Текст книги "Заговор против террора"

Глава 2

В конце июня на совещании в кабинете у Сталина присутствовала только доверенная четверка: Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Сталин выглядел уставшим и каким-то одряхлевшим. Казалось, вот-вот потеряет сознание от упадка сил и грохнется на пол. Но, начав говорить, он неожиданно оживился и напрягся от злобы, как пружина. Глаза его засверкали, и соратникам сразу припомнились те разгоны, которые он устраивал во время войны.

– Вы что, совсем разучились работать, или, может, не хотите? – повысил он голос. – Сколько времени тянется дело ЕАК? Почти два года. С врачами затеяли дело когда? В январе прошлого года. И где вы сейчас? На месте топчитесь. Один и тот же ответ слышу: к открытому суду не готовы.

– Мы же во многом полагаемся на Абакумова, – неуверенно оправдывался Маленков. – Мы не можем диктовать…

Сталин раздраженным жестом руки оборвал его.

– Ты в Ленинградском деле принимал непосредственное участие. Многого ты добился?

Тут неожиданно подал голос Хрущев:

– Товарищ Сталин, мы не снимаем с себя ответственности. Все должны лучше работать. Но ведь, ясное дело, Абакумов не справляется. Может, он не хочет делать эту работу. Тормозит по непонятным причинам. Мы ведь не можем все бросить в Политбюро и целиком заниматься следствием. Как вы правильно сказали, товарищ Сталин, все решают кадры. А кадры… Словом, без людей, способных правильно понимать задания партии и их выполнять, мы далеко не уедем.

Неожиданная поддержка Хрущева приятно поразила Берию. Он считал, что Хрущеву будет на руку, когда Сталин расправится с Маленковым и Берией, тем самым освободив ему, Хрущеву, место под солнцем. Но Хрущев оказался хитрее, чем думал Берия. Хрущева не обрадовала угроза, нависшая над осью Берия – Маленков. Понял, хитрющий лис, что, если Берия и Маленков не справятся с задачей, то ему с никчемным Булганиным и подавно это будет не по силам. Да и не хотел Хрущев, как догадывался Берия, заниматься подобными делами, и Сталина за них ненавидел лютой ненавистью. Так что Хрущев может стать надежным союзником в заговоре против Сталина, если до этого дойдет.

Сталин в ответ на хрущевское выступление вдруг мгновенно успокоился, и бросил на него слегка удивленный, но не злобный взгляд.

– Ты верно говоришь, Никита, – Сталин кивнул головой для убедительности. – Нужно разобраться с Абакумовым. – Обратившись к Маленкову, он сказал: – Вот, ты и разберись с ним. А вы… – он посмотрел на остальных, – окажите ему всяческую поддержку. Ты, Лаврентий, знаком с МГБ больше, чем кто-либо. Знаешь этих людей. Посмотри, что они делают на местах.

Вдруг Сталин сделал несколько глубоких вздохов, как будто ему не хватало воздуха.

– Скоро уеду отдыхать, – устало проговорил он. – Постарайтесь разобраться во всем до моего отъезда.

– Когда вы намерены уехать, товарищ Сталин? – спросил Берия.

– Еще не решил. Может, в июле, а может, в августе. Или после того, как будет ясность в делах. Особенно важно довести до конца дела врачей.

– Кстати, о врачах, – не упустил момент Берия. – Во время наших бесед Абакумов неоднократно утверждал, что трудно и практически невозможно доказать факт неправильного диагноза. Якобы, нет врачей, которые бы засвидетельствовали ложный диагноз и неправильное лечение. Но такие свидетельства есть. Помните, товарищ Сталин, Абакумов сам лично послал вам записку Лидии Тимашук. В ней она утверждает, что диагноз Жданову был сделан неправильный, и лечение было неправильным. И это не пустые слова, товарищ Сталин. Они подтверждаются кардиограммой, а ведь это запись, сделанная прибором, тут уж оспаривать это никому в голову не придет. Забыл, что ли, Абакумов такой важный материал?

