Текст книги "В пасти дракона"

Благополучно или почти благополучно спаслись и те семеро человек, которых бросил, отведя от главного отряда, Верховский. Они, оставшись одни, тоже решили пробраться в Корею. Шли по ночам, добывая пищу где попало. Сбились с пути, а вызвавшийся проводить их китаец навёл спасавшихся на засаду; сам же скрылся. Дело, впрочем, ограничилось перестрелкой, но в ней была убита телеграфистка Лутовенко и ранены пятеро. Счастье ещё, что незадолго до этой схватки к ним присоединились пятеро солдат, отбившихся от партии Пилипенко. Не будь этого, пришлось бы бросить раненых.

Десять суток продолжался этот путь. У самой корейской границы крошечному отряду преградили путь боксёры, немедленно атаковавшие его. Гибель была неизбежна. Но отчаяние придало несчастным новые силы. Люди оборонялись с остервенением и, сами уже желая смерти, лезли прямо на боксёров. Те не выдержали и разбежались, оставляя ружья в руках русских храбрецов. Путь на Корею был открыт. Бегом домчались люди до границы и со слезами умиления падали на колени, лобызали землю, на которой они чувствовали себя в полной безопасности.

При одном только воспоминании о всём перенесённом в дни этого ужасного похода Михаил Васильевич дрожал, как в лихорадке.

– Всем – жизнью своею, спасением – обязаны мы Пилипенко! – восклицал он, когда рассказывал жене об ужасах пути.

– Не вспоминай, милый, не вспоминай! – уговаривала его, как ребёнка, Варвара Алексеевна. – Теперь всё прошло!

Она была права. Молодая, здоровая натура и уход любящей женщины взяли верх над страданиями. Рана, полученная Кочеровым, была тяжёлая, но не опасная. Ужасный путь до Кореи причинил ему более вреда, чем китайская пуля. Страдания могли убить его, но теперь всё было кончено, ужасы пережиты, и Михаил Васильевич находился на пути к полному выздоровлению. Он приветливо улыбался, слушая жену.

– Как – всё кончено, дорогая? – говорил он. – А отец, сестра, мама?

– Всё, все скоро будем вместе!.. Посмотри, наши уже подходят к Пекину… Скоро они освободят всех, кто остался в этом проклятом городе…

– Да, да! Николай-то наш отличается. Слышала? Вот будет Ленушка рада… Невеста героя.

Варвара Алексеевна кивала, но у самой в то же время болезненно сжималось сердце…

Не желая беспокоить больного, она ничего ему не сказала об исчезновении сестры. Михаил Васильевич был вполне уверен, что Лена вместе с отцом и матерью находится в Пекине.

Варваре Алексеевне только оставалось надеяться, что всё, быть может, обойдётся благополучно, и по освобождении брат встретит сестру.

Но надежда эта была очень, очень, очень слаба. Молодая женщина с нетерпением ждала вестей от Шатова, а вести всё не приходили…

45. На пути в Пекин

Зинченко недаром хвалился Шатову, что он до тонкости знает весь путь, по которому придётся пройти их небольшому отряду. Он уверенно вёл товарищей по совершенно незнакомой ему стране, так уверенно, как будто он родился и всю жизнь прожил здесь.

Было мгновение, когда Шатов пришёл в ужас. Когда отряд проходил мимо одного холмика, высокая трава на нём вдруг зашевелилась, и из-за неё чуть-чуть показалась красная шапка боксёра.

– Обнаружены! – воскликнул он и инстинктивно схватился за револьвер.

Зинченко, ехавший с ним бок о бок в качестве проводника, заметил его движение и лукаво ухмыльнулся:

– Не извольте беспокоиться, ваш-бродь! Это свой!

– У тебя все свои, – недоверчиво ответил Шатов. – Ещё нарвёшься на засаду… Кто это? Боксёр?

– Чибоюйка! Кому же другому быть!

Шатов слишком верил казаку, преданность и расторопность которого были всем известны. Будь на месте Зинченко кто-нибудь другой, Николай Иванович усомнился бы…

Раза два приостанавливался и весь отряд. Даже солдатам было ясно, что кто-то в стороне крадётся, но спокойствие командира действовало на подчинённых успокаивающе.

