Текст книги "В пасти дракона"

– Откуда? Из Ляо-Яня и Телина помощи ждать нечего. Там самим не до того!

– На станциях есть… охранные.

– Много ли их! Как бы их самих выручать не пришлось.

– Никто, как Бог! Его святая воля!

Только одна эта надежда и оставалась у неустрашимых людей.

А китайцы между тем не дремали. Было 23-е июня, когда они из четырёх орудий начали с трёх сторон бомбардировать бараки. Одновременно с этим не смолкали ружейные залпы.

– Беда, коли пристреляются, – говорили солдаты. – Несдобровать нам!

– А вы, ребята, не дозволяйте им пристреливаться, – ободрял Валевский. – Бейте по орудийной прислуге. Орудия-то не прикрыты…

Это помогло. Русские не давали китайским артиллеристам примериться к орудиям. Выстрелит китаец раз, на другой нужно нового: меткая пуля уже свалила бомбардира. Китайские гранаты перелетали через бараки.

Так продолжалось с утра и за полдень. Вдруг около часа дня откуда-то издали донеслись голоса.

– Что это? Никак наши? – заволновались в бараке.

Стали прислушиваться. Голоса всё ближе…

– Что за оказия! С песнями идут! Уж не подкрепление ли?..

Нет, это отступала с железнодорожной станции Цай-Ло-Ку кучка солдат – в 12 человек всего.

Три сотни китайцев с двумя орудиями наседали на них, а храбрецы шли с громким пением[76]76
  Официальный рапорт.


[Закрыть].

До бараков они добрались благополучно. Утомлены они были до последней степени. Жажда мучила этих людей. Но на дворе бараков они почувствовали себя на седьмом небе.

– Словно из ада выскочили! – говорили новоприбывшие.

Они расположились на отдых, закурили папиросы и держали себя так спокойно, словно визг гранат и свист пуль были приятной для слуха музыкой.

Отряд Валевского таким образом усилился, но это имело мало значения. Как ни метки были русские стрелки, но китайцы всё-таки пристрелялись, и их снаряды стали ложиться на дворе барака. Вспыхнул было пожар, но его успел потушить солдат Живулько, самоотверженно кинувшийся на крышу барака, не обращая внимания на пули. Ему удалось сбить пламя, но он тяжело был ранен в ногу.

Под вечер бомбардировка прекратилась, стих и ружейный огонь. Осаждённые могли вздохнуть спокойно.

– Нам нет возможности держаться, – говорил Валевский своим ближайшим товарищам. – Один убит, двое ранены. Китайцы пристрелялись… Ещё день – и их снаряды разнесут наш барак. Что, господа, скажете?

– Нужно уходить! – выразил своё мнение Кочеров.

– Я то же думаю, и нечего медлить… Счастье наше, что с нами всего две женщины… Им бы предложить переодеться.

– Как переодеться?

– В мужское платье… Это было бы очень удобно при отступлении.

– Мало нас!

– На пути присоединятся ещё!.. Итак, решено: мы уходим!

В ночной темноте тронулся маленький отряд. Китайцы, уверенные, что русские не уйдут от них, даже и не сторожили неприятеля, так что удалось выйти из барака и, благополучно миновав китайские деревни, выбраться на линию железной дороги в восьми верстах за Мукденом. Женщины шли в мужских костюмах и поэтому не особенно мешали на таком опасном пути.

– Знаете что!? – обратился Валевский к Михаилу Васильевичу, шедшему около него в голове отряда. – Я предчувствую, что мне не довести моих людей… Скоро меня убьют!

– Бог с вами! Что вы такое говорите! Откуда вы можете знать?

– Чувствую…

– Мало ли что можно чувствовать!

– А на этот раз я не ошибаюсь! Не хочется умирать, мама у меня старушка останется. Жаль её, а пуще их жаль! – поручик кивнул на отряд. – Одни они не дойдут, пожалуй.

– Перестаньте вы говорить так! К чему такие мрачные мысли! Вернёмся все живы-здоровы, только бы до Ляо-Яня дойти. Вероятно, полковник Мищенко не ушёл оттуда.

– Не знаю, не думаю, но всё может быть.

Более ни слова не сказал Валевский о своих томительных предчувствиях, но грусть ясно была написана у него на лице.

