Текст книги "Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов"

Говорилось здесь также, что увеличить силу призыва Его могут особые предметы, хранящиеся в укромных местах Земли, и их лишь необходимо найти. Очевидно, они были перечислены здесь, но участок плиты был поврежден. На уцелевших фрагментах были описаны несколько отвратительных пыток, жестокость которых заставляла содрогнуться. Вероятно, их здесь было гораздо больше, но время позаботилось о том, чтобы эта гнусность бесследно исчезла. Остальной текст состоял из восхвалений и прославлений великих паломников истины, встречающих одну за другой волны Творения, непостижимые времена назад ради познания мудрости покинувших свою изначальную родину. Превозносились их самоотреченность и самопожертвование ради познания истин, их неутомимость и целеустремленность на этом пути. Расписывалось величие воздвигнутых ими в пройденных мирах и с болью покинутых городов, изобилующих грандиозными памятниками культуры и зодчества. Кроме того, расточались щедрые обещания бесконечных благ, которых достигнут последовавшие за ними…

Я проснулся свежим и отдохнувшим, несмотря на то что была глубокая ночь. Я вышел из шатра на прохладный ветерок под звездное небо. Мне не терпелось как следует обдумать все, что произошло. Меня вновь переполняли самые разнообразные чувства. В первую очередь я опять ужаснулся. Передо мной предстала еще одна неведомая раса, использующая людей как «материал» для достижения своих целей. Причем использование это осуществлялось уж совершенно ужасным образом. Я толком не понял, что же именно было нужно этим существам от жертв, но способ, которым они этого добивались, был совершенно ясен. Я вспомнил магрибскую легенду о Призраках, вспомнил жалящие когти, изуродованных животных и маску невыносимого страдания на лицах мертвых людей. Меня пронизало жаром и холодом, когда я подумал, но так и не смог представить, какова должна быть боль, чтобы не только убить, но и разрушить тело и естество. И насколько бездушными должны быть те, кто согласится на такие зверства, польстившись даже на столь заманчивые обещания. Неужели кто-то из людей способен на такое?! Но ведь те, кто этими щедрыми посулами заманивал людей себе в подручные, на что-то рассчитывали! Значит, их поиски и старания не были напрасными. Эта мысль томила глухой и тоскливой болью где-то в самой глубине.

Я почти не сомневался в догадке о том, кем были написаны или продиктованы эти письмена. Всемогущий властелин, изваявший себе памятники во множестве испепеленных миров, пришел к нам, чтобы огненными когтями вырывать у людей нечто, необходимое ему, и заставлять одних столь бесчеловечно убивать других.

Я был поражен тем, сколько путей пришедших и ушедших пересекалось здесь, и сколь разными были эти пути. Насколько разным, оказывается, могло быть достижение одних и тех же целей, и каким разным было отношение их к людям. Я вспомнил рассуждения почтенного Дервиша об их помыслах на примере хауза с рыбками. Самым ужасным было то, что они, обладая своим могуществом, могли позволить себе все что угодно. Удивительным было также то, что их пути пересеклись именно здесь. И почтенный Дервиш не зря забрел сюда. Вероятно, он имел указание на этот путь и направил по нему меня совершенно сознательно. Да и сам город возник здесь, похоже, совсем не случайно. Это место воистину было перекрестком Добра и Зла, местом, где сошлись и оставили свои следы древнейшие и величайшие силы неведомого.

В моем разуме с трудом уложилось открытие того, что человек наделен способностями обрести могущество, пусть несравненно меньшее, чем у них, но позволяющее ему улучшить себя и продлить свой век. И благодаря этому получить возможность идти дальше по бесконечному пути познания… Хотя и не мог понять, зачем это нужно. Стремление к познанию ради дальнейшего познания было выше моего понимания. Но способности проникать внутрь естества, познавать его устройство и направлять потоки света, способные его изменить, были для меня воплощением сказочного волшебства. И я, без сомнения, принял бы их за волшебство, а обучение им – за обучение магии, если бы почтенный Дервиш в свое время не раскрыл мне их суть и суть всего того, что люди называли магией.

