Текст книги "Петербургские арабески"

Злая собака для хорошего хозяина

Хорошие репутации создаются долго и трудно, а рушатся легко, в один миг. Чаще всего по поводу мелкому и ничтожному. У Петра Андреевича Клейнмихеля была репутация быстрого и точного исполнителя царской воли. Он восстанавливал Зимний дворец после пожара 1837 года, строил железную дорогу между Петербургом и Москвой. За это он был возведен в графское достоинство и назначен главноуправляющим путями сообщения и публичных зданий – ведал наиболее значительными постройками в империи. А мнение о нем в обществе вдруг резко изменилось после случая, происшедшего в Институте инженеров путей сообщения, вверенном его ведомству. Как говорится «от великого до смешного один шаг».

П.А. Клейнмихель.

Граф славился умением преодолевать все препятствия, стоящие на его пути. Об обстоятельствах его женитьбы на Кокошкиной в столице рассказывали целую историю. Мать не хотела отдавать Петру Андреевичу свою дочь, находя, что та не будет с ним счастлива. Государь послал уговорить ее графа Аракчеева – но и тот вернулся с отрицательным ответом. Тогда Клейнмихель через несколько дней похитил свою невесту у церкви Всех Скорбящих Радости, где она была с матерью, и немедля обвенчался с нею. За этот молодецкий поступок отделался он двумя неделями домашнего ареста.

Наверное, этот анекдот, связанный с вновь назначенным главноуправляющим, вспоминался студентам и преподавателям путейского института, когда граф Клейнмихель вскоре после своего назначения, в августе 1842 года, в сопровождении блестящей и многочисленной свиты внезапно посетил это привилегированное военизированное учебное заведение. Граф быстро обежал, несмотря на свою хромоту, огромное здание института, сделал замечание младшим курсам по поводу плохой маршировки и быстро уехал. Ожидалось, что после этого последуют большие перемены. Но все продолжало идти по-прежнему. Новому начальству пока было не до института. По всему Петербургу шли громкие толки о страшном казнокрадстве в строительном ведомстве, а граф взялся все исправить и виновных покарать.

Директором института в то время был ученый инженер А.Д. Готман (первый среди выпускников первого выпуска). При нем студенты сначала проходили кадетские курсы (три), а затем следовал переход в офицерские классы, где изучались инженерные науки. У института уже сложились свои обычаи и традиции. Чем в особенности гордились его воспитанники, так это совершенным отсутствием телесных наказаний, которые не допускались ни в коем случае по завету одного из основателей института – герцога Вюртембергского.

Однако телесные наказания подчас осуществлялись самими воспитанниками – на кадетских курсах. Здесь студенты третьего курса («портупей-прапорщики»), готовившиеся стать офицерами, чувствовали себя на особом положении и вершили в своей товарищеской среде не только суд, но и расправу.

В сентябре 1843 года третьекурсники, заподозрив, что кадет Хрулев занимается наушничеством, потребовали от него объяснений. Найдя их неудовлетворительными, они решили высечь его ременными подтяжками – здесь же, в классной комнате, пользуясь отсутствием преподавателя. Однако 22-летний высокий Хрулев стал сопротивляться, схватил табурет. Шум поднялся невообразимый, вбежавшего дежурного офицера, капитана Кострицу, освистали. О случившемся было доложено директору института. Готман приказал лишить всех воспитанников третьего курса праздничного отпуска – до тех пор, пока не будут разысканы наиболее виновные. Пятеро кадет согласились пострадать за товарищество, явились перед начальством и покаялись как зачинщики случившегося. Наказание последовало обычное – их посадили под арест в темный карцер. А.Д. Готман не посчитал это событие настолько значительным, чтобы обеспокоить сообщением о нем главноуправляющего.

Однако Клейнмихель, вернувшись из продолжительной поездки по губерниям, все равно узнал об этом происшествии. Немедленно была произведена смена директора института, а помощник Готмана по строевой части генерал-майор В.Н. Лермонтов уволен со службы. Что же касается арестованных воспитанников, то они немедленно были переведены в резиденцию главноуправляющего.

