Текст книги "Далеко от неба"

Тельминов выбрался из тумбы с пионерским горном в руках и, оправдываясь за свое хулиганское поведение, стал путано объяснять Ермакову, что сторож мог закрыть дверь на ключ и тогда вряд ли бы им удалось покинуть помещение незаметно. Ермаков согласно кивал в ответ на его невразумительные аргументы, но, осознав, что объяснение затягивается, отобрал у Михаила горн и тоном, исключающим возможные возражения, заявил:

– Судя по стрельбе и поднявшейся суматохе, результат твоего героического поступка, скорее всего, со знаком минус. Могут пострадать посторонние. Сейчас рассредоточиваемся. Я постараюсь выяснить, в чем дело, а ты тем временем найдешь Василия Боковикова и передашь ему, что мы с Егором Рудых ждем его завтра утром. Он все знает. Объясни, что из города прибыли очень серьезные братки, могут перехватить инициативу. Поэтому надо поспешать.

На улице, под самыми окнами прозвучал еще один выстрел.

– Повторять, нет? – поинтересовался Ермаков, заметив, что Михаил пытается перебить каким-то вопросом его торопливые указания.

– Имеются новые интересные обстоятельства, – начал было Михаил.

– Это потом. Тут сейчас свои обстоятельства. Судя по всему, икс плюс игрек. То есть пока непонятно, но надо сообразить что к чему. Найдешь Василия?

– Запросто.

– Тогда ладушки, исчезай. Только без половецких плясок и канонады.

– Имеется вопрос.

– Ну?

– Бог есть?

– Хороший вопрос. Главное, вовремя. Сам как думаешь?

– Думаю, должен быть.

– Уверен?

– Почти.

– Значит, есть.

– Тоже так соображаю – если уверен, значит, есть.

– Веришь – есть, не веришь – оставайся в полном духовном одиночестве. Лично это дело так понимаю. А собственно, с чего это тебя на такие мировоззренческие вопросы потянуло?

– Какие, говорите? Мировоззренческие? Ну да… Я почему про Бога спросил? Мы тут с батюшкой на эту тему, можно сказать, беседовали.

– На какую тему?

– Так он говорит, без Бога доброе дело злом обернуться может.

– Смотря что он имел в виду.

– Эти вот… Которые нас разыскивали… Они, понятное дело, раздумывать особо не будут. А мне чего в таком случае делать?

– Исходи из конкретной обстановки.

– А если стрелять?

– Почему нет? В порядке самозащиты.

– Я белку могу одной дробиной.

– Прими мои поздравления.

– А в человека ни разу не приходилось. Поэтому сомнения. Сказано – «не убий».

– Им тоже об этом сказано. Можешь мне поверить, задумываться не будут.

– Они не будут, а я теперь думаю. В башке не то потемнение, не то просветление. Писатель в психушке примерно в том же направлении толковал: сомневаешься, значит, мыслишь, а раз мыслишь, значит, существуешь. Я-то существую, а они меня могут это самое… Чтобы не существовал. Такая вот непонятная теорема получается.

– Подсказываю тебе, Михаил Иванович Тельминов, простейшее ее решение. Поскольку стрелок ты отменный, в критической ситуации стреляй не в глаз и не в лоб, а куда-нибудь ниже пояса. Ну, скажем… в коленную чашечку. Эффект стопроцентный. Противник надолго выходит из строя, а батюшка с удовольствием отпустит тебе этот вынужденный грех. Ты же не первый начал? Так?

– Вроде так.

– Ну, все. Исчезаем в разные стороны.

Ермаков глянул в окно и направился к выходу. В дверях столкнулся с возвращавшимся сторожем, вежливо поздоровался и мгновенно растворился в густых сумерках вечера.

Михаил, оставшись один, тоже подошел к окну. В зале епифановского заведения горел свет, суетились какие-то люди, а сам хозяин задергивал разбитые окна тяжелыми темными шторами. Михаил перезарядил ружье, вскинул его на плечо и пошел к выходу. Спустившись с лестницы, встретился с отупевшим от навалившихся событий сторожем. Увидев Тельминова с ружьем, он попятился и почему-то снова стал принюхиваться. Михаил остановился в дверях и задумчиво поинтересовался:

– А ежели я первый стрельну?