Я был глубоко впечатлен тем, сколь разнообразными и удивительными могут быть способы выражения и передачи своих мыслей. Казалось бы, все они являлись письменными формами, начертанными на камнях. И вполне естественно было предположить, что каждый символ должен передавать определенное сочетание звуков, которые складываются в слова, и нужно лишь знать, что они означают на нашем языке. Но кто бы мог подумать, что само восприятие каждого из них совершенно отличается от обычного, одинакового у всех известных мне народов. И что их просто невозможно прочесть обычным способом. И сколь разнообразными могут быть варианты этого восприятия. Мне вдруг пришла в голову напугавшая меня мысль о том, что таких вариантов может быть еще великое множество, и мне также предстоит встретиться с ними. Из увиденных же мною сейчас меня особенно поразил последний, для которого нужно было обязательно погрузиться в сон. И конечно же не было границ моему благоговению перед лампой. Это удивительное творение, кто бы ни был его творцом, являло настоящие, ничем, даже движением незримого света, не объяснимые чудеса. Она справилась со всеми расшифровками, во всех случаях совершенно правильно подобрав нужный путь восприятия, и с помощью какой-то неведомой силы направила по нему наш разум. Было совершенно ясно, что без ее помощи, даже после многолетних трудов нам удалось бы понять далеко не все эти письменные формы. Вне всякого сомнения, почтенный Дервиш был прав: лампа могла быть лишь творением тех, кто приходит и уходит, и, судя по совершенно привычному для нас виду, была предназначена именно для нас. О том же, какие таинственные силы заключены в ее недрах и какие удивительные превращения происходят в ней, когда она вершит свои чудеса, приходилось лишь бесполезно гадать.

Осмыслив свои новые открытия, я, разумеется, сделал их достоянием всех собравшихся здесь, дабы укрепить в них гуманное начало и предостеречь от попадания в снабженные щедрой приманкой сети Зла. Служители мудрости выразили мне горячую благодарность и объявили, что я, очевидно, был послан им свыше, чтобы раскрыть им эту ужасную правду. Я же заметил, что лампа уж точно была послана нам свыше, ибо узнать эту правду мы смогли лишь благодаря ей.

Покидая этот удивительный перекресток путей тех, кто приходит и уходит, я был переполнен ликованием, ужасом и тревогой. Ликовал я оттого, что плоды моих поисков здесь превзошли не только все ожидания и надежды, но и самые туманные грезы, и самые безумные фантазии. Ни я, ни почтенный Дервиш, указавший мне это место, даже представить себе не могли, сколь щедрым на бесценные находки оно окажется.

Ужас переполнял меня оттого, что могущество тех, кто приходит и уходит, о котором я узнал здесь, многократно превосходило то, о котором я догадывался прежде. При этом помыслы их в отношении людей были, как и предполагал почтенный Дервиш, самыми различными. А побуждения, могущие возникнуть, не поддавались никаким прорицаниям. Им ничего не стоило в любой момент стереть род людской с лика Земли или обречь его на медленное и мучительное вымирание, равно как и возвеличить, наделив всеми благами. Это зависело лишь от их прихоти и выгоды.

Тревога же снедала меня потому, что мне предстояли дальнейшие поиски. Меня ожидали другие легендарные и безвестные места, хранящие свои невообразимые тайны. И после всего представшего мне здесь я не решался даже грезить о том, какие открытия предстоит мне совершить там. Сколь невероятными и потрясающими окажутся они, и сможет ли мой разум, с трудом охвативший встреченное здесь, воспринять их, не помутившись. Душа же моя, наоборот, неудержимо стремилась туда, горя страстным желанием сделать эти открытия. Она жаждала именно самого невероятного и потрясающего и, увлекая за собой разум, призывала его отбросить все страхи и сомнения и достойно встретить любые неожиданности, чтобы вновь испытать упоение победы над непостижимым.

Повесть пятая
История каинов

1

Мне удалось догнать караван брата, возвращавшийся из Ктесифона. Мы оба были чрезвычайно обрадованы тем, что по крайней мере часть пути проделаем вместе. А поскольку брат жаждал услышать рассказ о том, что же мне повезло найти в этот раз, мне стоило большого труда решить, что я могу сообщить ему, а о чем мне следует умолчать. Я рассказал ему о руинах великого города и о том, как паломники пробуждают их к жизни. Рассказал о захватывающем приключении с похищением и освобождением мудрых. При этом я не раскрыл ему истинных намерений похитителей, сказав, что это была всего лишь очередная дьявольская секта, собирающая таким образом жертвы для своих ритуалов. Я рассказал о древнем храме, хранящем удивительные письмена, повествующие о том, как улучшить себя и продлить свой век. При этом я, разумеется, ни словом не обмолвился о лампе, сказав, что мудрые, много лет изучавшие эти письмена, нашли ключи к их прочтению. На вопрос же, кто их оставил, ответил, что это был, очевидно, один из давно ушедших народов, преуспевший в познании себя. Брат был в восторге от услышанного, выразив желание, когда появится время, посетить благословенный город, чтобы увидеть все своими глазами. А пока он обратился ко мне с настоятельной просьбой отправиться с ним в Сану и погостить в родном доме.

