Текст книги "Бессовестное время"

Квадраты городских кварталов повисли, покачиваясь, под крыльями. Лёгкий свист турбин за бортом, крылья, ощетинившиеся закрылками, шум резиновых колёс, истосковавшихся по твёрдой полосе, грохот турбин смешались с чьей-то радостью, жидкими аплодисментами. Долго катились по взлётной полосе. Кеша, прильнув к иллюминатору, пытался рассмотреть хоть что-нибудь необычное, но видел пока лишь обычные терминалы из стекла и бетона, башню управления, взметнувшуюся в небо, да фирменный знак аэропорта, похожий на морское животное с четырьмя щупальцами.

Паспорт, виза, цель приезда, есть ли в багаже фрукты и сало? Всё сразу и на достаточно приличном русском. Час протолкались в сером зале без окон. Человек за стеклом наконец потерял к нему интерес и положил паспорт на стойку. Кеша, с облегчением вздохнув, прошёл по узкому проходу и оказался в огромном гулком зале со сводами. Он первый увидел Вику. Она стояла напротив входа, жадно всматриваясь в людской поток.

Кеша подошёл сбоку и спросил: «Вы, девушка, кого-то встречаете?»

Она машинально ответила по-английски: «Да, моего брата». Потом повернулась, увидела Кешу, тихо ойкнула и повисла у него на шее.

Кеша смеялся, а у самого что-то щемило в груди. Надо же такому случиться, что здесь, на краю света, в окружении незнакомых людей, стояла его любимая сестра Вика. Человек, дороже которого у него не было на всей Земле. Они нашли друг друга на этом огромном шарике, среди миллиардов её жителей, неизмеримых пространств и расстояний. Они всё-таки встретились.

Машина еле слышно шуршала шинами. Кеша опустил стекло, подставил лицо тёплому ветру и, запрокинув голову, стал рассматривать верхушки тонких пальм. Ему нравилось всё… Рядом была Вика, за окном мелькали дома, прикрытые выжженной зеленью. Пальмы, синяя линия океана, растянувшаяся вдоль горизонта. Огромный океанский лайнер с высокими бортами, красуясь собой, стоял на рейде. Это ему очень напомнило Крым, куда они после второго курса ездили дикарями и жили в палатках у моря.

– Вика, а до Лос-Анджелеса далеко?

– Так это и есть Лос-Анджелес.

– Наверное, пригород?

– Да нет, сам город

– А где тогда небоскрёбы?

– Небоскрёбы, братец, будут завтра.

– Ну, хорошо, а то я уже расстроился.

– Не переживай, расстроиться ещё успеешь. Смотри, сейчас будет Санта-Моника. Здесь пляж, можно отдохнуть, позагорать, правда, океан не очень чистый из-за того, что рядом порт, но если проехать немного на юг, там гораздо чище, да и народу поменьше.

– Значит, покупаться можно будет?

– Нет, вода уже не очень тёплая. Можно проехать вдоль берега. Здесь мы повернём направо и выедем на «фриуэй». Ищи указатель – бульвар Сансет, там я и живу.

– Вика, а где твой муж?

– На работе, где же ещё. Приедет вечером.

– Слушай, как мне к нему обращаться? Как-то неловко.

– Просто Билли. Да ты не переживай, братец. Американцы, в общем-то, нормальные ребята, хотя для нас несколько непривычные. У русского что в душе, то и на лице, да и на языке тоже, а у американца – никогда.

– А что на душе у американца?

– Этого не знает никто, поскольку проникнуть туда невозможно. Порой думаю, есть ли она вообще у них, эта самая душа. Хотя кто их знает, иногда из-за попугайчика вся страна несколько дней плачет. Другие они, совсем другие, Кеша. Тебе сразу трудно будет всё понять. Поживёшь, посмотришь, может у тебя и получится что-то в них разглядеть.

– Слушай, Вика, а где Голливуд? Там ещё надпись на горе.

– Не спеши, Кеша, сегодня отдохнём. Завтра у меня свободный день, вот и буду тебя знакомить с городом. Видишь указатель – поворот на бульвар Сансет?

– Вижу.

– Запомнил?

– Запомнил.