Совсем стемнело, когда Зинченко, вытянув своего степняка нагайкой, вдруг рванулся вперёд. Только его и видели. Он вдруг словно пропал в высокой траве, потом вынырнул и во весь опор примчался к Шатову.

– Ваш-бродь! Здесь…

– Что здесь?

– Здесь отряд будем ждать… Замеченное место. Только прикажите ребятам быть потише… чтобы не дыхнули даже… Китайцы близко.

– Где, где они?

– Извольте взглянуть, – Зинченко указал в сторону Пей-хо.

Там виднелась линия бивуачных огней.

– Они нас отсюда не ждут. С реки поджидают! – продолжал казак. – С этой стороны даже секретов не выставили, дурни!..

Шёпотом отдал Шатов необходимые распоряжения. Солдаты бесшумно залегли на землю. Казаки положили лошадей, боясь, что их фырканье встревожит врагов. Огней не разводили, даже папирос и трубок не закуривали.

Николай Иванович, кутаясь в шинель, лежал, дрожа всем телом. Важность поручения тревожила его. От его успеха зависели скорость дальнейшего движения на Пекин и, в ближайшем будущем, успех его отряда.

«Удастся ли? Господи, помоги! – шептал он. – Всё, всё поставлено на карту!..»

Он прислушивался, стараясь уловить хоть малейший звук тревоги в китайском лагере; но ничего не было слышно. Мертвенно-тихая ночь окутывала непроглядным мраком и друзей, и врагов.

– Ваше благородие, разрешите, – послышался рядом чей-то шёпот.

Шатов вздрогнул.

– Кто это? – воскликнул он, потянувшись за револьвером.

– Я, Зинченко… разрешения прошу…

– О чтоб тебя!.. Всполошил как!.. Какого разрешения?

– Дозвольте к длиннокосым сходить, посмотреть, что там у них… Может, и языка приведу…

– Нет, нет, не смей этого! Ещё встревожишь!..

– Кто? Я-то? Да ни в жизнь, ваш-бродь… Что вы, помилуйте! За кого вы меня принимаете? Дозвольте-с!

В голосе казака ясно звучали просительные нотки. Шатов подумал и всё-таки решил отказать.

– Ты здесь нужен! – решительно сказал он. – Без тебя мы и до китайского лагеря не доберёмся.

– Тогда разрешите хоть за секрет выползти – с приятелями повидаться. Тут они, ждут…

– Это, пожалуй, можно! – усмехнулся Николай Иванович. – Хорошо бы, если бы ты их мне показал!..

– Невозможно, ваш-бродь, они не согласятся; говорят, русским духом потом будут пахнуть, и ежели кто настоящие кулачники, сейчас почуют… Так с вашего разрешения…

Чуть уловимый шорох – и всё стихло.

Зинченко ползком добрался до секретов и, миновав их, очутился почти перед самым лагерем китайцев. Тут он замер на месте. Прямо на него двигалась какая-то тёмная фигура.

Чи-Бо-Юй, ты? – тихо окликнул казак.

Ответа не последовало, но приблизившийся остановился, и глаза Зинченко, приглядевшиеся к темноте, различили ружьё.

«Не свой! Из лагеря! – пронеслось у него в голове с быстротою молнии. – Выстрелить – переполошить! Всё погубить…»

Словно сила какая подняла казака от земли. Он оттолкнулся, прыгнул, как прыгает на добычу кошка, и первым делом схватился за ружьё врага. В одно мгновение оно было вырвано из рук, и незнакомец очутился в железных объятиях казака.

Тот даже не пикнул, ошеломлённый внезапным нападением. С покорностью азиата он уступил без борьбы. Зинченко и не думал его убивать. Напротив, он связал своему пленнику руки и потащил обратно к секретам. Но пройдя несколько шагов, он был остановлен. На этот раз перед ним были Чи-Бо-Юй и его брат.

– Оставь его! – тихо сказал казаку Чи-Бо-Юй. – Не время с ним возиться.

– Да как же оставить его, милый друг? Тревогу поднимет! – возразил казак.

– Не поднимет… Есть средство!.. Тянь-Хо-Фу, – шепнул он брату.

Тот придвинулся и быстро взмахнул рукой.

– Ты что? – воскликнул казак, но было уже поздно.

Рука молодого китайца опустилась, послышался хрип.