Это было против уставных правил. Арестованные уже отбыли назначенное им наказание. А тут последовал второй суд, гораздо более суровый. За дерзости, направленные против начальства, было повелено разжаловать их в рядовые на шесть лет с назначением в Кавказский корпус. Они должны были просить прощения у капитана Кострицы. Того, кто откажется это сделать, должно было наказать розгами – каждому по 250 ударов.

Отказались просить прощение трое – Гросскопф, Македонский и Быковский, посчитавшие, что если они так наказаны, то не к чему просить и извинения.

И вот в одно осеннее, темное, сырое петербургское утро 1843 года занятия в институте были отменены. Студентов-кадет построили в рекреационном зале в три шеренги. В промежутках стояли ротные офицеры. Главноуправляющего при церемонии разжалования и экзекуции представлял его заместитель Г.Л. Рокасовский – в полной форме генерала путей сообщения, в ленте и орденах…

В первый раз со дня основания института путей сообщения совершалось в его стенах такое позорное наказание, сопровождавшееся стонами и мучительными криками. Наказывали троих уже как солдат. Затем скамейки убрали, подтерли на полу кровь и пятерых несчастных увели. Рокасовский сказал несколько грозных слов и уехал. Потом он всю свою жизнь не мог без содрогания вспоминать о той незавидной роли, которую ему по приказанию Клейнмихеля пришлось играть.

Но нужно сказать и о последствиях того «воспитательного акта», что был совершен в путейском институте (направленного против того, что сейчас называют «дедовщиной»). Жестокая экзекуция восстановила против Клейнмихеля общественное мнение. Его везде бранили. Мать одного из наказанных, видевшая в сыне единственную опору своей бедности и старости, умерла от горя. Другая мать ходила по Невскому проспекту и во всеуслышание называла Клейнмихеля извергом, живодером и «злой собакой». В Михайловском театре при появлении Клейнмихеля возмущенная публика устроила шумную демонстрацию, и взбешенный главноуправляющий вынужден был уехать.

Великий князь Михаил Павлович, сам большой службист, при встрече с Клейнмихелем сказал: «Петр Андреевич! Есть русская пословица, что с одного вола двух шкур не дерут, а вы дерете все три!» Простить разжалованных воспитанников просила царя и его дочь. Немедленно вслед сосланным был послан фельдъегерь, и они поступили в Кавказский корпус уже юнкерами.

Когда государь Николай Павлович узнал, что в городе Клейнмихеля называют «злой собакой», он сказал: «Ну так что же, для хорошего хозяина злой сторож необходим».

Так и остался Петр Андреевич в памяти последующих поколений «злой собакой».

Тот, кто воздвигал монументы

Многотрудное дело постройки памятника всегда стремился взять на себя тот, кто этот памятник проектировал. Скульптор, архитектор желали уподобиться живописцу, не только представившему в своем воображении картину, но и воплотившему ее в красках на полотне. Но не всегда это становилось возможным.

Так, знаменитый Фальконе вынужден был после ссоры с И.И. Бецким вернуться во Францию, оставив отлитого им Медного всадника в мастерской. Завершил же постройку Ю.М. Фельтен.

Более удачливым оказался О. Монферран, который не только спроектировал знаменитый памятник Александру I, но и построил его. Иначе получилось у него с памятником Николаю I.

Сейчас нам трудно представить себе то потрясение, которое испытало население Петербурга, когда 18 февраля 1855 года неожиданно узнало о кончине императора Николая I. Для многих его личность, его столь знакомая фигура представлялись олицетворением незыблемости самодержавного начала в России, составной частью сформулированной при нем идеологической триады: православие, самодержавие, народность. Было решено воздвигнуть в центре столицы монумент почившему самодержцу.

Портрет О. Монферрана. Е.А. Плюшар. После 1832 г.

О. Монферран составил чертежи и рисунки для порученного ему памятника. Они были высочайше утверждены, и уже в 1856 году на Исаакиевской площади появился котлован, началась кладка фундамента. Но в мае 1857 года, вскоре после освящения Исаакиевского собора, великий архитектор умер. К этому времени оставался всего лишь год до установленного срока завершения памятника. Выполнена же была лишь кладка фундамента – до уровня земли.