Едва отряд вышел на линию, глазам людей представилась тяжёлая картина. Мосты были сожжены, болты и накладки унесены, рельсы сорваны, шпалы сняты… Работа, долгая и трудная, пропала даром.

Как только рассвело, отступавшим пришлось столкнуться с китайцами. Те грабили линию. Были среди них и регулярные солдаты. Началась перестрелка.

Вдруг по отряду пронёсся вопль:

– Поручик убит!

Действительно, бывший верхом Валевский неожиданно свалился вместе с лошадью. Русские смешались. Это заметили китайцы и кинулись было на них. В самый критический момент перед русскими появился их командир.

– Ребята! – раздался его голос. – Я цел!.. Вперёд! Видите мост, там наши… спасём их!

Разом все ободрились.

– Ура! – загремело с двух сторон, и маленький отряд быстро перешёл в наступление.

Китайцы разбежались…

Валевский оказался прав. На железнодорожном мосту через Хунь-Хэ, протекающую в Мукдене, засели 18 человек охранной стражи и один агент. Целый день отбивались они от неприятелей, и теперь отряд выручал их из безвыходной ситуации. Радости спасённых не было конца. Их «ура» долго не смолкало. А между тем радоваться было совершенно нечему: опасности ещё только начались… Едва прошли ещё несколько вёрст, как чуть было не попали в засаду. Китайцы засели в постройках железнодорожной станции Су-Е-Тунь и сидели так тихо, что Валевский рискнул послать на станционный двор казачий разъезд. Но едва только семеро казаков очутились там, по ним загремели залпы. Казаки спешились и стали отстреливаться; перестрелка завязалась горячая.

– Слава богу, что так вышло! – воскликнул Валевский. – Не догадайся я послать разъезд, весь отряд втянулся бы во двор и нас перестреляли бы.

– Смотрите, патронов мало, – предупредил его Кочеров.

– Знаю, я и то приказал стрелять пореже… Но что это? С какими вестями?

К поручику галопом нёсся казак.

– Что случилось? – встревожился Валевский. Какие вести, голубчик?

– Ваш-бродь! – едва переводил дыхание вестовой. – Беда!.. С фронта пехота наступает, с левого фланга конница… что делать – не знаем!

– Сейчас я сам… сам пойду! – дрогнувшим голосом воскликнул поручик. – Эй, лошадь запасную!

– Слушайте, вы не очень под пули подставляйтесь, – остановил его Михаил Васильевич. – Что мы без вас будем делать?.. Для нас себя поберегите!..

– Это вы про что? – засмеялся Валевский. – Про то, что я говорил? Не бойтесь, сегодня я уцелею.

Он прямо под пулями помчался к самому опасному месту: на левый фланг. Доехать Валевский не успел, под ним снова была убита лошадь. Тогда он кинулся к своим бегом. Китайская пехота так и наседала. Впереди китайцев шёл их командир. От пуль стоял сплошной стон. Русские подавались назад и приближались к линии огня со станции. Опасность была серьёзная.

– В штыки! – скомандовал Валевский. – За мной!..

Он первый кинулся вперёд. Отряд последовал за любимым командиром. Вольнослужащий Охотников, перегнав всех товарищей, кинулся к китайскому командиру. Одно мгновение, один только взмах штыка, и китаец, заболтав в воздухе руками, грохнулся на землю. Остальные были откинуты. Дорога вперёд была открыта.

Тронулись. Идут. Вдруг крик, точнее, вопль ужаса вырывается у передовых. Останавливаются и другие.

– Что такое случилось? – слышатся тревожные восклицания.

– Взгляните-ка, братии! Вот ужасы-то! – понеслось по отряду. – Ах бедные! Ах несчастные! Да как же это так можно!..

Перед измученными, исстрадавшимися людьми два трупа[77]77
  Официальное донесение.


[Закрыть]. Это – тела земляков – по рубахам видно. Они производят ужасное впечатление. Трупы обезглавлены. По ранам видно, что головы не отрублены, а отрезаны. Ни рук, ни ног нет. Кожа на груди вырезана и на ней штыками понаделаны отверстия в виде креста…

– Наши!.. Упокой, Господи, их душеньки в селении с праведниками! Даруй им вечный покой! – слышится шёпот.