– Эх, как это можно! – покачал головой Зинченко. – Не в честном бою… Как у тебя, Тянь-Хо-Фу, рука поднялась?

– Всё равно… одним меньше стало, – хладнокровно ответил тот. – Иди скорее к своим, подводи их сюда, да потише… Ваши подходят…

Вдруг Чи-Бо-Юй выпрямился и прислушался:

– Тише, тише! Сюда идут…

В темноте виднелись теперь уже не одна, а три человеческие фигуры.

– Тянь-Хо-Фу! – прошептал старший брат. – Возьми казака! Я пока отвлеку их внимание. Это из лагеря!

Он поднялся на ноги и смело пошёл навстречу поджидавшим.

Зинченко и Тянь-Хо-Фу лежали в траве, стараясь даже не дышать. Они слышали совсем близко от себя говор встретившихся. По тону чуялось, что между ними зашёл какой-то спор. Вдруг все четверо двинулись прямо на них…

Зинченко лежал ни жив ни мёртв. Не за себя он боялся, нет, в эти дни бесконечных боёв храбрый парень так привык к зрелищу смерти, так часто видел её перед собой, что никакая опасность уже не страшила его. Его пугало сейчас только то, что из-за него будет открыто присутствие отряда, и успех прекрасно задуманного дела окажется испорчен. Он ясно видел, как один из китайцев вдруг упал на землю с лёгким вскриком, и понял, что тот в темноте запнулся о труп несчастного соотечественника, ставшего жертвой Тянь-Хо-Фу. Ещё одно мгновение, и двое рослых китайских солдат в несколько прыжков очутились около казака. Третий и Чи-Бо-Юй остались на месте…

Зинченко молча вскочил на ноги и с обнажённой шашкой кинулся на врагов. Больше ему ничего не оставалось. Он был открыт…

Завязалась новая борьба – тихая, бесшумная… К ужасу своему, казак увидел, что китайцев уже не трое, а больше десятка… Всё пропало! Он чувствовал себя погибшим, понимал, что и дело отряда проиграно…

Отчаяние придало ему сил. Молча он рубил направо и налево, но в исходе борьбы не могло быть сомнения: где же было одному бороться против десятка?..

Тяжёлый удар – очевидно, прикладом ружья – опустился на голову смельчака. Голова Зинченко пошла кругом, ему показалось, что почва колеблется под ногами. Стиснув зубы из опасения выдать себя криком, он повалился на землю. Почти в то же самое мгновение из китайского лагеря на берегу Пей-хо вдруг затрещали ружейные выстрелы, а затем выстрелила пушка – один раз, другой, третий…

«Наши! – подумал казак. – Помоги им, Господь!»

Это были его последние мысли. Он потерял сознание.

Действительно, авангардный отряд подошёл к тому месту на Пей-хо, где китайцы пытались устроить заслон. Они оказались достойными учениками своих учителей-немцев. Место, выбранное ими, было необыкновенно удачно. Отряд должен был проходить под огнём с трёх сторон по узкой береговой полосе. Миновать это место было для наступавших невозможно, не понеся сильных потерь; оставить заслон в тылу тоже было нельзя – это было бы опасным препятствием для отрядов, следовавших позади. Необходимо было так или иначе развязаться с засевшими здесь китайцами. Командир отряда в полной надежде на Шатова предпочёл бой.

Отчаянная перестрелка завязалась с обеих сторон. Гремели пушки, трещали ружья. Огонь китайцев был хотя и беспорядочный, но такой сильный, что не давал русским ни малейшей возможности переправиться через Пей-хо.

– Да что же это Шатов! С ума, что ли, сошёл! – волновался командир. – Все инструкции им получены! Чего же он медлит? Уж всё ли у него благополучно там?

Шатов, отпустив Зинченко, сейчас же пожалел об этом. Он был уверен, что молодец сумеет вывернуться из всякой опасности, но против случая идти невозможно. Случайности, которую никогда нельзя предвидеть, и страшился молодой человек.

Так около часа прошло в томительном ожидании.

– Ваше благородие! – выросла перед ним тёмная фигура. – Там в секрете китайца задержали… Что с ним делать? Он по-русски знает и говорит, что лично вам известен.