Естественно было ожидать, что вместо Монферрана строителем памятника будет назначен какой-либо именитый архитектор, уже зарекомендовавший себя на многих постройках Петербурга. Однако главноуправляющий путями сообщения и публичными зданиями генерал-адъютант К.В. Чевкин, в чьем ведении находилась и постройка памятника, «всеподданнейше» предложил Александру II: «Строителем по окончательному сооружению памятника императору Николаю I назначить Корпуса инженеров путей сообщения полковника Евреинова, имевшего и доныне по поручению моему наблюдение за выполнением работ оного».

Кто был этот, неизвестный тогда в строительных кругах столицы Евреинов, которого генерал-адъютант рискнул рекомендовать своему государю для столь ответственного и срочного дела?

Архивные документы и отдельные страницы в мемуарной литературе позволяют нам восстановить память об этом незаурядном человеке.

В мае 1764 года Екатерина II «за особливое его нам и всей империи нашей при благополучном нашем на всероссийский императорский престол вступлении… оказанные знатные услуги» пожаловала секунд-майору Алексею Васильевичу Евреинову потомственное дворянство. Вскоре после этого A.B. Евреинов оставил службу и отбыл в Москву, где у него были дом и имение. Его правнук, Вячеслав Дмитриевич Евреинов, с отличием окончил Благородный пансион при Московском университете (почти в одно время с М.Ю. Лермонтовым), а затем уехал в Петербург. Здесь он в 1828 году поступил в Институт корпуса инженеров путей сообщения.

Можно предположить, что своим военизированным статусом институт был обязан военным склонностям августейшего основателя – Александра I. Но это не так. Инициатива введения здесь военной дисциплины исходила от организатора института – известного инженера A.A. Бетанкура. Август Августович писал императору: «Введение военного строя будет деятельно способствовать к утверждению в воспитанниках духа субординации и порядка, сделает применение или сравнение инженеров путей сообщения с военными более существенным и может поселить большее уважение ко всему корпусу».

При В.Д. Евреинове директором института был генерал-адъютант А.Д. Готман – первый воспитанник в первом выпуске института. Его заместителем по фронтовой части был генерал-майор В.Н. Лермонтов, с успехом выводивший роту института на ежегодные майские парады столичного гарнизона. Учебную часть возглавлял инженер-генерал-лейтенант Я.А. Севастьянов, преподававший начертательную геометрию. Еще были сильны традиции, заложенные первыми профессорами института, – великими учеными парижской Политехнической школы, приглашенными Александром I на русскую службу (Фабр, Базен, Дестрем, Потье, Ламе, Клапейрон и др.). Преподавание многих предметов велось на французском языке. Но уже были здесь и университетские профессора – знаменитые математики М.В. Остроградский, В.Я. Буняковский. Математические способности В.Д. Евреинова позволили ему стать первым в своем выпуске. Его оставили в институте «для продолжения наук». Вскоре молодой офицер-путеец и сам стал преподавать науки.

В.А. Панаев вспоминал об этом времени: «По геодезии был прекрасный профессор, инженер-капитан Евреинов, который за свое время образовал массу отличных практических геодезистов… Евреинов был страстный охотник до катания на парусах и имел собственный прекрасный катер о четырех парусах. Он выбрал к себе в партию тех воспитанников (во время летней практики. – A.A.), которые хорошо плавали, и я попал в его партию… Евреинов приучил меня управлять вообще парусным катером и отдавать сидящим у парусов вовремя нужную команду».

Но, наверно, не так много времени оставалось у Евреинова для спортивных занятий. Он был утвержден в должности профессора по курсу гражданской архитектуры и строительного искусства. Вместе с тем он получил разрешение «в свободное время от занятий по институту» читать эти курсы также в Горном институте и университете. Кроме того, он преподавал в Институте гражданских инженеров математику, а во 2-м кадетском корпусе и Артиллерийском училище назначен профессором прикладной механики. Был помощником редактора по изданию «Журнала путей сообщения».

Перелистывая пожелтевшие от времени страницы «формулярного списка о службе и достоинстве» В.Д. Евреинова, мы видим здесь многочисленные записки, свидетельствующие, что столь интенсивная деятельность в учебных заведениях столицы не осталась не замеченной его начальством. «За отлично усердную службу и успешное преподавание наук» ему неоднократно объявлялось «высочайшее благоволение», жаловались подарки, его награждали орденами – Св. Станислава, Св. Анны, Св. Владимира, Знаком беспорочной службы.