– Видно, свои оставили, вот и попались этим проклятым в руки… Замучены…

– И нам то же будет!

– Ну нет! Пусть погодят! – и не одна рука тянется к револьверу, словно желая убедиться, осталась ли там для себя последняя пуля.

– Что же теперь делать? Нужно погрести их, – раздаётся голос.

Все встрепенулись, выход из тяжёлого положения был найден.

– И в самом деле, разве можно оставить так? Ройте, ребята, могилу! – идёт меж солдатами разговор.

– Конечно! Может, и самим так валяться придётся. Не попусти, Господи!

Несмотря на усталость, на посвист китайских пуль, несмотря на то, что каждая минута промедления грозила серьёзнейшей опасностью, солдаты и казаки принялись за печальное дело.

Валевский не останавливал их. Зачем? Риск был так велик, что смерть, казалось, уже витала над всеми этими людьми. Рано или поздно подойдёт роковая минута.

– Всё бы ничего, да три беды сразу пришли, – жаловался поручик Кочерову.

– Опять пугаете? Что такое ещё?

– Патроны кончаются. Мало остаётся сухарей, всего на три дня взяли, да и то не все… И воды нет.

– А колодцы? Вон их сколько!

Валевский только головой покачал:

– Разве можно оттуда пить? Колодцы все отравлены…

Он старался ободрить людей надеждой на отдых в Ляо-Яне, но видно было, что в душе он и сам не верит в успех отступления.

Теперь шли только ночью. Если видели китайцев, разрушавших железную дорогу, их не трогали: приходилось беречь патроны для обороны в случае наступления неприятеля. Так добирались, вернее, прокрадывались в зарослях по берегу реки Тай-Цзы, пока не приблизились к Ляо-Яню на десять вёрст. Здесь Валевский перевёл весь отряд на остров посреди реки, а инженеру Верховскому поручил расследовать, есть ли русские в городе или ушли уже оттуда. Верховский с тремя солдатами тронулся на эту отчаянную рекогносцировку и возвратился благополучно, но с самыми печальными вестями.

– Мищенко в Ляо-Яне нет, – доложил он. – Очевидно, он только что ушёл. Ляо-Янь горит, невдалеке от него слышны ружейные выстрелы и пушечная пальба…

Все теперь в отряде опустили головы. Свои были недалеко, но не было возможности пробраться к ним. Целая китайская армия оказалась между отрядами Валевского и Мищенко.

Что было делать? На острове отряд был в сравнительной безопасности, китайцы не заметили его, но нельзя же было сидеть здесь: следовало идти… Но куда?

Валевского озарила удачная мысль:

– Корея близка, пойдём туда!

– Я предложил бы идти по линии к Ин-Коу, – заметил Верховский. – Так, по крайней мере, выйдем к своим.

– Нет, это невозможно! – воскликнул Кочеров. – До Ин-Коу везде китайцы… Они не пропустят нас.

Два голоса были против одного, решено было идти в Корею в надежде, что там примут их радушно…

Во время сидения на острове жажда нестерпимо мучила людей. На реку ходить за водой боялись: их могли заметить китайцы. Вырыли колодец и только таким образом достали мутной воды, которой кое-как утолили жажду.

Так провели пять часов в сравнительном покое и безопасности. Вдруг на берегу раздался оглушительный рёв. У всех в отряде замерло сердце.

– Китайцы… заметили! – раздался шёпот.

Китайцы, отставшие от отряда Мищенко, обнаружили убежище русских и сейчас же кинулись на них. Все нападения были отбиты, но маленькому отряду это стоило одного убитого и одного раненого.

Ночью выступили далее. Пошли берегом Тай-Цзы в надежде достичь реки Ялу и по ней уже добраться до Кореи.

Двигались тихо и старались только, чтобы китайцы не заметили их. А те будто и в самом деле не замечали уходившего отряда. Русские ободрились. По дороге им попался китаец. Он казался таким добродушным и ласковым, что даже Валевский доверился ему и попросил указать дорогу поближе.

– Если пойдёте через гору, это сократит ваш путь, – отвечал тот. – Да и боксёров здесь нет. Нет и солдат.

Он так усиленно предлагал свои услуги провести отряд, казался настолько искренним, что ему поверили, и все пошли за ним.

