Текст книги "Вселенная Марка Сенпека. Роман"

Между гостями бала проходит наэлектризованная дрожь. Многие женщины и девушки недовольно цокают губами и многозначительно вздыхают. Мужчины смотрят, не отрываясь. Элиз отвела взгляд немного в сторону, притворяясь, что черпает знания. Усы Гутеннборга Всеволодовича вновь надулись, полностью скрыв рот. Отвращение к Прелюбодейскому, который потно смотрит свои видеоролики и облизывает, облизывает губы, густым туманом осело в бальном зале. Но когда свет вновь включили, а полотно проектора уехало в нишу потолка, все присутствующие гости взорвались овацией.

И на их лицах Марк увидел искреннее восхищение и обожание. Троица за столом рукоплескала неистово и самоотверженно. Поймав взгляд Гутеннборга Всеволодовича, Сенпек заметил тот подспудный вязкий страх, который скрывают мужчины, чтобы успокоить своих женщин и не показаться трусливыми. «Неужели, старика напугали модные телевизионные веяния?» ― подумал Марк.

Через полминуты, едва гости остудили горящие от аплодисментов ладони о ледяное стекло стаканов с напитками, в зале снова погас свет.

В центре сцены возник яркий луч, который забегав по головам гостей, вскоре остановился на густой шевелюре Аполлона Круговсского. Гендир подпрыгнул и блеснул ослепляющей улыбкой корпоративного политика. Его смех пробежал по залу трелью множества птиц, поневоле заставив улыбнуться и рассмеяться присутствующих. Очередная порция оваций устроила землетрясение.

– Спасибо! Спасибо! ― закричал Круговсский в микрофон. ― Какие все красивые! Пейте соки и ешьте фрукты и будете красивыми всегда! Посмотрите на меня, и вы поймете, что я знаю, о чем говорю. Возможно, вы не поверите, но раньше я весил под двести кило.

Аполлон сделал многозначительную паузу, чтобы гости осознали его изменения.

– Когда мне стало трудно ходить, а врачи, применив все возможные способы диет и методик похудания, развели беспомощно руками… я не сдался! ― Круговсский поднял вверх кулак. Аплодисменты разбежались эхом. Кто-то покричал: «Мы любим вас!». Аполлон подмигнул неизвестному и поднял в благодарность большой палец на руке.

– Я сделаю нацию здоровой и крепкой! Как я! ― прокричал Круговсский.

За секунду до шторма оваций, что-то маленькое и острое пролетело над залом и попало в шею Аполлона. Послышалось эхо его вскрика и падения на сцену. Из-за кулис к нему подбежали охранники, тараторя в микрофоны на запястьях. В желтоватом свете ламп гости увидели кровь, сочащуюся между пальцев там, где Аполлон зажимал рану рукой. Двери мгновенно закрыли, всех попросили оставаться на местах и приготовить документы. Вдруг мужчина за столом Марка, указывая куда-то в потолок, прокричал:

– Убийца! Смотрите, вон там!

Сенпек и все посмотрели. В потолке открытый смотровой люк подмигнул голубоватым датчиком заряда аккумулятора. Гутеннборг Всеволодович сидел за столом и спокойно потягивал коньяк. На его лице больше не было беспокойства.

Несколько охранников прогарцевали по залу, направляясь на лестницу, вверх. А в каждом смартфоне присутствующих включилась трансляция срочных новостей о совершенном покушении на Круговсского. Новых подробностей гости не узнали, но выпуск завершился словами о поиске преступника.

Через час началась перепись гостей. Люди в строгих костюмах с черными галстуками допросили каждого приглашенного, где он находился в момент выстрела, что и кого видел, что слышал, что делал, и прочие «что-кто». Допрос проводили в отдельных комнатах за рабочими столами сотрудников Дворца. Дознаватели принесли с собой новые планшеты, которые сразу распечатывали досье на каждого человека. Почему распечатывали, а не просто читали в планшете, Марк не понял.

Он зашел в кабинет администратора ресторана Дворца, после Гутеннборга. Комната небольшая, усыпана сотнями распечатанных листов разной формы и размера. В центре комнаты за письменным столом сидит гладковыбритый агент ГенБеза в солнцезащитных очках. Четыре стены покрыты белой краской. Ни окна, ни попытки его прорубить.