Кеша сразу узнал дом с фотографии. Наяву он показался ему ещё интереснее. Он не спеша обошёл всё внутри, потрогал ручки, покрутил все краны, вышел во внутренний дворик, опустил в бассейн руки, потом сел в качалку, откинул голову и, сладко прищурившись, стал рассматривать незнакомые деревья, пальмы, небо.

Как и везде на Земле, одно на всех солнце, превратившись к концу дня в огромный шар, стало клониться к закату, заливая всё вокруг густой малиновой краской. Небо очень скоро из голубого превратилось в чернильно-синее.

Кеша ел домашние котлеты, рецепт которых мать, похоже, всё же передала Вике, хрустел малосольными огурчиками, зелёными салатами. Ему было просто хорошо. Вика сидела напротив.

Она, улыбаясь, смотрела на Кешу, трогала бусы из янтаря, которые он привёз ей в подарок, прикладывала их к щеке и всё повторяла:

– Боже, какие они тёплые. Мне кажется, они живые. Кеша, они же домом пахнут.

– Вика, у тебя дом теперь здесь, да ещё какой, с бассейном и ванными комнатами, в которых запутаться можно.

– Так это не мой дом. Мы его снимаем. Иметь собственные дома здесь не принято, лучше снимать. Вдруг завтра решим переезжать. Этот у меня уже третий, а сколько было квартир – не сосчитать. Мне, Кеша, дороже всего тот, наш дом, из детства, где нам было хорошо и спокойно. Как там у нас, интересно, расскажи, – спрашивала она и как в детстве подпирала кулачками подбородок.

– А что рассказывать?..

– Расскажи, например, что построили?

– Православный храм построили.

– Где?

– На горке, рядом с десятой школой. Красивый, с золотыми куполами…

– А ещё?

– Завод «Радуга» помнишь?

– Это тот, что рядом с Домом пионеров? Конечно, помню.

– Так вот, сейчас на его месте супермаркет.

– А завод?

– Завода не стало.

– А люди? Чем они теперь занимаются?

– Люди у нас теперь бизнесом занимаются, причём все.

– Здорово. Даже не верится.

– Знаешь, Вика, страна становится совсем другая. Кому-то это не нравится, а мне наоборот. Чувствую, правильно всё идёт. А у вас что же по телевизору не показывают?

– Показывают, только всё как-то не так. Да и безразлично здесь всем, что там у нас или у кого-то ещё. Это совершенно другой мир. Я здесь сколько лет, а порой их логику понять не могу. Здесь важнее всего доллар, акции, статус, престиж. Престижным должно быть всё: жильё, автомобиль, школа, магазин, университет, работа, ресторан, в который ходишь – всё. Иначе ты будешь принадлежать к серой массе, а серость, она кому интересна?

Ещё здесь всё непременно должно быть разлиновано в американскую полоску. Твоя национальность, взгляды, увлечения. Как ни странно, свободная страна, но она мне порой напоминает Советский Союз. Только я помалкиваю об этом, не до того. Это мы с тобой об этом можем говорить, а с Билли об этом бесполезно. Он просто говорит, что ему это неинтересно.

– Вика, слушай, а у тебя работа престижная?

– Да, конечно. Спасибо Пермской балетной школе.

– Ну, слава Богу, – облегчённо вздохнул Кеша. – А дом?

– И дом тоже, и машина, и всё остальное тоже.

– Значит, ты всё же счастливая?

– Счастливая, Кеша, счастливая оттого, что ты приехал, что поговорить можем. Только ты уже засыпаешь. Давай укладываться.

Кеше снилось, что он идёт по улице Победы, мимо цветущих клумб и скамеек, которые почему-то стоят посреди улицы. Нет снующих машин и дребезжащих жёлтых автобусов. Вокруг только радостные люди в ярких одеждах. Солнце слепит глаза. Высокие пальмы, выстроившись вокруг городского сквера с памятником Воину-освободителю, качаются на ветру. Они соперничают с такими же высокими домами в желании дотянуться до бирюзового неба. На Немане, рядом с аркой моста Королевы Луизы, у причала стоит огромный океанский лайнер. Дети поднимаются на его борт по трапу, выглядывают из иллюминаторов, машут руками. Кеша вошёл, и… вдруг оказался внутри теплохода «Заря» вместе с маленькой Викой. Когда-то всё было именно так. Он катал её по Неману в день рождения. Два ряда сидений, квадратные окна. Вике тогда исполнилось десять лет.

