом, может ли наше детальное рассмотрение теории сновидения Шернера, произвольность которой и нежелание стеснять себя какими бы то ни было правилами исследования слишком очевидны, привести к чему-то полезному. Здесь было бы уместно наложить вето на отвержение учения Шернера по причине того, что оно недоступно проверке как слишком высокомерное. Это учение опирается на впечатления, полученные от своих сновидений человеком, который уделял им много внимания и который по своему характеру был, видимо, склонен исследовать непонятные вещи в душе. Далее, в нем речь идет о предмете, который тысячелетиями казался людям загадочным, но вместе с тем богатым содержанием и многосторонним и в прояснение которого строгая наука, как она сама признается, не внесла особого вклада за исключением того, что пыталась в противоположность распространенным мнениям оспаривать наличие у данного объекта содержания и значения. Наконец, честно скажем себе, что и мы, по всей видимости, при попытках объяснить сновидение едва ли сумеем избежать фантазирования. Существуют даже ганглиозные клетки, отвечающие за фантазирование; приведенная выше цитата такого рассудительного и точного исследователя, как Бинц, где говорится, как Аврора пробуждения проносится по скоплениям спящих клеток коры головного мозга, не уступает по фантастичности и неправдоподобию попыткам толкования Шернера. Я надеюсь далее показать, что за ними стоит нечто реальное, но оно описано слишком расплывчато и не имеет характера универсальности, на который может претендовать теория сновидения. Пока же теория сновидения Шернера в ее противопоставлении медицинским теориям может нам показать, в какие крайности до сих пор впадают исследователи при объяснении жизни во сне.