Сторож опрометью кинулся спасаться в темноту. Удивленно посмотрев ему вслед, Михаил продолжил свой диалог:

– Их, что ль, дожидаться? Может, они не хуже моего целят. Тогда как? Вынужденный грех или невынужденный? Теорема… Икс минус игрек…

* * *

– Вот это и есть пираты? – спросил Проценко, брезгливо разглядывая Пехтеря и двух его соратников по таежному браконьерскому промыслу, которых его профессионалы доставили в банкетный зал. Судя по растерзанному виду задержанных, они попытались оказать сопротивление, за которое весьма чувствительно пострадали. На краю стола было аккуратно сложено конфискованное у них вооружение: два ружья, самодельный не то пистолет, не то обрез непонятной конструкции, патронташ и тяжелые, тоже самодельные ножи с рукоятками, выточенными из лосиных рогов.

– Бомжи бомжами, если бы не это серьезное вооружение, – продолжал он, обходя пленников по кругу. Остановился напротив Пехтеря, угадав в нем вожака.

– Чем же мы вас так рассердили? На вас тут, как на союзников рассчитывали, а вы, как пацаны, по окнам стрельбу открываете. Гражданин начальник вашего райотдела хотел уже принимать самые решительные меры с ответной стрельбой на поражение. Знаете, на что вы были похожи, если бы мои кадры выполнили его приказ?

– Еще не поздно, – проворчал Чикин, дожевывая кусок истекающей жиром нельмы. – Давно уже руки чесались ваши поганые норы вместе с вами взорвать к чертовой матери. Были такие предложения со стороны поселковой общественности. Дурак, что не поддержал.

– Эдуард Дмитриевич, вы же нас знаете, – прохрипел Пехтерь.

– Не знал бы, не говорил.

– Что мы, шланги какие по окнам шмалять? Узнали, что вы здесь на отдыхе находитесь, приканали с заявлением. За неотложной помощью, падлой буду. Слышим, стрельба, шухер. Остановились посовещаться, а тут ваши. Мы откуда знали, что ваши?

– У меня шпалер от сотрясения пальнул, – стал оправдываться один из друганов Пехтеря Степан, которого среди своих иначе как Степкой не называли. – Ваш сотрудник меня по кумполу, он и пальнул. В противоположном от товарища гражданина направлении.

– Надыбали бы, кто на вас покушается, сами бы заразу порвали, – убежденно сказал Пехтерь. У нас теперь, гражданин майор, только на вас надежда. Горбатого лепить или прих…риваться никакого резону. Полный амбец в последнее время навалился. Хоть в тюрягу возвращайся.

– Это я тебе, как два пальца, – пообещал Чикин.

– Прямо какие-то фиалки Монмартра, а не таежные хищники с криминальным прошлым, – подал реплику оправившийся от испуга и повеселевший после очередной порции коньяка Домнич. – Кто же вас, сердечных, так перепугал, что сами в милицию прибежали?

– Знать бы кто, пайку рыжья бы не пожалел, – осознав, что новых карательных санкций не последует, осмелел Пехтерь. – Хоть бы следок какой – землю бы рыли.

– Давай заявление! – подошел к Пехтерю Шабалин.

Тот, словно ждал этого предложения, с готовностью выудил из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его старику.

– Читай сам! – приказал Шабалин.

С трудом шевеля разбитыми в драке пальцами, Пехтерь развернул «заявление» и нехотя, то и дело останавливаясь, чтобы оценить реакцию слушавших, стал зачитывать свою писанину: – Заявление. Доводим до сведения поселковых органов внутренних дел. 4 июля сего года произошло по месту нашего временного проживания непонятное исчезновение Николая Корячкина и Тимофея Квадрата…

– Почти грамотно, – одобрил Проценко. – Квадрат – фамилия или кличка?

– Кликуха, – оскалив в улыбке гнилые зубы, весело пояснил Степка.

– Я так и думал, – кивнул Проценко. – Чтобы дать ход заявлению, поставьте настоящие фамилии, имя, отчество. И точный адрес последнего места жительства.

– Насчет отчества – глушняк. Кликухи от фраеров. Место жительства – Эдуард Дмитриевич в курсе, если нужда какая в нашем присутствии, – объяснил окончательно пришедший в себя Пехтерь.