В.Д. Евреинов.

Казалось, что на четвертом десятке лет жизни определилась карьера Евреинова – заслуженного профессора, ученого, воспитателя юношества. Но в 1845 году его назначают в специальный Комитет для составления строительного устава – документа, предупреждающего какую-либо самодеятельность в технологическом процессе строительства. Очевидно, все же в Вячеславе Дмитриевиче была сильна тяга к инженерной практической деятельности, дающей возможность видеть свой труд материализованным в конкретных предметах. Раз ступив на эту стезю, он ее уже не оставил до конца своих дней. После того как работа над уставом была закончена, он стал выполнять разнообразные поручения, относящиеся к инспектированию различных построек.

В 1856 году ему поручили «наблюдение за успехом работ по сооружению памятника Николаю I» – в помощь Монферрану, занятому на завершении постройки Исаакиевского собора и уже нездоровому. Весь 1857 год ушел на заготовку и доставку на место строительных материалов. С мая 1858 года, после кончины архитектора, Евреинов уже один руководит возведением монумента. В тот же год начались работы над поверхностью земли – под защитой особого деревянного строения («балагана»), которое можно было отапливать. Это казалось невероятным, но многосложную колоссальную постройку все же завершили к заданному сроку – 25 июня 1859 года, ко дню рождения царя, изваянного в бронзе.

В этот день в 7 утра пять пушечных выстрелов с Петропавловской крепости возвестили о предстоящем открытии памятника.

В 11 часов утра от Зимнего дворца двинулся торжественный кортеж во главе с императором на коне и императрицей в карете. У западного портала Исаакиевского собора Александра II встретил митрополит с духовенством. Через южные ворота храма крестный ход последовал к памятнику, вокруг которого выстроились полки гвардии. На специально сооруженном помосте был совершен молебен с коленопреклонением. Протодиакон возгласил вечное поминовение в бозе почившему государю. В это время войска по личной команде Александра II отдали честь. А с Петропавловской крепости и с кораблей на Неве гремела пушечная пальба. Звонили колокола храмов. Завершилась церемония торжественным маршем войск. Рота дворцовых гренадер встала на караул к памятнику.

Вечером суда на Неве были иллюминированы, народ осматривал монумент.

Конная бронзовая фигура самодержца всероссийского (в два раза больше натуральной величины) напоминала зрителям то время, когда Николай I на смотрах и парадах объезжал войска, пуская коня в сдержанный, «собранный» галоп. Так это бывало в дни Благовещения на площади у Манежа во время ежегодных полковых праздников любимого им Конногвардейского полка. В скульптурной группе Клодт продолжил начатую Фальконе – по другую сторону собора – тему коня и всадника и выразил ее в трактовке, созвучной его времени. Его «дисциплинированный» конь повинуется каждому движению всадника, верит ему, а не стремится в неизведанное будущее, повисая над бездной.

Задние ноги коня опираются на подставку из белого итальянского мрамора. Эмблемами минувшего царствования служат четыре женские фигуры, установленные по углам верхней части пьедестала и изображающие Правосудие, Силу, Веру и Мудрость. Скульптор Залеман сделал модели для отливки эмблематических фигур в бронзе, придав им облик императрицы Александры Федоровны и дочерей Николая: Марии, Ольги, Александры.

Памятник Николаю I. Ж. Жакотте, Ш.К. Башелье по оригиналу И.И. Шарлеманя. После 1859 г.

Нижняя часть пьедестала – эллиптической формы, составлена из красного кварцевого песчаника, добываемого лишь на западном берегу Онежского озера, близ села Шокши, – «шокшинского камня». Ранее его отправляли по повелению Николая во Францию для сооружения гробницы Наполеона. Этот камень кровяного цвета чрезвычайно тверд, но вместе с тем и хрупок. При обработке он причинил много хлопот, стоил большой потери времени при возведении памятника. Зубчатый обод, с большим трудом высеченный из кусков этого камня, представляет собой прекрасный образец каменотесного искусства.