Сталин резко выпрямился в кресле.

– Так какого черта вы молчали до сих пор! – вспылил он. Потом вдруг снова обмяк и сел. – Но я тоже об этом не вспомнил. Ну, ладно. Принимайтесь за работу.

* * *

Спустя несколько дней после этого совещания, второго июля, в разгар рабочего дня позвонил Маленков и взволнованным голосом попросил немедленно зайти к нему в кабинет. По пути Берия выстраивал в уме схему, как нанести окончательный удар по Абакумову, а после него приняться за Власика и Поскребышева.

– Что случилось? – спросил Берия, увидев возбужденно блестящие глаза Маленкова.

– Ты знаешь Рюмина? Абакумовского следователя по особо важным делам?

– Знаю. Видел даже как-то. Что с ним?

– Он сейчас строчит жалобу на Абакумова. Обвиняет его во всех тяжких грехах. В умышленном затягивании следствия. Как только я получу его отчет, сразу соберу Политбюро для экстренного совещания. Нельзя это откладывать ни на секунду.

– Какие у него есть доказательства? – спросил Берия, усаживаясь напротив. В его голове мелькнула мысль, что хитроумные комбинации, которые он разрабатывал против Абакумова по пути к Маленкову, не понадобятся. Жизнь сама подкидывает нужные варианты.

– Рюмин утверждает, что Абакумов умышленно посадил Этингера в холодную камеру, где тот и отдал концы. Это было еще в марте, ты, наверное, помнишь. Таким образом, по словам Рюмина, Абакумов избавился от одного из основных свидетелей. А Этингер мог помочь следствию раскрыть заговор врачей.

– Чушь, – сказал Берия и тут же расплылся в улыбке, не скрывая удовольствия. – Так где Рюмин? Где его отчет?

– Пишет. Суханов с ним работает в приемной ЦК. Представляешь, этот Рюмин звонит мне, – уж как добрался до моего телефона, не знаю, – и жалуется на Абакумова, дескать, притесняет его и не дает ходу ни делу врачей, ни ЕАК. Я послал Суханова работать с ним. С утра пишут эту жалобу.

– С утра? – удивился Берия. – Целый том, что ли, пишут?

– Рюмин-то малограмотный. Письмо должно пойти Сталину, должно быть грамотно, ясно изложено и написано его почерком. А он даже одного предложения толком составить не может. Откуда таких набирают? Суханов уже озверел, конца и края нет переписыванию.

Маленков поднял телефон и набрал номер.

– Ну, как там? – спросил он, потом кивнул и повесил трубку. – Говорит, заканчивают. Так я предлагаю собраться у меня к пяти часам. Приглашу все Политбюро, кто сможет, тот придет. Как ты смотришь на это?

– Хорошая идея. Нельзя терять времени. Сейчас я закончу одно срочное дело и освобожусь к пяти.

* * *

Маленков времени зря не терял. На экстренное совещание пришли Хрущев, Булганин, Молотов, Каганович, Микоян и Андреев. Ворошилова не было. В последнее время он был как-то странно безразличен и к политическим делам, и даже к своей собственной судьбе. Знал легендарный маршал своего друга Кобу. Если Коба решил с кем-то расправиться, тут ничего не поможет: ни годы верной службы и дружбы, ни подхалимаж, ни заверения в любви и верности. Однако Берия не списывал Ворошилова со счетов. В какой-то момент его молчаливое согласие будет необходимо. Ведь для большинства сталинского окружения он по-прежнему друг и соратник вождя.

Маленков вкратце пересказал докладную Рюмина и доложил о неблагополучном состоянии особо важных дел: дела врачей и ЕАК. Сообщил, что послал докладную товарищу Сталину, и тот потребовал немедленного вмешательства ЦК и Политбюро в дела МГБ.

