Текст книги "Петербургские арабески"

«Пещерный храм» под алтарем Казанского собора

Зимой 1918/19 года здание Казанского собора впервые за все время своего существования не отапливалось. Большие калориферные печи, устроенные в подвале и подававшие прежде в нужное время подогретый воздух наверх – в обширный молитвенный зал, – были холодные. Но не из-за нерадивости бывшего настоятеля собора протоиерея Философа Орнатского и старосты графа Н.Ф. Гейдена: их расстреляли минувшим летом. В соответствии с суровыми обстоятельствами переживаемого времени дрова, всегда хранившиеся здесь же в подвале, были конфискованы для других общественных нужд, и топить было нечем. В соборе стало не теплее, чем на улице, на стенах в зале образовались ледяные наросты. На все эти неустройства с состраданием смотрел чудотворный образ Казанской Божией Матери, тот самый, с которым шли в смутное время 1612 года освобождать Москву от поляков и перед которым два века спустя молился Кутузов. Мерцавшие в полутьме драгоценные украшения национальной святыни напоминали о недавнем благополучном времени. В золотую ризу, пожертвованную еще императрицей Анной Иоанновной, были вделаны драгоценные камни, головное покрывало украшал большой аметист, а голову венчала алмазная корона…

Но службы в соборе продолжались, несмотря на все трудности. А настоятель, престарелый о. В.И. Маренин, даже помышлял с наступлением тепла продолжить начатое о. Философом устройство нового придела – «Пещерного храма» – во имя священномученика патриарха Ермогена. За ходом этой необычной постройки в подвале собора следил сам митрополит Вениамин, еще переживавший недавние воспоминания о своих тревожных днях и ночах, проведенных в подземной церкви Чудова монастыря.

Осенью 1917 года Петроградский митрополит Вениамин был участником Всероссийского поместного собора, призванного восстановить патриаршество в Русской церкви. Иногородних участников собора принял у себя Чудов монастырь, расположенный на территории Кремля. В это же время происходила смена власти в Москве. За кремлевскими стенами укрылись юнкера, выступившие за Временное правительство, на которых было оказано огневое воздействие. Митрополит писал об этом о. Философу Орнатскому: «Последние двое суток насельники Чудова монастыря спасались в подвале и подземной церкви Святителя Ермогена… Стену занимаемого мною помещения пробили два снаряда тяжелой артиллерии, разорвались и произвели большие разрушения. Из своей комнаты я вышел за несколько минут перед этим… через двор в подземную церковь. Шла постоянная служба… Остался цел среди ужасов».

«Подземная церковь» в подвалах Чудова монастыря была устроена на месте заточения и мученической кончины патриарха Ермогена, по воззваниям которого поднялось ополчение, освободившее Москву.

Вот при таких обстоятельствах и возникло решение устроить подобный «Пещерный храм» в Казанском соборе Петрограда. В этом была своя целесообразность: ведь именно при Казанском митрополите Ермогене была явлена прославленная икона, давшая имя собору. Да и время переживалось смутное, под стать тому, что было при давно усопшем патриархе. Даже более сложное, так как к неустройству государственному теперь присоединилось и церковное, вызванное ересью «обновленчества».

Промерзшие стены собора оттаивали вплоть до июля. От сырости на стенах и на живописных поверхностях некоторых икон появились темные пятна. Для того чтобы в следующую зиму температура в соборе не опускалась ниже пяти градусов, о. Василий Маренин решил установить в здании шесть временных железных печей, не забыв при этом, конечно, и новый подземный храм. Устраивался последний в достаточно обширном подвальном помещении, расположенном как раз под главным алтарем собора. Здесь летом заканчивали работы над новым иконостасом. На нем выделялся образ Казанской Божией Матери в серебряной позолоченной ризе, списанный с чудотворной иконы.

В июне 1918 года во время торжественного богослужения в Казанском соборе вновь избранный патриарх Тихон передал настоятелю ковчег с мощами священномученика Ермогена, благословляя тем самым задуманные работы. Воодушевленный этим о. Философ сказал тогда: «Пусть же очнутся, наконец… воры и грабители, раздирающие родину и расхищающие народное достояние, пусть проснутся тепло-хладные и станут на защиту родных святынь…» Теперь ковчег с мощами также был помещен в подземном храме.