«Кто-нибудь из братьев. Где же Зинченко? – промелькнуло в голове у Шатова. – Что с ним?»

– Веди, веди его скорее сюда! – велел поручик.

В этот момент до слуха его донёсся отдалённый гул начавшейся перестрелки.

«Наши подошли. Зинченко нет… О господи, неужели всё пропало?» – с тоской подумал Шатов.

В эту минуту перед ним появились двое солдат, крепко державшие пленника.

– Вот этот самый! – объявили они.

Весь небольшой отряд уже пришёл в движение; люди без приказания поднялись на ноги и даже построились.

– Ты кто? – стараясь говорить тихо, спросил Шатов у пленного.

– Русский командир меня знает, – послышался тихий ответ. – Я – сын Юнь-Ань-О, брат Уинг-Ти.

– Который? – тревожно спросил Шатов.

– Тянь-Хо-Фу!.. Пойдём за мной.

– А Зинченко?

– Не знаю… Если Чи-Бо-Юй не выручит, он умрёт… Спеши же, господин, ваши подошли…

– А ты… ты… Можно тебе верить?

– Я – русский и ненавижу убийц моего отца!.. Иди же, господин, не медли!..

Шатову не оставалось ничего другого, как только довериться этому китайцу:

– Слушай, я тебе верю. Но если ты изменишь, помни, я тебя убью…

Тянь-Хо-Фу, как показалось Николаю Ивановичу, пожал плечами:

– Мы все рождаемся для того, чтобы умереть. Мы же с братом не хотим умирать, не отомстив посланнику Дракона… Иди! Я говорю, что промедление может испортить всё дело…

Шёпотом была отдана команда, и отряд, стараясь не производить шума, тронулся вперёд.

Вот и китайский лагерь. Китайцы так увлеклись перестрелкой со стоявшими на противоположном берегу русскими, что даже не почуяли приближения отряда Шатова.

Николай Иванович, опасаясь слишком рано взяться за дело, остановился. Отряд замер на месте, ожидая приказаний командира.

Прошли несколько томительных долгих минут… Вдруг взвилась ракета и рассыпалась искрами на чёрном фоне неба. Это было сигналом, что отряд начал переправу.

«Пора!» – решил Шатов и, отдав последние инструкции, двинул своих людей на китайцев, не подозревавших близкой опасности.

Грозное «ура!» слилось с громом пушек и треском ружейных выстрелов. На мгновение всё смолкло в китайском лагере. Смятение охватило не ожидавших ничего подобного китайцев. Когда они опомнились, русские солдаты уже были среди них.

Начался штыковой бой, упорный, грудь с грудью. Всё перемешалось в живом хаосе. Выстрелов уже не было слышно. Солдаты работали молча, страшно… На фланге неистово гикали казаки, кинувшиеся на противника с шашками.

Начало светать. Мрак рассеивался. На востоке занималась полоса чистого предутреннего света.

Китайцы опомнились и успели сообразить, что русских очень немного. Они кинулись на русских, забыв об отряде, переправлявшемся через реку.

Теперь отряду Шатова пришлось обороняться. Отбиваясь, солдаты разбивались на небольшие кучки по три-четыре человека в каждой. Китайцы воспользовались этим и сплошной массой окружили разделившихся храбрецов.

Молча, крепко стиснув зубы, солдатики стали спина к спине, и с какой бы стороны ни кидались на них враги, везде они встречали отточенный штык. Однако такая оборона не могла продолжаться бесконечно. Как ни отчаянно храбры были смельчаки, а сопротивление оказывалось не по силам. Но в это время успел переправиться через Пей-хо главный отряд, и китайцы оказались между двух огней.

Манёвр удался вполне. Когда взошло солнце, там, где китайские тактики рассчитывали задержать русских, лежали груды трупов.

К счастью, русских среди них было не так много…

Тут же сидели на корточках ряды побросавших оружие китайских солдат. Тупое равнодушие было на их лицах.

– Шатова! Поручика Шатова ко мне! – громко приказал командир отряда.

Николай Иванович предстал перед ним в изодранном мундире, с окровавленным лицом и левой рукой на перевязи.

– Спасибо, голубчик, спасибо! – обнял его старый полковник. – Вам мы обязаны этим молодецким делом, вам. Дорога на Ян-Цун, а затем и на Хе-Си-Во очищена. Теперь и у Пекина скоро будем. Вы ранены?..

