Текст книги "Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов"

Спустя еще два дня мы увидели вдалеке странный предмет. Высоко над поверхностью дюн в небо торчало нечто вроде столба непонятного из-за расстояния темного цвета. Он виднелся у самого горизонта, но, сопоставив его высоту и расстояние, я предположил, что он должен был в пять-шесть раз превышать рост человека. Все с затаенным ужасом уставились на это странное образование среди бескрайних песков, чувствуя исходящую от него смутную угрозу. Но вместе с тем мы сразу ясно почувствовали, что именно оно является нашей целью. Ибо куда же, как не к нему, могли держать путь таинственные Призраки с караваном пленных, о жизни которых они так старательно заботились. И вдруг я вспомнил рассказанную старцем легенду о том, что Призраки захватывают людей для того, чтобы принести в жертву Шайтане, предварительно жестоко истязав их. При этой мысли по всему моему телу пробежал холод: а вдруг царевича ожидает именно такая участь? Я окликнул товарищей и призвал их поторопиться, поделившись с ними мыслью о том, что царевичу может грозить опасность. При этом я, однако, не раскрыл им своих догадок.

До середины дня мы покрыли значительное расстояние, и странный предмет стал виден вполне отчетливо. Это был массивный и очень высокий столб, очевидно вытесанный из камня, хотя камень таких размеров просто невозможно было себе представить. Я настолько увлекся этим зрелищем, что не сразу заметил некое движение среди дюн. Молниеносно повернув голову, я увидел на гребне троих всадников. Их одежда в точности соответствовала описанию старца из деревни, не было лишь островерхих колпаков на головах. Они, похоже, тоже не сразу заметили нас и теперь разглядывали во все глаза. Несмотря на расстояние, было видно, что они крайне удивлены. Поймав мой тревожный взгляд, воины, не дожидаясь приказа, схватились за луки. Догадавшись, очевидно, кто мы такие, черные всадники пришпорили коней, но стрелы уже настигли их, и все трое повалились на песок. Но прежде чем последний из них соскользнул с седла, воздух пронизал жуткий, ни с чем не сравнимый звук, словно кинжалом полоснувший по ушам и покатившийся над песками громовыми раскатами. Трудно было поверить, что его могло издать живое существо. Но раздумывать и пугаться было некогда. Мы все сразу поняли, что враг предупрежден о нашем появлении и действовать нужно молниеносно. Пришпорив коней, мы вихрем помчались в сторону наводящего ужас каменного столба. Пронесшись мимо, я бросил лишь моментальный взгляд на поверженный вражеский дозор. Но даже он позволил мне ощутить в безмолвно лежащих на песке Призраках и стоящих рядом их лошадях нечто дьявольское, отозвавшееся в самых глубинах души холодом забвения.

Миновав несколько дюн и преодолев еще некоторое расстояние до ужасающего монолита, мы выехали на вершину высокого песчаного холма. Оглядев с нее лежащую впереди местность, мы поняли, что торопились не зря. Каменный столб был уже довольно близко. Почти у его подножия были видны несколько кучек копошащихся людей, а также – нагромождение повозок, очевидно тех, о которых говорили крестьяне. От этой стоянки, будучи уже на полпути, навстречу нам во весь опор несся конный отряд числом не меньше тридцати человек. Силы были неравны, но мы, успев подняться на возвышение, имели более выгодную позицию, так как могли обрушиться на врага сверху, взяв хороший разгон. Ему же необходимо было, наоборот, затратить силы на подъем по склону, потеряв скорость. Поэтому мы не стали спускаться навстречу врагу, решив встретить его прямо здесь. Мы сбросили на песок всю поклажу, отпустили лишних лошадей и, чтобы воодушевить противника на подъем, сделали вид, что собираемся отступить.