В декабре 1920 года настоятелем собора стал пятидесятилетний протоиерей Н.К. Чуков, освободивший, наконец, о. Маренина от ставших для него непосильными забот. А в январе следующего года митрополит Вениамин освятил Ермогеновский придел. Если начинатель постройки, о. Философ Орнатский, именовал его «Пещерным храмом», то теперь он все чаще назывался «Теплым храмом»: в наступившей зиме это было в соборе единственное место, где можно было согреться. Новый храм в храме всегда был переполнен. Ночью в нем находил приют очередной сторож собора.

Архивные документы рассказывают нам о краже драгоценностей из собора в ночь с 22 на 23 июня 1921 года. Злоумышленник спрятался днем на хорах и лежал там до ночи, завернувшись в хранившиеся здесь ковры, приобретенные в 1894 году, когда соборяне ждали у себя наследника престола и его августейшую невесту. В эту ночь нес службу сторож Василий Алексеев. Он осмотрел собор, а потом к 12 часам зашел в «Теплый храм» и заснул. Через два часа преступник спустился с хоров и через окно в стене проник к безоружному сторожу, связал ему руки, ноги и завязал глаза и рот… Сам же с награбленными драгоценностями скрылся через форточку, обращенную к каналу. Всего были ограблены 12 икон (в том числе и чудотворная). Зеркальные стекла, защищавшие их, были разбиты, но лики не пострадали.

Преступника вскоре обнаружили, похищенные ценности вернулись в собор. Однако ненадолго. Летом 1921 года в Поволжье случилась засуха. В деревнях, селах от голода гибли люди, не было семян для весеннего посева. За границей продовольствие и семена можно было приобрести только за наличные деньги. Патриарх Тихон благословил добровольное пожертвование церковных ценностей, не имеющих богослужебного употребления. В феврале 1922 года постановлением ВЦИК было разрешено изъятие у церкви всех предметов, содержащих в себе драгоценные металлы и камни. Не делалось исключения и для священных сосудов. Все это привело к волнениям среди верующих, столкновениям. 15 марта у Казанского собора собралась масса народа, препятствующая изъятиям…

В июне-июле этого же года в зале бывшего Дворянского собрания (ныне Филармония) Петроградский революционный трибунал судил тех, кого посчитал виновными в беспорядках. Митрополита Вениамина и протоиерея о. Николая Чукова (в числе других) приговорили к расстрелу. Постановлением ВЦИК расстрельный приговор для о. Николая был заменен тюремным заключением. Очевидно, учли, что Казанский собор, настоятелем которого он являлся, дал в пользу голодающих 125 пудов ценностей. В 1945 году протоиерей Николай Чуков стал митрополитом Ленинградским и Новгородским.

Последствием событий 1922 года было и то, что Казанским собором завладели так называемые обновленцы. Подвальные помещения собора они стали сдавать в аренду кооперативу «Пролетарий» для хранения картофеля. Тогда, наверное, и был упразднен «Пещерный храм».

Подкидыш в Казанском соборе

Прежде в дни, предшествующие Рождеству, газеты отводили целые полосы для историй, напоминающих о человеколюбии. Вспомним об одном таком случае – давней истории, запечатленной в архивных документах Казанского собора.

21 декабря 1881 года после окончания вечерней службы сторож-вахтер Л.Я. Богачев обходил собор, прежде чем окончательно закрыть тяжелые входные двери. Свечи в паникадилах были уже погашены, за окнами стемнело. Высокий обширный зал освещался только фонарем в руках сторожа и лампадками перед иконами. Чудотворная икона Казанской Божией Матери с неугасимой лампадкой перед ней в эти тихие сумеречные часы, казалось, тоже отдыхала, утомленная многими просьбами. Лука Яковлевич, как всегда, сотворил перед иконой крестное знамение, поклонился и собрался идти дальше, как вдруг услышал за спиной детский плач.