Я не мог позволить себе этого, ибо меня ожидал путь в Мемфис. Дорога же в Сану и обратно отняла бы у меня слишком много времени. Тем более что я не так давно посещал родной дом. Однако Аллаху на этот раз было угодно, чтобы я все же посетил его. В Дамаске меня ожидало известие, что в порту Аден для меня был куплен сундук, полный древних свитков. Этот сундук сложными и витиеватыми путями попал туда с самого дальнего Востока, пропутешествовав много лет. Он был перекуплен у одного любителя древностей, который, взглянув на свитки, почему-то испугался их и, спеша избавиться от этой покупки, был безумно счастлив, когда ему предложили ту же цену. Свитки были и правда странными: во-первых, никто здесь раньше не видел такой письменности, а во-вторых, пергаменты, на которых они были написаны, выглядели очень древними при удивительно хорошей сохранности. Все это сразу привлекло внимание моего младшего брата, помнившего о моем поручении. И теперь сундук, отправленный в Сану, дожидался меня дома.

Что же мне было делать? Разумеется, я, разбираемый крайним любопытством и в предчувствии новых открытий, вынужден был отложить путешествие в Мемфис и вместе с караваном отправиться в Сану.

По дороге я наконец-то решил прочесть свитки, которые дал мне почтенный Дервиш. Их было совсем немного – всего несколько. Читая их, я понял, что Дервиш обобщил в них для меня то, что почерпнул из многих попадавшихся ему в разные времена свидетельств.

Самым обширным из них было описание Восточного караванного пути почти через всю Большую землю. Это описание содержало множество упоминаний о странных явлениях и таинственных находках, совершенно не связанных между собой для непосвященного. Но при глубоком проникновении в их суть связь эта проступала вполне явственно. Однако этот путь, весьма четкий изначально, в определенный момент раздвоившись, терялся, во-первых, на обширном побережье Восточного моря, во-вторых, на подступах к Восточным горам. Второе описание касалось моего родного Аравийского полуострова. Оно повествовало о древних городах, затерянных в его центральной части, особенно – в великой пустыне Руб аль-Хали. Эти города были воздвигнуты в незапамятные времена неизвестно кем. По имевшимся свидетельствам, они «существовали всегда» и лишь в последние тысячелетия были уничтожены стихией, ибо в них не осталось никого, способного ей противостоять. Однако в недрах их руин продолжается своя, никем не постижимая жизнь, движимая ожиданием тех, кто их воздвиг и покинул. Ибо их неисповедимые пути, пролегающие сквозь вечность, в результате своих бесконечных поворотов могут когда-нибудь вновь привести их туда.

Были также описания древних мертвых городов на нескольких больших островах среди бескрайнего Теплого моря с весьма точными указаниями звездного пути к ним. Однако эти острова отделены от Большой земли огромными расстояниями, и путь до них занял бы многие недели, а то и месяцы. Описания говорили, что архитектура этих городов совершенно не укладывалась в человеческие представления о строительстве, вызывая у попавшего в них смятение и страх. Изображения же на элементах строений и скульптурные композиции, будучи совершенно непонятными, вызывали самые невероятные образы, надолго врезавшиеся в память и терзавшие разум, доводя до безумия. Эти города полны загадочных повествований, воплощенных в письменах и изображениях, да и в самой архитектуре построек и их расположении. Легко почувствовать, что каждый элемент, каждая черта, каждый штрих в них несет в себе Слово, однако еще никто из побывавших там не смог разгадать их смысла.