По сторонам пьедестала помещены четыре барельефа, рассказывающие о знаменитых эпизодах царствования Николая I, в которых наиболее явственно выразился его характер: первый связан с обстоятельствами восшествия на престол 14 декабря 1825 года, второй – с холерным бунтом на Сенной площади, третий – с окончанием работ над сводом законов, четвертый – с осмотром Верейского моста при постройке железной дороги между Петербургом и Москвой. Барельеф, обращенный к Мариинскому дворцу, создал Залеман, остальные три – H.A. Рамазанов.

Подрядчиком, взявшим на себя каменные работы по фундаменту и пьедесталу, был отставной титулярный советник А. Богговут. Однако при составлении наградного списка В.Д. Евреинов указал и «оказавших особое усердие при работе памятника» – сердобольского купца Матвея Овечкина (ломка и доставка камня) и новгородского купца Гавриила Балушкина (кладка камня и полировка). Особенно был отмечен мастер-десятник, работавший с шокшинским камнем, – Гдовского уезда государственный крестьянин Андрей Казаков.

Сам В.Д. Евреинов был награжден единовременной выдачей 4 тыс. рублей и орденом Св. Анны III степени с короною. Вскоре его повысили в звании.

Всего на сооружение памятника Николаю I было израсходовано 750 тыс. рублей.

Главным событием празднования тысячелетия Руси должно было стать сооружение памятника, посвященного этому знаменательному юбилею. Местом для постановки памятника был выбран новгородский кремль. В 1859 году был объявлен конкурс. Из 53 присланных проектов первым признали проект М.О. Микешина. Строителем памятника был назначен В.Д. Евреинов.

Работы по устройству каменной части памятника – фундамента и пьедестала – Евреинов поручил отличившимся на постройке предыдущего памятника Овечкину, Балушкину, Казакову. Он разработал проект для фундамента и пьедестала, сделав его полым внутри – для облегчения давления сооружения на грунт и экономии материала.

К работам по изготовлению бронзовых фигур, деталей, украшений привлекли известных скульпторов, художников – Шредера, Залемана, Михайлова, Лаверецкого, Чижова.

В 1860 году был сделан фундамент с глубиной закладки около двух саженей. Одновременно из Сердоболя по Ладоге и Волхову доставлялся гранит, предназначенный для облицовки пьедестала. Над постройкой соорудили деревянный отапливаемый «балаган», что позволяло вести работы непрерывно – и зимой, и в ненастные дни.

В 1861 году возвели пьедестал, на котором начали устанавливать изготовленные за это время бронзовые детали.

Памятник был возведен в три года. Стоимость его составила 500 тыс. рублей.

В сентябре 1862 года после всенощного бдения в Софийском соборе, в 7 часов утра, пять пушечных залпов возвестили о предстоящем открытии и освящении памятника… Церемониал был традиционным, в основном повторял предыдущий. Затем памятник открыли для всеобщего обозрения.

Высота монумента – 7 с лишним сажен. Верхняя часть его представлена в виде шара-державы, увенчанного крестом. Ангел поддерживает крест и простирает благословляющую руку к коленопреклоненной женщине – прообразу России, боевым щитом заслоняющей крест и вестника православных истин. Вокруг державы располагаются бронзовые фигуры деятелей шести предшествующих эпох – от Рюрика до Петра I.

Памятник «Тысячелетие России» в Великом Новгороде.

Фигуры и держава стоят на каменным пьедестале, по форме напоминающем колокол. Пьедестал облицован сердобольским гранитом, а опоясывает его барельеф из бронзы с изображениями замечательных людей русской земли.

Строителя памятника – В.Д. Евреинова – наградили орденом Св. Станислава I степени. М.О. Микешин получил орден Св. Владимира IV степени и пожизненную пенсию в 1200 рублей.

Первым, кто заметил вертикальную трещину в гранитном массиве знаменитого памятника на Дворцовой площади – Александровской колонны, был, наверное, Е.Ф. Канкрин, любивший совершать вечерние прогулки. Заслуженный участник Отечественной войны, а затем министр финансов, Егор Францевич увлекался минералогией и знал, как опасны для гранита трещины: попавшая в них вода при превращении в лед разрывает камень. А Егор Францевич не хотел, чтобы был поврежден памятник покойному государю, обратившему внимание на его достоинства в годы минувшей войны и высоко оценившему их.

