Текст книги "Петербургские арабески"

Ярость стихий была ужасна

В день Рождества Христова, 25 декабря 1812 года по старому стилю (или 6 января 1813 года по новому), манифест императора Александра I возвестил о благополучном завершении Отечественной войны. Ни одного вооруженного неприятеля к этому дню не осталось на русской земле. Повелено было во все дальнейшие годы и века с благодарностью вспоминать в этот день об избавлении от иноземного нашествия.

Войну с Наполеоном ждали еще в 1811 году, несмотря на заявления французского императора о его желании жить в мире с Россией. Было очевидно, что он готовится к большой войне. В покоренной им Европе воевать ему уже было не с кем, кроме России. Страна жила в предчувствии больших испытаний. Современник так писал об этом периоде: «Год, предшествовавший войне, был особенно тяжел для России. К финансовому кризису присоединились и многие другие бедствия. Со всех концов государства то и дело прилетали беспрестанно вести самого грустного и тревожного характера: то наводнения, то вихри, то пожары. Горел Кронштадт, горели Киев, Саратов, Астрахань, Рига, Брянск, Архангельск и множество других городов и селений; горели обширные леса, луга и пашни. На громадных пространствах пахло гарью, ветер носил тучи пепла – и зловещее зарево лесных пожаров далеко и повсюду озаряло по ночам печальные и напуганные окрестности. Все эти бедствия приписывали поджогам и «наваждению бонапартову», говорили о множестве агентов и шпионов, подосланных Наполеоном, чтобы «всякими бедами заполонить себе Россию»… Ждали смерти, но радовались, видя, что правительство не колеблется, но энергически готовится к войне; рекрутские наборы проводились с неимоверным и неслыханным еще успехом: народ шел в рекруты «своею доброю охотой»».

Однако война все же началась неожиданно. В час ночи 12 июня быстро наведенные французскими саперами три моста близ Ковны заколыхались под тяжестью масс «великой армии», которая двигалась по ним на русский берег Немана. Переправлялись войска французские, ломбардские, иллирийские, тосканские, голландские, неаполитанские, австрийские, прусские, баварские, вюртенбергские, саксонские, вестфальские, баденские, гессен-дармштадтские, бергские, мекленбургские, испанские, португальские и польские. Наполеон ни минуту не сомневался в полном и блистательном успехе своего предприятия.

Александр I узнал о начавшемся вторжении вечером того же дня, в разгар бала, устроенного в его честь в Вильно. Со страшным волнением в голосе министр полиции генерал Балашев прошептал ему в ухо эту новость. Гонец из Ковно привез донесение, что французы громадными массами переправляются через реку. Царь приказал хранить это известие в тайне и еще с час продолжал очаровывать дам. После его отъезда ужасная весть распространилась и разогнала все праздничное общество. А Александр остаток ночи провел над срочными приказами и воззваниями.

28 июня Наполеон был уже в Вильно и занял апартаменты, в которых еще недавно был противник. Он думал закончить войну генеральным сражением где-то в окрестностях. Вместо этого приходилась догонять отходящих в глубь своей страны русских. А 29-го над великой армией разразилась гроза. Ярость стихий была ужасна. Молнии пересекали небо во всех направлениях, ежеминутно падали на землю, ударяя в колонны, убивая солдат. После грозы полил дождь, беспросветный, ледяной. Войска провели ночь на затопленных водой биваках, без огня, без защиты от порывов вихря, завернувшись в плащи, с которых потоками стекала вода. На земле сотнями, тысячами лежали с окоченевшими членами мертвые лошади, не сумевшие бороться с внезапным понижением температуры. Это непоправимо ослабило кавалерию и артиллерию.

Однако, несмотря на все эти внезапно возникшие обстоятельства, Наполеон продолжал вести войска дальше на восток, надеясь на свою счастливую звезду. Впереди были еще Смоленск, Бородино и горящая Москва.

Александр I желал в эти судьбоносные дни быть при армии. Однако приближенные к нему Шишков, Балашев и Аракчеев сумели убедить царя в том, что ему не нужно быть на передовых линиях войны и что для пользы дела он должен оставить войска и возвратиться через Москву в Петербург.

В столице государь Александр Павлович поселился во дворце на Каменном острове. Сюда доставлялись ему донесения военные и прочие. Отсюда он руководил формированием резервных воинских частей, подкреплений, заботился о боеприпасах и снаряжении. Но главное было в его решимости бороться до полного изгнания из России враждебных ей сил, в его мужестве и силе воли.