За колоннами на каменном полу лежал завернутый в одеяльце младенец. До сих пор он спал, а теперь громко заявлял о своем существовании, нарушая торжественную ночную тишину храма. Рядом с ним оказалась бутылочка с молоком, под которую была подложена записка. Лука Яковлевич прежде всего успокоил неожиданного подкидыша – мальчика в возрасте около полутора лет – предусмотрительно оставленным молоком, а затем воспользовался фонарем, чтобы прочесть записку. Карандашом на чистом листке бумаги было неровными буквами выведено:

«Обратите внимание на бедных сирот и возьмите на Божию волю. Звать Николай. Сын православного и записан в метрическую книгу».

Сторож Богачев впервые за время своей службы встретился с таким неожиданным обстоятельством. Рядом с собором, за красивой металлической оградой находился Воспитательный дом, благополучно принимавший подкидышей. Несчастная мать должна была передать дитя туда, не обременяя храм своими житейскими обстоятельствами. Но во всем этом мог разобраться только настоятель собора. А пока Лука Яковлевич завернул разметавшегося младенца в его чистенькие (как заметил вахтер) пеленки, одеяльце и отнес в свою каморку, находящуюся в одном из подвальных помещений собора.

Казанский собор. Внутренний вид. 1830-е гг.

Решать судьбу подкидыша пришлось протоиерею о. Александру Булгакову. Конечно, он тоже в первую очередь подумал о Воспитательном доме: в архивном деле сохранились листы с изложением условий приема младенцев в это заведение.

Петербургский Воспитательный дом был основан Екатериной II в 1770 году. Это учреждение должно было предоставить хорошее воспитание «невинно существующим» и отвратить «бесчисленное множество убийств, совершаемых злосчастными матерями». В то время всякий мог принести в дом младенца в любое время, не объясняя ничего, а только заявив, крещен он или нет. Ребенка сдавали на руки кормилице или няньке. В ночи, предшествующие Рождеству, бывало, и сама императрица принимала отверженных младенцев. Снимала с них грязную, плохо пахнущую одежду, мыла, заворачивала в чистые казенные пеленки и отдавала кормилице. За каждого принесенного ребенка выплачивали по 2 рубля.

Но за истекшие сто с лишним лет правила приема младенцев в Воспитательный дом на Мойке изменились. Беспрепятственно принимались только дети, приносимые в первые десять дней по рождении (без выплаты вознаграждения), а дети иных возрастов должны были иметь метрические выписки. При младенце, найденном в соборе, таковых выписок не оказалось… Отцу настоятелю пришлось заняться сбором необходимых в таком случае документов.

Время шло, а младенец продолжал пребывать у вахтера Богачева и его супруги. Спокойный ночью и резвый днем, мальчик лег им на сердце, и Лука Яковлевич стал просить отца Александра благословения, чтобы взять подкидыша на воспитание. Зная Богачева как человека положительного, о. настоятель согласился на такое решение этого дела.

В записке, бывшей при подкидыше, ничего не было сказано о его крещении. Смущенный этим обстоятельством, Богачев просил разрешить и это его сомнение. Между тем, по церковному установлению, крещение как духовное рождение не могло повториться. Пришлось этот вопрос передать на благоусмотрение Духовной Консистории. В феврале 1882 года младенца Николая крестили по обряду, несколько отличному от обычного.

На этом можно было бы и закончить нашу «человеколюбивую историю». Но что дальше стало с ее героями?

Никакого упоминания о Николае, приемном сыне Л.Я Богачева, нам больше не пришлось встретить. Наверное, это была судьба честного труженика, гражданина, которому предстояло пережить непростое время.

Что же касается бедного подвального жильца, сторожа Луки Яковлевича Богачева, то о нем некоторые сведения имеются. Ежегодно (вплоть до 1917 года) о нем сообщает известный «толстый» справочник «Весь Петербург». Лука Яковлевич стал владельцем дома на Петербургской стороне (Матвеевская улица, д. 18, – ныне улица Ленина). Крупно ли ему повезло в каких-то новых делах или он получил большое наследство? Нам это не известно. Но доброе дело его оказалось вознагражденным вполне. А иначе и не бывает в историях, случающихся накануне Рождества.