И наконец, были указания путей, уводивших через невообразимые морские просторы к другой Большой земле, которую видели лишь немногие. Выглядит она, судя по описаниям, совсем не так, как наша. Ее сплошь покрывает невиданная растительность, и населяют люди, носящие на своих головах головы животных. Там также воздвигнуты великие города, состоящие из невероятных построек, никак не напоминающих жилища людей ни формой, ни грандиозностью. Тамошние люди считают их жилищами богов, которых изображают самыми невероятными и ужасными образами, говоря, что они то уходят неизвестно куда, то вновь возвращаются в их земли, представая все в новых, еще более невероятных обличьях. Поклонение же этим божествам неизменно выражается в неописуемых по своей жестокости ритуалах, требующих массовых человеческих жертвоприношений, поражающих воображение своей изощренностью и кровожадностью. Однако вместе с этим тамошние языческие государства весьма многочисленны по населению и пребывают в процветании, обладая высокоразвитыми, хотя и очень самобытными культурами. Причем многое в этих культурах никак не вяжется с нормальными человеческими представлениями.

Кроме того, один из свитков содержал отрывочные и полученные явно через десятые руки сведения о существовании еще одной Большой земли, лежащей у самого Края Света. Эта земля, цветущая изначально, в результате каких-то ужасных перемен подверглась жестокому похолоданию, превратившему всю воду в камень и уничтожившему на ней все живое. Так вот, в незапамятные времена, когда на этой земле еще можно было жить, на ней существовали, а может быть, существуют и по сей день ни с чем не сравнимые архитектурные сооружения. Они, несомненно, являются следами очень богатой культуры, совершенно, однако, не похожей на человеческую.

Прочитав эти манускрипты, я, разумеется, воспылал вожделением сверх всякой меры. Я готов был устремиться во все указанные в них концы сразу. Но затем, поостыв, решил установить очередность поисков и начать с того, что было ближе, разумеется, побывав сначала в Мемфисе. Конечно, я понимал, что искать какие-то неведомые земли среди бескрайнего моря едва ли мне по силам, и все же готов был, не колеблясь, отправиться на их поиски. Цель их я теперь мог определить достаточно точно. Я хотел получить ответы на вопросы: кто же такие те, кто приходит и уходит, и откуда они являются; узнать, как они выглядят и как живут. А если посчастливится, то и встретиться с ними!

Дома все шло своим чередом. Торговые дела процветали, и накопленных средств было уже вполне достаточно для безбедного существования и наследства будущим детям. Я тем не менее оставил братьям и сестре все, что было у меня с собой, и получил ожидавший меня сундук, оказавшийся весьма объемным. Погостив немного, я с попутным караваном отправился в Дамаск, где мне предстояло подготовиться к следующему путешествию.

Открыв сундук и, разумеется, с помощью лампы углубившись в изучение свитков, я был приятно удивлен аккуратностью писавшего их. Все они были размечены по порядку, и последовательность изложения событий, порой разделенных веками, была поразительно четкой и тщательной. Было видно, что их автор отнесся к своему делу совершенно серьезно. Но не это поразило меня в первую очередь, едва я пробежал глазами несколько из них. Мною овладели благоговейный восторг и алчность ищущего, едва я понял, о чем они повествуют: передо мной была летопись древнего народа каинов.

2

Во времена, канувшие в бездну веков, когда люди лишь расселялись по свету и едва сменили камень на металл, на равнины у подножия Восточных гор стеклось множество племен. Все эти племена покинули свои земли, гонимые стихией, голодом или воинственными соседями. Одни из них пришли с холодного Севера, из краев Белой Пустыни и Великих Топей. Другие – с морского побережья. Третьи спустились с бесплодных гор. Немало пришло из степей, спасаясь от набегов агрессивных кочевников, а также – с берегов Южного моря, изгнанные оттуда могущественными народами, преуспевшими в своем развитии. Все эти многочисленные племена, ищущие мирной и спокойной жизни, постепенно объединились и перемешались настолько, что приобрели единый облик, сформировали из многих языков единое наречие, став в конце концов одним народом. Построив нехитрые поселения, они стали заниматься всем тем, чем в те времена могли заниматься люди. Они возделывали поля и сады, разводили скот, ловили рыбу, развивали ремесла, вели торговлю. В горах искали металл и драгоценные камни, в реках добывали золото. Однако особого богатства они не имели, и жизнь их в основном была весьма скудной. Но они жили мирно и спокойно и не желали чего-то лучшего. Так продолжалось в течение многих поколений.