Проснувшись, Кеша почувствовал запах блинов. Вика пекла блины. Обыкновенные русские блины. Он тихо вошёл на кухню и присел на краешек стула. Вика, обернувшись, рассмеялась.

– Кеша, ты не представляешь, как я мечтала об этой минуте. Ты будешь спать, а я испеку тебе блины. Ты проснёшься, а они уже на столе. И ты будешь их есть, со сметаной, маслом, или мёдом, а я буду смотреть на тебя. Потом мы поедем, я буду показывать тебе Лос-Анджелес. Кеша, братец, день только начинается, да и жизнь тоже. Я сегодня всю ночь думала о нас с тобой. Как хорошо, что ты у меня есть!

Кеша молчал, кивая головой, поскольку думал о том же самом.

Кешу, безусловно, волновала встреча с ЛосАнджелесом. Ещё бы… Ему всегда казалось, что в этом городе каждый дом, каждый куст или дерево должны быть особенными, а жители сплошь известными актёрами или режиссёрами. Кеша волновался. Ему предстояло увидеть кино в жизни. Каким, интересно, будет этот фильм?

Вика быстренько уговорила его сменить новые джинсы на старьё, надела ему на голову выцветшую бейсболку, посмотрела внимательно, сказала «годится», и они поехали.

– Куда прикажете? – озорно спросила она.

– В Голливуд, – в той же тональности ответил Кеша.

Он, не отрываясь, всматривался то в дорогу, то по сторонам, с нетерпением ожидая, когда начнётся Голливуд. Однако, когда закончились улицы с красивыми домами, опять началась унылая деревенская картина с небогатыми домиками, сетчатыми заборами, вытоптанной жёлтой травой во дворе и разбросанными детскими игрушками. Даже длинные пальмы Кеше показались здесь не такими уж изящными. Замелькали квадратные строения.

«Гаражное общество», – подумал Кеша. К гаражами прилепились такие же квадратные дома в несколько этажей и церкви, церкви по обе стороны дороги. На перекрёстках тусовались разномастные толпы чернокожих в каких-то немыслимо ярких футболках с нашивками, таких же бейсболках, майках.

– Вика, это кто?

– Это местные афроамериканцы.

– То есть, негры?

– Нет, Кеша, не негры, а именно афроамериканцы. Ты так не скажи кому-нибудь, даже «блэк» не рекомендую применять. Неприятности можно получить легко.

– Слушай, а чем это они на перекрёстках занимаются?

– Да каждый своим. Один продаёт травку, другой покупает, потом курят где-нибудь поблизости, потом ищут, где угнать машину. Когда угонят, начинается гонка с полицией, и никто не знает, более того, не задумывается, чем всё закончится. Могут убежать от полиции, а могут и попасться. Из полицейского участка выходят крутыми, но не поумневшими. Надо, чтобы всё у них было очень круто, они это любят. Женская часть в основном занимается проституцией, клиентуру подыскивает, а сутенёры следят за этим. Тот, кто из тюрьмы пришёл, рассказывает тюремные байки. Общение всё-таки, да и при делах, похоже.

– Тогда понятно, почему в гаражном обществе. Только зачем в гаражах столько церквей?

– Кеша, это не гаражное общество. Они там живут, ты окна видишь? А множество церквей – это признак неблагополучного квартала.

– Вика, какой неблагополучный квартал? Мы в Голливуде.

– Потерпи немного, скоро маленькая Армения. Вполне приличный район.

– Значит, как и везде. Есть районы приличные, а есть и не очень?

– Именно так. Например, в Комптоне, Скидроу или Афинах белому лучше не появляться даже днём, а уж ночью тем более.

Маленькая Армения на самом деле оказалась милым районом с невысокими приличными домами, выгоревшими на солнце газонами и вывесками на русском языке.

– Большинство таксистов Эл-Эй живут именно здесь.

– Почему?

– Таксисты в Эл-Эй в основном все армяне. Они любят жить диаспорой.

Когда справа замаячили свечки небоскрёбов, Кеша решил, что это и есть Голливуд, но на всякий случай спросил:

– Те башни – это, наверное, и есть Голливуд?