Тем временем черные всадники достигли подножия холма и, не раздумывая, поскакали вверх по пологому склону, почти не снижая скорости. Однако подъем есть подъем: одолев половину пути после длительной скачки через дюны, их лошади заметно устали. Тогда мы вновь выехали на гребень и, неспешно прицелившись, почти в упор дружно выстрелили из луков. Враги, никак не ожидавшие этого, не смогли толком уклониться. В результате их отряд уменьшился почти наполовину. Мы же, обнажив мечи, устремились вниз на вконец растерявшихся Призраков. Они лишь успели кое-как сомкнуть ряд, но устоять под нашим натиском не смогли. От удара лошадей грудь в грудь мало кто из нас смог удержаться в седле, однако многие успели достать противника мечом. Я нанес падающему вместе с конем всаднику глубокий колющий удар куда-то под ребра и сразу рубанул по затылку проскочившего мимо. Затем, уже кувыркаясь по песку, полоснул клинком по чьей-то ноге и, вскочив, очутился лицом к лицу еще с одним, тоже пешим. Он широким взмахом направил прямо мне в лицо свой массивный меч, расширенный у острия, намереваясь сокрушить мою оборону. Я поставил ятаган поперек его клинка и изобразил напряжение, делая вид, что хочу остановить его удар. Но, едва его клинок коснулся моего, я расслабил кисть. Мой клинок легко отклонился назад, пропуская вражеский и лишь слегка изменив его направление. Сам же я отклонился, чтобы избежать острия, и его меч, скользя по моему, прошел мимо. Это был мой обычный прием против мощного рубящего удара. Тем временем мой меч естественным образом оказался у врага под мышкой. Тогда я всей силой налег на рукоять и рванул ее. Ужасный внутренний изгиб клинка кровожадно врезался в тело противника, достигнув позвоночника. Весь этот поединок длился лишь мгновение. Выдернув клинок из поверженного тела, я тем же движением крутанулся на каблуке, оглядываясь вокруг, готовый к продолжению боя. Но вокруг меня врагов уже не было. Мои товарищи успешно расправлялись с оставшимися, не добивая раненых, бросивших оружие. Это было одно из главных моих правил. Пощады не было лишь тому, кто, получив ее, пытался нанести предательский удар в спину.

В этой короткой схватке мы отделались лишь легкими ранениями. Переведя дух и наскоро перевязав раны, мы вновь оседлали коней. Надо было спешить, ибо царевич продолжал находиться в руках Призраков. Я оставил троих приглядывать за лошадьми и пожитками, приказав им в случае нападения боя не принимать, а пробиваться к нам. Остальных я повел вниз по склону прямо к стоянке этих непонятных существ. Скрываться не было никакого смысла, так как вся наша битва была видна как на ладони. Да и скрыться, чтобы подойти незаметно, было просто негде. Конечно, у меня были серьезные опасения, что Призраки могут убить пленных. Однако что-то внутри подсказывало мне, что они не сделают этого до последнего мгновения. Ведь жизнь пленных была очень важна для них, и они еще располагали силами для обороны. Настоящая опасность для царевича, подумал я, возникнет лишь тогда, когда наша победа станет очевидной. Поэтому я, спускаясь с холма, изо всех сил вглядывался в расположение врага, стараясь придумать план атаки, который позволил бы и сокрушить его, и успеть спасти пленных.

Разглядывать удаленные предметы на скаку, да еще по дюнам, было очень трудно. Но я все же различил, что у повозок, которых было около десятка, сосредоточился большой отряд. Повозки были запряжены и готовы к передвижению, чтобы преграждать нам путь. На вид они были весьма массивны, как и животные, запряженные в них, и могли служить хорошим заслоном. Немного дальше, почти у самого монолита находились пленные: я сразу понял, что это они. Все они сидели на земле среди каких-то тюков и сундуков и, похоже, были связаны. При них находились трое охранников. Все это я разглядел с гребней дюн, когда мы поднимались на них, и у меня в голове созрел план. Когда мы поднялись на очередную дюну, я окликнул воинов и приказал им остановиться.

– Нам необходимо атаковать сразу обе группы, – сказал я. – Вы поскачете на повозки, но немного задержавшись. Я же отделюсь от вас и низинами поеду в обход, стараясь быть незамеченным. Моя цель – пленные. Там всего трое охранников, я справлюсь. Главное – напасть внезапно. Вы же, завязав бой, отвлечете их внимание.