Этим прогулочным рассуждениям пожилого и слабого глазами человека можно было не придать особого значения. Колонна совсем недавно была поставлена – при громе орудий и грандиозным маршировании, – и никто не усмотрел на ее блестящей отполированной поверхности никаких дефектов. И перед Европой было бы стыдно исправлять только что устроенный перед императорской резиденцией памятник. Но граф Канкрин был влиятельнейшим и всеми уважаемым министром финансов, с мнением которого считался сам царь. Министр, обычно оберегавший каждую казенную копейку, на этот раз предлагал надеть на колонну медную рубашку и был готов немедля дать на это деньги.

Надо было разобраться с этим делом, грозившим скандалом. И в 1841 году было поручено тем, кто строил колонну, освидетельствовать ее трещины. Появившийся затем акт сообщал: «При самом тщательном осмотре колонна найдена в совершенной целости… некоторые кристаллы гранита… от притески выкрошились и образовали небольшие шероховатые впадины, не принимающие глянца… впадины эти кажутся трещинами». Все было объяснено «оптическим обманом». Такое заключение должно было удовлетворить всех. Прежде всего – императора. Теперь ему не нужно было никого наказывать. В том числе и самого себя: по своему самодержавному положению он отвечал за все.

Мы не знаем, сознательно ли здесь обманули строители Александровской колонны своего августейшего заказчика, привычно скрыв изъяны в своей работе. Или все здесь было сделано с ведома и молчаливого согласия государя Николая Павловича, весьма активно вникавшего во все, связанное с возведением памятника его брату-благодетелю, и не чувствовавшего себя здесь сторонним наблюдателем. Знаем, однако, что истина все равно рано или поздно обнаруживается.

Обнаружилась она двадцать лет спустя – уже при другом царствовании. «Оптический обман» все явственней обозначал реальную причину своего появления. И в 1861 году Александром II был учрежден «Комитет для исследования повреждений Александровской колонны». В него были приглашены лица наиболее сведущие в строительном искусстве и минералогии: от Корпуса инженеров путей сообщения – В.Д. Евреинов, СВ. Кербедз (строитель Николаевского моста через Неву), В.П. Соболевский; от Корпуса горных инженеров – Г.П. Гельмерсен; от Академии наук – Э.И. Эйхвальд, А.Я. Купфер; от Университета – A.A. Воскресенский; от архитекторов высочайшего двора – К.А. Тон, А.П. Брюллов, А.И. Штакеншнейдер, Ю.А. Боссе; от числа тех, кто освидетельствовал колонну в 1841 году, – бывший помощник О. Монферрана архитектор A.A. Пуаро.

Для того чтобы приглашенные знаменитости могли непосредственно ознакомиться с сомнительными местами в теле колонны – «вложить в них свои персты», – подрядчик купец С. Г. Кудрявцев воздвиг леса до самого верха памятника.

После восхождения к подножию Ангела-хранителя «многие ученые профессора и лучшие техники» согласились на том, «что появившиеся на колонне трещины существовали в ней еще до постановки колонны на место, но были тогда искусно замастичены, впоследствии же мастика во многих местах потрескалась и вывалилась». Вывод был таков: «Повреждения гранитного стержня Александровской колонны заключаются в действительных трещинах, а не в выбоинах или неровностях на поверхности колонны, как то полагала Комиссия, осматривавшая колонну в 1841 году».

Критически отозвались ученые и об использованном для памятника камне: «Гранит из Пютерлакских ломок, из которого состоит стержень Александровской колонны, представляет материал непригодный для построек, которым желают придать вековую прочность. Этот гранит заключает в себе крупные кристаллы полевого шпата, который неодинаково удлиняется и сжимается… при изменении температуры… и частицы минерала зеленого цвета, олигоклаза, выветривающегося быстрее других составляющих». Финны называют этот камень «рапакиви» (гнилой камень) из-за его ненадежности.

Генерал-майор В.Д. Евреинов обратил внимание на то, «что совокупность трещин, как на юго-западной, так и на северо-восточной стороне колонны, образует как бы полосу, перерезывающую колонну сверху вниз, по направлению не вертикальному, но несколько наклонному, так что постоянное увеличение числа и размеров трещин со временем может породить обрушение колонны, соскальзыванием верхней части вниз».