– Нет, Иннокентий, это Даунтаун, а Голливуд скоро, подожди пару минут.

Вскоре она вполне торжественно произнесла:

– А теперь прими мои поздравления, ты едешь по улице с названием Голливуд.

Кеша даже распрямился, но улица ничем особенным не отличалась. Такие же невысокие дома, выцветшие и многократно облизанные солнцем зелёные растительные заборы, такой же, как и везде, местами выбитый, потрескавшийся асфальт.

– Значит, эта улица и есть Голливуд? Это то, отчего при одном упоминании люди сходят с ума, бредят, мечтая оказаться здесь? Представляешь, Вика, повезло ведь кому-то жить на улице Голливуд.

– Что ты, Кеша, упаси Бог. Ни один приличный человек не живёт здесь. Это очень неблагополучный бедный район. Здесь по ночам, когда работают все «развлекаловки», половина народа полицейские, а вторая – те, кого мы сегодня уже видели на перекрёстках. Очень даже разнообразная публика. Хотя из-за того, что здесь много полиции, именно ночью здесь достаточно безопасно. Кеша, подними глаза, посмотри на гору, видишь надпись?

– Ура, вижу! Голливуд! Вот теперь я доволен.

– Слева, видишь – театр Долби. Именно здесь всё происходит.

– Что всё?

– Как что… Красная дорожка, звёзды, Оскары. Мы тебе пару штук обязательно купим, подаришь кому-нибудь. Здесь находится один из крупнейших в Америке зрительных залов. Сейчас я припаркуюсь, и пойдём на Аллею Звёзд.

Они шли по аллее с запылившимися звёздами, какое-то время читали надписи на них, потом перестали обращать на это внимание, как, собственно, и вся людская масса. Аллея была похожа на обычный тротуар, но со звёздами. Зашли в небольшую кофейню, оставив разномастный народ, который продолжил безразлично топтаться каучуковыми подошвами сланцев, кроссовок, кожей дорогих клубных туфель по знаменитостям. Отчего же не топтаться, подумал Кеша, если под этими плитами со звёздами нет ничего. Придуманное всё.

Трое давно немытых бомжей расположились на газоне неподалёку. Двое спали, а третий, размахивая американским флажком, мычал, выкрикивал что-то и указывал пальцем на небо.

– Вика, о чём это он?

– О том, что грешники все, и что Бог скоро спросит с них за всё, что они натворили.

– А что, разве он не прав?

Кеша помахал бомжу рукой. Тот сразу прекратил кричать, начал вставать и уже направился в их сторону. Всё походило на то, что он хочет им что-то сказать. Вика подхватила Кешу под руку.

– Пошли быстро, пошли.

Они перешли улицу, зашли за угол киоска.

– Кеша, они там пусть сидят, лежат, висят вниз головой – тебе, запомни, всё должно быть безразлично. Потому что если он привяжется, тебе придётся отбиваться от него, отталкивать или ещё чего. Полицейский расценит это как посягательство на свободу или здоровье гражданина Америки, а это, в лучшем случае, принудительные работы, в худшем – тюрьма. Лучше смотри вперёд, видишь крупное здание в китайском стиле? Это китайский театр Граумана. Здесь проходят премьеры голливудских фильмов.

– Вика, а где снимают фильмы, можно увидеть?

– Конечно. Давай ещё здесь погуляем, потом заедем в Сити-Холл, там смотровая площадка, посмотрим на Эл-Эй, потом пообедаем и поедем в Юнивёрсал Студио – парк. Годится?

– Годится. Слушай, а что ты называешь всё время Эл-Эй?

– Кеша, это же сокращённое название ЛосАнджелеса, первые буквы (L.A.). Здесь его почти все так называют.

– Понятно.

Почти час они колесили среди башен высотных домов. Если честно, то Кеше больше нравилось на обычных улицах с привычными домами. Он не любил высотки. Ему всегда казалось, что они угнетают человека. Подъехав к одному из небоскрёбов, купили за пять долларов карту Лос-Анджелеса, показали документы молчаливому полицейскому и поднялись на смотровую площадку Сити-Холл. Это была отличная идея. Птицы летели где-то внизу, сами башни Даунтаун были похожи на грибы среди поляны, за которыми начинались перепутанные между собой зелёные кварталы, подёрнутые сизой дымкой, с игрушечными домиками до горизонта.