Тем временем от повозок отделилась еще одна группа всадников и направилась нам навстречу.

– Прекрасно! – сказал я. – Во время схватки я и отделюсь от вас. Но мы должны их победить, о другом исходе даже не думайте!

С этими словами я пришпорил коня и помчался навстречу врагу. Повозки были уже на расстоянии полета стрелы. Наши группы стремительно сближались. Я, немного опередив своих воинов, уже видел глаза передового Призрака, сверкавшие решимостью между шемагом и повязкой, закрывающей лицо. Он вдруг отклонился назад и, размахнувшись, метнул в меня огромное копье с кровожадными зазубринами на длинном наконечнике. Оно почти коснулось ушей моего коня. Но я знал, что простого отклонения в таких случаях недостаточно. Поэтому я мгновенно сполз с седла и повис на стремени сбоку от лошади. Я почувствовал всем телом, как в локте надо мной на своих черных крыльях с воем пролетела смерть, обдав меня своим ледяным дыханием. Со знакомым зловещим звуком копье вонзилось в песок позади меня, а мгновение спустя было подхвачено одним из моих воинов. Он тем же движением направил его в грудь проскочившего мимо меня врага, одновременно уклоняясь от его меча. Я видел это лишь краем глаза, возвращаясь в седло и заодно перерезав подпругу оказавшемуся рядом всаднику. Уже занеся меч, он вместе с седлом рухнул на песок. Следующий опустил на меня меч, но я, вытянувшись вперед, насколько смог, нырнул под его руку и вонзил ятаган ему в живот, едва не оставив его там. Спасла гибкость моей кисти. Я с силой вырвал ятаган, почти перерезав тело пополам, и тем же движением встретил клинок следующего врага. Мне удалось захватить его ятаганом, и за то мгновение, которое я его удерживал, я успел оглядеться. Двое моих воинов были сражены, но они успели нарушить вражеский строй, унеся с собой нескольких из них. Теперь все воины бились один на один. Я отбросил назад вражеский клинок и рубанул два раза из стороны в сторону, глубоко рассекая грудь противника. Затем бросился в гущу схватки, рубя направо и налево занятых поединками врагов. Сдвинув таким образом перевес в нашу сторону, я крикнул, что ухожу, и тут же столкнулся еще с одним врагом, ранившим моего товарища. Парировав его удар и схватив за руку, я нанес ему укол под подбородок и, наклонившись так, чтобы меня не было видно за телом лошади, направил ее в ближайшую низину между дюнами.

– Сокрушите повозки! – крикнул я напоследок и поскакал в обход.

Мой обман удался: со стороны выглядело так, будто последний противник поразил меня, а на лошадь, ускакавшую «без всадника», никто не обратил внимания.

Я скакал что было духу и вскоре поравнялся с повозками, которые мне удалось обойти на почтительном расстоянии. То и дело в промежутках между дюнами мне открывалась картина боя. Мои товарищи отбивались от оставшихся Призраков, не нанося им ударов, чтобы затянуть время. Внимание всех было приковано к ним, и мне удалось проскакать незамеченным еще некоторое расстояние. Затем я, спешившись и заняв удобную позицию, вынул лук и, вывесив ятаган, прицелился. Момент был критическим, промахнуться было никак нельзя. Один из охранников пленных был поражен. Я прицелился еще раз. Вторая стрела тоже достигла цели. Но третий охранник, поняв, в чем дело, присел за тюки. Это встревожило меня, но вдруг там началась какая-то отчаянная возня. Приглядевшись, я понял: пленные, очевидно, испугались, что сейчас их могут начать убивать, и, будучи связанными по рукам и ногам, умудрились напасть на охранника. Теперь они как могли боролись с ним, не давая ему пустить в ход оружие.

