Текст книги "Сальтеадор"

III
Дон Иниго Веласко де Гаро

Девушка с козочкой сидела за одним из окружающих венту холмов, а потому не могла видеть ни того, как юноша въехал во двор венты, ни того, как он покинул ее. Она прислушивалась, не донесется ли до нее какой-нибудь шум, и несколько раз отрывалась от работы и устремляла вдаль вопрошающий взор, словно удивляясь тому, каким образом такой богатый и красивый молодой человек смог благополучно миновать все опасности.

Вполне естественно, что, оставаясь на своем месте и не слыша разговора путешественника с хозяином гостиницы, девушка не подозревала о том, из каких побуждений хозяева венты отпустили целым и невредимым посла любви прекрасной доньи Флор.

К тому же как раз в тот момент, когда дон Рамиро д’Авила, отдав все распоряжения для того, чтобы вента «Король мавров» достойным образом приняла дона Иниго Веласко и его дочь, выехал со двора и направился к Гранаде, – цыганка увидела приближавшийся караван, который разбился на три части. Авангардом служил элегантный гоффурьер[16]16
  Гоффурьер – придворный служитель, квартирмейстер.


[Закрыть] из штата дона Иниго Веласко. Он появился на западном склоне холма: одежда его походила и на ливрею, и на военный мундир, напоминавший форму полевых сторожей, что были слугами в мирное время и превращались в солдат в часы опасности. Сбоку у него висел щит, в руках он держал прямо, как копье, оперев приклад о колено, мушкет, тлеющий фитиль которого не оставлял сомнений в том, что в случае нападения караван сумеет постоять за себя.

Корпус армии, отставший шагов на тридцать от авангарда, состоял из старика шестидесяти – шестидесяти пяти лет и девушки лет семнадцати или восемнадцати. Наконец за ними, на таком же расстоянии, на каком обычно идет человек, освещающий дорогу, шел арьергард, состоящий из двух слуг со щитами и дымящимися мушкетами. Итак, всего было двое господ и трое слуг.

Потому как слугам в нашей истории отведена второстепенная роль, а главные роли должны разыграть господа, то мы позволим себе пренебречь слугами Нуньесом, Комаско и Торрибио, чтобы обратить внимание читателя на дона Иниго Веласко и его дочь донью Флор.

Как мы уже сказали, дон Иниго Веласко был стариком лет шестидесяти – шестидесяти пяти, хотя слово «старик», пожалуй, не подходит человеку пожилому, но еще крепкому телом. И правда, по его бороде с небольшой проседью и по волосам, что он укладывал, подражая Филиппу Красивому и Фердинанду Католику, в которых едва проглядывала седина, ему можно было дать самое большее лет пятьдесят – пятьдесят пять. Между тем он не мог скрыть свой возраст, так как в пору блестящей молодости оставил не один глубокий след в истории своей страны.

В тридцать лет дон Иниго Веласко, потомок одного из самых древних родов, наследник одной из самых богатых семей Кастилии, почувствовал жажду приключений. Он влюбился в девушку, на которой не мог жениться, так как отец доньи Мерседес де Мендо был врагом его отца, а их отцы, в свою очередь, тоже давно враждовали. Наставником дона Иниго Веласко был отец Марчена, один из первых отцов церкви, признавший, рискуя пойти вразрез со Священным Писанием, доказательство Христофора Колумба о шарообразности Земли, – и дон Иниго Веласко, не столько по убеждению, сколько от отчаяния, тоже принял это учение и стал на защиту генуэзского мореплавателя.

Известно, что` пришлось вытерпеть при дворе католического короля этому гениальному человеку, в котором даже самые доброжелательные советники Изабеллы и Фердинанда видели мечтателя и сумасшедшего. Колумб безрезультатно представил у себя на родине, в Генуе, разработанный им проект. Согласно его убеждениям, направляясь на запад, можно было открыть государство Китай, о существовании которого говорил еще его предшественник Марко Поло.

Хуан II Кастильский оттолкнул от себя путешественника, предательски подослав к нему лоцмана, чтобы сорвать бессмысленную, по общему мнению, экспедицию. Тогда Колумб обратился к королю арагонскому Фердинанду и к королеве кастильской Изабелле, предлагая обогатить Испанию не городом, не провинцией, даже не государством, а целым Новым Светом. Восемь лет прошло в бесплодных просьбах и тщетных попытках. Но, к счастью для знаменитого генуэзца, жизнь и приключения которого не раз становились наглядным примером своенравия судьбы, Провидению было угодно, чтобы в то время, когда он хотел отправиться в плавание, совпавшее с падением калифов в Испании, племянник ближайшей подруги королевы безнадежно влюбился.

Мы смиренно просим прощения у любви, которую привели здесь как столь незначительную причину. Но, раз мы назвали причину, укажем и последствия. Племянником этим был дон Иниго Веласко, князь де Гаро, а теткой его – маркиза Беатриса де Мойя. Надо принять во внимание, что маркиза де Мойя была нежнейшим другом и поверенной королевы Изабеллы. Мы упоминаем об этом намеренно, чтобы вскоре к этому вернуться.

Что касается Веласко, то он решил свести счеты с жизнью и не был убит только потому, что смерть обходила этого смельчака стороной. Он неизменно оказывался в первых рядах во время войн, которые вели католические короли против мавров, принимал участие в штурме крепостей Ильоры и Моклина, таких неприступных укреплений столицы, что их называли глазами Гранады; осаждал Велес, когда Абу-Абдуллах пытался снять осаду с этого города и был отброшен с ужасными потерями; содействовал взятию Хибальфара, который был в конечном счете предан разграблению. Он был под стенами столицы Бобадильи, когда, по испанской поговорке, съели гранат по зернышку, покорив все государство, город за городом; католические короли окружили старую часть города, подойдя к ней со стороны новой его части. Последнюю, с ее валами, церквями и домами, они назвали Санта-Фе, в знак надежды и решимости не прекращать блокаду Гранады до тех пор, пока она не сдастся.

Гранада пала 25 ноября 1491 года, в 897 год хиджры[17]17
  Хиджра – название календаря, распространенного в мусульманских странах; ведется со дня бегства Магомета из Мекки в Медину – 28 июля 622 года.


[Закрыть] магометанского летоисчисления, в 22-й день лунного месяца Могаррема[18]18
  Могаррем – первый месяц по магометанскому календарю, в этот месяц запрещено воевать.


[Закрыть]. Колумб вернулся к бурной деятельности после восьми лет ожидания, король Фердинанд и королева Изабелла окончили дело, начатое Пелагом семь веков назад: они покорили неверных Испании. Конечным исходом экспедиции Колумба должно было стать обращение неверных Нового Света. Для этого требовались только две каравеллы – морских судна, сто человек экипажа и три тысячи крон.

Помимо защиты интересов религии, Колумб обещал материальную выгоду в виде неистощимых золотоносных россыпей и залежей драгоценных алмазов. Как же было скупому Фердинанду и благочестивой Изабелле не поддержать это предприятие, казавшееся выгодным с материальной и духовной точки зрения, если допустить существование этого неизвестного мира. Сейчас мы расскажем, что мешало в этом деле Колумбу.

Христофор Колумб, подчеркивая значимость своего подвига, заранее требовал звание адмирала испанского флота, титул вице-короля всех стран, которые он откроет, десятую часть того, что будет добыто в экспедиции, а также сохранение за его потомками всех титулов и почестей, которые будут ему присвоены.

Притязания его казались тем более преувеличенными, что Христофор Колумб – хотя он утверждал, что происходит от одной из самых знатных фамилий Пьяченцы, и написал королеве Изабелле, что если его назначат адмиралом, то он будет не первым адмиралом в своем роду, – что Христофор Колумб, повторяем мы, не мог представить доказательств своего благородного происхождения, а между тем при дворе распространился слух, что он был попросту сыном бедного ткача из Нерви.

Эти притязания возбудили, между прочим, негодование архиепископа гранадского Фердинанда де Талаверы, которому их католические величества поручили рассмотреть проект «генуэзского лоцмана» – так Христофора Колумба обычно называли при дворе.

Особенно задевал религиозные чувства Фердинанда де Талаверы тот факт, что Колумб требовал десятую часть добычи: эта часть составляла церковный доход под названием «десятина». Дела бедного Христофора Колумба складывались из рук вон плохо также потому, что остальные три его требования – о возведении в чин адмирала, присвоении титула вице-короля и, наконец, наследственности этого титула, как это водится в королевской или княжеской семье, – задевали гордость Фердинанда и Изабеллы: властелины того времен не желали равняться с простыми смертными, а Колумб был беден, происхождение его темно, и рассуждал он с такой гордостью, будто уже носил золотую корону Гваканагари и Монтесумы.

В результате после оживленных прений в совете, где у Христофора Колумба было только два сторонника – сборщик податей в Арагоне дон Луис де Сант-Анхель и директор финансов в Кастилии дон Алонсо де Квинтанилья, – предложение Колумба было решительно отвергнуто, к полному удовольствию короля Фердинанда, человека сомневающегося и прагматичного, и к большой печали королевы Изабеллы, одухотворенной и благородной женщины.

Что же касается врагов Колумба, а их у него при дворе было много, то они считали решение совета неизменным и были уверены, что навсегда отделались от назойливого мечтателя с его фантастическими обещаниями. Но они не приняли во внимание дона Иниго Веласко и его тетку, маркизу Беатрису де Мойя. Действительно, на другой день после того, как архиепископ дон Фердинанд де Талавера передал Колумбу отказ их католических величеств – отказ, который так старались отвратить дон Луис де Сант-Анхель и дон Алонсо де Квинтанилья, не желавшие лишать бедного мореплавателя надежды, – донья Беатриса вошла в молельню королевы и удрученным голосом попросила у нее аудиенции для своего племянника.

Королева Изабелла, удивленная расстроенным видом своей подруги, внимательно посмотрела на нее, а потом спросила с той мягкостью в голосе, которая была ей свойственна в разговорах с близкими:

– Что ты сказала, дочь моя?

Так королева Кастилии обращалась порой к самым преданным своим подругам.

– Я имею честь просить ваше величество от имени моего племянника, дона Иниго Веласко, о прощальной аудиенции.

– Дон Иниго Веласко? – повторила королева, пытаясь вспомнить того, о ком шла речь. – Не тот ли это молодой капитан, что так отличился во время последней войны при штурме Ильоры и Моклина, блокаде Велеса, взятии Гибальфаро и во множестве других случаев?

– Да, это он! – радостно воскликнула донья Беатриса, гордая тем, что имя ее племянника пробудило у королевы подобные воспоминания. – Да, да, ваше величество, именно он!

– И ты говоришь, что он уезжает? – спросила королева.

– Да, ваше величество.

– В далекое путешествие?

– Боюсь, что так.

– Он покидает Испанию?

– Мне кажется, да.

– Почему же?

– Он как будто считает себя виновным в том, что не может больше оказать никаких услуг вашему величеству.

– А куда он направляется?

– Я думаю, – сказала донья Беатриса, – что королева разрешит ему самому ответить на этот вопрос.

– Чудесно, дочь моя, скажи, чтобы он вошел.

В то время как маркиза де Мойя направилась к двери, чтобы привести своего племянника, королева Изабелла, скорее по требованию этикета, чем из желания потрудиться, принялась за вышивку хоругви[19]19
  Хоругвь – принадлежность церковных шествий, укрепленное на древке полотнище с изображением Христа, святых.


[Закрыть] в честь Святой Девы, заступничеству которой она приписывала счастливую сдачу Гранады, капитулировавшей, как известно, без кровопролития.

Минуту спустя дверь вновь отворилась – вошел молодой человек в сопровождении доньи Беатрисы и остановился, почтительно держа в руке шляпу, в нескольких шагах от Изабеллы.

IV
Изабелла и Фердинанд

Дон Иниго Веласко, которого мы только что представили нашим читателям как прекрасно сохранившегося старика лет шестидесяти – шестидесяти пяти, в эпоху взятия Гранады был красивым молодым человеком тридцати – тридцати двух лет, с большими глазами и длинными черными волосами. На его бледном лице запечатлелось меланхоличное выражение – след несчастной любви, так часто вызывающий участие в сердце женщины, будь она даже самой королевой. Лоб его пересекал ярко-красный рубец. С годами и первыми морщинами он стал незаметным, но в то время рана его едва успела зажить и свидетельствовала о том, что он лицом к лицу сражался с маврами, чей палаш[20]20
  Палаш – холодное рубящее оружие, прямая сабля.


[Закрыть] и оставил кровавый след на его челе.

Королева часто слышала рассказы об этом юноше как об обольстительном кавалере и славном воине, но видела его впервые. Дон Иниго возбудил в ней двойной интерес: как племянник ее лучшей подруги и как кавалер, который так достойно сражался за короля и за веру.

– Вы дон Иниго Веласко? – спросила Изабелла, и в молельне воцарилось глубокое молчание, хотя там, кроме королевы и дона Иниго, находилось еще с десяток лиц, расположившихся рядом с королевой или поодаль от нее в зависимости от ранга.

– Да, ваше величество, – ответил дон Иниго.

– Я считала вас за rico hombre[21]21
  Так в Испании в то время назывались гранды.


[Закрыть].

– И вы не ошиблись, ваше величество.

– Почему же вы в таком случае стоите перед нами с непокрытой головой?

– Уважение к женщине не позволяет мне воспользоваться правом, о котором мне напоминает королева.

Изабелла улыбнулась и обратилась к юноше на «ты», что и теперь в порядке вещей при общении королей и королев Испании с грандами.

– Итак, дитя мое, дон Иниго, ты хочешь отправиться в путешествие? – спросила она.

– Да, ваше величество, – ответил молодой человек.

– А почему?

Дон Иниго промолчал.

– Мне кажется, – продолжала между тем королева, – что при моем дворе найдется место, достойное молодого победителя, подобного тебе.

– Ваше величество, вы ошибаетесь относительно моей юности, я уже успел состариться, – печально произнес дон Иниго, склонив голову.

– Ты? – удивилась королева.

– Да, сеньора, в каком бы возрасте ни был человек, он начинает стариться с той минуты, когда его надежды разбиты! Что же касается титула победителя, которым вы меня наградили, как какого-нибудь вождя, то скоро я утрачу его, так как, покорив Гранаду и свергнув последнего короля мавров Абу-Абдуллаха, вам уже некого завоевывать.

Молодой человек произнес эти слова с такой глубокой грустью, что королева изумленно взглянула на него, а донья Беатриса, очевидно, осведомленная о несчастной любви своего племянника, смахнула слезу, медленно покатившуюся было по ее щеке.

– Куда же ты хочешь поехать? – спросила королева.

– Я хочу поехать во Францию, ваше величество.

Изабелла слегка нахмурилась:

– Разве король Карл Восьмой пригласил вас на свое бракосочетание с наследницей Бретани или предложил вам службу в армии, которую, как говорят, он собирает для покорения Италии?

– Я не имею чести знать короля Карла Восьмого, ваше величество, – ответил дон Иниго, – и какую бы должность в своей армии он ни предлагал мне, я, конечно, не принял бы ее, так как это значило бы, что я пошел служить против своей государыни, горячо мною любимой.

– Зачем же ты направляешься во Францию, если ты не ищешь для себя нового господина, лучшего, чем мы?

– Я сопровождаю друга, которого вы прогнали от себя.

– Кого же?

– Христофора Колумба, ваше величество.

Повисла пауза, в кабинете короля едва слышно скрипнула дверь.

– Мы, слава богу, не прогоняли вашего друга, дон Иниго, – сказала в свою очередь Изабелла, не будучи в состоянии скрыть грусть. – Наш совет постановил только то, что условия, выдвинутые генуэзцем, непомерны и мы не можем принять их без ущерба для нас и для нашей власти. Если бы, дон Иниго, ваш друг согласился на некоторые уступки, то добрая воля короля Фердинанда и мое участие в этом деле позволили бы осуществить этот проект, который ваш друг сам обрек на неудачу.

Изабелла замолчала, ожидая ответа от дона Иниго, но он тоже молчал.

– Во всяком случае, – продолжила она, – даже если оставить в стороне вопрос о шарообразности земли, противоречащий текстам Священного Писания, вам должно быть известно, что выдающиеся ученые считают Христофора Колумба пустым мечтателем.

– Не надо быть мечтателем, ваше величество, – ответил племянник доньи Беатрисы, – чтобы уметь отстаивать свои надежды и свое достоинство. Колумб говорит о государстве, которое в десять раз больше Испании, и потому его притязания вполне соответствуют важности его замысла. Я его понимаю.

– Как ты можешь говорить такое! – прошептала донья Беатриса племяннику.

– Разве я, сам того не желая, сказал какую-то неучтивость? – спросил дон Иниго. – Я был бы весьма этим удручен.

– Нет, дитя мое, нет, все в порядке! – поспешно произнесла королева.

Потом, немного подумав, она спросила дона Иниго:

– Разве ты думаешь, что в мечтаниях этого лоцмана есть что-нибудь серьезное, то, что возможно осуществить?

– Я слишком несведущ, чтобы ответить вашему величеству по науке, – сказал дон Иниго, – но я отвечу вам по совести. Убеждение Колумба передалось и мне, и подобно тому как ваше величество дали обет не покидать Санта-Фе, пока не будет взята Гранада, так и я дал обет не покидать Колумба, пока нога его не ступит на неведомую землю, которую он хотел принести в дар вашему величеству и от которой вы столь неосмотрительно отказались.

– Но, – возразила Изабелла, пытаясь улыбнуться, хотя смелые слова молодого человека лишили ее желания это делать, – но если ты так веришь в замыслы генуэзца, для осуществления которых достаточно двух каравелл, сотни матросов и трех тысяч крон, то почему ты не построишь ему эти две каравеллы, не наймешь сотню матросов и не ссудишь три тысячи крон? Ведь твое собственное состояние втрое больше того, что нужно твоему другу. Тогда Колумб, не отвечая ни перед кем, может стать королем, а тебе дать титул вице-короля воображаемого королевства.

– Я предлагал ему это, ваше величество, – смело ответил дон Иниго, – даже не рассчитывая на такую высокую награду, так как я не честолюбив, но Колумб отверг мое предложение.

– Генуэзец отказался от осуществления проекта, который лелеял двадцать лет, в тот момент, когда исполнение его стало возможным? – воскликнула удивленная Изабелла. – Ты не убедишь меня в этом, дитя мое!

– А между тем это правда, ваше величество, – сказал дон Иниго, почтительно кланяясь.

– Чем же он объясняет свой отказ?

– Он говорит, что такое важное предприятие нуждается в покровительстве какого-нибудь великого короля. Так как он не смог добиться протекции испанского или португальского флота, то он хочет узнать, не согласится ли Карл Восьмой принять его под свою защиту.

– Генуэзец уехал во Францию? Он повез свой проект Карлу Восьмому? Уверены ли вы в этом, дон Иниго? – спросил король Фердинанд Арагонский, внезапно появившись в зале и вмешавшись в разговор, который подслушивал уже в течение нескольких минут.

Каждый из присутствующих обернулся с легким восклицанием или по крайней мере выразил свое удивление каким-нибудь жестом. И только дон Иниго как будто слышал скрип двери и догадался, кто ее приоткрыл. Юноша не обнаружил своего изумления и почтительно склонился перед королем, как и прежде перед королевой. Но, чтобы подчеркнуть свое право оставаться с покрытой головой перед королем Арагона, он надел шляпу, которую, впрочем, тут же снял и повернулся в сторону Изабеллы. От нее, как от своей единственной повелительницы, он ожидал знака, что аудиенция окончена. Она же, в свою очередь, затрепетала от радости, заметив, с каким жаром Фердинанд, обычно столь хладнокровный, принял эту оскорбительную для Испании новость о том, что Колумб уехал просить покровительства у другого государя.

Так как дон Иниго ничего не ответил королю Фердинанду, Изабелла обратилась к молодому человеку с такими словами:

– Слышишь, о чем спрашивает тебя король Арагона? Правда ли, что генуэзец уехал во Францию? Действительно ли он хочет предложить свои услуги Карлу Восьмому?

– Ваше величество, сегодня утром я покинул Христофора Колумба у ворот города Бар, он поехал по дороге вдоль побережья, надеясь найти возможность отправиться в Прованс через Аликанте, Валенсию или Барселону.

– А после? – спросил Фердинанд.

– А затем, государь, – ответил дон Иниго, – я пришел просить у королевы разрешения следовать за великим человеком, отправиться с ним в плавание и разделить его участь, какова бы она ни была.

– Итак, ты думаешь его нагнать?

– Да, как только получу разрешение от моей милостивой повелительницы, – сказал дон Иниго.

– Очевидно, он удалился, удрученный неуспехом своего ходатайства.

– Он удалился с гордо поднятой головой и улыбкой на лице, ваше величество. Да, печаль и отчаяние удручают его, но его сердце – верный оплот против этой двойной тяжести.

Фердинанд на минуту растерялся, услышав такой смелый ответ. Король провел рукой по озабоченному лицу и, вздохнув, проговорил:

– Я боюсь, что мои советники поспешили отказать этому человеку. Что вы на это скажете, государыня?

При этих словах Изабелла поднялась и направилась к королю, сложив руки на груди.

– О, государь, – сказала она, – я подчинилась решению совета, полагая, что он руководствовался вашим желанием. Но если я ошиблась, если у вас осталось хоть немного симпатии к человеку, внушающему такое доверие и проявляющему такой энтузиазм, то не следовало ни с кем советоваться, разве что с вашим собственным гением!

– Неужели вы думаете, – обратился Фердинанд к дону Иниго, – что Колумб, пусть даже он обнаружит страну, подобную землям Китая или королевству Сипанго[22]22
  Сипанго – так изначально называли Японию в западноевропейских странах.


[Закрыть], найдет в этом Новом Свете достаточно пряностей, благовоний, золота и драгоценных камней, чтобы окупить громадные расходы, необходимые для этой экспедиции?

Каждое слово вонзалось в сердце Изабеллы, словно лезвие ножа. Она ощутила, как пот проступил у нее на лбу. Перед лицом человека, внушающего ей любовь и уважение, королева на мгновение забыла слова, подобающие ее рангу и положению. У нее не хватило духу вмешаться. Но дону Иниго храбрости было не занимать, и он ответил:

– Ваше величество называет громадными расходы по содержанию двух каравелл и сотни человек экипажа? Это три тысячи крон. Многие дворяне, находящиеся на службе у вашего величества, за одну ночь спускают не меньшие суммы на разные безумства и на игру в карты.

– Если дело только в деньгах, – поспешила добавить королева, – то я найду их.

– Вы? Где же это? – спросил Фердинанд.

– Я надеюсь найти их в сундуках казначея Кастилии, – ответила Изабелла. – Если там не окажется такой ничтожной суммы, то я заложу или продам свои собственные драгоценности. Мне претит мысль о том, что Колумб отдаст другому королю или другому народу свой проект, ведь если планы его сбудутся, то государство, которое протянет ему руку помощи, станет самым богатым и могущественным в мире.

До Фердинанда донесся шепот собравшихся. Сложно сказать, что именно он выражал – одобрение или протест. Маркиза де Мойя вскрикнула от восторга. Дон Иниго преклонил колено перед ее величеством.

– Что вы делаете, дон Иниго? – спросила, улыбаясь, королева.

– Я преклоняюсь перед вами, государыня, вы поистине заслуживаете этого, – проговорил молодой человек, – и жду приказаний, которые бы позволили мне поехать и вернуть Христофора Колумба в Санта-Фе.

Изабелла бросила на Фердинанда умоляющий взгляд. Но король был расчетливым и опытным политиком, неспособным к необдуманным поступкам. Он не любил поощрять восторженный энтузиазм дам и молодых людей, которых, как он полагал, всегда следовало держать на расстоянии от разума министров и сердца короля.

– Скажите, чтобы этот молодой человек встал с колен, и поговорим наедине об этом важном деле, – обратился Фердинанд к ее величеству.

Изабелла взяла под руку короля, и они, не покидая молельни, отошли к одному из окон, витражи которого прославляли Богоматерь. Молодой человек воздел руки к образу Мадонны.

– О, Пресвятая дева! – воскликнул он. – Осени сердце короля светом, венчающим твое чело!

Молитвы дона Иниго, несомненно, были услышаны, так как ледяная маска, скрывавшая лицо Фердинанда, постепенно таяла перед неотступными просьбами Изабеллы. Коротким кивком он наконец выразил свое согласие и сказал, повысив голос:

– Пусть будет так, как желает наша несравненная Изабелла!

Все присутствующие, со стесненным сердцем ждавшие этого решения, облегченно вздохнули.

– Садитесь на лошадь, молодой человек, – продолжал дон Фердинанд, – и отправляйтесь передать упрямому генуэзцу, что если он не хочет уступить, то это придется сделать королям.

– Итак, государыня?.. – проговорил дон Иниго, не удовольствовавшийся только словами короля и желавший услышать подтверждение от королевы.

– Мы на все согласны, – сказала Изабелла. – Ваш друг Колумб может возвращаться, не опасаясь встретить новых затруднений.

– О, неужели это правда, неужели я не ослышался? – воскликнул дон Иниго.

– Я вам ручаюсь за это, – сказала Изабелла и протянула молодому человеку руку.

Молодой человек припал к этой царственной руке, а затем стремительно выбежал из комнаты со словами:

– Коня мне, коня!

Спустя несколько минут во дворе раздался топот копыт лошади дона Иниго, который вскоре смолк в отдалении.