Выступали все по очереди. Хрущев рублеными фразами призывал к патриотизму и решительным мерам по отношению к безродным космополитам и врагам народа. Напоминал о революционной бдительности. Его поддержал Каганович, утверждая, что советский интернационализм является краеугольным камнем нашей внутренней и внешней политики. Молотов говорил вяло, он был уверен, что падет первой жертвой после того, как преступления безродных космополитов будут раскрыты и обнародованы. Да и все его соратники по Политбюро это понимали.

Берия не выпускал инициативы из своих рук.

– Я предлагаю сейчас же, не откладывая, выбрать комиссию Политбюро, ее задачей будет разобраться с неблагополучным состоянием дел в МГБ. Поскольку товарищ Сталин поручил мне эту задачу, я предлагаю выбрать следующих товарищей: Маленкова, Берию, Булганина и Хрущева. Также я предлагаю включить в нее Матвея Шкирятова и Семена Игнатьева. Очень важно, чтобы Игнатьев, как ответственный за партийные кадры, в деталях познакомился с размахом преступной деятельности. Кто за? Кто против? Возражений и замечаний нет? Принято.

После Берии взял слово Маленков.

– Поскольку состояние дел в МГБ требует срочного вмешательства Политбюро, я предлагаю членам комиссии собраться завтра, третьего июля, и ознакомиться с материалами, представленными товарищем Рюминым. Послезавтра, четвертого числа, мы должны определить дальнейшие шаги. Дела эти особой важности. Товарищ Сталин ждет от нас конкретных мер не позднее четвертого. Так что за работу, товарищи.

Расходились молча, в мрачном настроении. Сталин опять торопил с этим делом, что предвещало очередные перемены. Берия знал, что никто из Политбюро не рассчитывал тут укрепить свое положение, скорее оно становится все более шатким. И только он, Берия, знал, что это шаг в верном направлении: нужно убрать верного пса Абакумова. Иначе к Сталину в момент смертельной для него, Берии, опасности не подобраться.

Следующий день, третьего июля, члены особой комиссии Политбюро провели в напряженных совещаниях. Они отложили в сторону все дела государственной важности, требовавшие немедленного вмешательства; назревавшие международные конфликты, сложную ситуацию в разделенной Германии, атомный проект, кризис в сельском хозяйстве, проблемы в промышленности и экономике. На повестке дня были более важные дела: подрывная деятельность ЕАК и еврейских врачей.

Первым делом постановили отстранить Абакумова от занимаемой должности. После этого Берия попросил слово.

– Я предлагаю временно назначить исполняющим обязанности Министра МГБ товарища Огольцова, – Берия выдержал паузу и встретился с выжидающими взглядами членов Политбюро: теперь он двинет такой аргумент, против которого не сможет возразить даже самый дальновидный из них. – Огольцов зарекомендовал себя как честный коммунист, беззаветно преданный делу партии и правительства. Он не раз был награжден высшими государственными наградами. Напомню вам, товарищи, что Огольцов был награжден орденом Красного Знамени за блестящее выполнение задания партии – ликвидацию главы Еврейского антифашистского комитета, националиста Михоэлса. Кто, как не он, лучшая кандидатура на этот пост, именно ему следует поручить руководство деятельностью по ликвидации очагов шпионажа и подрывной деятельности еврейских националистов.

Возразить против этого аргумента никто не посмел. Берию так и подмывало усмехнуться, но он сдержал себя. Ведь все знали, что «геройское» убийство беззащитного, ничего не подозревавшего Михоэлса было осуществлено высшим эшелоном работников МГБ. Даже Сталин, инициатор убийства, не сразу подписал указ о награждении орденами Огольцова и других участников. Слишком далеко выходило такое поощрение за пределы любых представлений о геройстве и наградах. Берия правильно рассчитал: не присоединиться к его предложению значило косвенно осудить Сталина за убийство.

Предложение Берии было единогласно принято. Он тут же предложил вызвать Огольцова на совещание, объявить ему о повышении и заслушать его показания. Новоявленный министр тотчас примчался и, зайдя в комнату совещаний опасливо покосился на членов Политбюро. Чутье сотрудника госбезопасности подсказывало Огольцову, что готовится ловушка, но какая именно, так быстро не разберешься. Берия сразу приступил к делу.