Поняв, что нужно спешить, я громко и протяжно свистнул, чтобы дать знак товарищам, и вскочил на коня. Скакать оставалось совсем немного, да и скрываться было уже не нужно. Я увидел, как семеро оставшихся моих воинов разделались с последними врагами и, выстроившись в ряд, натянули луки. Наблюдавшие за боем, высунувшись из-за своих повозок, не успели опомниться. Жутко взвизгнув в раскаленном воздухе, безжалостные стрелы градом посыпались на них, навзничь опрокидывая пораженных. А мои товарищи уже мчались вперед, размахивая шамширами. В мгновение ока они перемахнули через повозки, опрокинув и разметав оставшихся разбойников.

Я же продолжал скакать, подгоняемый опасением, что охранник может освободиться и начать убивать пленных. Я уже различал среди них царевича, которого хорошо знал в лицо. И вдруг я увидел, как совсем рядом с ним зашевелились тюки. Из-под них выполз уродливый бесформенный карлик такого омерзительного вида, будто был исторгнут самой преисподней. В коротких кривых руках он держал что-то похожее на толстый тростниковый стебель. Когда же он поднес его конец ко рту, я с ужасом понял, что это такое. Другой конец был направлен прямо на царевича. Я увидел, как округлились его глаза: он понял, что из жерла этой дьявольской трубы сейчас вылетит его смерть. Я находился еще в двадцати лошадиных скачках, и времени не было даже на то, чтобы попросить Аллаха остановить время. Видя, как раздуваются бока этой отвратительной жабы, я привстал на стременах и что было силы метнул ятаган. Сверкнув на солнце, словно молния, ятаган почти по рукоять вошел в бок гнусного карлика, пронзив его насквозь. Уродец вскинулся всем телом и, глубоко выдохнув в свою ужасную трубу, повалился на тюки. Маленькая стрела с перышками на конце взмыла к небу и, описав крутую дугу, упала на песок.

Тем временем последний охранник, освободившись, бросился к стоявшим неподалеку лошадям и, вскочив на одну из них, поскакал к монолиту. Я схватился было за лук, но, разглядев на спине всадника большой щит, опустил оружие. Затем подошел к царевичу и, поклонившись, принялся разрезать его путы. Подъехавшие воины занялись другими пленниками. Я подошел к телу карлика и вынул из него ятаган. Смотреть на это далекое подобие человека было настолько противно, что я, подобрав валявшийся рядом балахон Призрака, с отвращением накрыл его им. Затем старательно обтер клинок и вернулся к освобожденным. Наткнувшись по дороге на труп Призрака, я сдернул с его лица маску. Вопреки моим ожиданиям, оно оказалось совсем не отвратительным, хотя и весьма странным. Оно не походило на лица арабов, негров или гузов. Все его углы и выступы были очерчены очень резко, напоминая геометрические фигуры. Но кожа не обтягивала их, и в целом лицо выглядело весьма гармонично, лишь глаза были чересчур выпучены. Брови и ресницы были густыми, а волосы курчавились плотным войлоком, как у негров. Щеки и подбородок покрывала жесткая выгоревшая щетина. Цвет же лица был еще более странным и ужасающим: он был темно-пепельным, с едва заметной примесью зелени, что даже при жизни придавало ему сходство с мертвецом и вполне оправдывало название «Призрак». Тело же было очень правильно сложенным и хорошо развитым.

Я перевел взгляд на стоящих рядом лошадей. Они также имели странный вид, напоминая удивительных существ из рассказов путешественников. Они, в отличие от своих хозяев, выглядели совсем негармонично. Из-за невероятно четко проступающих под кожей мускулов их формы казались совсем уж геометрическими, словно составленными из фигурок. Туловище между холкой и крупом выглядело ужасно нелепо, словно его взяли совсем от другого животного и грубо вставили между ними, да еще задом наперед. Гривы и хвоста почти не было, а морда чем-то напоминала собачью и выглядела очень хищно. Едва я сделал несколько шагов по направлению к ним, они сорвались с места и, описав большой полукруг, исчезли за дюнами.

Ко мне подошел один из воинов.

– Храбрейший, – обратился он ко мне. – Позволь нам уничтожить тварей, запряженных в повозки. Мы опасаемся, что они могут напасть на нас и растерзать. В их глазах мы прочитали именно такую угрозу.