– Так, пустое!..

– Ну, слава Богу!.. Потери сильные?

Шатов назвал число выбывших из строя в его отряде.

– А где этот молодец? Казак. Зинченко, кажется? – спросил полковник.

По лицу Николая Ивановича пробежала тень.

– Убит? – встревожился начальник.

– Не знаю… Его нигде нет… – отвечал Шатов. – Я боюсь, что он попал в плен…

– Тогда выручим, непременно выручим… Пойдёмте к вашим молодцам, нужно поблагодарить их… Герои! Орлы!

Как ни утомлены были солдаты, но командира встречали радостно. Их ответное «рады стараться» звучало как-то особенно. В нём слышалось сознание своего могущества.

Во время обхода к Шатову подошёл казачий унтер-офицер. Тихо, с оттенком грусти он сказал:

– Ваше благородие, пожалуйте к подъесаулу…

– Что с ним? Он ранен?

– Помирать изволят… Вас требуют…

Командир отряда, услыхавший эти слова, поспешил вместе с Шатовым на зов умирающего.

Старик лежал, прикрытый шинелью, прямо на голой земле. Лицо его было мертвенно-бледно. Глаза закрыты, но как только подошли начальствовавшие, он сразу заметил их и попытался приподняться.

– Ничего, ничего, лежите, голубчик! – наклонился к нему полковник. – Что с вами?

– Помирать собрался… Не привёл Бог! – прохрипел раненый.

– Бог даст, поправитесь!

– Нет… Знаю я эти раны… две штыковые в живот… А дочка-то ждёт… благословение моё передайте… Пусть замуж выходит… Скажите, умер её батько как подобает русскому солдату. Пусть не скучает… Кисетик бы…

Он зашевелился. Шатов понял его мысль и, став на колени, достал из шинели расшитый кисет.

На лице умиравшего заиграла улыбка.

– Она… дочь вышивала… Со мной в могилу положите!.. О-ох!.. Небо на меня опускается… душно… Кисет со мной… Господи! В руки Твои…

Последних слов он не договорил. Лёгкая судорога пробежала по телу, пальцы впились в землю.

– Конец! Вечная память герою! – смахивая слезу, сказал старик-командир. – Пойдёмте!..

Они прошли, опустив глаза в землю, среди окружавших своего начальника казаков, тоже смущённых и примолкнувших в эти тяжёлые мгновения…

Отряд стал на привал в ожидании следовавших за ним главных сил. Шатов, легко раненный в плечо, остался в отряде. Он, забыв об усталости, взялся за поиски Зинченко. Казак пропал бесследно. Исчез также и Тянь-Хо-Фу. Николай Иванович не знал, что и подумать об участи смельчака, которого успел полюбить в эти тяжёлые дни. Казалось наиболее вероятным, что Зинченко попал в плен. Но к кому? Все китайцы, засевшие в лагере на берегу Пей-хо, либо попались в плен, либо погибли. Шатов терялся в догадках, но ни к какому положительному выводу о судьбе казака прийти не мог.

Между тем со стороны Тянь-Цзиня подходили всё новые отряды союзников. Явились живые, весёлые, подвижные французские солдаты, среди которых не смолкали шутки, также обезьяноподобные японцы, важные немецкие воины, думавшие теперь только об одном, как бы им исполнить приказание: «заставить китайцев страшиться даже косо взглянуть на немца»; подошли черномазые индусы – «сикхи» – в своих белых тюрбанах… но во главе всего этого смешения племён стояли серые чудо-богатыри – наши герои-солдатики, страшные в бою и кроткие, незлобивые, когда стихал шум битвы…

В отдельной простой палатке расположился на привал командовавший всеми союзными силами генерал-лейтенант Леневич, на долю коего выпала труднейшая из задач: не только вести войска в бой и побеждать врагов, но и ладить со всеми союзниками, из которых каждый думал по-своему и заботился только о своих интересах…

Соединённый союзный отряд шёл на Ян-Цун, до которого не так ещё давно не смог добраться злополучный Сеймур.

В необыкновенно жаркое утро 27-го июля отряд двинулся на этот город, занятый большими силами неприятеля. Открывали наступление, как и всегда, русские с генералом Леневичем во главе. За нашими следовали французы с батареей, «сикхи», английская артиллерия, немцы и японцы с их обозами.