– То есть, если форсмажорные обстоятельства, взаимодействие не исключается? Я правильно понял? – не отставал Проценко.

– Волк волку – друг и брат, – оскалился Степка, получивший, судя по всему, легкое сотрясение мозга.

– Поговори у меня, – угрожающе проворчал Чикин.

– Дальше читай, – приказал Шабалин.

– Пойдя снять сетешку, которая находилась в реке, назад не вернулись, несмотря на наличие ружья, заряженного на возможную водоплавающую утку…

– Фигня насчет утки, – вмешался Домнич. – В районе их боевых действий вороны все передохли, не то что утки. Собак – и тех сожрали.

– Нам тявкуши без надобности, – снова встрял улыбающийся Степка, но, наткнувшись на угрожающий взгляд Пехтеря, сразу погрустнел.

– Заметив, что спустя положенное время никто не возвращается, организовали поиски. Лодку и сетешку обнаружили на берегу. Рыба и все остальные отсутствовали. Продолжительные поиски и звуковые сигналы в виде стрельбы и криков не дали никакого результата. Убедительно просим оказать содействие в нахождении пропавших Н. Корячкина и Т. Квадрата.

– Все, что ль?

– Как положено – число, подписи.

Пехтерь положил заявление перед жующим Чикиным, после чего решил изложить дополнительные соображения:

– Квадрата ни на голяк, ни на испуг не возьмешь, а тут такой раскладон. Поэтому приняли решение винтить оттуда и сделать заявление, чтобы нахалку не пришили. В последнее время, куда ни кинь, сплошная поганка корячится. Совсем масть катить перестала.

– Предположения по этому поводу имеются? – спросил Проценко.

– Масть катить перестала, вот и слиняли ваши друганы от греха подальше, – снова вмешался Домнич.

– Они в таком случае и свою, и нашу бы заначку прихватили, – не согласился Пехтерь. – Жрачка и желтяк на месте, ствол утром в воде отыскали. Чтобы Тимоха свою любимую бандуру бросил – исключается. Замочили их. Замочили и сплавили по струе.

– Если замочили, то с какой целью? Задавали себе этот вопрос? – не отставал Проценко. Видно было, что заявление пиратов его почему-то заинтересовало.

– Да кому они на хрен нужны, голошмыги. Правильно Игорек толкует, слиняли. Просчитали, что скоро жопой на шило сядут.

– Может, и так. Но настораживающий момент имеет место быть. Особенно, если приплюсовать сюда исчезновение этого вашего… Как его?

– Кандея, – услужливо подсказал Шевчук.

– Вот именно. Одно исчезновение может быть простой случайностью. Два – повод задуматься. Три, плюс стрельба по окнам – это уже, однако, тенденция, как говорил чукча. Не очень приятная для окружающих. Я не прав?

– Три-то откуда? – удивился Чикин.

– А ночная авария с непонятными последствиями? До сих пор неизвестно – то ли покойник, то ли не покойник…

– Полное бздимо, – проворчал себе под нос Пехтерь.

– Что вы имеете в виду? – не понял Проценко.

– За девку свою их мочит, – медленно, словно эта мысль только что пришла ему в голову, сказал Шабалин. И словно окончательно утвердившись в своем предположении, громко и уверено продолжил: – Они тогда приблизительно в той же местности шарашились, хотя появляться там им категорически не рекомендовалось. Было дело?

– Когда? Какое дело? Чего было-то? – встревожился ничего еще не понявший Пехтерь.

– На них все сходилось. Снасильничали и слиняли. Можно было уже тогда в разработку брать. А он своими силами решил. Ждал, пока девка заговорит, конкретно на этих укажет. Теперь, видать, откопал вашу помойку. По закону на вас без доказательств не наедешь. А так, чего проще – закон тайга. Решил сам разборку устроить. Скоро и до вас очередь дойдет. Линяй, Петро, со своим оставшимся пиратством, пока не поздно. Арсений мужик достаточный, с ним за все свое сиротское рыжье не договоришься.

– Да я за Тимоху его самого на мелкие ремешки порежу! – сотрясаясь от наигранной злобы и не наигранного страха, захрипел Пехтерь. – Разыщу, живьем урою!