– Сейчас не время заниматься животными, – ответил я. – Еще не все враги уничтожены. Что с пленными?

– С ними все хорошо, все здоровы.

– А раненые?

– И раненые здоровы.

– Как это?! – Я не поверил своим ушам.

– Повязки сняты, все раны затянулись.

Удивленный сверх всякой меры, я бросился к людям и сам стал осматривать их. То, что я увидел, показалось мне результатом колдовства. Раны, явно глубокие изначально, заросли все до одной. Конечно, они еще причиняли боль и вызывали слабость, но они уже не были ранами. Кто бы ни были на самом деле эти Призраки, но в искусстве врачевания они были просто волшебниками, если добились такого результата за несколько дней. На мои вопросы раненые отвечали, что им каждый день меняли повязки, нанося на них какие-то мази, и промывали раны темной, приятно пахнущей жидкостью. При этом их усиленно кормили и поили какими-то снадобьями. Все это было крайне удивительно, но сейчас нужно было спешить: враги могли скрыться и затем нанести внезапный удар.

– Кто из вас чувствует себя достаточно сильным, чтобы сражаться? – обратился я ко всем.

Вперед выступили двенадцать крепких мужчин, во главе которых встал царевич.

– Светлейший, твоя жизнь нужна здесь для других дел, – назидательно сказал я ему. – И я отвечаю за нее перед двумя халифами. Останься!

– Здесь повелеваешь ты, – ответил он. – Но позволь мне смыть позор с имени Омейядов. А от ответственности за мою жизнь на время этой битвы я перед Аллахом и всеми, кто меня слышит, освобождаю тебя. Пусть Аллах решит: остаться мне здесь или вернуться домой.

– Возьмите оружие, – приказал я. – И следуйте за мной. Враг ждет нас там. – При этом я указал на каменный столб, у подножия которого виднелась кучка людей.

Вооружившись, наше ополчение пешком двинулось за нами. Мы ввосьмером, растянувшись в ряд, двигались неспешно, вглядываясь в противника и стараясь оценить его. Скоро все противостоящие нам стали отчетливо видны, и по цепочке моих воинов пробежал шепот недоумения. Группа состояла из девяти человек. Восемь из них стояли в ряд и являли собой жалкое зрелище. Тела их были невероятно иссохшими, бесцветные лица – осунувшимися, выцветшие глаза глубоко запали. Сильно отросшие волосы и жиденькие бороды непонятной масти торчали беспорядочными клочьями. Одеты они были в ветхие лохмотья, едва прикрывавшие тела. Трое из них опирались на узловатые посохи. Возраст же их, кроме мальчика-подростка, совершенно невозможно было определить. Шагах в десяти впереди них стоял Призрак в характерном облачении – очевидно, последний охранник пленных. Стоял он в твердой позе, развернув широкие плечи и широко расставив ноги, сжимая в руке обнаженный меч.

Я окинул взглядом округу, прикидывая, где может укрыться засада. Но, встретившись глазами с противником, понял, что он остался один. Когда мы приблизились вплотную, он едва заметным движением глаз окинул наш строй и поднял меч нам навстречу, давая понять, что готов к бою. Я знаком остановил своих воинов, сам же спешился и продолжал идти, пока между нами не осталось лишь несколько шагов. В глазах Призрака читалась спокойная решимость. Было ясно, что он готов до последнего вздоха защищать стоящих за его спиной, что эта миссия была для него священной. Я вдруг вспомнил свой первый бой, когда мы с халифом вот так же встали вдвоем против полутора десятков всадников, не думая отступить даже на шаг, несмотря на всю безнадежность положения. И я проникся глубоким уважением к этому человеку, если только его можно было назвать таковым. Ибо, какова бы ни была его вера, он готов был защищать ее, даже осознавая, что защитить не сможет.

– Воин! – сказал я громким голосом, чтобы слышали все. – Мы восхищены твоей самоотверженностью в служении своей вере. И если ты сейчас сразишь меня, мои люди уйдут, не тронув вас.

Затем я повернулся к своим воинам.

– Если я паду, это будет моя последняя воля. Вы не можете не выполнить ее.