– Мы пригласили вас, товарищ Огольцов, для того, чтобы вы помогли нам разобраться в состоянии дел в МГБ. Решением Политбюро товарищ Абакумов снят с поста министра. Вы назначаетесь временно исполняющим обязанности министра МГБ.

Огольцов преданно, но с долей опаски взглянул на Берию. Тот совсем недавно обещал ему повышение, и вот выполнил свое слово. Члены комиссии тепло поздравили Огольцова с высоким назначением. Нужно закрепить успех и дать понять Огольцову, что бояться ему нечего.

– Как исполняющий обязанности министра, вы должны нам помочь установить подлинность фактов, изложенных в записке товарища Рюмина. Я полагаю, вы уже ознакомились с ее содержанием.

– Да, ознакомился, – подтвердил Огольцов. – Все, о чем в ней докладывает товарищ Рюмин, имеет место в МГБ.

Огольцов понял, чего от него хотят, и… добровольно угодил в ловушку, расставленную Берией. Впрочем, выбора у него не было. Как в народной сказке: пойдешь направо… пойдешь налево… пойдешь прямо…

– Вы знали о состоянии дел в МГБ до докладной Рюмина? – спросил Хрущев. «Молодец, Никита. Понимаешь все, как надо».

– Деталей не знал. На этот вопрос более подробно могут ответить начальники следственных отделов, – Огольцов начал нервничать, вдруг всем существом унюхав приближение опасности. – Между собой мы, подчиненные Абакумова, порой обсуждали ненормальную ситуацию, сложившуюся в следственных отделах. Застой в этих делах весьма тревожил нас.

– Какие меры предпринимали вы, чтобы ускорить процесс следствия? – спросил Маленков.

– Мы все выполняли приказы Абакумова, – окрепшим голосом продолжил Огольцов, очевидно, полагая, что нашел выход из положения. – Я прошу вас учесть, что МГБ – военная организация, и мы в ней связаны военной дисциплиной. Абакумов подчинялся Политбюро и лично товарищу Сталину. Никто не мог предполагать, что он умышленно будет тормозить следствие и скрывать факты, неоспоримо свидетельствующие о вине подследственных.

Берия поблагодарил Огольцова и отпустил его. После того, как все разошлись, позвонил Сталин.

– Разобрались? – лаконично спросил вождь.

– Мы почти выяснили полную картину предательства Абакумова, товарищ Сталин, – заверил его Берия. – Нам нужен еще день, чтобы собрать и подытожить обширный материал.

– Не теряйте времени, – напутствовал вождь, давая карт-бланш на расправу над Абакумовым и всеми не угодными Берии людьми. Первая большая ошибка вождя, с удовлетворением отметил Берия. За ней должны последовать другие.

С самого раннего утра четвертого июля и до позднего вечера комиссия Политбюро допрашивала начальников следственной части по особо важным делам, заместителей министра. Затем снова был вызван Огольцов. На это расследование, по настоянию Берии, был приглашен и включен в комиссию его преданный друг Гоглидзе, имевший многолетний стаж работы в МГБ. Процесс расстановки надежных людей в эшелонах власти начался по задуманному плану.

Каждому из допрашиваемых была ясна задача: топить Абакумова. Но, имея за плечами немалый опыт работы в МГБ, они не могли не понимать, что пойдут вслед за Абакумовым, замкнутый круг. Сказать правду, что никакого преступления не обнаружено, значило идти против воли Политбюро, а это – немедленный расстрел. Ведь над работниками МГБ не бывает открытого суда. А признание того, что следствие не выполнило свою задачу, означало умышленное сокрытие очевидных фактов. В итоге – опять расстрел.

Поздно вечером члены чрезвычайной комиссии Политбюро разошлись на короткий перерыв. Собрались после десяти вечера, чтобы подвести черту под результатами расследования. Берия надеялся, что много времени это не займет, и, наконец-то он сможет поехать домой, чтобы выспаться. Завтрашний день будет не менее жарким, и отдых совсем бы не помешал.