Подъём на гору был очень труден. Шли по крутой дорожке. Это измучило и людей, и лошадей. Раненых приходилось нести на руках. Одно только было утешительно: китайцы, казалось, совершенно оставили их в покое. По крайней мере, китайцев нигде не было видно. На вершине горы сделали привал. Отдых восстановил силы людей. Начался спуск. Горная тропинка шла отсюда по ущелью. В середине его увидели фанзу; вдали стальной лентой извивалась река. Казаки сейчас же спустились к фанзе, думая, что она брошена, и надеясь найти там корм и воду для лошадей. За ними пошли и другие. Когда последний спускался с горы, вдруг затрещали выстрелы.

Китайцы заманили отряд в ловушку!

– Братцы, – вскрикнул Валевский. – Скорее вон отсюда, бегом, кто как может!

Можно было подумать, что панический ужас овладел этими людьми, жизнь которых теперь была на волоске. Они бежали по ущелью, стараясь поскорее вырваться из него. Китайцы между тем были уже наверху горы, залегли там и беспрерывно стреляли по русским. Жутко становилось беглецам в ущелье. Пули уже не свистели, а щёлкали о камни у ног – спереди, сзади, сбоку. Стали стрелять по раненым, которых было положили у фанзы. Приходилось уносить их под прикрытие огня стрелков. Те не подпускали китайцев близко. Более полуверсты пришлось идти под огнём китайцев по совершенно открытой местности. Отвечать на выстрелы было бесполезно. Китайцы залегли за камнями на вершине и были под надёжным прикрытием.

Валевский замыкал отряд. Кругом него шлёпались китайские пули, но он словно забыл о них. Хладнокровие этого молодого человека было поразительное, геройское. Вдруг словно какая-то невидимая сила опрокинула его навзничь. Он упал и не поднялся. Один из солдатиков подбежал к нему и быстро освободил от пояса и шашки. Солдат весь задрожал, увидев на груди у командира кровавое пятно.

– Милый, что с вами? – кинулся к поручику Михаил Васильевич.

Валевский уже пришёл в себя.

– Ранен… насмерть! – прохрипел он, захлёбываясь кровью. – Револьвер… пристрелить…

Он стал шарить у пояса, отыскивая кобуру.

– Вы оставляете меня, – хрипел он. – На муки…

– Ваше благородие! – воскликнул солдат. – Да ни в жизнь… сами умрём около вас…

Голос служивого дрожал, он и не замечал, что по лицу его ручьями текут слёзы…

Умирающий герой, на лицо которого «пала уже земля», то есть лицо приняло предсмертный сероватый оттенок, извивался от страшной боли, но ни один стон не вырвался из его высоко вздымавшейся груди.

Кочеров, тоже рыдавший, стоял около него на коленях.

– Стойте… друг за друга стойте!.. – тихо говорил умиравший. – Не разлучайтесь… Помни присягу!.. Бейся с врагом насмерть и живой не сдавайся… О Господи! Кому команду? Верховского, Пилипенко, Карпова, где они?.. Сюда, ко мне!..

Он, собрав последние силы, приподнялся на локте и с тоской огляделся вокруг. Около него не было никого из тех, которых он звал. Верховский был в резерве под горой, Пилипенко бился с китайцами на правом фланге, урядник Карпов с ранеными и лошадьми находился на левом; к своему счастью, в отряде ещё и не знали о трагедии, случившейся с любимым командиром.

– Пилипенко!.. – простонал Валевский.

Кочеров бегом кинулся к правому флангу, где был старший унтер-офицер. Но он успел пробежать только несколько шагов. Что-то словно обожгло ему плечо и свалило с ног… Смельчака догнала китайская пуля…

– Бородач!.. – шептал Валевский. – На Корею идите… По линии погибнете… Пилипенко пусть ведёт… Ох, душно… задыхаюсь… Вот смерть!..

Трясущимися руками он достал из бокового кармана пачку денег.

– Бородач… Маме… двести рублей… ей, моей старушке… Маме… Прощай… Господи, спаси моих!..

Умирающий приподнялся.

– Слушать приказ: головы и патроны беречь… Без толку не стрелять… Прощайте!.. Мама…

Он вздрогнул, вытянулся и затих.