– Присаживайтесь. Марк Родионович Сенпек, верно? ― спросил агент, но Марк быстро понял, что вопрос скорее риторический. ― Где вы были?

– Выпивал за столом.

– Нет, где вы были, когда было совершено покушение на Верховноглавного?

– На кого?

– Новым Законом упразднена должность Гендира. Теперь она звучит так ― Верховноглавный.

– Верховноглавный?

– Верховноглавный, ― медленно и поучающе.

– Так вы теперь не ГенБез, а ВерхБез?

– ГлавБез! ― уже нетерпеливо поправил агент.

Оба замолчали и уставились друг на друга, будто изучая и запоминая.

Откашлявшись, безымянный агент продолжил:

– Так, где вы были?

– Я уже ответил. За столом. Пил. Потом пришел сюда. К вам на допрос.

– Так вы поднадзорный писарь. Кто ваш инспектор?

– Мухоловский…

– А, этот… лентяй, ― агент крякнул, кашлянул вновь, и продолжил листать дело Сенпека.

– Проживаете по месту регистрации?

– Да.

– Улица имени Исследователя Темной материи Вольфганга Протосеевича Заблагодумного, дом сорок три, квартира тридцать четыре «м»?

– Верно, ― выдохнул Сенпек, задержавший дыхание перед входом в кабинет.

– Вы соблюдаете Закон, господин Сенпек? Или втайне продолжаете пописывать скабрезные художества, развращающие умы?

– Я добропорядочный гражданин. Ничего не пишу, работаю Курьером, ― спокойно соврал Марк.

– Курьером?! ― агент начал быстрее листать электронные страницы и распечатывать их. Из планшета полезли бумажные волны листов. ― Так-так-так… уже больше полугода… жалоб нет… не опаздывает… успевает в срок доставить… остается незамеченным.

Агент бормочет несколько минут, вычитывая характеристику Марка, сделанную кем-то, и которую Сенпек не видел еще.

– Кажетесь образцовым Курьером, ― выдает агент. ― Но есть неувязочка. По документам именно вы вчера доставили Гутеннборгу Всеволодовичу Паррапананову фруктовую корзину. А сегодня уже сиживаете за одним столом в бальном зале, куда вас впустили именно по настоянию Гутеннборга Всеволодовича, вписавшего вас в приглашение, как плюс один гость. Значит, нарушили правило. Показались на глаза абоненту доставки…

– Мы с ним родственники по материнской линии, ― прервал его Марк, скучающе посматривая на планшет. Но за безразличием Сенпек скрывает острое любопытство узнать, увидеть, что есть в его деле.

– Родственник, значит, ― разочарованно бормочет агент. Он молчит долго, кажется, вечность. ― Вы вчера задумали убить Верховноглавного? Кто ваш сообщник?

– Я?! ― восклицает Сенпек. ― Так убийца был наверху, все в зале его видели. Я не виновен!

– Он мог действовать по разработанному вами плану. Мы уже не впервые задерживаем писак, вознамерившихся устроить бунт. Некий сопляк Нолоу пытался заложить бомбу в Доме Управленцев-вольнодумцев и поднять на воздух слуг народа.

– Об этом ничего не было в новостях, ― Марк искренне удивился и испугался. Где теперь Корин Нолоу и что с ним? Пойман и посажен за решетку в специальной тюрьме для писателей, о которой слышал Сенпек? Или лежит в земле безымянной могилы?

– Нам не нужна огласка… и вы молчите! Проболтаетесь, ― посадим!

Марк кивает и снова молчит.

– Так я арестован?

– Нет, ― неохотно отвечает агент спустя время. ― Можете идти, но знайте: мы повсюду, от нас не спрячешься, мы видим всё.

И умолк.

Проходя мимо кабинетов, ставших допросными комнатами, Марк размышляет о том, что узнал преступника, попытавшегося застрелить Круговсского. Мигающие датчики аккумулятора он видел сегодня ночью в глазах дворецкого.