Когда все расселись, Маленков встал, как бы подчеркивая важность предстоящего сообщения, и в наступившей напряженной тишине объявил:

– Звонил товарищ Сталин. Я сообщил ему вкратце о результатах нашей работы. Товарищ Сталин сказал, что прибудет в свой кабинет в Кремле после полуночи. Он хочет лично услышать объяснения Абакумова и Рюмина.

Надежды Берии выспаться мгновенно рухнули. Предстоящая ночь скорее всего передышки не даст. Торопится вождь, торопится. Не терпится ему отправить все нынешнее руководство в могилу прежде, чем он сам туда сойдет. Что ж, с падением Абакумова сделать это будет сложнее. Не те времена, товарищ Сталин. Не те люди. У всех, даже у самых неопытных, есть понимание обстановки. Только такие идиоты, как Рюмин, не догадываются, что топор занесен над всеми без исключения.

Берия предложил сделать еще один короткий перерыв до прихода вождя. Члены комиссии разошлись кто куда. Берия увлек Маленкова к себе в кабинет.

– У меня есть сведения, что Рюмин собирает материалы на меня и на тебя. Роется в секретных архивах МГБ, сует нос в личные бумаги Абакумова. Его придется повысить сейчас в должности, но его нельзя допускать к власти.

– Что ты предлагаешь? – спросил Маленков.

– Поставить верных людей, которые будут надежно контролировать ситуацию. Предложи кандидатуру Игнатьева на пост министра. Он ничего не смыслит в делах МГБ, и это устроит Сталина. Ему там не нужен опытный человек. Пока заместителем оставим Огольцова, посмотрим, как он будет вести себя сегодня ночью. А потом мы сделаем заместителем Гоглидзе. А Гоглидзе все возьмет в свои руки, и тогда МГБ будет под нашим полным контролем. Согласен?

– Я тоже так думал. Игнатьев – преданный мне человек. Он будет делать то, что я скажу. Что насчет Огольцова?

– В конечном итоге от него нужно избавиться. Слишком много знает и может предать в ответственный момент. Его и Питовранова нужно посадить и изолировать.

К часу ночи наступившего пятого июля в Кремль прибыли Абакумов, Огольцов и Рюмин. Их развели по разным комнатам.

Сталин был мрачен, хотя выглядел вполне спокойным. Знаком он приказал пригласить всех в кабинет. Через полминуты они вошли, не в силах скрыть охватившее их волнение. Глаза Рюмина были прикованы к Сталину, а Абакумов успел встретиться взглядом с каждым членом комиссии.

Сталин почти приветливо поздоровался с ними и предложил сесть.

– Вы ознакомились, товарищ Абакумов, с докладной товарища Рюмина? – спросил Сталин.

– Да, ознакомился.

– Что вы можете сказать по этому поводу?

– Товарищ Сталин, – резко, с нервным металлом в голосе заговорил Абакумов. – Обвинения Рюмина надуманны и беспочвенны. Я не раз указывал ему, что в его заключениях нет существенных доказательств, которые можно было бы представить суду. Все его отчеты, без исключения, составлены неграмотно.

– Товарищ Абакумов, – прервал его Сталин. – Не допускайте резких выражений. Мы разберемся во всем. Давайте дадим слово товарищу Рюмину.

– Он говорит, – начал Рюмин, указывая пальцем на Абакумова, – что нет доказательств в моих отчетах. А сам делал все, чтобы таких доказательств не было. Вот, я допрашивал еврейского националиста Этингера. Этингер во всем признался. Один раз он сам лично, – тут Рюмин указал рукой на Абакумова, – присутствовал на допросе. И что он после этого сказал мне? Что я неграмотно веду следствие, мол, все, что я написал, чепуха, и грозился уволить меня с работы. А сам посадил Этингера в холодную камеру.