Смерть взяла свою жертву.

44. Миновавшая тревога

Варвара Алексеевна ни жива ни мертва пересела Хабаровске на поезд Уссурийской железной дороги.

Недавно ещё она проезжала по этим местам, а всё там переменилось до неузнаваемости. Хабаровск был полон войск. Казаки, стрелки, артиллеристы – все перемешались в ожидании того момента, когда их отправят вглубь Маньчжурии на новые подвиги.

Теперь уже освобождать было некого – железнодорожные отряды освободились сами и теперь шли побеждать. Говорили уже не о страхах, а о победах.

Генерал Ренненкампф со своими орлами молодецким наскоком взял Мергень, шёл на Цицикар; Ху-Лань-Чен и Ажехе, угрожавшие Харбину, были во власти русских. Везде, где только ни появлялись эти орлы, китайцы бежали в паническом ужасе.

– А вот и не везде бежали! – слышала молодая Кочерова один разговор.

– Как не везде? Везде!

– А в Хай-Чене? Там орудийную прислугу стрелки переколоть решили, а китайцы шагу от орудий не сделали, смерть предпочли, а не ушли…

Взрыв хохота встретил эти слова.

– Чему смеётесь? Разве не храбрецы?

– Так как же уйти-то им было, когда они прикованы были к орудиям…

– Вот и выходит, что много шума из ничего…

Кочерова прислушивалась ко всем этим разговорам.

Хвастовства не было слышно в них. Говорили как о самой обыкновенной вещи.

– Пожалуйста, скажите… – обратилась она к одному из спутников. – Что с мукденским отрядом?

– Поручика Валевского?

– Да… Что с ним?

– Погиб! – последовал эффектный ответ. – Впрочем, сударыня, – поправился говоривший, заметив страшную бледность молодой женщины, – там кто-то спасся…

«Погиб отряд, погибли все! – вихрем пронеслось в голове у Варвары Алексеевны. – Михаил погиб… Теперь не может быть сомнения, всё кончено… Вот он, страшный удар грома. Вот когда он ударил со всей силой у меня над головой!»

Бедная молодая женщина замерла, ушла в себя… Цель путешествия – Порт-Артур – потеряла уже для неё всякое значение; ведь она направлялась туда, чтобы получить подтверждение ужасных подозрений…

А кругом только и было, что разговоров, и притом весёлых, с шутками, о совершившихся грозных событиях. Все похвалы, честь и слава побед выпадали на долю казаков.

– Молодцы, право, молодцы! – говорили в вагонах. – Смельчаки! Не только что китайцы – весь мир не устоит против них… И заметьте, это – одни только наши, сибирские.

– Так-то так, а вот телеграммы: из Одессы «железную бригаду» отправили, из Петербурга артиллеристы посланы. Как бы им с пути не пришлось вернуться…

– А и в самом деле, ни здесь, ни под Пекином делать нечего…

Поезд подходил к станции Муравьёв-Амурский в 377 верстах от Владивостока. Он перебрался через великолепный мост, перекинутый через реку Имань, миновал Графский посёлок, откуда началась постройка Уссурийской железной дороги, и шёл лесом к станционному посёлку, живописно расположившемуся вдоль рельсового пути.

Если бы только пассажиры этого поезда знали, какую тревогу вызывает в жителях посёлка их приближение.

В ночь, предшествовавшую проходу этого поезда, по Муравьёву-Амурскому вдруг разнеслась весть, приведшая всех в ужас:

– Хунхузы подходят…

– Где? Откуда?

– От Владивостока!.. Сотнями так и прут…

Эту весть принёс высланный из посёлка патруль. Патрульные дошли до семафора и увидели в кустах за ним подозрительное движение. На оклики никто не ответил, но движение не прекращалось.

– Хунхузы, – решили молодцы и вернулись с этой вестью в посёлок.

Что там творилось, когда весть разнеслась по нему!

– Ратуйте, кто в Бога верует! – орала благим матом на главной улице посёлка одна казачка. – Хунхузы идут. Конец нам приходит!