Памятник победам

Своеобразие русского языка проявилось и в том, что в основу слова «памятник», обозначающего сооружение, посвященное какому-либо лицу или событию, было положено другое слово – «память», имеющее более широкое нематериальное значение. Благодаря этому у нас памятником может быть названо всякое творение, пробуждающее воспоминание о каком-то человеке или деле. Надо быть лишь более внимательным на улицах, чтобы, осмотревшись, увидеть не один памятный знак, оставленный для нас деятелями минувших эпох, дабы мы не предавали их забвению. Обратимся хотя бы к Казанскому собору…

Главной святыней Казанского собора всегда была почитаемая икона Казанской Божией Матери. С ней в 1612 году шло освобождать Москву от иноземцев ополчение во главе с князем Пожарским. А летом 1812 года к этой чудотворной иконе припадал М.И. Кутузов, прежде чем отправиться в действующую армию. Потом в собор, ставший для петербуржцев одним из памятников Отечественной войны, отсылались трофеи одержанных побед – отобранные у французов слитки серебра (переплавленные ризы московских икон) и знамена – «дары, приносимые воинами, Подателю Победы». А в 1837 году на полукруглой площади перед собором были поставлены бронзовые памятники победителям Наполеона – М.И. Кутузову и М.Б. Барклаю-де-Толли.

Памятные изображения, вещи и надписи наполняют собор. Но нет ли в облике собора чего-либо, что напоминало бы нам о событиях XX столетия?

За бронзовыми фигурами фельдмаршалов возвышается поднятый на пьедестале-барабане купол собора, который своими плавными очертаниями соединяет небо с землей. Купол покрыт медью, тронутой патиной, и кажется – так было всегда.

Но сметы, составленные архитектором А.Н. Воронихиным, свидетельствуют, что изначально купол собора и его кровля были покрыты «белым железом», окрашенным масляной краской. В 1892 году подрядчик Седов для покраски купола употребил бронзовый порошок. А через два года подрядчик Тихонов использовал для новой окраски алюминиевый порошок (известную нам «серебрянку»), который «держался лучше и давал больше блеску».

После революции и Гражданской войны предметом забот стал не столько блеск купола, сколько ликвидация протечек в нем. Этими проблемами занялся уже Музей истории религии, которому с 1931 года был передан собор.

1 мая 1942 года во время артобстрела один снаряд попал в крышу собора, несколько южнее купола, и разрушил ее. Второй снаряд разорвался среди колонн южного портала. От близких ударов вылетели стекла в окнах – их пришлось закрыть фанерой.

Купол Казанского собора. Вид сверху. Современное фото

Послевоенное восстановление здания давалось с трудом. Предполагалось при ремонте покрыть купол и крышу собора оцинкованным кровельным железом, поставка которого (вместе с другими материалами) задерживалась. Директор Музея истории религии В.Д. Бонч-Бруевич в 1951 году обратился со своими тревогами к председателю Совета Министров И.В. Сталину. Ему не пришлось долго убеждать генералиссимуса. Он получил даже больше, чем просил. Как писал потом Владимир Дмитриевич, «председатель Совета Министров приказал не только отремонтировать, но и полностью реставрировать это прекрасное здание». Были выделены соответствующие деньги. Об этом неожиданном решении директор музея напоминал тогдашнему секретарю обкома ВКП(б) Андрианову: «Вы знаете, что по личному распоряжению председателя Совета Министров в сентябре прошлого 1951 года были отпущены из государственных запасов дефицитные материалы: красная медь, олово и цинк для покрытия и запайки купола и кровли б. Казанского собора».

В 1951–1952 годах купол Казанского собора был покрыт медью, работы выполнили мастера художественно-реставрационной мастерской под руководством инженера Копейкина. Так купол обрел свой нынешний облик.

Обязаны мы этим Верховному Главнокомандующему в минувшей войне, принесшему своеобразный «дар Подателю Победы». Медный купол Казанского собора как некий памятный знак, связанный с его именем, словно перекликается с рядом стоящими памятниками другим полководцам, отмеченными славной русской историей.

После первой звезды…

После первой звезды…

Ночь под Рождество всегда обладала волшебными свойствами: в ее навечерие на улицах всматривались в темнеющее небо, пытаясь обнаружить на нем первую звезду. С ее появлением начинался праздник, и следовали затем полные фантастичности вечера «святых дней», посвященных воспоминаниям о Рождении и Крещении Спасителя, – святок.