На парковке возле Дворца кареты Паррапанановых не оказалось. Гутеннборга и Элиз тоже нигде не видно. «Неужели, бросили меня?» ― поднялась внутри Марка обида. Он бредет потерянным щенком в лабиринте заполненной машинами гостей стоянки. Увидев знакомый запорожец и Тучного, стоящего рядом, Сенпек едва не прослезился и не бросился обниматься.

– Они уехали? ― спросил он Тучного, усевшись на переднее сиденье.

Как обычно Тучный молчаливо кивнул.

Над головой по эстакаде прогремел пролетевший монорельс. Рой полицейских дронов прожужжал в небе. Если семейство Паррапанановых решило сбежать, исчезнуть из города или даже страны, они мгновенно навлекут на себя подозрения ГлавБеза, думает Марк, развязывая сжавший шею тугой узел галстука-бабочки. И куда им бежать?

– Едем домой, Тучный.

Глава 14. Марк Сенпек в будущем

Я резко просыпаюсь. Не могу вздохнуть. Все тело дрожит, а лицо закрывает прозрачная маска. Она-то и не пропускает воздух, хотя изначально служила проводником кислорода к моим прокуренным легким. Я в энергокапсуле ― цилиндрическом отсеке для сна. Но на самом деле я не спал в прямом смысле, если можно называть сном искусственную кому вместе с консервацией тела и всех жизненно необходимых процессов организма.

Конвульсии спадают, но руки еще вибрируют. Я с трудом отлепляю маску от лица, а вздохнуть так и не могу. Капсула герметична, покрылась пылью или грязью. Я вполне мог пролежать в забытье не один месяц. Стучу руками и ногами по крышке отсека и беззвучно кричу. Голос еще не прорезался. Ни один из датчиков, мигавших внутри капсулы, теперь не работает. Шлепая губами, как рыба на берегу, проверяю крышку, мягкое «спальное место», панически нажимаю на все попадающиеся кнопки. Но только нащупав рычажок и надавив на него, получается откинуть крышку капсулы и резко натужно вдохнуть воздух, едва не «утонув» в вакууме. Долго и хрипло кашляю, сев в капсуле. Протираю глаза, но делаю хуже, потому что сверху что-то падает, похожее на пепел, и он успел осесть на голове и лице, руками я растер его по векам. Я плюю на ладони и снова прочищаю глаза. Вокруг меня стоит еще несколько сотен капсул. Старый медицинский ангар-лаборатория полуразрушен. Потолок похож на сито.

Переваливаюсь через край капсулы, как сбежавшее тесто, и плюхаюсь бесформенным мешком в грязь цементного пола. Вокруг меня поднимаются облачка пыли и пепла. Мое лицо снова полностью покрыто пеплом, я кашляю еще несколько раз и поднимаюсь.

Моя капсула выглядит погребальным холмом. На ней висит табличка ― М. Р. Сенпек. Другие капсулы почти исчезли под грязью, обрушившейся крышей и пеплом. Пластмасса крышек разбита, основание покрылось пятнами ржавчины и черными вкраплениями сгоревших датчиков. В некоторых капсулах я вижу безжизненные тела, частично разложившиеся, даже покрытые укусами животных. Мои соратники, с кем мы вместе погрузились в долгий «сон» в ожидании новой жизни. Несколько капсул пустует.

Ангар огромен и, кажется, что я обхожу его вечность в поисках выхода. Наконец вылезаю через провал в стене и вижу вдалеке несколько горящих зданий, пепел от которых и застилает мне глаза. Небоскребы почти полностью сгорели, но еще раньше явно пришли в запустение, как и земли вокруг, как и лаборатория. Высотки никто не тушит.

Больничная роба парусом развевается на ветру. Кривой горизонт города виднеется за парочкой башен из покрышек и разобранных машин. Я вдруг вспоминаю, что сгоревших небоскребов при моем погружении в «сон» не было. Почти весь район полыхает. Старые хибары и кирпичные двух ― или трехэтажные постройки времен моей юности. Над головой пролетает полицейский дрон, оглашая округу ревом сирены и грозным мужским голосом. Дрон размером почти с вертолет. Металлический голос через динамик дрона приказывает расходиться по домам, наступает комендантский час.