Поразительно качественно была организована у японцев интендантская часть. Словно в Иеддо знали о предстоящих грозных событиях и успели заранее подготовиться на славу к этой совершенно неожиданной войне. Бог знает, откуда взялось множество японских кули; обозы оказались снабжёнными всем, что необходимо в военное время. Санитарная часть была организована как нельзя лучше. Европейцы оказались далеко позади своих желтокожих союзников.

Отряд проходил по берегу Пей-хо.

Местность становилась живописной. Видны были китайские деревеньки, но они стояли безмолвными: люди все разбежались, покинув свои хижины, где они жили много лет, не зная ужасов войны.

Вот издали донеслись пушечные выстрелы. Это китайцы встречали подходивший авангард союзников.

– Жаркое будет дело! – говорили в отряде.

– Да, без боя китайцы Ян-Цун не сдадут…

– А овладеть им нужно… во что бы то ни стало. Это же ключ к Тянь-Цзиню и Пекину.

– Возьмём… Индусы, японцы да европейцы там уже.

– Ах, что в них во всех толку! Полковник Модль с двумя ротами 2-го полка пошёл к железнодорожному мосту… вот залог успеха.

Так и было, европейцы ещё не успели занять позиции, а полковник Модль со своими молодцами выбил китайцев из двух пригородных деревень и занял мост через Пей-хо.

Около полудня собрались против Ян-Цуна все союзные силы и стали в боевую позицию. Левый фланг заняли русские, справа стала американская полевая артиллерия, в середине – индийские стрелки. Впереди всех в камышах засели роты 2-го полка и без устали обстреливали китайцев.

Генерал Леневич выехал на передовую позицию. Место было очень опасное. Китайцы словно внимания не хотели обращать на европейцев и весь огонь направили на русских. Пули, как град, шлёпались здесь. Гранаты то и дело рвались с громом и шипением, но русский генерал оставался под огнём до тех пор, пока не изучил положение стороны.

– Второй батарее занять позиции у железнодорожного моста! – приказал Леневич. – Господ английских офицеров просить открыть огонь.

Приказание было отдано ясное, оставалось только его исполнить, но проходило время, а со стороны, занятой англичанами, не раздалось ни одного выстрела.

– Что же это они? – заволновались вокруг генерала. – Такая медлительность только испортит всё дело.

Как раз в это время с насыпи затрещали выстрелы.

– Ну наконец-то! – вздохнули облегчённо. – Молодцы, сипаи… держись теперь, китайцы!

Прошли две-три минуты.

– Да вовсе не сипаи на насыпи! – разглядели в бинокли. – Вон эти господа стоят и не чешутся.

– Не сипаи? Кто же тогда?

Внимательно изучали в бинокли насыпь.

– Наши там… Казаки!

Индийские стрелки, получив приказание, «замялись», как вежливо отметили в своё время этот факт очевидцы. Их было несколько сотен, и ни один выстрел не раздался с их стороны. Два десятка казаков, по команде своего сотника Григорьева, привлекли на себя внимание неприятеля и этим дали возможность батарее под командой полковника Соболевского занять позиции и открыть артиллерийский огонь.

Видя против себя русских, китайцы даже и сопротивляться не стали.

Едва заговорили русские пушки, они прекратили огонь и ударились в бегство вверх по Пей-хо.

Ян-Цун был очищен, и генерал Леневич ввёл в него своих молодцов.

Вопреки всем ожиданиям, дело не было «горячим».

– Под Хе-Си-У придётся поработать, – говорили в штабе русского отряда. – Там все китайские войска.

– Да, несомненно, будет дело! Не отдадут же китайцы Пекина даром! Ведь от Хе-Си-У до Тун-Джоу рукой подать.

Но китайцы ещё накануне бежали из этого городка, оставив его при первых выстрелах подходившего авангарда.

Занят был и Тун-Джоу.

Все в русском отряде только удивлялись слабому сопротивлению китайцев.

– Вот тебе и славный Тун-Фу-Сян с маньчжурами! – иронизировали в кружках офицеров. – Два боя под Бей-Таном да Ян-Цуном, и боя-то пустяшных – и мы в Пекине.