– А чего его искать? Сидит у себя дома, готовится к очередному рейду по ваши пересравшие душонки. Ты заявление-то оставь, оставь. Когда обнаружим ваши коллективные останки, майор поручит расследовать все до кучи.

– Еще чего! – гоготнул Чикин. – Много чести – расследование на них заводить. Кому они нужны дерьмофрадиты штопаные. Запишем в глухняк – и все дела. Оперативная обстановка чище будет.

– Да мы эту его девку и в глаза не видали! – вдруг завопил третий, до сих пор угрюмо молчавший пират, раньше других осознавший смертельную опасность обрисованной Шабалиным ситуации.

– Ты ему это расскажи. Сходи поговори по душам, покайся. Он мужик добрый, если сразу не пристрелит, то в муравьиную кучу голяком зароет, – дожимал Шабалин вконец затравленных пленников.

– Думаю, вы не правы, Юрий Анатольевич, – неожиданно вмешался Проценко. – Поскольку они убеждены в своей невиновности, именно пойти поговорить по душам, объяснить.

– Он им объяснит… – хмыкнул Чикин.

– А чтобы разговор у них получился на равных, чтобы их воспринимали всерьез, а не как мальчиков для битья, мы возвратим господам пиратам конфискованное у них вооружение. Если майор не против.

– Против, но хр…н с ними. Без ружьишка этим козлам полная крышка. Пусть еще поживут маленько, пока милиция отдыхает.

– С одним условием – по окнам не стрелять. В вашей местности имеются, по-моему, более достойные цели. Я прав?

– Кто не знает, кто не понимает – амба! – пропел довольный Домнич, сообразив наконец, что к чему.

– Ноу проблем, – обнаружив неожиданное знание современных расхожих выражений и, видимо, тоже что-то сообразив, прохрипел Пехтерь и даже попытался улыбнуться, но лишь перекосился от боли в разбитых губах. Все еще не вполне доверяя предложению Проценко, он нерешительно подошел к столу, на котором были сложены ножи и ружья, и оглянулся на Шабалина.

– Мое мнение, Петро, твоими «корешами» в настоящий момент налимы ужинают, – отозвался на его вопросительный взгляд старик. – Хотя не исключено, что пока еще живые и делятся сведениями о совершенных вами совместных преступлениях. Так что, если тяму хватит, поинтересуйтесь, не помешает.

– Не боись, хозяин. Если не парашу гоните, запросто с вами на этом факте склеемся. Соображаю, у вас тоже должок к нему в загашнике имеется? – окончательно осмелел Пехтерь. Забрав свое ружье, кивнул своим, чтобы последовали его примеру.

– Правильное решение. Чтобы спокойно жить, надо заранее устранять все возможные недоразумения, – подбодрил замешкавшихся пиратов Проценко.

– Чтобы самим жить, надо врагов давить, – уточнил Чикин. – Вот так… – Он сжал в кулаке только что опустошенную банку из-под пива и швырнул бесформенную жестянку под ноги пиратам.

– А это вам для поддержки тяму.

Проценко взял со стола бутылку дорогой водки и кинул ее пиратам. Степка, несмотря на травму, успел подхватить ее чуть ли не у самого пола.

Когда пираты вышли, Проценко спросил у Шабалина: – Думаете, сработает?

– Не догонят, так согреются, – буркнул старик, усаживаясь на свое прежнее место.

– Поясните, – попросил Проценко.

– Батец имеет в виду шумовой эффект за сценой. А мы будем поглядеть на ответную мизансцену. Очень интересно, например, как товарищ поп отреагирует. Рванет в обратном направлении или будет молитвы читать: «Господи, спаси и помилуй…»

– Я бы тоже не прочь посмотреть на эту оперетку из жизни пиратов. Может, нам переместиться поближе к месту действия?

– Пехтерь на дело раньше полуночи не сподобится, – сказал Шабалин и налил наконец себе водки. – Сколько ни вертеться, а некуда нам теперь деться. С почином, что ль? За совместную трудовую деятельность.

Он поднес рюмку ко рту, но мысль, занозой застрявшая в мозгу, снова больно уколола отвлекшееся было на недавнюю суету сознание. Глядя, как все торопливо наполняют свои рюмки и стаканы, снова озвучил не дававший ему покоя вопрос:

– Так ведь и не узнали, какая вражина по окнам шмальнула. Дурак или шибко умный?