Однако нужно было не только поставить диагноз, но и лечить колонну. Прежде всего закрыть трещины. В.Д. Евреинов предлагал заполнить их раствором из портландского цемента и возобновить полировку как лучшее средство предохранения поверхности колонны. А затем периодически осматривать колонну, заделывая возможные новые повреждения, предупреждая замораживание воды в теле колонны.

Предложение В.Д. Евреинова приняло большинство членов Комитета. Весной следующего года, с наступлением теплых дней, колонна была отремонтирована подрядчиком Егором Эренбергом. Трещины наполнялись цементным раствором с примесью жидкого стекла. Для заделки мелких трещин на поверхность колонны наносилась шеллаковая мастика и шлифовалась. Необходимо было периодически осматривать колонну, для чего над капителью прикрепили четыре медные цепи с кольцами на концах – приспособление для подъема и спуска одного человека в люльке. Цепи должны были лежать на верху капители и опускаться (рабочим, поднимавшимся по особой деревянной мачте) только во время профилактического осмотра колонны. К цепям крепилась люлька, с которой проводились некоторые работы. Так было до февраля 1917 года, который потряс весь мир и заставил забыть о мелочах.

Затем в свисающих у верха колонны цепях стали видеть скрытый смысл, дополняющий художественный образ памятника, – «разорванные цепи тирании». Но мы уже знаем, что на самом деле призывают они лишь к регулярному, ежегодному освидетельствованию ценного памятника с устранением на нем возможных, даже мельчайших повреждений.

Авторитет В.Д. Евреинова в специфической области сооружения памятников сделался настолько значительным, что проекты новых монументов стали передавать ему на экспертизу, прежде чем решить вопрос об их сооружении. В столетний юбилей начала царствования Екатерины II М.О. Микешину был заказан проект памятника, посвященного великой императрице. При рассмотрении этого проекта В.Д. Евреинов сделал замечания, о которых доложили Александру II. В результате последовал отказ от облицовки пьедестала красным гранитом пютерлакской ломки (употребленным ранее на колонну Александру I). В качестве материала для пьедестала приняли более прочный камень – сердобольский гранит и киевский Лабрадор. Указано было обсудить дополнительно проект Микешина в Академии художеств «с участием в этом обсуждении близко знакомого с технической частью подобных работ генерал-майора Евреинова». Пьедестал повелевалось переделать, «дав ему более строгий характер, прилично памятнику в столице».

Проект пьедестала сделал затем профессор архитектуры Д.И. Гримм.

Сооружение памятника предполагалось выполнить в три года, начиная с 1866 года. Но лишь в 1869 году были выделены деньги, позволившие приступить к работам. К этому времени прервалась деятельность В. Д. Евреинова. В декабре 1868 года в возрасте 57 лет он скончался. Его похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Руководил постройкой памятника Екатерине II уже Д.И. Гримм, закончивший его в 1873 году.

В 1900 году рядом с В.Д. Евреиновым похоронили его жену Ольгу Васильевну (урожденную Зубкову). Остались их дети – Василий, Борис, Владимир, Ольга.

В 1874 году Ольга вышла замуж в Марселе за графа Станислава де Вилларей. В далеком зарубежье и сейчас живут потомки В.Д. Евреинова. Сыновья остались в России. Какова их судьба?

Памятник над могилой строителя знаменитых памятников исчез.

В.А. Киприянов, современник В.Д. Евреинова, так вспоминал о нем: «Это был человек высоких правил, в высшей степени честный, и притом с большим умом. С развитием ума и образованием он соединил в себе доброту сердца, а бескорыстие и самоотвержение отличали собою все его служебные отношения и его собственную личную жизнь, по своим способностям он имел особенную склонность к математическим наукам.

Сосредоточенность характера, не чуждого мистических наклонностей, по всей вероятности, была причиной тому, что Вячеслав Дмитриевич мог быть любимым только теми, которые хорошо понимали его глубокий характер, добрейшее сердце и благороднейшую душу…»

Таков был этот достаточно типичный и, вместе с тем, выдающийся служивый петербуржец XIX века.