Текст книги "Петербургские арабески"

Меткий выстрел командора Богова

Трагическая гибель в далеком Баренцевом море подводной лодки «Курск» невольно вызывает воспоминания и о других морских происшествиях, связанных с гибелью подводных кораблей. Мне вспомнился давний уже случай, происшедший в 1919 году в близком от нас Финском заливе Балтийского моря. Наверное, потому, что и в нем была погибшая субмарина (к нашему утешению – иностранная). Но далее были: благополучный ее подъем отечественными мастерами подводного дела, документально-точное определение причин и обстоятельств гибели лодки, извлечение тел погибших в ней для последующего захоронения.

Однако обратимся к этой запомнившейся истории…

На рассвете 13 мая 1919 года Северо-западная Белая армия перешла в наступление на Нарвском участке 7-й Красной армии, прорвала здесь фронт и устремилась к Петрограду. В начале июня она уже приблизилась к Гатчине и Красному Селу. Все это могло бы походить на довоенные маневры, ежегодно проводившиеся в этих местах, если бы не обильно проливаемая на этот раз с обеих сторон кровь. Одновременно в Финском заливе Балтийского моря появились корабли английской эскадры, возглавляемой адмиралом В. Коуэном. Можно было бы подумать, что они посланы наблюдать за «военными играми» русских – ведь Англия не находилась в состоянии войны с Россией, если бы не явное стремление пришельцев определенным образом повлиять на ход событий.

4 июня из Кронштадта в Копорскую губу были направлены эскадренные миноносцы «Азард» и «Гавриил» – для разведки и проверки сообщения о высадке здесь неприятельского десанта. Командиром первого корабля был H.H. Несвицкий. Известный флотоводец Н.Г. Кузнецов, хорошо знавший Николая Николаевича (начинал у него свою службу), рассказывает о нем как о человеке мрачном, суровом и на редкость молчаливом: «по характеру замкнутый, но добрый», Несвицкий ни перед кем не открывал своей души, но моряком считался храбрым и отважным. «Говорил он мало, отрывисто и чуть-чуть в нос, подчас трудно было разобрать, какую команду отдает». О командире другого миноносца – В.В. Севостьянове – известно мало: вскоре после описываемого случая «Гавриил» подорвался на мине и затонул («Азард» тогда благополучно прошел минное поле).

К вечеру миноносцы миновали Шепелевский маяк и уже находились на траверсе тех мест, где ныне размещается известный городской поселок Сосновый Бор. Солнце было еще достаточно высоко и все было отлично видно, как вдруг по направлению к каждому кораблю обозначились приближающиеся пенные следы. Удачно сманеврировав, эсминцы уклонились от торпед – сказался опыт, приобретенный в минувшей мировой войне. Прямо по курсу «Азарда» вдруг показались боевая рубка и часть корпуса подводной лодки, не сумевшей удержаться на глубине после торпедного залпа. Несвицкий не стал задумываться о дипломатических тонкостях создавшейся ситуации, а сразу направил эсминец полным ходом на таран и приказал открыть огонь. Командор носового 102-миллиметрового орудия С. Богов с первого же выстрела попал точно в рубку подводной лодки, и она быстро ушла под воду. На «Азарде» увидели вдруг то, что затем было запечатлено в рапорте по начальству: «На месте лодки появился громадный столб воды, не менее, чем при взрыве минного заграждения, черного цвета, и видны были летящие в воздух обломки. На месте взрыва, до которого оставалось только 15–20 саженей, был сильный водоворот, с громадной силой выходил воздух, образуя белую пену…»

Британское адмиралтейство вскоре сообщило о гибели своей новейшей подводной лодки L-55 и некоторых членов ее команды. Это была первая победа на море в истории Красного Балтийского флота. Последовало и награждение H.H. Несвицкого – воспитанника дореволюционного Морского корпуса – орденом Красного знамени.

Об этой истории уже начали забывать, однако у нее появилось продолжение.