С тяжелым чувством была воспринята населением Петербурга сдача Москвы. Уже давно Россия не знала таких вторжений. Теперь и Петербург находился под ожидаемым ударом Бонапарта. В день своей коронации, 15 сентября, Александр уже не ехал, как прежде, по городу верхом. Он проследовал в Казанский собор в карете вместе с императрицами. Когда они вступали в церковь, следуя посреди толпы, то вокруг была полная тишина, от которой у шествующих подгибались колени. Достаточно было малейшей искры, чтобы все кругом воспламенилось.

Таково было настроение в столице, когда 23 октября вдруг над Петропавловской крепостью показался дымок и прогремел выстрел, затем второй, третий, а затем пошла над Невой греметь канонада из многих орудий. Так Петербург узнал о бегстве Наполеона из Москвы. Радость, возникшая тогда на улицах, может быть сравнима лишь с той, какая была при салюте в честь полного освобождения Ленинграда от блокады.

23 декабря Александр I прибыл в недавно очищенный от неприятеля Вильно – в открытых санях, несмотря на сильный мороз. Город был переполнен ранеными и больными, на улицах горели костры для уничтожения миазмов и очищения воздуха. У дворца царя встретил М.И. Кутузов – в парадной форме, со строевым рапортом в руке и с почетным караулом от лейб-гвардии Семеновского полка. День рождения царя приходился на 24 декабря. На обеде у фельдмаршала пили за здоровье императора. При этом палили из французских пушек, заряженных французским порохом. А вечером Михаил Илларионович дал бал в честь государя. Когда Александр I вошел в бальный зал, то к его ногам были брошены отбитые у великой армии знамена.

На следующий день праздновалось Рождество Христово. Александр был в церкви и благодарил Бога за то, что с его помощью были поражены «двадесят языки». Тогда же было повелено соорудить в Москве храм во имя Спасителя Христа.

Цена «облегчения переговоров»

Конец XIX века в России ознаменовался большими торжествами. Связаны они были с коронованием императора Николая II. К маю 1896 года в Москву съехались представители всех стран. Это были лица царствующих домов или высшие государственные сановники. Чрезвычайным послом от китайского богдыхана явился здесь Ли Хун Джан – канцлер небесной империи («китайский Бисмарк», как его еще называли). Газеты того времени весьма подробно писали о том, как проводили свое время высокие гости и как их принимал государь. Менее всего сообщали тогда об экзотическом Ли Хун Джане, и ничего не было сказано о его поездке в Петербург – для переговоров с наиболее влиятельным сановником в России, С.Ю. Витте. Ни одного слова о чрезвычайно важном соглашении, которое тогда было заключено между Россией и Китаем…

С.Ю. Витте занимал пост министра финансов, и на первый взгляд странно, что ему, а не министру иностранных дел было поручено принимать Ли Хун Джана и вести с ним переговоры. Но с некоторых пор (еще при Александре III) Сергей Юльевич вплотную занимался делами Дальнего Востока, считаясь специалистом в этой области. Дальним Востоком очень интересовался и Николай II, побывавший в тех краях еще будучи наследником. По воспоминаниям Витте, у молодого царя «в то время никакой определенной программы не сложилось, было лишь только стихийное желание двинуться на Дальний Восток и завладеть тамошними странами». У Витте же такая программа действий была.

В ведении тогдашнего министра финансов было и сооружение великого Сибирского пути. Путь этот доходил уже почти до Забайкалья и дальше должен был повернуть на Благовещенск и по большой окружности северного берега Амура дойти до Владивостока. Но у Витте в это время родилась мысль «вести дорогу далее напрямик во Владивосток, перерезывая Монголию и северную часть Маньчжурии». Этим он думал ускорить и удешевить сооружение. То, что при этом дорога будет проходить по территории иностранного государства, его не смущало. Он надеялся, что с китайским правительством удастся договориться. Вследствие неудачной войны с Японией в минувшем году Китай был ослаблен. Россия спасла целостность Китая и заставила Японию очистить захваченный ею юг Маньчжурии. Теперь следовало ожидать от Китая благодарности.