– Ложь! – почти выкрикнул Абакумов. – Я даже…

– Товарищ Абакумов, – не дал ему закончить Сталин. – Пожалуйста, успокойтесь. И не прерывайте товарища Рюмина. Мы дадим вам высказаться позже. Продолжайте, товарищ Рюмин.

– Да, в холодную камеру. – Глаза Рюмина лихорадочно блестели. Такая поддержка Сталина воодушевила его, голос зазвенел, пухлые щеки раскраснелись от притока крови. – Этингер там и умер от холода. А с мертвого что возьмешь? Если бы он остался жив, он бы рассказал, кто были его сообщники. Вот, я считаю, что он посадил Этингера в эту камеру умышленно, чтобы замести следы.

Абакумов не стал дожидаться, когда Сталин предоставит ему слово.

– Я прошу вас, товарищ Сталин, дать мне возможность показать вам протоколы допросов, которые делал Рюмин. Вы убедитесь, что все они составлены человеком неграмотным не только в вопросах элементарной грамматики русского языка. В них полностью отсутствует знание следственной работы.

– Товарищ Абакумов, – слегка повысил голос Сталин. – Я еще раз предупреждаю вас: воздержитесь от резких выражений в отношении товарища Рюмина.

– Он меня даже на гауптвахту посадил, – вставил Рюмин. – Это за то, что я получил признания от арестованных.

– Почему же вы не увольняли Рюмина, если считали, что он неграмотный следователь? – спросил Маленков.

– Для меня до сих пор загадка, как он попал на эту работу, – продолжал горячиться Абакумов, сверля гневным взглядом Рюмина.

– Признаете ли вы свою вину в том, что следствие до сих пор не выявило всех врагов народа и нити их заговоров? – спросил Гоглидзе.

Абакумов внезапно обрел полное спокойствие. Ему стало ясно, понял Берия, что он обречен. Теперь Абакумову надо было сделать трудный выбор: либо признать свою вину, и тогда быть расстрелянным за участие в еврейском заговоре, либо не признавать вины и умереть достойно. Второй путь тяжелее. К смерти тогда придется идти через пытки, унизительные допросы, холодные камеры и закрытый суд, на котором заклеймят его позором и приговорят к расстрелу.

– Я признаю свою вину в одном, – негромко сказал Абакумов. – Я виноват, что допустил к ответственной работе таких безграмотных людей, как Рюмин.

Берия отметил, что Сталин не прервал Абакумова и не сделал ему замечания. Очевидно Сталин, как и сам Берия, был удивлен, что Абакумов выбрал второй путь: умереть достойно. Сталин ненавидел таких людей всеми фибрами своей души. У него порой хватало милосердия облегчить смерть тому, кто унижался и ползал перед ним, как червяк. Гордому человеку приходилось пройти сквозь муки ада, чтобы заслужить смерть. Абакумов знал это и, тем не менее, выбрал второй путь.

Берия неохотно признался себе, что испытывает уважение к бывшему министру. Но что будет, если на допросах он расскажет все, что знает о Берии? Гоглидзе должен держать Рюмина в узде.

– Товарищ Абакумов, – сказал Сталин внешне спокойно, однако Берия различил едва сдерживаемый гнев. – Вы можете идти. Вам лучше не появляться в здании МГБ до тех пор, пока комиссия не опубликует свои выводы и решения. Вы, товарищ Рюмин, тоже можете идти.

После их ухода гнетущая тишина воцарилась в кабинете Сталина. Все ждали, с кого он продолжит разборку.

– Что вы скажете, товарищ Огольцов? – спросил Сталин.

– Факты, приведенные товарищем Рюминым, несомненно, имеют место, – поспешил ответить Огольцов. – Если бы не Абакумов, мы бы давно закончили следствие.

– Можете идти, товарищ Огольцов, – отпустил его Сталин.

Огольцов вышел.

– По вашему предложению, Огольцов временно занимает пост министра? – спросил Сталин, вопросительно глядя на Берию.