Обратившись же отдельно к царевичу, я сказал:

– Светлейший! Видит Аллах, пролитой здесь вражеской крови вполне достаточно, чтобы смыть с имени твоих предков позор твоего пленения. К тому же Омейяды сами должны быть благородными, иначе на них падет другой позор.

Царевич, глаза которого кровожадно горели, глубоко вздохнул и, потупив их, произнес:

– Да будет так.

Я повернулся к Призраку и, обнажив ятаган, шагнул ему навстречу. Он тоже двинулся навстречу мне. Наши мечи скрестились. Поединок получился долгим и жарким, в течение которого Призрак показал завидное искусство владения мечом, все время держа меня в напряжении. Его уловки были весьма умными, и лишь мой опыт и умение угадывать действия противника помогали мне выходить из них. Он же, в свою очередь, не менее виртуозно выворачивался из моих хитростей. И все же я в конце концов заставил его сделать неверное движение и нанес удар, мгновенно оборвавший его жизнь. Я никогда не желал мучений достойному противнику и всегда старался разить наверняка. Но он все же успел прижать меч к груди и рухнул навзничь во весь рост совершенно прямо, устремив лицо к небу. В его глазах застыло спокойствие, ни на мгновение не покидавшее их за все время нашего поединка. Я склонился к нему и прикрыл его веки. Затем поднялся и, держа ятаган в опущенной руке, направился к кучке жалких оборванцев. В тот момент я не знал, как мне поступить: сражаться было больше не с кем, а проливать кровь попусту было не в моих правилах. Но когда я подошел настолько близко, что мог во всех деталях рассмотреть их, на меня вдруг повеяло чем-то невыносимо гнусным и необъяснимо страшным, словно они были отродьем самого Шайтаны. Из этих людей, казалось, была высосана вся их человеческая сущность, все, за что они могли называться людьми. Вместо него же в самые глубины их тел, словно корни в землю, проникли отростки чего-то неведомого и ужасного, таящегося то ли в невообразимых далях, то ли в недрах пустыни прямо под ногами. Не знаю, что в облике этих жалких существ вызвало у меня это чувство. Но у меня возникло страстное желание избавить от этих страшных отростков хотя бы небольшой участок земли, обрубив их. И я, подняв руку с мечом, решительно ускорил шаг. Древний старик, поняв мое намерение, выступил вперед. Передвигался он с большим трудом, при каждом шаге тяжело опираясь на свой посох и то и дело откидывая рукой падающие на иссохшее лицо длинные пепельные волосы. Тяжело дыша, он остановился прямо передо мной и, выпятив вперед обнаженную тощую грудь, закрыл глаза. Было ясно, что он ожидает моего удара. Но во мне вдруг очнулся дух воина. Передо мной больше не было врага с оружием в руках, и я, досадуя и торжествуя одновременно, опустил ятаган: со времен своего освящения благородный клинок ни разу не был обагрен кровью беззащитного. И какой бы кары ни заслуживал этот несчастный, она не могла пасть на него с моего меча.

Я еще раз оглядел его с ног до головы. Теперь он не показался мне столь уж древним, но меня словно громом поразило другое. Он вдруг до боли явственно напомнил мне почтенного Дервиша! От неожиданности я даже провел рукой по глазам: в их облике несомненно было нечто общее. И если бы их можно было поставить рядом, картина получилась бы вполне гармоничной. Отличие было лишь в том, что Дервиш выглядел свежо и жизнерадостно, а этот старик – очень уж изможденно и обреченно. На груди его на тонком ремешке висело изображение странного человеческого лица с большими глазами и огромной, развевающейся по ветру бородой, закрывающей все его черты до самых глаз. Такие же медальоны я разглядел и у других.

Тем временем старик, не дождавшись решения своей участи, открыл глаза и стал с интересом разглядывать меня. Затем перевел взгляд на ятаган и вдруг заговорил. Его глуховатый скрипучий голос был совершенно спокоен, будто он встретил старого знакомого.