Однако Витте знал, что «Восток – дело тонкое», и не надеялся только на благодарность соседа: в политических делах преобладают интерес и польза. Он решил установить особые отношения с нужным лицом в Пекине – первым сановником империи Ли Хун Джаном, «энергия и решительность» которого открывали возможность «прийти к окончательному соглашению по всем стоящим на очереди вопросам». Для того, «чтобы ближе познакомиться с Китаем и тамошними государственными деятелями», в Пекин был направлен издатель и главный редактор «Санкт-Петербургских ведомостей» – «очень приближенный в то время к государю» и большой поклонник Витте – камергер князь Э.Э. Ухтомский (бывший и директором Русско-Китайского банка). Эсперу Эсперовичу удалось конфиденциально поговорить с Ли Хун Джаном. Выяснилось, что «облегчение переговоров об основании Восточно-Китайской железной дороги» будет стоить три миллиона рублей. С согласия царя деньги были немедленно выделены Министерством финансов. Предполагалось выплатить их в три очереди.

Следуя на коронацию, Ли Хун Джан со своей свитой от средиземноморской Александрии до Одессы добирался на специально приготовленном для него русском пароходе. А в Одессе его ждал особый экстренный поезд до Петербурга. В столице для посла была снята роскошная квартира.

Первая встреча Витте с Ли Хун Джаном произошла в здании Министерства финансов, что на Мойке, в служебной министерской квартире. Посол и министр сидели, курили, а свита и министерские чиновники стояли, создавая декорацию. Беседа шла о здоровье монархов и их детей. Последующие встречи проходили с глазу на глаз, преимущественно у Ли. Витте, наверное, был основатель такого рода дипломатии, «с глазу на глаз» – столь модной в наше время.

В ходе этих встреч Витте увидел в своем дружелюбном собеседнике «действительно выдающегося государственного деятеля». Большое впечатление на него произвели и китайские охранники, «которые занимаются буквально только телом того лица, которое они охраняют; поэтому они постоянно находятся около него: утром они делают ему туалет, вечером раздевают, в течение дня делают ему массаж, трут различными благовонными мазями, одним словом, исключительно занимаются его телом».

Ли Хун Джан был принят и царем – негласно, в Царском Селе.

Так, не спеша, было заключено секретное соглашение. Китайская империя разрешала России провести железную дорогу по своей территории по прямому пути от Читы до Владивостока. Но строить эту дорогу должно было частное общество. (Пришлось Витте образовывать общество Восточно-Китайской железной дороги – КВЖД). Полоса отчуждения вдоль дороги, необходимая для железнодорожного движения, должна была принадлежать этому обществу. Вместе с тем в случае нападения со стороны Японии Россия обязалась защищать китайскую территорию, ее целостность, а Китай – русскую территорию.

Затем подоспели коронационные дни, все действующие лица уехали в Москву. Здесь 22 мая, в доме, нанятом Министерством иностранных дел, был подписан составленный в Петербурге секретный договор. Россия вступила в оборонительный союз с Китаем по отношению к Японии. Ли Хун Джану была переведена первая часть условленной суммы (один миллион рублей). Однако с выплатой оставшихся денег произошла задержка.

Связана она была, очевидно, с известными событиями, не укладывающимися в рамки подписанного союзного договора, гарантировавшего целостность Китая. Это захват Россией части Ляодунского полуострова (в ответ на занятие Германией другого китайского порта на Желтом море – Цзяоджоу), возведение здесь городов Порт-Артур и Дальний, ввод войск в Маньчжурию. А потом была война с Японией и революция…

Была ли в том вина Витте, его политики? Отвечая на обвинения, Витте писал: «Представьте себе, что я повел своих гостей в Аквариум, а они, напившись пьяны, попали в публичный дом и наделали скандала. Неужели я виноват в этом? Я хотел ограничиться Аквариумом. Далее тянули другие».

Под «Аквариумом» Сергей Юльевич имел в виду прямую магистраль через Маньчжурию. Однако главным инициатором событий, неизбежно приведших к походу в известное увеселительное заведение, был все же он – министр финансов и председатель Комитета министров. Расплачиваться по счетам пришлось Государственному казначейству. Общая сумма платежей за постройку дорог, городов, крепостей в Маньчжурии и Квантуне и последующий скандал (войну) составила около 7 миллиардов рублей. Можно представить, какой был бы эффект от вложения этих денег в Приамурье и Приморье, в усиление армии и флота. Хватило бы и на европейскую Россию.

Что касается денег, недоплаченных Ли Хун Джану, то они образовали секретный «так называемый Ли-Хун-Джанский фонд» в Русско-Китайском банке. Время от времени Николай II брал по запискам из него деньги – «на известное мне употребление».