Час спустя они уже были там, где снимают фильмы. В Юнивёрсал Студио на них с неба падали драконы Юрского периода, свистели стрелы индейцев, взрывались автомобили. Странно, но Кешу это ничуть не впечатлило. Он не любил что-либо слишком сильно придуманное. Настоящее было всё равно лучше. Просто тот возраст, когда ему всё это было интересно, давно закончился. Он, вероятно, был один из немногих присутствующих здесь, кому всё происходящее нравилось не слишком. Сам парк был красивый, облизанный, продуманы все планы, от первого до последнего. Одного не хватало в этом парке – жизни. Жизнь, её нельзя построить при помощи декораций, пусть даже самых изысканных и дорогих. Кино, одним словом. Возле каждого павильона разгуливали герои из кинофильмов, совершенно живые и готовые осчастливить любого за десять-двадцать долларов, сфотографировавшись с ними.

Когда вышли к серебряному глобусу, там тоже разгуливали живые герои, с ними тоже можно сфотографироваться, но уже за доллар-два.

– Вика, а почему здесь так дёшево?

– Потому что переодетые безработные подрабатывают. Кеша, это город кино, и все здесь так или иначе пытаются посредством этого зарабатывать. Кто продаёт что-нибудь связанное с кино, кто-то рисует сцены из фильмов или подделывает автографы знаменитостей, кто-то поёт их песни. Все стараются заработать. Это нормально. Ты лучше скажи, как тебе Юнивёрсал Студио?

Кеша улыбнулся:

– Сейчас, конечно, многое смешно, но если бы такое мне показали в детстве, думаю, мне бы понравилось, и я точно захотел бы стать актёром. Слушай, Вика, давай посидим где-нибудь в тишине.

Вика моментально предложила:

– Кеша, я знаю, что нам нужно. Есть прекрасная идея, так что едем…

Они ехали в обратную сторону по улице с названием Голливуд, Кеша смотрел по сторонам, узнавая уже знакомые места, улыбался.

Он почему-то вдруг вспомнил осенний Городской парк у себя дома. Хрустящее покрывало листьев, скованное первым морозом на аллее вокруг Зелёного театра, любопытных белок, наблюдающих за редкими прохожими блестящими бусинками глаз. Первый снег выпадет скоро, может быть даже сегодня вечером. В свете фонарей он будет беззвучно падать невесомыми хлопьями, неслышно устелет землю, покроет каждую веточку, крыши черепичных домов, наденет фонарям шапки на центральной аллее. Люди проснутся утром, посмотрят в окно, а зима уже пришла.

– Вика, а здесь бывает снег?

– Не припомню.

– А зима? Ну хоть чуточку.

– Кеша, сейчас зима.

– Тогда как же летом?

– Летом, конечно, жарко, но кондиционер дома, на работе, в машине. Как-то переживаем.

Они свернули из шумного потока машин и почти сразу оказались среди зелени пальм, высоких и приземистых деревьев, пышных кустарников. Узкая дорога, недолго петляя среди зелени, неожиданно уткнулась в озеро. Оставив машину на парковке, отправились пешком в сторону озера. Здесь лишь отдалённый гул напоминал о соседстве с большим городом, высотными домами и нескончаемой людской суетой. Вскоре нашлось место на пустующей скамейке. Мягкое солнце, отражаясь в водной ряби, слепило глаза калейдоскопом солнечных зайчиков. Едва заметный ветер гладил их счастливые лица. Стая серых уток хлюпала возле берега. Вездесущие бомжи разбрелись по парку. Один сидел, прислонившись к дереву, другой оседлал со всем своим добром целую скамейку, остальные спали, завернувшись в одеяла. Тот, что был к ним ближе остальных, сидел, привалившись спиной к продуктовой коляске, украденной из какогонибудь супермаркета. Коляска была доверху завалена тряпьём, коробками, баночками. Полосатый, достаточно потасканный американский флаг, прикреплённый к коляске сбоку, свисал до земли.

– Вика, почему везде так много бомжей?

– Потому, Кешенька, что американское счастье – оно одно, а желающих завладеть им гораздо больше. Помнишь, был у тебя институтский друг, Шурик Захватов. Я тогда ещё совсем девчонкой была. Вы сидели на кухне и пели под гитару песню Булата Окуджавы про короля, который пошёл на войну из-за пряников.