– Я помню этот меч, – произнес он. – Этим мечом Йон, седьмой потомок Каина, сразил Тифона, двенадцатого сына Хазаат-Тота, который на протяжении четырех столетий был ужасом Восточных гор и проклятием малорослых народов. Только такому воину и только с таким оружием было под силу сделать это.

Эти слова и вообще то, что он вдруг заговорил, были для меня полной неожиданностью. То, что он упомянул мой меч, Каина и еще какие-то невероятные имена, явно связанные с ними, мгновенно возбудило во мне жгучее любопытство. Кроме того, я понял, что он как-то связан со всей этой историей. И возможно, с ней связано все, что происходило в последние дни и происходит сейчас.

– Кто вы? – с волнением спросил я.

Старик с выражением безнадежного спокойствия на лице окинул взглядом стоящих позади меня.

– Мы – ничтожные служители, – медленно, как бы с трудом, ответил он.

– Кому же вы служите?

– Ему! – Старик указал глазами на вершину каменного столба.

Я, напрягши зрение, разглядел стоящий там непонятный причудливый предмет. Судя по всему, это была статуэтка, изображающая какое-то невероятное существо. Но, поскольку она была совсем маленькой, различить детали было совершенно невозможно.

– Но кто он? – Любопытство настолько разыгралось во мне, что стало трудно дышать.

Однако старик явно не жаждал распространяться о своем божестве.

– Он – всемогущий Властелин Миров, покоящийся в Глубинах в ожидании Заветного Часа.

– Зачем вы захватили этих людей? – чувствуя легкое головокружение, продолжал я допытываться. – Они предназначались в жертву?

Старик вдруг круто изменился в лице: оно вспыхнуло румянцем, глубокие морщины почти исчезли, глаза расширились и сверкнули огнем, выгоревшие брови сдвинулись, почти сойдясь. Он весь как-то воспрянул, выпрямился, даже длинные спутанные волосы, казалось, встали дыбом. Я от неожиданности сделал шаг назад, а мои товарищи схватились за оружие. Однако старик не сделал никакого агрессивного порыва – очевидно, это был лишь прорыв чувств.

– Да! Вы помешали совершить священный ритуал! Вам удалось остановить нас. Но Заветный Час придет! Нас вы можете остановить, но Великого Ктулху вы остановить не сможете! Его не смогут остановить никакие ураганы, молнии и землетрясения. Он придет и сам возьмет свои жертвы. Никого из вас к тому времени уже не будет в живых, о вас и ваших потомках не останется даже памяти, ибо это произойдет спустя многие времена. Когда придет Заветный Час, не знает никто. Но Он знает это и терпеливо ждет, ибо Он сам его назначил. Он придет, и никто не сможет Его остановить, как не смогли остановить в сотнях пройденных Им миров. Он всемогущ, ибо Он – тот, кто приходит и уходит! И Он возьмет всех. Хазаат-Тот берет лишь жертвы, которые ему предлагают. Ктулху же возьмет всех, ибо за этим он и пришел сюда, и именно ради этого Он ждет Заветного Часа.

От всех этих слов мысли в моей голове совсем спутались. Мог ли я, отправляясь за царевичем, вообразить, что этот путь приведет меня на порог еще одной тайны, связанной с теми, кто приходит и уходит? Я жадно ловил каждое слово, ужасаясь мысли о том, что их поток, порожденный безнадежностью, вот-вот иссякнет.

– А кто такой Хазаат-Тот? – этот вопрос вырвался у меня непроизвольно.

Старик, похоже, начал утрачивать свой пыл. Лицо его стало успокаиваться, спина вновь сгорбилась, глаза погасли и втянулись в череп.