Но пришло время, когда над мирным народом сгустились тучи. Из южных земель пришли полчища темных воинов, одетых в доспехи из удивительно прочной кожи и вооруженных оружием из невиданно твердой бронзы. Ходили легенды, что они вышли из пещер в высоких горах, где были порождены тьмой глубин и пришедшим с небес огнем.

Тяжкой поступью прошли они по землям малорослого народа, несколько веков не знавшего нашествий и неспособного к сопротивлению. Многие селения были разорены, а люди угнаны захватчиками в их земли. Тяжело было оставшимся возрождать уничтоженное, но они постепенно справились с этим, восстановив былое население.

Но по прошествии времени, за которое сменились два поколения, нашествие повторилось, будучи еще более разрушительным. На этот раз захватчики прошли в нескольких направлениях, охватив гораздо бо́льшую территорию, чем в прошлый раз. Урон, нанесенный ими, был ужасен, ибо опустела половина земель, населенных мирным народом. Жизнь в предгорьях и на Великой равнине замерла. Чтобы восполнить утраченное, необходимо было не одно поколение. И впервые за многие столетия люди задумались о защите своих владений. Целыми селениями и племенами они срывались с насиженных мест, переселяясь к их южным границам. Здесь они стали возводить укрепления, которые, соединяясь между собой, вскоре образовали почти сплошную стену, перегородившую легко проходимые участки территории. Племена, жившие в горах, старались добывать больше металла, из которого теперь изготавливалось в основном оружие. Люди, никогда прежде не державшие его в руках, вынуждены были обучаться владению им. К счастью, среди них нашлись и такие, кто понимал необходимость не только владения оружием, но и умения вести боевые действия. Так у малорослого народа появилось новое ремесло – военное. И появилось оно вовремя!

По прошествии примерно такого же времени, как и в прошлый раз, захватчики вновь обрушились на них. Однако на этот раз они натолкнулись на надежные укрепления и встретили ожесточенное сопротивление. Защитники своих земель сражались хотя и не очень умело, но храбро и самозабвенно. Захватчики, в былые времена беспрепятственно ходившие по этим территориям, никак не ожидали такой встречи и были ошеломлены настолько, что потерпели сокрушительное поражение. Защитникам удалось отбросить неприятеля от своих границ, и он, понеся огромные потери, отступил. Но все сражения были тяжелыми и кровопролитными. Многие тысячи храбрых защитников пали от рук искусного врага под ударами более совершенного оружия. В некоторых местах врагу все же удалось прорвать оборону и углубиться в защищаемые земли, население которых он, как и во времена прошлых нашествий, угнал с собой. Но, несмотря на все потери, радость победы, одержанной впервые за всю историю, была безмерной.

Когда же настало время восстановления причиненных разрушений, народ впервые обратил внимание на то, что целью захватчиков были именно люди. Неприятель не стремился без особой нужды разрушать поселения, не уничтожал садов и посевов. Его не интересовал ни скот, ни продукты труда крестьян и ремесленников, ни накопленные богатства: все это оставалось практически нетронутым. Но люди, не успевшие вовремя уйти с захваченных земель, исчезали полностью и бесследно. Причем те немногие, кому удалось бежать из плена, рассказывали, что отношение к ним там было совсем неплохим. Их достаточно кормили, не изнуряли длительными переходами, лечили больных и раненых. Но охрана пленных всегда была самой тщательной, и бежать им во всех случаях удавалось лишь благодаря счастливой случайности.

Труды и жертвы малорослого народа во имя своей защиты не были напрасными: потерпевший поражение неприятель надолго оставил его в покое. Жизнь его постепенно восстановилась и вошла в привычное русло, поредевшее население восполнилось. Поселения, число которых все увеличивалось, разрастались вширь, сообщение между ними становилось все более оживленным. Усердный труд приносил обильные плоды, и жизнь год от года становилась лучше.