Осенью 1926 года Копорский залив очищали от морских мин. Трал за что-то зацепился, затем из него извлекли прицельное устройство для четырехдюймовой пушки. Таким образом обнаружилась погибшая иностранная лодка. Напомнила она о себе вовремя. Правительственная программа, принятая в том году, предусматривала постройку двенадцати новых подводных лодок, и разобраться в секретах английского судостроения, особенно подводного, было кстати – лодки серии «L» считались лучшими в своем подклассе. Было решено поднять на поверхность законный трофей Гражданской войны и возродить его для новой жизни.

Подводная лодка L-55.

Длина подводной лодки L-55 была 76,6, а ширина 7,55 метров, лежала она на глубине 32 метра – очень значительной для того времени. Поднять подводную лодку правительство поручило организации ЭПРОН. Экспедиция подводных работ особого назначения была создана в 1923 году по инициативе Ф.Э. Дзержинского. Первоначально ЭПРОН предназначался для подъема сокровищ со дна Черного моря, у Крыма (золота с затонувшего в 1854 году английского корабля «Принц»), а затем отличился при подъеме многих потопленных во время минувшей войны кораблей. Для выполнения правительственного задания ЭПРОН сформировал особую водолазную партию во главе с Ф.А. Шпаковичем – старейшим мастером подводного дела. Для подъема лодки было также назначено спасательное судно-катамаран «Коммуна» (быв. «Волхов»).

К своей ответственной работе мастера подводного дела приступили в июле 1928 года. Под днище L-55 были заведены четыре металлических полотенца, и уже 11 августа с помощью подъемных устройств на «Коммуне» – гиней – без особых приключений подводная лодка была извлечена на поверхность. В доке Кронштадтского завода на левом борту лодки обнажилась громадная пробоина – от центрального поста и до шестого отсека. Рваные листы корпуса были вмяты внутрь лодки. Стало ясно, что субмарина погибла «в результате серьезного повреждения рубки от прямого попадания артиллерийского снаряда с «Азарда» и последующего подрыва на английской мине заграждения при срочном погружении лодки…». При очистке отсеков лодки были найдены останки 38 погибших подводников. На норвежском транспорте «Трору» они были отправлены на родину.

Восстанавливалась лодка на Балтийском заводе. Наркомвоенмор К.Е. Ворошилов при посещении завода предложил сохранить за лодкой ее прежнее название. В прежнем виде была оставлена и очень высокая – на английский манер – боевая рубка лодки.

В 1931 году над подводной лодкой Л-55 торжественно был поднят военно-морской флаг СССР. Несла Л-55 свою новую боевую службу до февраля 1945 года.

Велением императрицы Анны

Велением императрицы Анны

При ремонтных работах в сквере перед Казанским собором были обнаружены каменные фундаменты старинного здания, относящегося к раннему Петербургу. Это напомнила о себе знаменитая в свое время церковь Рождества Богородицы, сооруженная в эпоху Анны Иоанновны – императрицы, спасшей заброшенную, забытую столицу от разрушения и возродившей «дядин парадиз». Обратимся к этой внезапно открывшейся необычной странице в необычной истории города.

В начале июня 1737 года из Троицкого собора была взята по распоряжению императрицы Анны чудотворная икона Казанской Божией Матери и переправлена затем на другой берег Невы – в находившийся как раз напротив собора Летний дворец. Перевезена была икона на одной из «красивейших яхт», дежуривших при царской резиденции.

В том, что чтимая в городе икона была затребована в царские покои, нет ничего необычного. В прежние годы она неоднократно по нескольку дней находилась в доме матери Анны – царицы Прасковьи Федоровны, молившейся о будущем своих детей. Но на этот раз перемещение иконы было связано с другими обстоятельствами.

Царица Прасковья (вдова царя Ивана) перебралась с тремя малолетними дочерьми из обжитых теремов подмосковного Измайлова в прифронтовой, строящийся Петербург в 1708 году. Их поселили в доме на Петербургском острове, неподалеку от небольшой церкви Рождества Богородицы, в которую и была помещена доставленная из Москвы по распоряжению царя икона Казанской Божией Матери. В смутное время этот образ вдохновлял ополченцев, шедших освобождать Москву от иноземцев, а теперь был призван защитить и новую столицу.