Первый день Рождества – 25 декабря по старому стилю – в дореволюционном Петербурге отличался тишиной и спокойствием, на улицах было малолюдно. После всенощного бдения, праздничного богослужения и благодарения за победу над супостатом в 1812 году народ отдыхал, предавался молитвенным размышлениям. Затем следовало разговение за праздничным семейным столом. В это время зажигалась украшенная елка – до нового года оставалось немного времени, меньше недели. Под елкой находили подарки… Так чинно, по-семейному начинались святки.

А с третьего дня праздника столицу преображали традиционные патриархальные рождественские развлечения. Группы ряженой веселой молодежи дефилировали по улицам, заходили в незнакомые дома и квартиры, и никому из хозяев, осажденных незнакомыми людьми, не приходили никакие дурные мысли на их счет. Ряженые пели колядки с добрыми пожеланиями, а хозяева их угощали.

Появлялась в это время и знаменитая «лодочка». Вот как ее описывал современник: «Толпа фабричной молодежи в кумачовых рубахах с пистолетами, кинжалами и саблями изображала эту «лодочку», или «шайку разбойников», имея непременно во главе «Стеньку Разина», и смело стучалась в особнячок какого-нибудь отставного Акакия Акакиевича. Такие «шайки» изображали целую разбойничью феерию с пением, пляской и морским сражением. Разумеется, заблаговременно припрятывались серебряные ложки, но бесплатные гастролеры обычно уходили мирно, довольствуясь рюмкой водки гостеприимных хозяев».

В таинственное вечернее время святок также совершались милые, а подчас и опасные попытки заглянуть в будущее. Для этого существовали испытанные способы. «За ворота башмачок, сняв с ноги, бросали». Спрашивали имя у первого встречного и таким образом узнавали имя будущего жениха. Долго при свечах смотрели в зеркало, ожидая, что в нем появится суженый. Гадали и на подслушанных чужих уличных разговорах у церковных дверей в полночь…

Но постепенно празднование получало все больший, уже столичный размах. У сверкающих грандиозных общественных елок повсюду гремела музыка, ломились от наплыва публики театры и общественные залы. Лихие тройки уносили закутанных в шубы седоков в загородные рестораны…

Список развлечений затем пополнялся высокими ледяными горами, которые устраивались на окраинах, на центральных площадях и на Неве.

Ледяные горы на Неве у Английской набережной. М.Ф. Дамам-Демартре. 1813 г.

Ко времени святок относилась и встреча Нового года. Балы и маскарады следовали непрерывной чередой – в великосветских гостиных, Большом театре, Дворянском собрании, Купеческом собрании, домах Коссиковского и Энгельгардта…

В эпоху Николая I особенным блеском отличались многолюдные новогодние маскарады, устраиваемые в Зимнем дворце. На них приглашались представители всех сословий и национальностей. Разнообразие и богатство одежд поражало. Славились и кондитерские изделия, которыми угощали гостей. В маскарадные костюмы-домино были одеты и придворные, торжественно шествовавшие по парадным залам дворца. Шествие завершалось во вновь построенном здании императорского музеума – Эрмитаже. В испанском зале накрывали столы для членов императорской фамилии, для придворных дам и высших сановников. Тысячи свечей возвышались пирамидами на огромных вазах из ляпис-лазури, составлявших главное украшение этого зала, и освещали великолепные произведения Мурильо, Веласкеса и других испанских живописцев.

Святки продолжались до дня Крещения Спасителя, приходившего на 6 января (по старому стилю). В этот день праздновалось Богоявление. Торжественное богослужение, происходившее в церкви Зимнего дворца, завершалось освящением невской воды в проруби напротив дворца – иордани. Затем здесь освящались знамена. Построенные на Дворцовой площади для крещенского парада войска Петербургского гарнизона принимали знамена, а потом под звуки своих маршей, расходились по городу. Развевались знамена и гремели барабаны. Далеко были слышны звуки серебряных труб золотых эскадронов кавалергардского полка. Вся столица наполнялась музыкой.

Так в Петербурге завершался двенадцатый день святок.