«Помни войну»

На Якорной площади Кронштадта стоит памятник погибшему в войне с Японией адмиралу С.О. Макарову, выполненный в живописной импрессионистской манере. Известный скульптор Л.В. Шервуд изобразил Степана Осиповича стоящим на глыбе дикого морского камня. Адмирал всматривается в несущую опасность даль и указывает на нее рукой.

Чем-то этот кронштадтский монумент напоминает другой – установленный на Сенатской площади Петербурга: у ног героя тоже извивается змей, но здесь он имеет вид крылатого дракона и прихлынувшей тихоокеанской волны одновременно. И надпись на пьедестале тоже (как и придуманная Екатериной II для памятника Петру I) предельно краткая, всего из двух слов, несущих в себе большой смысл. Она гласит: «Помни войну».

Подразумеваются ли здесь минувшая несчастливая война, призыв не забывать ее горьких уроков? Наверное, это так.

Или здесь повторен завет павшего адмирала, обращенный в будущее? И это, наверное, правда.

Конец XIX века предвещал начало вечного мира в грядущем XX веке. В 1899 году по инициативе России была созвана Гаагская мирная конференция. Спорные международные вопросы на ней было призвано решать посредством мирных переговоров «в духе справедливости и права». Казалось, что эпоха войн миновала. Но не все тогда были склонны предаваться подобным надеждам. Именно в это время смотревший вперед адмирал Макаров свои сочинения, посвященные флоту и воспитанию военных моряков, стал снабжать эпиграфом: «Помни войну».

Для этого были основания. Окружающий Россию мир продолжал вооружаться. Особенно интенсивно готовилась тогда к войне Япония…

Вечер 26 января (8 февраля) 1904 года выдался тихий. На внешнем рейде Порт-Артура по диспозиции мирного времени находилось 16 вымпелов Тихоокеанской эскадры. Здесь были семь эскадренных броненосцев (на один больше, чем у японцев) и семь крейсеров. Никто не подозревал, что в 40 милях от стоянки эскадры, за темнеющим горизонтом скрывается японский флот. На флагманском броненосце «Асахи» в адмиральской каюте в это время собрались командиры миноносцев-торпедоносцев. Штабной офицер выдал каждому офицеру план рейда и гавани Порт-Артура, на котором подробно было указано расположение русской эскадры, место стоянки каждого корабля. Затем адмирал Того объявил присутствующим, что они должны «сейчас же после полуночи напасть на русскую эскадру в Порт-Артуре… Враг не подготовлен встретить наше нападение, так как прежде этого ждет объявления войны с нашей стороны». Старый адмирал приказал поднести присутствующим «по чашке с европейским напитком, шампанским» и выпил за удачу предприятия.

Командир миноносца «Акацуки» Нирутака затем увековечил этот военный совет в своем дневнике. Он тоже посмеялся над совершенно непонятным глупым европейским обычаем – заранее объявлять войну.

За каждым миноносцем была закреплена определенная цель. Так что в случае удачи русский Тихоокеанский флот должен был прекратить свое существование.

Глубокой темной ночью флотилия миноносцев приблизилась к месту предстоящих действий. Нирутака вспоминал: «Раздался сигнал: «рассыпаться!» Когда рассеялся дым от идущего впереди меня судна, я увидел, что мы уже дошли к Порт-Артуру. Ярко светил огонь маяка, находящийся с боку прохода с одного рейда на другой. Весь город тоже горел огнями, и светящиеся точки указывали местонахождение эскадры… Действительно, эти простаки русские ничего не подозревали и спали себе мирным сном, отпев свои молитвы…»

«Акацуки» должен был поразить крейсер «Палладу» и приблизился к нему. К своему большому удивлению командир миноносца обнаружил, что на крейсере не спали. Нападающих заметили. Нирутака записал в своем дневнике: «Раздался ужасный крик, сигнальные рожки и команды… Едва успела желтая сигара торпеды выскочить из трубки и шлепнуться, как лягушка в воду, как русские принялись стрелять и освещать море прожекторами. Надо отдать им справедливость, если они и не были на чеку, то не растерялись и с быстротой молнии заняли свои посты. В одну минуту пушки были заряжены и прожекторы поставлены. С броненосцев раздался здоровенный залп из крупных и мелких орудий». За ним последовали другие. Взорвался миноносец «Ширакумо». От русских снарядов досталось крепко «Акацуки» и другим японским миноносцам.

Сюрпризом для нападавших оказалось и то, что борта русских кораблей оказались защищены сетками. Видны были застрявшие в них торпеды, вокруг которых было множество воздушных пузырей, покрывших поверхность воды.