Молилась ли девочка, великая княжна, перед этой почти домашней иконой о том, чтобы стать самодержавной императрицей, мы не знаем. Но что в январе 1730 года в Москве она неожиданно для всех ею стала, нам доподлинно известно.

Став «вольной царицей» (почти как в сказке A.C. Пушкина), Анна Иоанновна постаралась возможно скорее вернуться в очаровавший ее в детстве Петербург (ее вполне можно назвать представительницей первого поколения, выросшего на берегах Невы). К этому времени небольшая церковь Рождества Богородицы на Большой Посадской улице обветшала, стала тесной, и все чаще чтимая икона передавалась в соседний Троицкий собор.

Императрица Анна Иоанновна. 1730-е гг.

Один из современников Анны Иоанновны, Иоганн Эрнест Миних (сын фельдмаршала Б.Х. Миниха), так вспоминал о ней: «Государыня сия была умна, судила о вещах здраво и сообразно с тем поступала». Примером этому может быть и случай с генеральным планом Петербурга. Петр I основывал центр своей столицы сначала на Петербургском, а затем на Васильевском островах, несмотря на то что широкая Нева делала сообщение с этими местами затруднительным (но зато город должен был напоминать Венецию). Императрица Анна перенесла центр города на Адмиралтейскую сторону, а центральной магистралью сделала дорогу, проходящую среди болот и кустарников, соединявшую Адмиралтейство с Александро-Невской лаврой. Таким образом Першпективная дорога превратилась в Невскую першпективу. 22 августа 1733 года сообщалось: «По имяному ее величества указу велено построить на Першпективной дороге, перейдя Зеленый мост, на правой стороне церковь…» В эту большую трехпрестольную главную церковь и предполагалось поместить национальную святыню – икону Казанской Божией Матери. Деньги на постройку церкви выделялись из комнатных сумм императрицы.

Церковь строилась по проекту архитектора М.Г. Земцова. Прямоугольный в плане храм длинной своей стороной был обращен к першпективе, с восточной стороны над ним возвышался массивный восьмигранный купол, а с другой – колокольня с высоким остроконечным шпицем. (Подобный храм Св. Симеона и Анны Земцов построил и на Моховой улице, он сохранился.) К лету 1737 года церковь была готова и ждала своего освящения. А назначенная для нее икона в это время, как мы уже знаем, находилась в Летнем дворце Анны, где ее украшали должным образом.

Этот Летний дворец был возведен архитектором Ф.Б. Растрелли с прибытием царицы из Москвы за шесть недель, в 1732 году. Он представлял собой «длинное одноэтажное деревянное здание», расположенное между Летним дворцом Петра I и дубовой картинной галереей у Лебяжьей канавки. Своим главным фасадом дворец обращен к Неве. Современник вспоминал: «Дворец… так красиво раскрашен и имеет столь частые окна из зеркального стекла, благодаря чему с реки можно видеть исключительно дорогую драпировку в покоях, что здание скорее похоже на увеселительный дом, чем на дворец…»

Церковь Рождества Богородицы. Чертеж 1740-х гг.

В воскресенье 12 июня, в день именин Анны, от Летнего дворца в сторону новопостроенной церкви отправился торжественным шествием крестный ход. Впереди несли одетую в новую золотую ризу (пожертвованную императрицей) икону Казанской Божией Матери, за которой всю дорогу шла Анна Иоанновна вместе с другими богомольцами. В это время Садовая улица еще не была пробита, и крестный ход продвигался по дорожкам среди садов и рощ, окружавших царскую резиденцию. Шли мимо павильонов, «водных затей», изящных статуй, театра, «прелестного озера с множеством рыбы, подплывающей на звон колокола…». Шли мимо оранжерей и теплиц, в которых выращивали не только обычные овощи, но и экзотические ананасы, кофейные деревья, приносящие плоды, и другие вкусности.

У церкви Рождества Богородицы крестный ход встретило местное духовенство и члены Синода в праздничном облачении. Икону поставили в церковь (как «местную»).

Образ Казанской Божией Матери.