– Помню, конечно.

– Так вот, там, в конце, были слова: «Пряников сладких всегда не хватает на всех». На всю жизнь почему-то запомнила эти строки. С собой их ношу.

Они долго молчали, слушая тишину. Удивительно было то, что не было слышно птиц, даже чириканья обыкновенных воробьёв. Уткам вскоре надоело хлюпаться возле берега. Устроившись на берегу, они какое-то время неторопливо перебирали плоскими носами перья на крыльях, потом затихли…

– Хочу я, Кеша, или нет, но завтра мне на работу, скоро премьера, – вздохнув, проговорила Вика. Ты не переживай, пожалуйста. Карту города мы тебе купили, вечером покажу районы, в которые не стоит ездить. Начинай осваиваться самостоятельно. Вот пластиковая карта, здесь несколько тысяч долларов. На мелкие расходы хватит. Когда поедем домой, я покажу, как ей пользоваться, заодно посмотришь наш Беверли Хиллз. Там абсолютно безопасно. Гуляй сколько хочешь. Только мобильный всегда носи с собой. Там уже есть мой телефон, ну, и родственника твоего.

– Это какого родственника?

– Билли, конечно.

– И вправду ведь родственник. – Кеша сначала задумался, потом заулыбался.

Розовые облака отражались в тихой воде, будто и не было по соседству небоскрёбов, не было города, бурлящего моторами, человеческими страстями и эмоциями. Здесь, в тени парка, по соседству со спокойной водой, время хоть как-то замедлило свой бешеный бег.

– Кеша, помнишь дядю Юру со спасательной станции, высокий такой, с усами, улыбался ещё всё время. Тем летом жара была невыносимая. Он тогда на моторной лодке отвёз нас вместе с родителями на песчаный остров в бухте. Вот только забыла, как она называется.

– Кумас-бухта.

– Да, точно. Это было моё первое в жизни путешествие. Остров помню – плоский, песчаный и ни одного кустика. Облака тогда были такие же розовые, как здесь, и так же отражались в воде. Я тогда никак не могла понять. Облака в небе, облака в воде. Трогала ладошкой воду, и казалось мне, что это я небо трогаю. В детстве всё было рядом. Хорошо было тогда.

Они долго молчали, потом Кеша засмеялся:

– Помнишь, а когда плыли назад, лодка ударилась дном о топляк. Все испугались, из дна лодки ударил фонтан, под ногами стала появляться вода, все испуганно закричали:

– «Пробоина! Пробоина!»

И ты тоже кричала. Глаза у тебя были огромные и круглые от испуга.

– Знаешь, Кеша, ничего про лодку не помню. Расскажи, чем всё закончилось?

– Дядя Юра безразлично махнул рукой и сказал «пустяк, дойдём».

– Дошли?

– Как видишь.

Они долго радовались тому, что вспомнили. Будто случайно нашли то, что казалось потеряно навсегда.

– Вика, скажи, ты уже не первый раз говоришь «у нас», когда упоминаешь дом. Разве для тебя «у нас» – это не здесь?

– Знаешь, Кеша, сытней здесь жизнь, вроде бы, сложилась, о которой многие даже не мечтают, перебиваясь кое-как. Есть у меня знакомый. Дома он был кандидат медицинских наук, а здесь работает в массажном кабинете, массирует смуглые спины и задницы. Ему бы вернуться, а он говорит: «Стыдно, что не смог подняться…» И всё надеется, что когда-нибудь у него это получится. Сын в конце концов собрался и уехал на Родину. Нашёл хорошую работу в Тюмени, в газовой компании, постоянно летает на Север в командировки. Пишет восторженные письма о Сибири, друзьях, тайге, оленьих стадах, строганине из стерляди. А дочь осталась здесь и теперь ноет, чтобы ей купили автомобиль для поездок в школу. Потому что на жёлтом автобусе, видите ли, не престижно, поскольку это транспорт для нищих. Она ведь уже американка. Вот и подумай, что им теперь делать? А что до меня. Дом у меня один – в России. Знал бы ты, Кеша, как я хочу танцевать дома.