– Думаю, что это был сигнал о начале боевых действий, – уверенно сказал Проценко. – Давайте дружно выпьем за это!

* * *

Любаша собирала вещи. Чемодан был уже упакован, оставалось уложить дубленку и обувь. Дубленка разместилась в большой сумке, оставшейся от прошлого челночного промысла; сюда же отправились зимние сапоги и праздничные туфли. Немного подумав, Любаша кучей свалила в сумку фен, плойку, банки и тюбики с косметикой. Направилась к трюмо, чтобы забрать оставшуюся мелочь, и замерла на полпути, разглядев в зеркале распахнувшего дверь Бондаря. Следом протиснулись двое братьев – Семен и Федор Оборотовы, вместе с ее мужем давно и прочно обосновавшиеся в «шестерках» у Домнича, который, несмотря на их полную неспособность к полноценному охотничьему промыслу, за собачью преданность и готовность по первому же намеку на любую пакость держал их при себе на подсобных должностишках, обеспечивающих им вполне достаточное существование.

Оценив ситуацию, Любаша стала медленно отступать к двери в соседнюю комнату. Подумала – если успеть захлопнуть ее за собой, образуется небольшая передышка, за время которой можно попытаться сообразить, что делать дальше.

– Далёко собрались, Любовь Владимировна? – вежливо поинтересовался долговязый Федор.

– Проводить хочешь? – спросила Любаша. И даже попыталась насмешливо улыбнуться, делая очередной шаг к спасительной двери.

– Почему нет? – осклабился Федор. – Со всем удовольствием. Только вот закон не позволяет.

– Какой такой закон? – удивилась Любаша и еще ближе придвинулась к двери.

– Так это… Раз по закону в наличии муж, ему и провожать. Или наоборот – не пущать. Это уж как ему пожелается. А мы подсобим, если что не так.

– Был муж, да объелся груш. Вы ему лучше подсобите штаны сменить. А то пока он начальству задницу лизал, все штаны на коленках стер. Муж… У кого, может, и муж, а у меня недоразумение на полставки раз в месяц.

– Это мы сейчас разберемся, кто на полставки, а кто и до пенсии не доползет, – зловеще просипел Бондарь, сорвавший голос во время трехчасового сидения в холодном подвальном складе. – Я тебе разводу еще не давал и не собираюсь. Так что дыши тихо, пока на своих двоих стоишь. А то спотыкнуться недолго. Не забыла, как у Веньки Лоскутова баба в бега подалась? Всего и делов – о порожек спотыкнулась. Теперь на всю оставшуюся жизнь костылями обеспечена.

– Ты, что ль, мне споткнуться поможешь? Силенок-то хватит?

– Так ведь мы руки в карманах тоже держать не будем, – ухмыляясь, поспешил на помощь Бондарю Федор. – Сегодня соседу не пособишь, завтра у самого баба хвостом завертит. За дурной пример и в Африке чайники чистят.

– Чего ж вас трое-то всего? Позвали б еще кого для полной и окончательной победы. Вы как – ноги мне ломать будете или топориком тюкните, чтобы возни поменьше?

– Заводная она у тебя, – подмигнул Бондарю Семен. – Сама на крайние меры напрашивается. Свяжем или как?

– Можно, – согласился Бондарь.

– Орать будет, – засомневался Федор.

– Не буду, – успокоила его Любаша. – Вы только сами не заорите, когда… – Она еще раз огляделась в поисках какой-нибудь тяжелой штуковины, которая могла бы послужить хотя бы временной защитой при отступлении в соседнюю комнату. И тут взгляд ее наткнулся на канистру с бензином, которую Бондарь, ввиду крайнего в последнее время его дефицита и дороговизны, держал в доме, задвинув от завистливых глаз и возможного попрошательства, в угол за комод.

– Когда что? – весело поинтересовался Федор, потирая ладони, вспотевшие от предвкушения скорого соприкосновения с соблазнительными Любашиными формами.

Любаша решительно шагнула к комоду, прихватила канистру, улыбнулась с любопытством уставившимся на нее мужикам.

– Когда яйца вам поджарю, – сказала она и скрылась в соседней комнате. Задвинув задвижку, она несколько секунд стояла неподвижно, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за двери.

– Чего у тебя в канистре? Бражка?

– Бензин, – нехотя признался Бондарь.

– На хр…на он ей?

– Спроси.

– Твоя баба, ты и интересуйся.

– По мне – сама себя заперла, пускай там и чалится, пока не осознает, – пнув несколько раз запертую дверь, предложил Семен. – Выход там какой имеется?

– Ни фига. Я еще в прошлом году решетки на окнах заделал. А то они у нее все время нараспашку были. Жаркая, блин, дальше некуда.

– Чего тогда лучше? Подопрем отсюда, чтобы больше не возникала, и все дела. Через неделю на карачках приползет и сама раком станет. Я свою зимой в гараже на два дня законопатил, с тех пор ходит, через шаг оглядывается.

– Чем подопрем?

– Ты хозяин, ты и думай.

– Чего думать-то! Комод придвинем, и ваши не пляшут.

– Удержишь ее комодом!

– Мешки в сенях с чем?

– С цементом.

– На кой он тебе?

– Пригодится.

– Считай, пригодился. Таскай мешки, а мы с Сеней комод перекантуем.

– Осторожно! Новый совсем.

– Не боись, новый не старый, крепче стоять будет.

Братья с трудом придвинули комод, загородив дверь. Бондарь таскал тяжелые мешки и осторожно укладывал их на комод.

– Лось не сдвинет, не то что баба, – подвел итог Федор, любуясь проделанной работой. – Ну что, рыжая, осознала свое положение или не вполне еще?

Любаша, напряженно размышляя, молчала.

– Правильно, что помалкиваешь. Сунулась в брод по самый рот, теперь соображай, как до берега добираться.

– А если на двор, тогда как? – осторожно поинтересовалась Любаша, пытаясь уточнить, насколько тверды намерения ее тюремщиков.

– Приспособь что-нибудь под парашу, и все дела, – веселился Федор.

– Ладно, – покорно согласилась Любаша. – Юркины сапоги приспособлю. Они резиновые, надолго хватит.

– Я тебе приспособлю! – забеспокоился Бондарь.

Федор и Семен захохотали.

– Смотри не промажь, – прохрюкал, задыхаясь от смеха, Семен.

– Поллитру ставлю, только бы одним глазком глянуть, – поддержал его Федор и от избытка чувств огрел ладонью Бондаря по спине. – Правильное решение, Юрок, принял. Такую бабу лучше на привязи держать, цены ей тогда не будет.

– Гуляйте, вертухаи, отмечайте мой срок, – посоветовала Любаша, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и даже весело. – А насчет поллитры могу посодействовать. В комоде, в нижнем ящике, прокисает. Девяносто шесть градусов. Для хорошего дела берегла. Уничтожайте, раз такой расклад. А я пока подумаю, с какой горушки и на какой телушке подаваться отсюда.

– Повыступай, повыступай, – проворчал Бондарь, выдвигая нижний ящик комода. Нашарив бутылку, показал ее завопившим от радости друзьям.

– Жила-была пожила, да и ножки съежила, – пропел Федор и выбил короткую плясовую дробь.

– Клевая ты баба, Любаша! – кричал он, торопливо расставляя стаканы. – Лично я тебя хоть сейчас выпущу. Только начальство не разрешает. Велено дожидаться, когда тебе на выручку Васька Боковиков заявится. Тогда самое кино и начнется.

– Кто велел? – холодея от недоброго предчувствия, спросила Любаша.

– Кто велел, тот и съел. А мы ему разжевать поможем, – откровенничал разливавший спирт Федор. – Любовь, сама понимаешь, штука закамуристая. В жизни все не так, как на самом деле.

Семен, у которого настроение явно изменилось к лучшему, тоже решил поделиться сведениями: – Заместо приманки ты у нас теперь. На крупного зверя. – И снова захрюкал, довольный своей шуткой.

– На такую приманку жираф из Южной Америки бегом прибежит. А вот насчет Васьки – большие сомнения. Ему сейчас не любовь крутить, а когти рвать. Из городу такие штукари нарисовались – полный атас. По всем путикам теперь капканы приспособят. Сколько ни вертеться, а некуда ему теперь деться. Поехали, мужики! За любовь!

Освобождаться надо было либо силой, либо хитростью. На хитрость ушло бы слишком много времени, а его, судя по догорающему за заречными сопками закату, оставалось всего ничего. Любаша была уверена, что, как только стемнеет, придет Василий. И тогда она решилась. Распахнув окно, что было сил затрясла решетку. Но та была заделана на совесть – Бондарь всегда основательно защищал свое добро. Постояв в раздумье, Любаша вдруг распласталась на полу и полезла под кровать. Сначала один за другим выкинула из-под нее болотные сапоги мужа, затем выволокла туго свернутую резиновую лодку, которую Бондарь почему-то держал под супружеским ложем, и наконец, чихнув от поднявшейся пыли, извлекла на свет божий старенькую бензопилу «Дружба». Не теряя ни минуты, отвинтила с бачка пробку, открыла похищенную канистру и торопливо с верхом залила в бачок бензин. Бензин пролился на пол. Любаша сморщилась от резкого запаха и с сожалением посмотрела на свои руки, от которых тоже разило бензином.

Мужики, уютно расположившиеся за столом и только что разлившие по второй, одновременно вздрогнули от отчаянного визга пилы в соседней комнате. С недоумением уставившись друг на друга, они затем одновременно повернулись к забаррикадированной двери.

– Какого хрена? – выдавил наконец из себя Федор, чуть не подавившийся малосольным огурцом.

– Мотоцикл, что ль? – прислушиваясь, приподнялся со стула Семен.

Любаша начала с подоконника. Опилки летели во все стороны, пила уже не визжала, а выла.

До Бондаря наконец дошло:

– У всех бабы, как бабы, а эта – бомба водородная!

– Ты чего, совсем завис? Или лампочка перегорела? Какая бомба?

– Бензопилу старую разыскала. Я ее выбросить хотел.

– Чего не выбросил? Она теперь весь дом на куски распластает.

– Ну. Вместе с нами, – вполне серьезно пообещал Семен.

– Такая могёт! – согласился Федор.

– Кончай, блин! – заорал было Бондарь, окончательно сорвав и без того подсаженный голос. После чего ругательства и угрозы мог излагать только шепотом, которого за непрекращающимся воем пилы даже сам не слышал.

– Придется дверь отлаживать, – решил наконец Федор и что было сил заорал: – Слышь, рыжая! Кончай выступать! А то мы тебя этой пилой саму на мелкие части распластаем! Вдоль и поперек!

Как назло, после его слов у пилы соскочила цепь, и Любаше пришлось ее выключить.

– Молоток! – похвалил Федор. – Соображаешь. Пили, не пили, дальше того свету, хоть в ту сторону, хоть в эту, не скроешься. А за сопротивление приказу начальства мы тебя на полгода премии лишим. Лишим, Юрок?

– На год, – прошипел Бондарь.

– Открывай дверь! – неожиданно взял на себя командование Семен. – Надо у ей эту игрушку-пилушку ликвидировать. А то спокойно посидеть не даст.

Бондарь с готовностью принялся стаскивать мешки с комода.

Любаша тем временем заправила цепь и, прежде чем снова завести пилу, подошла к двери и крикнула:

– На пол смотрите!

– Какого хр…на мы там не видали? – спросил Федор. Но на пол все же искоса глянул. Ничего не разглядев, поинтересовался: – Еще, что ль, бутылек где-нибудь в заначке? Тогда колись на точные координаты.

– Смотрите, смотрите, – повторяла Любаша и, открыв канистру с бензином, стала выливать под дверь ее содержимое.

Бензин потек в щель под дверью, под комод и наконец явственно обозначился на полу в соседней комнате, разливаясь по его пространству обширной лужей. Бондарь немедленно отскочил в сторону, а Семен, страдавший хроническим насморком и потому почти не различавший запахов, сунул в лужу палец, поднес к носу и неуверенно констатировал:

– Вроде соляра…

– Сам ты соляра! – буркнул Федор, отступая от подплывающей к его ботинкам жидкости. – Семьдесят шестой.

– Девяносто второй, – с плачущим выражением лица прошептал Бондарь. – С города привез.

– В общем, так… – отбросив пустую канистру, сказала Любаша. – Чтобы вам не скучно было, поимейте в виду, будете возникать – в дверь колотиться, под окнами шарашиться – подожгу. У меня не заржавеет, можете у моего бывшего спросить.

Бондарь торопливо закивал головой в ответ на вопросительные взгляды помощников.

– Уяснили? – спросила Любаша.

– Ни фига, – после довольно продолжительного молчания отозвался Федор. – Мы-то в случае чего во двор. А вот интересно, куда ты слиняешь?

– Куда мне линять, если вы меня живьем здесь замуровали? Оставлю людям записку: «В моей смерти виноватые такие-то. Не поминайте лихом, ваша Любаша».

– Горбатого лепит? – шепотом поинтересовался у Бондаря Семен.

Тот энергично замотал головой.

– С нее станется, – согласился с Бондарем Федор. – Совсем без узды баба. Думать надо было, когда выбирал. Тебе что, обязательно рыжая понадобилась?

– Раньше поспокойней была, а тут как с цепи сорвалась.

– Баба да бес, один у них вес, – назидательно пояснил Семен и направился к столу допивать. И только было влил в рот содержимое стакана, как снова взвыла пила. Семен вздрогнул от неожиданности, поперхнулся, закашлялся, со злостью саданул кулаком по столу и заорал, стараясь перекричать визг пилы:

 
– Не кочегары мы, не плотники,
но сожалений горьких нет как нет!
А мы таежники-охотники
и из тайги вам шлем привет!
 

– Ты чего, Семка, забалдел или крыша поползла? – испуганно спросил Федор и даже наклонился, стараясь заглянуть в закатившиеся под лоб глаза брата.

– Для блезиру, – тихо сказал тот и подмигнул вернувшимся на место глазом, в котором уже вполне отчетливо обозначилась пьяная сумасшедшинка, предвещавшая хорошо знакомому с ней Федору самые неожиданные выкрутасы легко заводившегося брата. – Я буду хрень всякую орать, чтобы она нас за полных фуфлометов держала, а вы комод сдвигайте. После чего начнется штурм Берлина. По понятиям, баба качать права не должна. Поняли? Иначе не жизнь, а полный абзац. Интересно, чего она там пластает?

– Эй, рыжая! – с готовностью закричал Федор. – Ты какие дровишки там заготовляешь? До зимы вроде еще далеко.

– Делю совместно нажитое имущество! – весело закричала в ответ Любаша, неумело орудуя пилой. Большую часть первого подоконного венца она уже пропилила. Ежели справиться со вторым, путь на волю, можно считать, обеспечен.

– Шифоньер распилила, сейчас супружеский станок кончаю. Он моему бывшему теперь все равно без надобности.

– Давай! – дал отмашку Семен.

Бондарь с Федором стали торопливо стаскивать с комода мешки с цементом, а Семен снова завел что было сил:

 
– Всего лишь час дают на артобстрел,
 Всего лишь час пехоте передышка,
 Всего лишь час до самых важных дел,
 Кому до ордена, ну а кому до вышки.
 

Втроем они отодвинули комод и остановились в нерешительности перед запертой дверью.

– Ну что, переходим в наступление? – спросил Федор у принявшего на себя командование брата.

– Айн момент! – предостерегающе поднял тот руку. – Треба маленько помуроковать. Как мы эту рыжую водородную бомбу обезвреживать будем? У ей в руках, можно считать, смертельное оружие, а что имеем мы на тот случай, если она его против нас применять начнет?

– Думаешь, начнет? – засомневался Федор.

– Запросто. Если поиметь в виду, как она оборону магазина организовала, Ваську отмазала, шефа с Чикиным под арест на полдня пристроила – запросто. Ей теперь никакого выхода, кроме как линять в неизвестном направлении. Вон, шмотки уже упаковала, а тут мы возникли. Попрет, как танк, даже не сомневайся. Как считаешь? – спросил он у побледневшего Бондаря.

– Прошлый раз только и делов, что маленько за волосы… Так чуть палец не откусила. И тазиком… По голове.

Любаша допилила брус до конца и вышибла его наружу. Обтерев шторой вспотевшее лицо, принялась пилить дальше.