3

Однажды рудокопы, приведшие большой караван с металлом, рассказали о том, что на вершине одной из высоких и мрачных гор неожиданно появился неведомый и очень странный свет. Он не был похож ни на огонь, ни на молнию, ни на раскаленный металл. Он походил на блеск золота в лучах очень яркого солнца, не затухая ни днем ни ночью. Такое странное явление люди увидели впервые. Жители деревни, расположенной недалеко от подножия этой горы, сообщили, что, по рассказам их предков, недалеко от ее вершины имеется довольно обширное плато, а в скалах – множество пещер. Не иначе как боги, найдя это место удобным для своего пристанища, зажгли там свои неугасающие костры. Примерно в то же время, когда свет вспыхнул на горе, добытчикам стали чаще и в изобилии попадаться драгоценные камни: они приобрели особый, более яркий блеск, став гораздо заметнее среди горной породы. Люди нисколько не сомневались в том, что боги таким образом явили им свою милость, а гора, избранная ими своим домом, была объявлена священной. Попытки же некоторых отчаянных подняться на нее все закончились неудачей, ибо после некоторого подъема они неизменно наталкивались на незримое непреодолимое препятствие, будто сам воздух отталкивал дерзких назад. Вне всякого сомнения, боги деликатно указывали человеку на то, что ему не пристало пытаться посягать на их величие. Весть о том, что боги снизошли до людей настолько, что избрали себе земное, хотя и несоизмеримо более возвышенное жилище, быстро распространилась по Великой равнине. Благоговению народному не было предела. Ведь люди, безусловно, верили в то, что боги приблизились к ним и одарили их своей милостью, оценив их усердие в труде и доблесть в защите своих земель. И они поспешили воздать им свою благодарность еще бо́льшими стараниями, ибо труд, кроме источника средств и благ, считался еще и богоугодным делом. Происшедшее событие всколыхнуло весь народ и приковало к себе его внимание. И поэтому никто не придал значения появлению в поселениях странных людей, скрывавших лица под глубокими колпаками, во всем же остальном мало чем отличавшихся от других. Они вели себя тихо и смирно, ничем не привлекая к себе внимания и никому не мешая, ничем не занимаясь и не вступая в разговоры. Они просто неторопливо ходили среди других людей, избегая больших скоплений и шумных сборищ. Если кто-то обращался к ним с вопросом, отвечали коротко и чаще всего невпопад. Очень скоро к ним привыкли и перестали обращать на них какое-либо внимание. Никто не знал и никогда не видел, где они ночуют, где укрываются от непогоды, когда и что едят, и вообще едят ли что-нибудь. И они продолжали беспрепятственно обращаться среди населения, не выказывая никаких намерений.

Так продолжалось два или три десятилетия. И вот в какой-то момент люди вдруг начали замечать, что чужаки в колпаках стали проявлять интерес к работе ремесленников и крестьян. Они подходили к работающему мастеру и подолгу неподвижно стояли, как бы наблюдая за его работой. В точности, однако, этого сказать было невозможно, ибо из-за колпака, скрывающего лицо, нельзя было понять направления их взгляда. Они могли долго идти вслед за пахарем по полю или стоять на берегу реки, на которой рыбаки вели свой промысел. На предложение им еды или войти в дом неизменно отвечали коротким мягким отказом. Поначалу это вызывало любопытство и даже смущало людей, но затем они привыкли и к этому.

Однако этим дело не кончилось. Спустя еще несколько лет произошли события, вновь всколыхнувшие жителей Великой равнины. Начались они с того, что однажды в одном из центральных поселений известный на всю округу оружейник взволнованно рассказал собравшимся у него друзьям об удивительном происшествии с ним накануне. Он, как обычно, занимался изготовлением очередного бронзового топора, когда в его мастерскую заглянул чужак. Мастер не обратил на него особого внимания, так как это явление было обычным. Чужак, как всегда, стоял позади, никак себя не проявляя. Но когда мастер уже хотел вылить в форму для топора приготовленную бронзу, неожиданно тронул его за руку. Мастер был удивлен настолько, что едва не уронил тигель с расплавленным металлом, но все же удержал его в щипцах, осторожно поставив обратно в печь. Затем он изумленно воззрился на чужака: ведь никогда прежде они не обращали к людям никаких жестов. Чужак же вдруг указал рукой, которой, впрочем, даже не было видно из длинного рукава, сначала – на тигель, затем – на щипцы. Мастер понял, что тот призывает его вынуть тигель из печи. Когда ошеломленный мастер повиновался, чужак указал на поверхность печи. Мастер не понял, чего от него хотят, и наугад поставил на нее тигель. Чужак кивнул и указал на лежащий на столе кусочек олова, затем – на тигель. Мастер хотел было возразить: ведь он уже отмерил нужное количество меди и олова и смешал их. Однако удивление его было настолько сильным, что он не посмел перечить и послушно опустил кусок металла в тигель. Чужак вновь кивнул и, не дав мастеру ни перемешать расплав, ни подогреть его, взял из его рук щипцы и, подхватив тигель, ловко и очень быстро вылил расплав в форму. При этом руки его ни на мгновение не показались из рукавов. Мастер был сверх меры изумлен и раздосадован: литье наверняка получилось некачественным. Ему ли было не знать, что остывший, да еще и не перемешанный после добавления металла расплав, к тому же быстро вылитый в форму, не мог заполнить ее равномерно. Но чужак не дал ему опомниться. Указав на кувшин с водой, а затем – на заполненную форму, он сделал руками выразительный жест, словно объясняя, что нужно полить форму тонкой струей. Мастер, окончательно сбитый с толку, безвольно сделал все так, как ему велели. Чужак удовлетворенно кивнул и вышел из мастерской. У мастера едва хватило терпения дождаться, когда отливка остынет настолько, чтобы можно было вскрыть форму. К его неописуемому удивлению, качество литья оказалось превосходным: на поверхности новенького топора не было ни единого пузырька. Когда же он насадил остывший топор на древко и принялся точить, его удивление еще более возросло. Наметанный глаз и умудренные богатым опытом пальцы сразу определили, что качество металла получилось совсем другим. Когда-то давно ему довелось один раз прикоснуться к лезвию трофейного меча темных воинов. Этого прикосновения было достаточно, чтобы запомнить его навсегда. И вот теперь то ощущение повторилось почти в точности. Его новое изделие было столь же твердым, как тот меч.