«Санкт-Петербургские ведомости» ничего не сообщили читающей публике об этом событии, но зато весьма подробно описали то, что происходило на следующий день: «В прошлый понедельник, то есть 13 числа сего месяца, изволила Ее Императорское Величество Наша Всемилостивейшая Государыня с их Высочествами Государынею Цесаревною Елизаветой Петровною и Государынею Принцессою Анною в провожании всего придворного стата итти в новопостроенную на перспективной улице церковь рождества Пресвятой Богородицы для присутствия Высочайшею своею особою на освящении оной церкви… на котором освящении Ее Императорское Величество до скончания первой в сей церкви бывшей Божьей службы присутствовать соизволила. Того же дня по обедни изволила Ее Императорское Величество… ездить в Адмиралтейство и смотреть спуску новопостроенного стопушечного корабля, названного «Императрица Анна», который своей добротной работой едва ли не лучше самого большого линейного же корабля, именуемого «Петр Великий». И потому между наибольшими важными кораблями в свете по справедливости счисляться может».

Вид Невского проспекта в царствование Екатерины II. Гравюра по оригиналу Бенуа. Справа – церковь Рождества Богородицы.

Интерьер.

После смерти Анны в 1740 году церковь сохраняла свой своеобразный статус – была придворной и, вместе с тем, открытой для всех. Многие важные события XVIII века оказались так или иначе связаны с этим храмом. По указу императрицы Елизаветы Петровны церковь стала именоваться Казанским собором.

В 1811 году, перед освящением вновь построенного Казанского собора, церковь, препятствующая обозрению этого архитектурного шедевра, была разобрана. Чудотворная икона и другие старинные образа были перенесены в новый храм, а один из приделов собора (южный) был посвящен Рождеству Богородицы.

Церковными правилами и обычаями было установлено, «чтобы дерево, от упраздняемых церквей остающееся, было непременно направлено на отопление церкви и отнюдь не другое употребление». Таким образом, в холодную зиму 1811/12 годов новый собор отапливался тем, что раньше составляло купол, шпиц, балки, стропила и другие деревянные части церкви. Последовало и другое «высочайшее соизволение» – Александра I, «чтобы оставшиеся материалы от старого Казанского собора… как то: кирпич, цокольная и бутовая плита… употреблены были на отстройку дома, купленного у Галлера, в пользу священноцерковнослужителей». Речь здесь шла о нынешнем доме № 25 по Невскому проспекту, приобретенному на церковные деньги для соборного причта. Он был перестроен по проекту архитектора В.П. Стасова – в годы, последовавшие за победой над Наполеоном, – в значительной мере из материалов, оставшихся от церкви Рождества Богородицы. Таким образом, от старой церкви остались не только фундаменты. В соседний с собором дом таким образом вложены частицы, ранее принадлежавшие историческому, первоначальному храму. Подобно частицам мощей они освящают бывший соборный дом.

Казанский собор. Б. Патерсен. 1811 г.

Без излишней пышности

Такие посещения в минувшую эпоху были достаточно часты. Отношение в высочайших сферах власти к Казанскому собору было особенное. Во время начального Петербурга царица Прасковья (жена брата Петра I, царя Ивана) перевезла из Москвы в новую столицу чудотворную икону Казанской Божией матери. Долгое время эта икона находилась в небольшом доме Прасковьи Федоровны на Петербургской стороне или в деревянной церкви рядом. События затем сложились так, что одна из дочерей Прасковьи – скромная царевна Анна – вдруг стала самодержицей Анной Иоанновной. Грозная императрица перенесла центр столицы на Адмиралтейскую сторону, а на новой главной городской магистрали, Невском проспекте, построила на свои средства церковь Рождества Богородицы. Для Казанской иконы был сделан из золота богатый оклад, украшенный драгоценными камнями, и она торжественно была перенесена в новый храм, уже называемый в народе Казанским. Императрица Анна часто запросто посещала эту церковь. Обычно в сопровождении своих милых родственниц – черноволосой принцессы Анны (будущей правительницы при малолетнем Иоанне Антоновиче) и белокурой принцессы Елизаветы (будущей императрицы) – для возношения молитв по разным случаям жизни.