Они тихо поднялись, чтобы не испугать сонных уток. Бомж в поисках американского счастья давно укатил свою коляску, на его месте под деревом устроился художник с мольбертом. Удастся ли ему нарисовать картину счастья, или вернётся он когда-нибудь под это дерево с украденной в супермаркете корзиной для продуктов? Как узнать ответ на этот вопрос?

По узкой дорожке в окружении пальм они отправились навстречу городу. Испортил всё какой-то человек, который остановил большую чёрную машину прямо на середине дороги и, не стесняясь, скрылся с совершенно понятными намерениями в соседних кустах. Вскоре вернулся, поправляя штаны, однако и не подумав ехать дальше, включив рэп на полную громкость, стал его слушать, подпевая в такт и громко выкрикивая текст.

Вика нервно барабанила пальцами по рулю, тихо приговаривая:

– Он не уедет. Придётся объезжать по газону.

– Может, мне пойти поговорить с ним? – начал закипать Кеша.

– Да он только этого и ждёт. Кеша, даже я не могу предположить финал этого спектакля. Просто он так захотел. Знака, запрещающего остановку, я не видела. Формально он ничего не нарушил, кроме как обмочил кусты.

Вика вдруг, как в детстве закусив губу, резко вывернула руль вправо. Машина дрогнула от рывка, качнулась несколько раз, проехала по газону. Когда выскочили на асфальт, она резко добавила газу.

– Вика, скажи, зачем он так?

– Латинос… Для него это способ самоутвердиться. Они испытывают наслаждение от того, что могут каким угодно образом хоть на кого-то оказать влияние. Таков их менталитет. Хотя если бы поблизости был полицейский, то штраф платил бы не он, а мы.

– С какой ещё стати? – подался в её сторону Кеша.

– Потому что нарушители – мы с тобой. Зелёные обязательно бы подали на нас в суд за нарушение травяного покрова и обвинили в нарушении экологической обстановки и чего-нибудь ещё. А тот, который остановился, чтобы справить нужду, по заключению суда имел бы формулировку «непреодолимое физическое желание». Мы же, в свою очередь, мешали ему это осуществлять. Америка, Кеша, привыкай.

– Часто так бывает?

– Бывает, но здесь все давно уже научились обходить острые углы. Если видишь что-нибудь подобное, обойди или перешагни и шагай дальше, а про это забудь поскорее. Сегодня вечером я тебе обязательно обведу на карте красным фломастером все опасные районы. Туда точно не надо ездить.

– Вика, так что получается, здесь криминальный район?

– Здесь, вроде бы, нет, но Голливуд рядом.

Этим вечером Кеша, наконец, по-настоящему познакомился с Билли. Тот оказался вполне компанейским парнем. Когда Кеша сказал, что не пьёт, Билли на голубом глазу спросил:

– Ты алкоголик?

Кеша ответил: «Нет, просто не люблю». Билли не очень удивился. Сам же в это время, не переставая, мешал капли виски с горами льда, часто отпивал, непонимающе улыбался и вскоре ушёл спать.

* * *

Наутро Кеша ещё раз убедился в том, что ночь тем и хороша, что, забирая усталость, даёт силы и желание видеть мир снова. Когда он проснулся, дома уже никого не было. Кеша долго смотрел в окно на проезжающие вдоль забора автомобили, редких пешеходов, велосипедистов. Все куда-то спешили, у всех были свои дела. Какие, интересно, они, эти незнакомые ему люди? Как ни странно, но Кеша чувствовал себя совершенно спокойно, словно был у себя дома. Он в очередной раз задумался. Может, это и правда счастливый билет? Может, ему здесь на самом деле понравится так, что захочется остаться? Освоится он с премудростями американской жизни, работать будет, ну, и жить, как все. Ведь, если разобраться, кто его ждёт дома, кроме постаревшей тёти Сони из Перми да ещё пары дальних родственников? Климат, к тому же, хороший. Сейчас ноябрь. У нас там, наверное, снег скоро выпадет, если уже не выпал, а здесь тепло, почти двадцать пять. Райская жизнь.

Он включил телевизор, открыл холодильник и стал соображать завтрак, потом, непроизвольно оглянувшись, посмотрел на стол. Там стояла укутанная полотенцем кастрюля. Так всегда делала мать, когда рано уходила на работу. Кеша долго сидел возле этой самой обычной кастрюли, укрытой полотенцем, даже обнял с двух сторон ладонями её тёплые бока, потом, не торопясь, открыл её. …Это был запах их далёкого дома, потому что так готовила только мать.