Этот рассказ в считаные дни разлетелся по всей округе и пополз дальше по Великой равнине. Однако навстречу ему уже ползли подобные рассказы, которых день ото дня становилось все больше. Чужаки, как по команде, стали вступать в общение с людьми. Выражалось это неизменно в безмолвных подсказках, советах и указаниях на ошибки и неточности при выполнении работ. Будучи совершенно неожиданными, они всегда оказывались очень полезными и ценными, часто заставляя опытных и потомственных мастеров своего дела глубоко задумываться, а затем менять и пересматривать многие свои приемы и навыки. Мастера быстро поняли всю пользу и выгоду таких сношений и в конце концов сами стали приглашать чужаков к участию в своем труде, осваивая разные способы безмолвного обращения с ними. Для них оставалось страшной загадкой, как чужаки, ни разу не замеченные за каким-либо трудом и, стало быть, не имеющие в нем никакого опыта, могут проявлять в нем такую смекалку. Также они были безмерно удивлены щедростью чужаков, которые делились с ними своими знаниями, ничего не требуя взамен. И они тщательно и торопливо пополняли этими дарами копилки своего опыта, тщетно пытаясь как-либо благодарить за них этих странных созданий, равнодушных к любым проявлениям.

Некоторое время спустя стали происходить вещи еще более удивительные. Все тот же оружейник рассказал новую историю о том, как чужак научил его определять наилучшие соотношения меди и олова при приготовлении бронзы для разных изделий, а также – то, как ее при этом правильно нагревать, готовить и охлаждать. При этом он не смог объяснить, как он это сделал, так как, по его словам, сам ничего не понял. Чужак остановил его на дороге, безмолвно предложил ему сесть на землю, сам же сел напротив, и так они просидели весь день и полночи. За это время чужак не произнес ни слова. Он лишь издавал едва ощутимые, ни с чем не сравнимые звуки, которые мастер то слышал ушами, то воспринимал каким-то непостижимым образом. Кроме звуков чужак то и дело рисовал на дорожной пыли палочкой причудливые и непонятные изображения. Сначала мастер был совершенно сбит с толку: ведь все эти формы обращения были ему совершенно чужды, и он поначалу вообще не понимал, чего же тот от него хочет. Но постепенно в его голове под влиянием всех этих звуков и картинок стали формироваться образы: сначала – очень туманные, затем – все более ясные. И через некоторое время ему показалось, что он понимает своего учителя. Однако это понимание было совсем не таким, как от нормальных слов и изображений. По его словам, его поразила и ужаснула догадка о том, что это было понимание чужаков друг друга, которое тот каким-то образом передал ему, чтобы донести до него свои обращения. Придя домой, мастер обнаружил у себя совершенно необъяснимую способность чувствовать взятый в руки металл, словно проникая в его глубины и познавая его свойства. Перебирая куски меди и олова, он совершенно точно представлял себе, от каких именно и сколько нужно взять, чтобы изготовить то или иное изделие.