Я огибаю горящие дома и углубляюсь в холмистую местность. Наступает звездная ночь. Мои ноги остывают в холодном песке, и вскоре я начинаю замерзать. Кутаюсь в больничную робу, но ее тонкая ткань едва спасает от набежавшего ветра. А потом из-за холма внезапно появляется человеческая фигура.

Мужчина облачен в военную форму, сливающуюся с окружающим пространством, поэтому я и не заметил его сразу. На нем шлем, полностью скрывающий голову и лицо. Таких униформ не было в моем прошлом. Незнакомец направил на меня винтовку. На бедре у него пистолет, на поясе ― нож. Голос хрипит машинной имитацией, словно со мной разговаривает компьютер. И говорит он, чтобы я поднял руки. Мои ладони смотрят в небо, мне пришлось отпустить робу, и теперь она снова бултыхается на ветру. Буря усиливается, песок жжет мою кожу. И в этот момент мое больничное одеяние расходится по швам, оставшись на моих плечах беспомощными лоскутами, оголив тело. Так мы стоим несколько минут, а потом незнакомец разрешает мне укутаться, хотя это уже почти невозможно. Не убирая оружия, он приказывает следовать куда-то между дюнами.

За холмом оказывается массивная железная крышка люка с огромными замками, прикрытая останками одноэтажного дома. Униформенный открывает крышку и кивает, чтобы я нырял в темноту. Приходится подчиниться. Ледяные поручни подвесной лестницы уводят в черную глубь. Сырость и холод окутывают меня. Когда конвоир спускается вслед за мной и закрывает крышку, наступает абсолютная темнота. Я останавливаюсь на несколько секунд, мне кажется, что не хватает воздуха, словно я вновь в капсуле. Сверху скрипит голос, чтобы я спускался ниже. Когда глаза привыкают к темноте, внизу начинает проявляться мигание и какой-то отсвет. Спустившись, обнаруживаю помещение с коридорами и другими дверями, ведущими в смежные комнаты. Подземелье подсвечено разноцветными лампами, словно сворованными из района Неоновых Утех моей молодости, куда мы ходили вместе с…

На меня вновь наставляют дуло оружия. Пистолет. Женщина в спортивных штанах и майке, в маске, укрывающей рот и нос, с волосами, собранными в тугой пучок строгой учительницы. Она не мигает, смотрит в глаза и молчит. Наконец, из люка появляется мой первый за сколько-то лет знакомый.

– Он из секты, ― раздается компьютерный голос, а его обладатель поднимает руку, как бы показывая, что я не опасен, и можно убрать пистолет.

А то, что я почти голый, их не смущает, видимо.

– Я не из секты, ― бормочу в ответ, и дрожу, снова дрожу, но в этот раз от холода.

Незнакомец снимает шлем, и я понимаю, что меня арестовала тоже женщина. Девушка с короткими черными волосами. Карие глаза.

– Малоний тебя прикончит, ― выдыхает женщина в маске, обращаясь к напарнице.

Малоний это такая болезнь?

– И будет прав! ― голос выбегает из-за угла коридора, опережая своего обладателя на секунду.

Мужчина, слишком высокий для человека, шагает, грузно ступая и почти касаясь потолка лысой головой. Интересно, со мной поделятся, наконец-то, одеждой? Малоний смотрит на меня почти минуту, а потом приказывает короткостриженной отвезти меня в Погреб. Надеюсь, это не название какой-то тюрьмы, и там меня будет ждать пища. Честно говоря, я соскучился по мясу, хлебу, и не помешало бы смочить внутренности односолодовым. Конвоир вновь втыкает мне в плечо дуло винтовки (определенно, это винтовка, есть лазерный прицел), и приказывает топать.

– Да кто вы такие?! ― восклицаю, потому что меня начинают раздражать приказы и угрозы.

Мы проходим мимо множества дверей, из-за них выглядывают мужчины и женщины. Удивленно, испуганно, любопытно осматривают меня и мою порванную робу пациента клиники. Девушка шикает на каждый высунувшийся нос. Мы выходим на лестницу, спиралью уходящую вниз, трижды пропускаем выход на уровни, и спускаемся на дно бункера. Девушка управляет мною дулом винтовки, как манипулятор тряпичной куклой.