– Это только вопрос нескольких дней, – ответил Берия. – Огольцов был первый заместитель министра. Однако он так же виновен в происходящем, как и Абакумов. Я предлагаю в ближайшие дни отстранить его от всех занимаемых должностей и объявить выговор по партийной линии. То же относительно другого зама, Питовранова. А там следствие покажет, насколько они замешаны в деле Абакумова.

– Мы предлагаем назначить на пост министра товарища Игнатьева, – ловко ввернул в разговор Маленков. – Он себя зарекомендовал…

– Хороший выбор, – поддержал Сталин. – Назначьте Рюмина заместителем министра по следственной части. Передайте в его ведение дела ЕАК, еврейской молодежной организации и дело врачей. И также пусть ведет следствие по делу Абакумова.

«Весело будет», – про себя усмехнулся Берия. Такова месть Сталина за проявленную Абаумовым гордость. Теперь Рюмин душу вытащит из Абакумова, добиваясь признания вины. Вот он «повеселится» на допросах бывшего начальника, к которому испытывает звериную ненависть.

На лице Сталина появилось выражение бесконечной усталости.

– Я оставляю все организационные вопросы на вас, – сказал он, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно. – Продолжайте работать.

Сталин встал, и члены комиссии тоже поднялись. Когда Сталин вышел, Маленков объявил:

– Я составлю протокол заседания комиссии Политбюро, и мы обсудим его на следующем совещании. Сейчас заседание комиссии считаю закрытым.

После того, как все разошлись, Маленков попросил Берию задержаться на несколько минут.

– Я подготовлю письменное решение Политбюро, в котором будет сказано, что все факты, сообщенные Рюминым, подтвердились. Есть у тебя какие-либо предложения или соображения на этот счет?

– Пиши, что хочешь, Георгий. Нужно делать то, что говорит Сталин, и другого варианта нет. Но после того, как это решение станет известно, пусть даже только внутри партаппарата, вся вина за провал следствия ляжет на Политбюро, и в первую очередь на нас с тобой. Хозяин не понимает и не хочет понимать, что закончить это следствие никогда не удастся, и к открытому суду оно никогда не будет готово. Мне известно, что многие из арестованных евреев оказались на удивление твердыми орешками. Но даже не в этом суть дела. Любой вариант с еврейскими делами приведет к печальным последствиям. Мы тратим много денег на пропаганду за границей. Эти суды, открытые или закрытые, нанесут удар по всем компартиям мира. Все усилия последних лет пойдут коту под хвост. Как Западная, так и Восточная Европа придут в ужас. Внутри Союза, сам понимаешь что начнется. Мы с тобой пойдем первыми под топор, потом те, у кого жены еврейки, или родственники, или все случится в другой очередности, но результат будет один.

– Я знаю, Лаврентий, я знаю. Тем не менее я считаю, что мы идем в правильном направлении. В особенности, с назначением Игнатьева.

– Согласен. Сейчас остались только двое: Власик и Поскребышев. Есть кое-кто в кремлевской охране и на ближней даче, кого нужно заменить, и я обо всем этом позабочусь. Весь вопрос, кто успеет первым. Вождь торопится. Мы тоже должны поспешить.

* * *

Колеса правительственной машины закрутились с бешеной скоростью. Спустя неделю, 11 июля, Маленков зачитал членам Политбюро их решение: «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности». После этого Абакумов был официально смещен с поста министра и на следующий день арестован. В начале августа Игнатьев был назначен министром МГБ. Все остальные назначения Берии выполнялись беспрекословно. Сталин даже согласился с предложением назначить Гоглидзе первым заместителем Игнатьева. Все, казалось бы, шло по задуманному плану. Если бы не один тревожный факт. Сталин не принимал Берию, не звонил ему, не давал никаких распоряжений и не задавал никаких вопросов. Все руководство он осуществлял через Маленкова, или, если это не касалось МГБ, через Хрущева. Люди Берии донесли ему, что здоровье Сталина резко ухудшается: он не может долго работать, быстро устает, выглядит болезненно. Двенадцатого августа Сталин объявил Маленкову, что через день-два уезжает в Абхазию отдыхать на неопределенное время.