Вряд ли адмирал Того мог быть доволен результатами внезапной ночной атаки. Когда утром он привел к Порт-Артуру свои броненосные корабли, чтобы довершить разгром русской эскадры, то увидел ее почти в полном составе идущей ему навстречу в боевом строю. В завязавшемся бою японские корабли получили значительное количество прямых попаданий тяжелых снарядов. На флагманском броненосце была снесена часть командирского мостика, повреждена мачта, сбит флаг. Опасаясь атаки русских миноносцев, адмирал Того вынужден был отступить.

Поврежденные минувшей ночью броненосцы «Цесаревич», «Ретвизан» и крейсер «Паллада» (получившие пробоины, но оставшиеся на плаву) также приняли участие в артиллерийской дуэли. Затем они будут отремонтированы в осажденной крепости и в июне снова станут в строй.

Здесь можно будет вспомнить для исторического сравнения Перл-Харбор, внезапно атакованный японцами в 1941 году. Тогда из восьми линкоров пять затонули, а три были серьезно повреждены. Американцы потеряли 19 военных кораблей.

Из Кронштадта на Дальний Восток Степан Осипович уезжал 4 февраля. За ранней обедней в Андреевском соборе он исповедовался и причастился у отца Иоанна Кронштадтского, с которым был долгие годы связан узами дружбы. В Порт-Артур новый командующий Тихоокеанским флотом прибыл 24 февраля.

Во флоте адмирал имел репутацию удалого командира, умевшего добиваться победы и малыми силами. В Порт-Артуре он показал также пример упорной работы и удали, поднимая боевой дух в экипажах кораблей. Он ждал ввода в строй поврежденных кораблей для последующей затем решительной схватки. А пока выводил свою эскадру в море, демонстрируя свою готовность к таковой – перед стоящей напротив вдали японской армадой.

С.О. Макаров.

31 марта во время одной из таких эволюции у правого борта флагманского броненосца «Петропавловск» раздался взрыв – корабль коснулся мины. От него детонировал пироксилин в снарядах и воспламенились пороховые погреба. Последовал второй взрыв. Объятый пламенем «Петропавловск» погрузился носом в воду и затонул в две минуты. Вместе с ним погибли командующий флотом адмирал С.О. Макаров, начальник штаба флота контр-адмирал М.П. Молас, 27 офицеров, 620 матросов и известный художник В.В. Верещагин. Потом в каменный пьедестал кронштадтского памятника С.О. Макарову будет вделан бронзовый барельеф, изображающий момент взрыва и гибели броненосца «Петропавловск».

Когда-то адмирал писал: «Побеждает тот, кто хорошо дерется, не обращая внимания на свои потери и памятуя, что у неприятеля потерь еще больше». В начале мая у Порт-Артура при схожих обстоятельствах погибли японские эскадренные броненосцы «Хацусэ» и «Ясима», крейсер «Иосино» и известный нам миноносец «Акацуки». Соотношение сил на море изменилось в пользу русского флота. Но… уже не было адмирала Макарова.

Памятник погибшему флотоводцу освятили 24 июля 1913 года. Это был большой день в Кронштадте. Присутствовал император Николай II с дочерьми Ольгой и Татьяной, все министры и заслуженные лица. Стояли многочисленные расцвеченные суда. При печальных звуках пения «Вечной памяти» все присутствующие опустились на колени, занавес тихо упал. Перед всеми открылась могучая фигура погибшего адмирала и надпись с его последним, запомнившимся тогда, а ныне забываемым заветом.

Так получилось, что в это же время за тысячи верст от Кронштадта на русском кладбище в Порт-Артуре хоронили останки погибших на «Петропавловске». Гробы опускали в землю. Последние воинские почести погибшим героям отдавали японские войска. Прощался с сослуживцами и спасшийся при катастрофе бывший командир судна адмирал Н.М. Яковлев.

Обнаружил и доставил эти останки к месту их последнего упокоения японский предприниматель Сакураи. На прошедшем за несколько лет до того аукционе он приобрел корпус «Петропавловска» за 20 000 иен. Сакураи осваивал корпус броненосца: добывал с него листы брони и стали, поднимал наверх великолепно сохранившееся машинное оборудование. В каютах он искал кассу эскадры, попутно извлекая и то, что осталось от тех, кто в них был. Опознать удалось лишь останки контр-адмирала М.П. Mоласа. Останки адмирала Макарова, наверное, остались лежать на дне Желтого моря…