В конце коридора в тени прячутся пять металлических дверей. Меня заставляют открыть одну и зайти в камеру. Разумеется, окон нет, только мелкая вентиляция хрипло тянет воздух. На полу лежит несколько матрасов. Я не успеваю даже пискнуть, а сзади слышится скрип закрываемой двери и щелчки замков.

И зачем в бункере изолятор?

***

Неужели я выбрался из капсулы, чтобы снова оказаться взаперти? Просидев сколько-то времени в темнице, пытаюсь понять, день сейчас или ночь, и сколько уже прошло дней, и что со мной будут делать? Группа неизвестных фанатиков пленила меня и уволокла в подземелье. Ищет ли меня полиция? И почему в ангаре-лаборатории был такой разгром и не погребенные трупы?

Когда замок снова щелкнул, втайне я надеялся, что меня нашла полиция. В камеру вошел Малоний. Он принес одежду и воду в пластмассовом детском стаканчике, который затерялся в его огромной ладони. Я выхлебал воду в два глотка, а потом быстро переоделся в принесенные джинсы и рваную футболку.

Малоний начал допрос с ожидаемых вопросов о том, кто я такой и откуда. А я в ответ спросил, почему они живут в бункере, да еще рядом с ангаром-лабораторией, в котором я провел…

– А сколько прошло лет? ― спрашиваю удивленно.

– А когда ты «уснул»?

– В сорок третьем.

Малоний присвистнул. Потом хмыкнул, издал нервный смешок.

– Сейчас осень сто двадцать девятого.

Мой внезапный нервный смех оказался громче, а потом перешел в какой-то истерический гул. Словно засвистела водопроводная труба. Я заходил по камере кругами. У меня вновь пересохло во рту.

– И в какой реальности мне предстоит жить?

***

Больше восьмидесяти лет спустя Аполлон Круговсский по-прежнему занимает свой пост. Его лицо выглядит моложаво и бодро, как и в мое время. Ни морщинки не появилось с первого покушения. С тех пор попыток его ликвидации было множество. Виновные пойманы и наказаны. Художники, писатели, музыканты и остальная творческая богема заперты в трудовых тюрьмах, где они занимаются сельским хозяйством: выращивают фрукты, производят тонны свежего сока, который появляется под дверями граждан каждое утро. Роботы занимаются доставкой. Употребление фруктов и соков «Джу&Фру» обязательно. Новый Закон. Точнее, уже старый.

– И что плохого в свежих фруктах? ― спрашиваю Малония.

– Они модифицированные. С добавкой годжолоина внутри. Для успокоения возможных бунтовщиков, чтобы каждый гражданин был счастлив…

Я широко округляю глаза, не поверив своим ушам:

– Годжолоин?! Наркотик?

– Да…

– Из моего рассказа?

Теперь Малоний смотрит на меня удивленно и несколько восхищенно.

– Так ты был поднадзорным писакой?

– Я был писателем.

Он молчаливо смотрит на меня некоторое время, а потом выводит из камеры. Мы идем коридорами и узкими проходами. Малоний громко возвещает, что я писатель, и все жители бункера выглядывают из своих комнат, подходят ко мне осторожно и ощупывают аккуратно, словно впервые видят автора.

«Вы читали мои рассказы?» ― спрашиваю всех, кто подходит.

Вскоре понимаю, что все население убежища, равно как и населения страны, не умеет читать и ни разу не держали в руках книг. Исключение составляет законотворцы и личные писари-слуги в Доме Корпоративной Бюрократии и в Доме управленцев-вольнодумцев.

Когда тугие объятия моих новых поклонников сжимаются сильнее и закручиваются вокруг шеи, я совершаю отчаянную попытку выбраться и блею о своем бурчащем желудке и не утихающем голоде. К тому же при пробуждении меня рвало как школьника, впервые перебравшего пива. Малоний вытягивает меня из нутра толпы и приводит в небольшую столовую. За дальним краем стола сидит моя короткостриженная конвоирша. Нарочито близко усаживаюсь рядом с ней и жду свою порцию той грязновато-бежевой жижи, которую она так смачно уплетает. Я громко называю свое имя, и жду ответа. Молчит.

– А как тебя зовут?

Молчание и звон ложки о дно тарелки.

– Нарина, ― отвечает она через вечность.

Разумеется, думаю я. Иначе не могло быть. Вспоминаю Марину.

Столовая постепенно наполняется бункерцами. Новые лица мелькают в толпе. И я замечаю Виктора Корока! Он «засыпал» вместе со всеми. Я подпрыгиваю и подбегаю к нему. На его висках всполохи седины, а глаза утонули глубже в голове, укутались плотнее морщинами. Мы садимся рядом под удивленными взглядами окружающих. Кажется, для Малония и Нарины большая новость, что Виктор тоже был писакой и «уснул» почти век назад. Мы щебечем весенними пташками, пока нас не прерывают.

Слишком быстро наступает вечер.

Мне выделяют матрас в Общей комнате рядом с Виктором, а я вдруг вспоминаю, как ночевал с Приятелем в усадьбе в Кипарисах. На лежаках и ржавых раскладушка отделенных рваными занавесками засыпают несколько мужчин и немногим больше женщин и детей. Здесь, кажется, все рваное: одежда, занавески, мысли. Все по-прежнему любопытно рассматривают меня, даже притворяясь спящими: я замечаю приоткрытые щелочки их глаз, направленных на меня. У меня и Виктора сотни вопросов, но мы ложимся спать по сигналу всеобщего отбоя.

Не проходит и минуты, как кто-то маленький и легкий шуршит в импровизированном коридоре между спальными местами и прыгает ко мне на матрас. Мальчик с взъерошенными волосами. Ему лет пять. Он протягивает мне мятую тонкую книжку в мягкой обложке, на которой нарисован розовый слон и оранжево-желтый жираф. Сказку, которую я когда-то написал по просьбе бывшей жены для нашего будущего ребенка. Дитя, который еще не был зачат, и так и не появился на свет.

Мальчик просит почитать.

«Кто-кто и Мандарин»

сказка

Однажды слон по имени Кто-кто попал в трясину, которая была присыпана песком и потому незаметна. Его звали Кто-кто, потому что он был глуховат от рождения и часто переспрашивал.

Слон медленно погружался под воду. Он звал на помощь, дудел в свой хобот, как умеют дудеть только молодые слоны.

На его удачу мимо пробегал жираф по имени Мандарин. Услышав зов слона, он побежал быстрее, а увидев тонущего Кто-кто, наклонился, вытянув свою длинную шею. Слон схватился хоботом за шею Мандарина, и жираф вытянул его на берег.

С тех пор Кто-кто и Мандарин стали лучшими друзьями.

Каждая страница книги иллюстрирована. Яркие рисунки о приключениях слона и жирафа. Пять историй. Из глубин комнаты тощая женщина шикает, и мальчик, забрав книжку, убегает к матери. Я остаюсь сидеть, пустым взглядом уткнувшись в стену напротив, потому что успел прочитать имя иллюстратора.

Моя бывшая жена.

***

Следующим утром я просыпаюсь с головной болью. Мне снилась прошлая жизнь, последняя встреча с экс-супругой и ее сыном в Читательском переулке. Я не знал, что она вернулась к краскам и холстам. Возможно, она тоже стала поднадзорной.

А еще я слышу крики и выстрелы. Виктор толкает меня и пытается поднять, тянет за руки. Ничего не понимая, я громко спрашиваю, что происходит, и бегу за ним.

– Они нашли нас! ― кричит Корок.

Кто? Мы бежим темными коридорами, потому что лампы выключены. Бункерцы визжат и наталкиваются друг на друга во мраке. Женщины несут на руках малышей, подгоняют детей старше искать выход.

Мы выбегаем на лестницу, и я вижу их. Фрак и гладко причесанные синтетические волосы. Глаза горят, как светились целую жизнь назад в квартире Паррапанановых. Десятки роботов, взявших личину Макара ― дворецкого-киллера. У каждого в руке лазервер или энергопушка. И они стреляют и стреляют по беженцам.

И в меня!

Пытаюсь спрятаться за широкими перилами лестницы, и все, кто рядом, пригибаются и кричат. Темнота освещается выстрелами, искрами энергоснарядов, попадающими в стены и ступени. В мужчин и женщин.