Таким образом, в царствующей фамилии сложилось отношение к Казанской церкви как к своей, домашней, к тому же находящейся около Зимнего дворца. Соответствующим образом были обставлены и «высочайшие» посещения Казанской церкви – с возможной простотой и без излишних пышностей. Исключения составляли церемонии, связанные с бракосочетанием или коронованием.

Так же просто и без излишних затей в нанятой скверной и старой карете, запряженной всего двумя лошадьми, утром 28 июня 1762 года у церкви Рождества Богородицы появилась в простом черном платье Екатерина Алексеевна – супруга царствующего монарха. За ней следовали толпой неистово и устрашающе кричащие солдаты двух гвардейских полков – Измайловского и Семеновского, провозглашая низложение Петра III. В храме Екатерина помолилась, а затем с крестным ходом двинулась к Зимнему дворцу, уже как самодержавная императрица, принимать присягу других гвардейских полков.

При Александре I чтимый образ Богоматери был перенесен в новый грандиозный собор, поставленный рядом со старой Казанской церковью. Обычно Александр ездил по городу верхом и таким образом добирался до Казанского собора. Исключением из этого правила было 15 сентября 1812 года. Это была годовщина коронации императора Александра, совпавшая с днем вступления Наполеона в Москву. Сильный ропот тогда раздавался в столице. В Петербурге было тревожно. Тогда царя с большим трудом уговорили проследовать в Казанский собор в карете вместе с императрицами. Тут он в первый и последний раз уступил совету осторожной предусмотрительности. Царя встретила пасмурная и мрачно-молчаливая толпа. Придворная дама, присутствовавшая при этом, вспоминала: «Никогда не забуду тех минут, когда мы вступали в церковь, следуя посреди толпы, ни единым возгласом не заявлявшей о своем присутствии. Можно было слышать наши шаги, а я была убеждена, что достаточно было малейшей искры, чтобы все кругом воспламенилось. Я взглянула на государя, поняла, что происходит в его душе, и мне показалось, что колена подо мной подгибаются».

13 июля 1814 года возвращение Александра в столицу после победного заграничного похода было отмечено торжественным молебном в Казанском соборе. Тогда император Александр и цесаревич Константин Павлович ехали верхом перед парадной каретой, в которой сидели императрица Мария Федоровна и великая княжна Анна Павловна – мать и сестра благополучно, с победой возвратившихся братьев…

Обращаясь к более близким к нашему времени фотографиям, мы можем увидеть на первой из них один из моментов посещения Казанского собора вдовствующей императрицей Марией Федоровной – матерью Николая И. Царица-мать была небольшого роста, но умела подать себя окружающим: своим поведением и внешностью она вполне олицетворяла императорское достоинство (в отличие от своей высокой невестки, императрицы Александры Федоровны). Это можно видеть и по обстановке ее выезда (не парадного): изящная карета, украшенная императорским гербом; заслуженный кучер-великан с медалями на груди; рослые выездные слуги.

Прибытие императрицы Марии Федоровны в Казанский собор на благодарственный молебен по случаю годовщины освобождения крестьян от крепостной зависимости. 19 февраля 1911 г.

Другая фотография относится уже к 21 февраля 1913 года, ко дню празднования трехсотлетия дома Романовых. На них увековечены моменты «высочайшего» посещения собора.

Прибывает царствующая чета – государь Николай Александрович и государыня Александра Федоровна. По этому случаю при портике храма, обращенном к Невскому проспекту, достаточно скромно декорирован специальный вход, украшенный короной с балдахином. Мы видим у этого входа дворцовых гренадер в высоких медвежьих шапках, офицеров лейб-гвардии Казачьего полка, свитских генералов. В середине встречающих выделяется министр императорского двора, склонивший голову барон Фредерике с седыми длинными усами.

Прибытие Николая II с семьей на торжественный молебен.

Вот подъезжает пролетка, запряженная парой лошадей. Такая же, как и многие другие, с откидным верхом. Слуга снимает полог с колен приехавших, и царь выходит, чтобы затем помочь сойти и царице. Присутствующие отдают честь…

Это было одно из последних «высочайших» посещений Казанского собора.

Офицеры лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка.