Текст книги "Далеко от неба"

* * *

К полудню во дворе необустроенной и все еще неосвященной церкви на неизвестно кем назначенное отпевание Григория Кандеева стал собираться народ. Подходили и подходили, подтягивались со всех улиц, проулков и даже отшибов. Довольно большой церковный двор скоро заполнился почти до отказа. Даже на поскотине за временной оградой переминались и переговаривались небольшие группки любопытных. Собравшиеся почти не отрывали глаз от крыльца, на котором на принесенных кем-то табуретках – гроб, а за ним, рядом с входными церковными дверями, стоял всем хорошо знакомый сейф из кабинета начальника коопзверпромхоза. Рядом с сейфом, с карабином в руках, словно часовой, стоял Тельминов, время от времени загадочно чему-то улыбаясь. На гроб старались не смотреть, но на сейф почти все таращились со страхом, любопытством и недоумением. А кое-кто, подогреваемый носившимися слухами, явно приготавливался к любым, даже самым непредсказуемым, событиям. Слухи, они на то и слухи – о чем только ни было переговорено в поселке за последние часы. Подогревало и непонятное отсутствие местного «олигархического» командно-управленческого состава и исчезнувших вместе с ними приезжих, чья «шикарная тачка» третьи сутки сиротливо простаивала у входных дверей конторы коопзверпромхоза.

К несуществующим пока еще воротам церковного двора неожиданно подъехал старенький милицейский уазик, из которого друг за другом выбрались отец Андрей, Надежда Домнич, Любаша, Олег и Аграфена Иннокентьевна. Следом подрулил на своем тракторишке бывший Серуня, а теперь уже полноценный Сергей Афанасьевич Бурыкин. Отец Андрей и Надежда сразу направились через расступавшуюся перед ними толпу к крыльцу, остальные пока поотстали, затерялись за спинами толпившихся. На отце Андрее не было на сей раз никакого церковного облачения, в руках никакой церковной атрибутики. Надежда была в своей милицейской форме. Толпа сначала глухо загудела, но затем, ошеломленная происходящим, стихла и напряглась в ожидании неизвестно чего. И только с поскотины раздался чей-то пропитой голос, судя по всему, хорошо знакомый многим из собравшихся:

– Требуем высказываться погромче, нам тут не слыхать. Да и видать плохо.

На голос недовольно зашикали, а один из мужиков даже недвусмысленно пригрозил:

– Еще раз вякнешь, заместо Гришки в гроб положим!

Первой заговорила Надежда. В зароптавшей было, но потом почти сразу примолкшей толпе ее было очень даже хорошо всем слышно:

– Родственникам и сопереживающим знакомым, если таковые имеются, просьба и даже, если хотите, приказ: незамедлительно вынести отсюда и отвезти на кладбище гроб с телом гражданина Кандеева. Следственные органы полностью выяснили причину и виновных его гибели. Отец Андрей еще утром произвел соответствующий обряд. Поэтому не будем затягивать время, покойнику давно пора туда, где он и должен теперь находиться. Транспорт администрация предоставляет. Прошу не задерживаться.

Несколько мужиков и родственников протолкались к гробу, закрыли его и понесли к воротам.

– А поминки? – раздался с поскотины все тот же голос.

– Желающим за свой счет. Советую поспешить. Интересного кина по этому поводу показывать не будем. Мы собрали вас совсем по другому поводу.

В наступившей тишине было хорошо слышно, как отъезжает трактор, увозящий прицеп с гробом и двумя якобы родственниками. Уже на ходу к ним заскочил выпендривавшийся на поскотине мужичишка.

– А кто его все-таки? – спросил стоявший в первом ряду зоотехник Базулин.

– Обо всем будет сообщено по окончании следствия. Ну а касаемо не только данного вопроса, но и всей нашей дальнейшей жизни расскажет отец Андрей, настоятель нашей новой, вот этой самой все еще не открытой церкви. Только хочу сразу оговориться – если он захочет стать ее настоятелем. Пока у нас складывается впечатление, что вам эта церковь не нужна.

– У кого это «у вас»? – снова встрял зоотехник и оглянулся на толпу, ожидая поддержки.

– У нас. Кому больше не хочется жить так, как мы живем. Отец Андрей, говорите.

Отец Андрей, который до этого все время стоял, низко опустив голову, выпрямился, перекрестился и заговорил. Сначала негромко. Толпа стала подтягиваться ближе. Скоро его голос стал слышен каждому:

– Я недавно узнал, что в вашем поселке, оказывается, никогда не было церкви. Даже часовни не было. До революции руки не доходили, радетелей не было. После революции – категорический запрет, верующим – гонения. И вот теперь… Теперь, как мне кажется, настала пора задуматься и попытаться понять, во что превратилась и превращается наша сегодняшняя жизнь. Не хочу сказать, что это только потому, что вы забыли о Боге. Не всем, но многим из вас он мешал жить так, как вы жили. Вам легче было думать, что его совсем нет. А если его нет, то можно поступать так, как мне хочется. Не оглядываясь, не мучаясь совестью, не обращая внимания на женские и детские слезы, насмехаясь над слабыми и склоняясь перед теми, кто сильнее, у кого больше денег.

– Не все такие! – не выдержав нарастающего напряжения, крикнул кто-то.

– Разве я сказал, что все? Когда я ехал сюда, знающие люди отговаривали меня. Говорили, что большая часть мужского населения здесь – потомственные алкоголики, браконьеры и даже бандиты. А те, кто пытался этому воспротивиться, лежат сейчас под звездочками и пирамидками на вашем быстро увеличивающемся поселковом кладбище. Что вашим Богом стало непреодолимое желание урвать как можно больше. И не важно, где и каким образом. Хочу вас всех спросить – нравится вам такая жизнь?

Толпа тревожно загудела.

– Мы, что ль, виноватые? – крикнул кто-то.

– Хочешь жить – умей вертеться! – хихикнули с другого конца.

– Да у нас уже и мужиков-то нормальных не осталось! – истерично закричала какая-то довольно еще молодая женщина. – Пьянь одна и обиралы. Не бабы, давно бы все посдыхали. А много бабы смогут при такой жизни? Много?!

– Всех-то не хули! – закричала другая. – Мой, хоть и без Бога, а совесть блюдет. И вкалывает, дай бог каждому.

– Не хужей других проживаем! А кому не нравится, могут уматывать куда подальше. Как жили, так и жить будем.

– По телевизору глянешь, все так-то. Сплошная пьянь да стрельба. Да еще похваляются – лучшие в мире, лучшие в мире! Другой раз плюнуть хочется, а идтить некуда.

– Поучать мастеров развелось – слушать устанешь.

– На Бога надейся, а сам не плошай!

– Жили без церкви сто лет, еще столько же проживем.

Крики и ропот нарастали. Неожиданно на крыльцо заскочила и выстрелила вверх из отобранного у бывшего мужа ружья Любаша. Толпа испуганно стихла.

– Не знала бы каждого из вас до самых потрохов, решила бы – все, полный… Неохота только у церкви материться, чтобы нужную цену вам обозначить.

– Апокалипсис, – подсказал Олег.

– Ну да, он самый. Я вам что сказать хочу? Гляжу, все вы сейчас на эту вот железяку. – Она показала рукой на сейф. – Пялитесь и думаете про себя: «Что за х…рня? На фига она здесь?» Хотя многие из вас очень даже распрекрасно знают, что это такое. Вся наша сегодняшняя жизнь там находится. И прошлая, и, можно сказать, будущая. Сколько лет наши грехи, спотыкачи, ошибки и ошибочки, от самых вот таких до самых непрощаемых и подсудных копились, подшивались, учитывались и, сами знаете, в чью пользу использовались. На том они и держались и долго еще держаться собирались. Теперь все от вас зависит. Полностью и целиком. Желаете, чтобы такая жизнь и дальше продолжалась, пусть здесь стоит и всем об этом самом напоминает. Не хотите, принимайте всеобщее решение. Как решите, так и будет.

– А сами-то они где в настоящий момент находятся? – спросил стоявший ближе всех к крыльцу Шевчук.

– Говорят, вертолет с ними в Убиенку навернулся. С концами, – озвучил собственную версию стоявший рядом с ним и неизвестно как оказавшийся в толпе один из пропавших пиратов.

– Не потому ли вы теперь храбрые такие? – спросил у Любаша зоотехник Базулин.

– Как навернулся, так и вывернулся, – решил вмешаться Тельминов. – Объясните, Надежда Юрьевна, что там летуны по рации сообщили.

– Летят назад. С минуты на минуту будут.

Толпа даже не загудела, задвигалась, закричала. Кое-кто кинулся убегать. Другие стали подтягиваться ближе к крыльцу, не спуская глаз с вооруженных Любаши и Тельминова, к которым, уловив нарастающее напряжение, не замедлил присоединиться Олег. Стремительно назревал опасный конфликт. Многие это хорошо поняли и потянулись вслед за уходящими.

– Повторяю вопрос, – что было сил закричала Любаша, на какое-то время задержав быстро редеющую толпу. – Что решаем насчет нашей прошлой и будущей жизни?

– Как решите, так и будете дальше существовать, – добавил Олег. – Мешать не будем. Это будет только ваше собственное решение. Так, отец Андрей?

– Я думаю, что так.

– Приступаем к голосованию! – поняв, что единого решения уже не получится, подражая кому-то и явно валяя дурака, объявил Михаил Тельминов. – Кто за то, чтобы оставить нашу жизнь, а значит, и этот сейф без изменений и вернуть вместе с содержимым возвращающимся хозяевам?

Одна за одной в толпе поднялось несколько рук. Первыми их подняли Шевчук, врач местной поликлиники, Бондарь и тельминовская Катерина, тоже зачем-то протиснувшаяся в первый ряд. Остальные, которых было явное большинство, угрюмо молчали.

– Продолжаем голосование, – паясничал Тельминов. – Кто за то, чтобы путем уничтожения навсегда оставить за бортом наше нелегкое и очень грешное прошлое и двинуться к солнечным горизонтам светлого будущего? Хочу только довести до всеобщего сведения, что в нем… – Он пнул ногой злополучный сейф. – Помимо криминальной летописи, смертельно опасного для многих компромата, расписок кровью и подхалимских заявлений – находятся еще три с половиной килограмма золотого песка, самородков и неизвестное количество рублей и даже возможной валюты. Предлагается достойно отметить возвращение его хозяев и утопить данное сооружение в озере Убиенка, у которого, как известно, не имеется ни дна, ни покрышки. Кто за?

– Псих ты все-таки, Мишка, лечиться тебе надо, – сказал один из мужиков, подходя вплотную к крыльцу.

Остальные пока молчали.

– Другие предложения будут? – не меняя насмешливого тона, спросил Тельминов.

– Думаешь, на карабин твой оглядываться будем? – крикнул кто-то из задних рядов.

– Бог терпел и нам велел, – просипел еще один и стал продвигаться к крыльцу, выпростав из-под полы куртки обрез.

Еще несколько человек стали проталкиваться поближе. Тельминов и Олег взяли свое оружие наизготовку. Их примеру последовала и Любаша, выступив вперед и загородив отца Андрея.

– А как на данное голосование смотрит наша временная полицейская власть? – поинтересовался кто-то из сомневающихся.

– Полицейская власть, как видите, принимает в этом самое непосредственное участие, – ответила Надежда.

– А какой диагноз? Какие предвидятся последствия? – поинтересовался, как всегда, крепко подвыпивший врач.

– Последствия самые серьезные, – все еще не открывая до конца карты, ответила Надежда. – Особенно для тех, кто так ничего и не понял.

– Летят, кажется, – прислушиваясь, пробормотал Шевчук, и тут же заорал во все горло: – Летят! Летят! Наши летят!

Гул вертолета стал громче. Все задрали головы кверху. Вертолет быстро приближался. Но направился он почему-то не к обычному месту посадки, а к поскотине рядом с церковью, во дворе которой оставалось еще немало народу. Когда вертолет опустился на землю, почти все кинулись на поскотину. Поспешили туда и Надежда, и поддерживающий Аграфену Иннокентьевну Олег. Первой подбежала к открывающейся двери вертолета Любаша. На крыльце остались только отец Андрей и все еще державший наизготовку карабин Тельминов.

– Подождем, что к чему и как еще повернется, – объяснил свое поведение Михаил повернувшемуся к нему отцу Андрею. – Могли фальшивку скинуть, все, мол, в порядке. Вопрос – для кого в порядке?

– Сомневаешься?

– Берегусь. На всякий пожарный канистру с бензином прихватил. Никому – так никому. Хоть такая польза будет.

Первым из вертолета, не дожидаясь трапа, выпрыгнул Василий. Разглядев в толпе мать, он, приобняв счастливую, улыбающуюся Любашу, направился прямо к ней.

– Нашел, что ль? – спросила Аграфена Иннокентьевна.

– Обязательно. – Он достал и передал матери послание Ивана. – Потом все расскажу. Все у нас теперь по уму будет. Спасибо, что вспомнила.

Сбросили трап и сначала по нему спустился Егор Рудых. Первым делом стал оглядываться в надежде найти кого-нибудь из знакомых, чтобы узнать про дочь, которая должна была скоро родить. Надежда догадалась, издали показала большой палец, – все, мол, в порядке. Впервые за последние несколько дней Егор смущенно заулыбался.

Потом по трапу неуверенно спустился Домнич и тоже стал растерянно оглядываться, не понимая, что тут происходит и что ему теперь делать.

Наконец, выглянул Ермаков, разглядел Надежду Домнич, громко позвал:

– Надежда Юрьевна, прошу вас подняться к нам на короткое производственное совещание.

Надежда торопливо, чуть не бегом, подошла к вертолету, поднялась по трапу и исчезла в салоне.

Любаша что-то рассказывала Василию, показывая на крыльцо церкви, с которого, разобравшись наконец, что порядок сложился вроде бы в их пользу и по-прежнему, не выпуская из рук карабина, к ним направился Тельминов. На крыльце в одиночестве остался отец Андрей. Он смотрел на собравшихся около вертолета людей и смущенно чему-то улыбался.

В салоне вертолета Надежда очень удивилась, не увидев отца, и теперь, искоса поглядывая на своего бывшего начальника Чикина, на сидевшего с отсутствующим видом Сергея Проценко и расположившихся поодаль от них хмурых повязанных боевиков, внимательно слушала, что сообщал ей Ермаков, старавшийся говорить погромче, чтобы слышала не только она, но и все, кто находился внутри вертолета.

– Согласно приказу начальника областного управления УВД вы, Надежда Юрьевна, назначаетесь временно исполняющей обязанности начальника районного управления. Судя по вашему недавнему рапорту, вы полностью в курсе всего здесь происходящего. В случае каких-либо осложнений незамедлительно принимайте соответствующие меры. Я сейчас на базу, нас там уже ждут, передам весь этот груз по назначению, напишу соответствующие докладные, рапорты, доложу временные выводы и снова к вам. Дело серьезное, как вы понимаете, и очень непростое. Задерживать вашего бывшего благоверного не имею пока достаточных оснований и фактов. Будем еще уточнять. Если имеются улики, сохраняйте всеми соответствующими силами. Все поняли?

Надежда молча кивнула.

– Вы забыли про мою личную машину, – сказал Проценко. – Поскольку я, насколько понимаю, пока тоже не обвиняемый и, надеюсь, не буду, вы не имеете права…

– Имею, имею. Ничего с вашим танком не случится. Надежда Юрьевна, организуйте охрану. Счастливо оставаться. Вынужден. Керосину только-только. Командир, – заглянул Ермаков в кабину, – отчаливаем!

Надежда спрыгнула с трапа на землю, трап подняли, и вертолет, взъерошив окрестную траву, одежду и волосы собравшихся, распугав сбежавшихся было со всего поселка собак, как-то неожиданно быстро взлетел и так же быстро исчез из виду.

Разглядев, что окружившие Домнича давние его приспешники и прихлебатели во главе с Шевчуком что-то ему торопливо разъясняют, то и дело показывая пальцами в сторону церковного крыльца, где все еще находились отец Андрей и злополучный сейф, Надежда направилась прямо к ним, по пути жестом подозвав сопровождавшего ее старшину из районного управления, до сих пор старавшегося держаться в стороне. Подойдя почти вплотную к бывшему мужу, она громко, чтобы все хорошо слышали, сказала: – Гражданин Игорь Кириллович Домнич, вы задерживаетесь по подозрению в организации убийства Романа Зарубина, в изнасиловании и убийстве его дочери – Зарубиной Марии, а также за многочисленные вымогательства, шантаж, незаконные коммерческие махинации, растрату и прочее. Николаев, проводите арестованного в камеру предварительного заключения.

Шарахнувшиеся от Домнича при первых словах Надежды прихлебатели едва не сбили с ног подходивших Аграфену Иннокентьевну и Олега.

– Ты ему, Надька, еще Ванечку нашего приплюсуй. Вот, нашли наши мужики его записку. Все тут прописано. – И она подняла над головой отданную ей Василием записку.

– «Напрасные усилия несложившейся любви», – по привычке процитировал Домнич чью-то фразу из оперетты и сунул бывшей жене под нос фигу. – Не докажете. Не на того напали. Подполковник лично сказал: доказательств пока тю-тю. В перспективе тоже тю-тю. Сплошной треп и необоснованные обвинения. Машка зарубинская жива и здорова. Путешествует себе, как ни в чем не бывало, и по людям еще постреливает. А насчет Ивана порасспрашивайте хорошенько своего любимого папочку, уважаемая Надежда Юрьевна. Целиком и полностью его работа. А также особо доверенного лица Виталия Боковикова. Доказательства имеются.

– В сейфе? – спросил Тельминов.

– Кстати, – словно спохватился Домнич. – за похищение частной и государственной собственности всем принимавшим непосредственное участие такое припаяют – мало не покажется.

– Попрошу немедленно передать ключ от вашего сейфа следственным органам, – жестко отчеканила Надежда.

– Ключ? Какой ключ? – продолжал нагло паясничать Домнич. – Ключик потеряли, открыть не можете? У меня его тоже не имеется. – Он демонстративно вывернул карманы. – Потерял где-то. У нас там в тайге такие баталии происходили. Так что немудрено. Можете вон Героя России порасспрашивать.

Подошел Василий, протянул руку, требовательно приказал:

– Ключ!

Домнич демонстративно поднял руки:

– Ищи. Найдешь – ваша взяла.

Василий рывком приподнял его, перевернул вниз головой и несколько раз сильно встряхнул. Ключ так и не появился.

– Соображать надо, – встав на ноги и приглаживая волосы, прохрипел, едва сдерживая себя, обозленный Домнич. – Видал хоть раз ключ от советского сейфа? Это тебе не нынешние кнопочки-циферки. Во! – Он показал пальцами размер. – Что я его, на шее носить буду? Ищите. Надька вон сколько раз пыталась найти. Была, значит, причина – тоже интересовалась содержимым. Тю-тю! Говорю вам – потерял. В Убиенке, между прочим. Где меня некоторые утопить хотели. Не получилось. И сейчас не получится. Финита ля комедия. «Шел он в Арктике на дно, и тонул на юге, но… – Руками и ногами он изобразил заключительное танцевальное па, выдержал короткую паузу и закончил: – Выходил всегда сухим на берег». Можете даже не сомневаться. Повернулся к Надежде: – Во избежание самых неприятных последующих осложнений прошу доставить сейф на прежнее место нахождения и организовать круглосуточную охрану. Пошли, Колька, – обратился он к стоявшему рядом старшине. – Где там ваша камера предварительного заключения? Когда будут увольнять из органов, напишешь в объяснительной, что не хотел, но был вынужден. Приходи тогда ко мне, не обижу. Оформлю охранником.

Видевшие только что продемонстрированное унижение еще недавно всесильного и непотопляемого хозяина местного, годами складывающегося жизненного обустройства, к которому они привыкли и от которого целиком и полностью зависели, некоторое время пребывали в полной растерянности перед необходимостью выбора, от которого, как тут говорили чуть раньше, будет зависеть вся их дальнейшая жизнь. Большинству нетерпелось поскорее «слинять» отсюда подальше, отсидеться и потолковать в сторонке, а там будь, что будет. Немногие про себя сочувствовали затеявшим всю эту бучу людям и даже готовы были поддержать, если только это не будет грозить опасным разворотом в противоположную сторону. Были и такие, что сочувствовали сейчас Домничу, и если бы хоть что-то обозначилось в его пользу, безусловно, встали бы на его сторону – слишком большими неприятностями грозило бы им его окончательное разоблачение.

Как ни странно, одним из первых отыскал спасительный лично для себя выход Шевчук. Добыв из одного из карманов своей куртки тяжелый ключ, несколько минут назад втихаря переданный ему Домничем, он осторожно тронул за рукав обернувшегося к нему Василия, сунул ему ключ от сейфа, и тут же буквально растворился за широкими спинами смотрящих вслед уходящему Домничу людей.

– Артист! – громко окрикнул уходящего Домнича Василий. – Предлагаю на прощание спеть другую песню.

– Ну? – остановился Домнич. – Концерт по заявкам. Какую желаете?

 
– Кто весел – тот смеётся,
 Кто хочет – тот добьется,
 Кто ищет – тот всегда найдет», —
 

и Василий показал ему ключ от сейфа.

– «По причине, не зависящей от нас…» – пробормотал заметно растерявшийся Домнич. – Один – один! – после затянувшейся паузы крикнул он, отступая чуть в сторону от своего конвоира.

– А где твой «один»? – крикнул Тельминов.

– Найдем, – шагнув за спину сопровождавшего его старшины, он заломил ему руку, вырвал пистолет, сильным толчком отправил на землю, привел похищенное оружие в боевую готовность и направил его на толпу.

– Не дури, – спокойно сказал Василий и пошел прямо на него. – Все равно промажешь. Как в прошлый раз.

– Все в прошлом, – усмехнулся посуровевший и неузнаваемо изменившийся Домнич. – Не промажу. Неудавшийся спектакль надо заканчивать как можно громче. Чтобы публика была довольна.

Выстрелив себе в грудь и сделав несколько шагов вперед, упал к ногам Василия.

Завизжала какая-то женщина, а толпу на мгновение-другое сковало какое-то оцепенение. Черт-те что происходило у всех на глазах за последние часы. Ожидали, конечно, всякого, но происходящее выбило из колеи даже самых спокойных и равнодушных. Постепенно нарастающий ропот неожиданно прервал пронзительный крик, вдруг раздавшийся со стороны церковного крыльца.

С канистрой в руках на крыльцо забрался Бондарь. Отбежав от шагнувшего было наперерез отца Андрея, он стал расплескивать из канистры бензин – сначала зачем-то на металлический и явно негорючий сейф, затем на бревенчатые стены, на входную дверь, на пол, плеснул бензином на пытавшегося помешать ему отца Андрея, на крыльцо. Остатки выплеснул на землю, выкинул канистру и достал из кармана зажигалку. И все это всячески увертываясь от отца Андрея, который дважды чуть не скинул его с крыльца. Все это время он не переставал кричать, будучи уверен, что все его слышат. Но слышно, вернее, разборчиво слышно, было немногое. Какие-то обрывки прошлых обид, вопросов, угроз, попыток что-то объяснить…

– Что, плохо жили? Все было. А теперь Мишка Тельминов ходит, командует, как жить надо. Дожили, родненькие! Молитесь теперь вот на него. Или на попа на этого молитесь…

…Церкву поставили. А на хрена она тут? Всему, что было, она поперек. С неё началось, с неё! Как поставили, так и началось… Баба ушла, дом сгорел, начальники попропали. Думаете, теперь полегчает? Ещё хужей будет. Кровушкой умоетесь. Вон, лежит уже один. И вы ляжете. Рядышком лежать будете. У меня дом сгорел, и у вас сгорит. И вы сгорите. Все сгорите. От горя бежали, да в беду попали… А с тобой, – пятясь и увертываясь от отца Андрея, – я согласен. Полностью согласен. Нельзя так жить. Разве это жизнь? На Бога, говоришь, надейся? А где он был твой Бог? Не видал ничего? Пускай теперь поглядит…

В это время разглядел в надвигающейся толпе Любашу.

– Что, Любка? Довольная? Любишь греться, как бы теперь не обжечься. От одного пожара сбежала, на другом дотла выгоришь. Одна сажа останется. Смотри, смотри! Лучше смотри!

Вырвавшись от обхватившего его отца Андрея, он все-таки успел зажечь зажигалку. В это время раздался выстрел. Выстрелила, отобравшая у Любаши ружье Аграфена Иннокентьевна. Не погаснув, зажигалка выпала из рук Бондаря и упала в лужицу бензина.

Заполыхало, казалось, все сразу – стены, крыльцо, даже металлический сейф. Загорелась одежда на подраненном Бондаре и на метнувшемся в церковь за иконой Богородицы отце Андрее…

В каждом из стоявших на поскотине и во дворе вдруг очнулся почти генетический инстинкт таежных поселенцев – пожар кинулись тушить все, кто находился рядом, мешая и помогая друг другу. Но смогли лишь затушить и оттащить от огня отца Андрея и виновника пожара, не переставая вопившего от боли. К злосчастному сейфу было не подступиться – все вокруг полыхало.

Стоявшая на небольшом взгорье и видная почти со всех концов поселка церковь пылала почти без дыма ярким ослепительным костром.

Пожарная машина подъехала, когда уже обвалился купол и тушить, собственно, было уже нечего. Только черный закопченный сейф, провалившийся сквозь дощатый настил крыльца, нещадно продолжал дымить своим накопившимся за годы содержимым.