Откуда-то сверху падает голос. Фонарный луч слепит, выхватывает из тьмы пылинки и искаженные запрограммированной яростью лица роботов. Малоний отвлекает робокиллеров на себя и расстреливает каждого из ручного пулемета. Человеческие дроны рассыпаются на детали и шурупы, искрятся, как искрились снаряды пушек.

Секундная тишина оседает вместе с побелкой на наши головы. Потом вдалеке эхом раздаются хлопки. Малоний быстро спускается по ступеням и призывает следовать за ним. Мы спускаемся ниже и оказываемся возле камеры, в которой я знакомился с гостеприимством Бункера. Но теперь Малоний отпирает дверь рядом. Луч фонаря утопает в темном тоннеле.

Сверху слышен тяжелый вибрирующий шум, как от взрыва. По крайней мере, он похож на звук от взрыва. Я спрашиваю: «Где Нарина и остальные?», но толпа уносит меня вглубь тоннеля.

Долгое время мы идем, ведомые путеводной звездой фонаря в руках Малония. Каждый из нас не произносит ни писка. Даже дети молчат. У всех на лицах страх быть услышанным и найденным. Тоннель прямой, за исключением двух поворотов и спуска-подъема. Когда мои ноги начинают гудеть от усталости, наша процессия останавливается по сигналу поднятой руки Малония. Я протискиваюсь вперед и над головами остальных вижу круглый абрис люка, похожий на тот, через который меня конвоировала Марина.

Нет (!), хлопаю себя по лбу. Не Марина, а Нарина!

Мысли сильно перемешались.

Несколько раз щелкают замки. Малоний упирается в дверь и поднимает ее. Щурюсь от слишком яркого после подземелья дневного света.

Выходим очередями, собираемся испуганным стадом лошадей возле вожака. И ждем. Когда все выходят из тоннеля, Малоний закрывает круглую массивную дверь, щелкая очередью замков. Мы проходим несколько коридоров и комнат, и каждую Малоний запирает на замок. Дважды выбираемся на улицу, вдыхаем воздух, резко крутим головами, чтобы первыми заметить преследование. После очередной пустующей и промокшей после дождя улицы мы попадаем в огромный зал, схожий с ангаром-лабораторией. Осмотревшись, я понимаю, что мы оказались в очередном заброшенном здании: какой-то склад или фабрика.

Через окна я рассматриваю город. Небоскребы и летающие над головами полицейские дроны. Совсем рядом уличный торговец кислородом. Лоток на колесах. Продавцу помогает робот: принимает оплату, выдает баллоны и маски. У робота нет лица, только шестеренки и металл. Широкий усатый продавец тянет апельсиновый сок через длинную трубочку, сидя на раскладном мягком кресле и следя за работой железного подмастерья. Трубочка тянется через его плечи и шею наверх к дальней полке приоткрытого холодильника. Толпы жителей Города О проходят, пролетают на аэроскутерах, пробегают мимо. У всех счастливые улыбающиеся лица с впалыми щеками и запавшими глазами. Я успеваю заметить у некоторых почерневшие шелудивые уши.

А еще я понимаю, что проход, через который мы бежали, изначально был прорыт для побега из города.

Мы вновь куда-то идем. Проходим по этажам склада. Улетевший далеко наверх потолок покрыт паутиной. Ржавые разрушенные станки помогают понять, что мы находимся внутри завода, промышленного гиганта, почившего и погребенного под взглядами людей. Толпой идем дальше, потому что проход скоро найдут, и нас быстро схватят. И страх погоняет всех.

Но куда мы бежим?

Сквозь разбитые стекла свистит ветер, доносится запах отходов, лежащих огромными мусорными озерами внизу, у стен завода, заполнив проходы между корпусами. На втором этаже очередного здания Малоний поднимает руку, призывая к тишине. Слышится шорох подошв, хруст треснувших под ботинками осколков. Все оружия направляют в сторону шума. Из-за угла крадучись появляется Нарина, ее подруга, встретившая меня день назад, и несколько бункерцев. Осталось немного, шепчет Нарина, когда все встретившиеся радостно обнялись.

Пересекая галерею, мы останавливаемся отдохнуть. У кого-то оказывается с собой бутылка воды, которую быстро опустошают женщины и дети. Снова бежим, но неуклюже и медленно. Я стараюсь быть ближе к Нарине, но она словно не замечает меня. Через стеклянный потолок откуда-то взявшейся на заводе оранжереи просачиваются тощие солнечные лучи. Высохшая теплица стала склепом для цветов.