– Хазаат-Тот – Это свет. Нестерпимый свет, который струится, словно вода, клубится, словно дым, пляшет, словно огонь, дрожит, словно в ознобе, переливается, словно мыльный пузырь, и делает еще многое, чего никогда не делает обыкновенный свет. Его прикосновение обжигает и если не убивает, то жестоко увечит и насылает проклятия, превращая нормальных существ в невообразимо ужасных и безобразных чудовищ, почти все из которых, к счастью, быстро издыхают, так как их уродства противоречат самим основам жизни. Хазаат-Тот – верное и послушное орудие Ктулху в достижении Его целей. Из него, как из разверстых врат, Ктулху со своим народом ступил на нашу землю в те давние времена, когда на ней не было еще никого. Кроме же всего прочего, он способен принимать жертвы для Великого Ктулху. Но он уже давно не спускался за ними, ибо они стали малочисленны. Были времена, когда в жертву приносились целые армии, племена и народы. Теперь же они столь жалки, что не стоят его внимания. Поэтому теперь эту миссию выполняют Шог-Готты. Ты хочешь спросить, кто они такие? Они – презренные рабы, порождение другого мира. Ктулху всего лишь улучшил их и приспособил к самым ничтожным своим надобностям, как делал много раз со многими существами. Они состоят из низменной плоти лишь с малой примесью света, которой наделил их Ктулху. Они – низшие существа, однако они обладают достаточной мощью, чтобы низвергнуть в прах все ваши города.

– Разве у света могут быть сыновья? – Я понимал, что вопрос этот совершенно нелеп и глуп, но от растерянности не смог придумать более удачного.

– Каким-то таинственным образом Хазаат-Тот способен рождать и зачинать, а также превращать одних существ в другие. Вероятно, его способностям вообще нет предела, ибо он – тот, кто приходит и уходит, – сказал старик, нисколько не удивившись. Очевидно, это было странно ему самому.

– Он – живое существо?

– Он – свет, зримый и незримый. Он – творение Великого Ктулху, способного повелевать светом.

Совершенно сбитый с толку, я задал совсем уж нелепый вопрос:

– А Тифон – знакомое имя, это не из легенды ли народов с Великого Побережья?

– Эта история долго кочевала по миру, прежде чем дошла до них. Но так уж получилось, что именно они поведали ее, ставшую уже легендой, к тому же сильно переиначенной, другим народам. Но облик его слишком уж приукрасили, хотя и сохранили основу.

– А мерзкий карлик там, среди поклажи и пленных, – тоже сын Хазаат-Тота?

– Это – далекий потомок тех, кто соприкасался с ним. Он – отпрыск очень древнего рода, и безобразен он лишь для вас. Отмеченные прикосновением Хазаат-Тота святы в любом облике, ибо в этом нет их вины.

– Старик! – задыхаясь от волнения, проговорил я. – Ты – тот, кого я мечтал встретить. Я хочу о многом поговорить с тобой. Я понимаю, что попрал твою веру, но если ты поведаешь мне о том, что ты знаешь о тех, кто приходит и уходит, я обещаю всем вам жизнь и неприкосновенность.

– Ты благороден и пытлив, – ответил он. – Ни один из тех, кто стоит за твоей спиной, не стал бы так долго со мной говорить, а тем более – что-то обещать. Поэтому я не могу ответить тебе резко. Но я уже сказал все, что позволил мне сказать Великий Ктулху, и больше не добавлю ничего. Я не принадлежу себе и не могу даже чего-то хотеть.

– Тогда я ничего не могу тебе обещать, – с горечью сказал я.

– И не нужно, – спокойно ответил старик. – Я знаю, что нам не пережить грядущей ночи. В ответ же на твое благородство я дам тебе совет, если уж ты так хочешь проникнуть в тайны тех, кто приходит и уходит. Под городом Мемфисом во времена фараонов был сооружен подземный город. Многие фараоны и жрецы служили Великому Ктулху гораздо усерднее, чем своим богам, ибо имели от этого реальную пользу. Но даже в те времена далеко не все свято хранили тайну. Поэтому там сохранились письмена, которые дадут ответы на твои вопросы, если, конечно, ты сможешь прочесть их. И еще. Вам лучше здесь не задерживаться. Мы совершили подготовительные церемонии к ритуалу, и Шог-Готты могут подняться на поверхность в поисках жертв. Наших тел едва ли будет достаточно, чтобы обмануть их. Так что чем скорее вы уйдете подальше отсюда, тем будет лучше. И это – все, что вы услышали от нас.