Он долго щёлкал пультом, просмотрел уйму каналов. Везде то готовили что-нибудь, то какая-то конкурсная белиберда с домохозяйками; на остальных играли – кто в американский футбол, кто в бейсбол или гольф. Когда, наконец, нашёл передачу о пингвинах, у него даже настроение улучшилось. Позавтракал. Телевизор посмотреть не получилось. Тогда он надел шорты, футболку и отправился изучать двор. Подъехал почтовый фургончик, вышел парень, помахал ему рукой, Кеша в ответ тоже. Парень в бейсболке положил почту и уехал. Кеша принёс домой газеты, жёлтый конверт и продолжил изучать двор.

Внимание его привлекла газонокосилка, которая стояла в дальнем углу под навесом. Зелёная, на колёсиках, обмотанная оранжевым кабелем. Она ему сразу понравилась. Вскоре нашлась и розетка. Кеша размотал кабель, вставил вилку и с волнением нажал на кнопку. Газонокосилка заработала. Дальше его остановить было уже невозможно. Косилка ровно гудела. Кеша скинул футболку и с наслаждением наблюдал за появляющимися стрижеными полосами. «Приедут вечером Вика и Билли, а у них весь газон пострижен, наверное, им приятно будет» – думал он. Вот, и возле забора тоже, чтобы было всё идеально. Подняв голову, он увидел за решёткой забора мужчину, который что-то достаточно громко и нервно говорил.

– Здоровается, наверное, – подумал Кеша, и нажал на красную кнопочку. Газонокосилка затихла… Мужчина ещё какое-то время продолжал говорить назидательным тоном. Когда он закончил, Кеша, помахав ему рукой, сказал: «Хэлло», улыбнулся и опять включил газонокосилку. Всё бы ничего, только мужчина недобро напоследок посмотрел на него, крикнул что-то и ушёл.

«А кто их знает, может, они все такие», – подумал Кеша и стал перекатывать газонокосилку. Он уже закончил косить газон позади дома, вокруг бассейна и, переместившись ближе к воротам, начал елозить ближе к дорожке, когда подъехала полицейская машина.

«Этому, интересно, что ещё надо»? – подумал Кеша.

От этой публики он не ожидал ничего хорошего, но на всякий случай выключив газонокосилку, открыл калитку. Ему вообще-то было интересно… Во-первых, Кеша никогда не видел вблизи американского полицейского, во-вторых он не видел так близко чернокожего полицейского.

«Как-то многовато для одного раза», – подумал он.

Под выпуклым животом американского стража порядка висел здоровенный револьвер. Полицейский красноватыми глазами достаточно долго изучающе смотрел на Кешу, потом что-то спросил. «Наверное, имя спрашивает», – подумал Кеша. «Иннокентий» – сказал Кеша и протянул руку.

На попытку поздороваться полицейский никак не отреагировал, продолжая что-то достаточно нудно излагать. Вскоре он закончил и, не дожидаясь ответа, пошёл, покачивая раскормленным задом. При каждом шаге полицейский морщился. Всё походило на то, что револьвер настойчиво бил его при каждом шаге по причинному месту. Блюститель порядка нервно передвигал револьвер на бедро, но тот через несколько шагов опять сдвигался обратно, продолжая своё недоброе дело. «Будут тут красные глаза», – не без иронии подумал Кеша.

Проводив взглядом автомобиль с мигалками, Кеша нажал на чёрную кнопочку, и газонокосилка привычно загудела, оставляя после себя милые сердцу ровные полоски. Когда он докосил последний кусочек возле калитки и смотал кабель, опять подъехал тот же самый полицейский. Теперь он уже заметно нервничал, в уголках рта у него собрались неприятные белые треугольники, глаза стали ещё краснее. Револьвер теперь у него располагался даже не на боку, а сзади. Кеша хмыкнул и улыбнулся. Полицейский зачем-то осмотрел газонокосилку, потрогал кабель, сказал «о-кэй» и направился к машине с мигающими огнями на крыше. От нервного напряжения рубашка его прилипла к спине огромным мокрым пятном.