Гнетущий гул обрушивается на головы и уши, заставляя пригнуться и прикрыться. Мы прячемся, а в небе пролетает стая полицейских дронов. Сирена оглушает. Несколько стекол срывается и падает на грязный цементный пол, разрезает трупы растений, ранит не успевших отпрыгнуть беженцев. Дети и несколько женщин кричат. Но Малоний подгоняет нас.

Пересекаем еще несколько корпусов, поднимаемся на последний этаж здания, огибая новые остовы погибших станков. Этаж полностью занимают кабинеты и офисы, но Малоний тянет группу к стене, которую отодвигает, будто невесомую, а потом закрывает ее за последним сбежавшим бункерцем. Комната не очень большая, но мы все помещаемся, смотрим испуганно друг на друга, ждем. Временное убежище, читаю я по губам Малония, сквозь гам разволновавшейся массы. Страх вибрирует внутри и сотрясает стены.

Беженцы расселяются по углам комнаты, приваливаются к стенам, усаживаются на пол. Я приземляюсь рядом с Нариной возле единственного окна, и мы чередуемся в дежурстве и наблюдении. Малоний исчез, и даже Нарина не знает куда.

Долгое время мы молчим, и каждый думает о своем. Начавшийся ливень смывает птичий помет с крыш домов за окном, оставляет грязные следы на стеклах. Когда наступает моя очередь дежурить, я приоткрываю форточку, впускаю шум дождя, и он успокаивает бункерцев, баюкает детей. Лежащая рядом Нарина вдруг открывает глаза и спрашивает меня, для чего мы «уснули»? Из-за ее плеча на меня внимательно смотрит Виктор.

– Хотели сбежать, ― отвечаю я.

Малоний возвращается следующим утром в компании незнакомых мужчин и женщин, но Нарина приветствует их, дружески обнимается с женщинами. Другие бункерцы. И я понимаю, насколько был глуп, полагая, что ячейка ополчения только одна. С собой они приносят еду и воду, а потом исподволь наблюдают за нашим пиром голодающих. И в их взглядах лишь сочувствие.

Они собрались небольшой стайкой заговорщиков у окна во главе с Малонием. И мне слышно, что они собираются убить Круговсского!

– Я хочу участвовать, ― говорю из-за спины Нарины.

Все удивлены и недоверчиво смотрят на меня.

– Как мы это сделаем?

***

Крыши и асфальт блестят, мокрые после ливня. Поздним вечером редкие прохожие вынуждены добираться домой в режиме бега с препятствиями. Ночь это вотчина бездомных животных и людей, сражающихся за отходы, время городских банд, и момент для группы сопротивления исполнить задуманное преступление.

Малоний, Нарина, ее подруга, имени которой никак не запомню, Кусториусс ― лидер другой ячейки бункерцев, ― и я мчимся в угнанном ржавом корыте на магнитной тяге по пустым улицам старого района Неоновых Утех. Мигающие надписи на домах отражаются в лужах. Проезжаем несколько Замкнутых комплексов. В них жилые дома образуют квадрат или круг с арками-проходами, закрытыми воротами или решетками. Самостоятельные поселения внутри мегаполиса. Тут редко появляются человеческие дроны. Почти не патрулирует полиция. Не работают Курьеры. Здешнее население лишено право голосования. Снова начинается ливень и по улицам плывут пустые упаковки молока, пластик пивных бутылок, кожура, сигаретные окурки, трупики мелких грызунов.

Квартал «Платиновое небо» виднеется на горизонте. Территория богатых жителей, дома которых образуют заслон загородного дома Круговсского от остального мира.

Наш водитель ― похожий на Тучного парень ― резко жмет по тормозам. Вальяжно переваливаясь, дорогу пересекает медведь. Водит мордой по воздуху, а из ноздрей при выдохе вырывается пар, как из локомотива. Мы смотрим на медведя, а он рассматривает нашу колымагу. Издалека доносится звук выстрела, и медведь косолапо убегает. Я вспоминаю медведя в Доме Солнца и Облака.