Голос у неё был зычный, но этого ей показалось мало. Она схватила мужнин револьвер и начала палить в воздух. Паника охватила всех. Жёны служащих, оглашая улицы причитаниями и плачем, похватали ребят и кое-какой домашний скарб и бросились спасаться – кто на станцию, кто в депо. Ребят тащили даже голыми, потому что перед тем их укладывали спать и совершали вечернее омовение. Солдаты, схватив ружья, бросились бежать, сами не зная куда… Не было офицера и некому было распорядиться. Наконец всё воинство собралось в депо. Кто явился с дробовиком, кто с винтовкой, у некоторых уже оказались через плечо сумки, сшитые из женских юбок.

– Никак нельзя!.. Придётся выдерживать осаду! – объясняли они. – Так для сухарей.

– Уж и осаду! – возражали скептики.

– А как же! Без осады не обойдётся… С хунхузами шутки плохи… Придётся отсиживаться, как в Харбине, пока не выручат!..

В депо происходила суматоха. Женщин рассаживали в вагоны и даже на паровозы. Кое-где выставили караулы. Вдруг хватились самого главного: не было с чем выдержать осаду – ни сухарей, ни патронов. Всё это осталось в селении. Несколько смельчаков вызвались сходить туда, их отпустили, страшась за их участь.

– Братцы, голубчики, вызвольте вы нас! – умоляли солдат.

– Не выдадим, будьте спокойны! – обещали те.

– А вы лягте на землю, послушайте ухом, как близко проклятые хунхузы.

Солдаты ложились, но хунхузов не было слышно…

Возвращения смельчаков из посёлка ждали с замирающим сердцем.

– Идут, идут! – раздались крики. – Батюшки! Раненые есть…

– Выстрелов-то не было слышно.

– Ничего не значит: врукопашную схватились… Гляди-ка!.. Ах, бедняга, весь в крови.

Шествие приближалось к депо. Впереди несли ящики с сухарями, их было без числа. Потом – ящики с патронами. Среди подходивших резко выделялась одна группа. Двое из охотников волокли третьего. Бедняга, казалось, был без чувств. Голова его склонилась на плечо товарища, лицо всё было в крови.

Вошли на станцию.

– На целых двадцать дней припасы есть! – торжественно заявил один из железнодорожных агентов. – Вот я какой! Всё обдумал и захватил.

– А хунхузы?

– Не видали.

– Раненые тогда откуда же?

– Какие раненые?

– Да вот… этот…

Принявший на себя начальство отрядом охотников удивлённо взглянул в сторону, где уже укладывали бесчувственное тело, и изрёк:

– Пьян… мертвецки!

Ему не поверили:

– Кровь-то откуда же?

– Свалился с ног и разбился об рельсы!

Дальнейшие разговоры прервал свисток подходившего поезда.

– Пропустят ли хунхузы? – затревожились на станции. – Нужно предупредить… Пусть постоит, пока солдаты не вернутся…

Против хунхузов вышел уже небольшой отряд из солдат железнодорожной охраны. Те прошли семафор, подошли к кустарнику, где патрульные заподозрили засаду хунхузов.

– Где же эти негодяи? – спрашивал командовавший отрядом у проводника.

– Здесь… за этими кустами.

Отряд пошёл смело. Командовавший им раздвинул кусты, взглянул за них и энергично плюнул.

Начинало уже светать, но, несмотря на полумрак, ясно можно было разглядеть за кустами… мирно пасшихся на лужайке лошадей и коров…

Эти-то безобидные животные и были приняты за страшных хунхузов…

Из-за них-то и была «пролита кровь», причём на память о кровопролитии бедняга, пострадавший из-за хунхузов, долго щеголял с внушительными «фонарями».

Впрочем, как ни комичен был сам по себе этот случай, он всё-таки мог продемонстрировать, что эти затерянные среди пустынь и лесов Уссурийского края люди всегда готовы дать врагу отпор.

В поезде, где была Варвара Алексеевна, много смеялись, когда узнали об этом переполохе. Только на одну Кочерову сей комический эпизод не произвёл впечатления. Она вся ушла в своё горе…

Варвара Алексеевна даже и припомнить потом не могла, как она пересела во Владивостоке на пароход, как началось бесконечно долгое путешествие по Японскому и Жёлтому морям. Пароход заходил в порты, принимал и ссаживал пассажиров, а бедная, убитая горем женщина запёрлась в своей каюте, молилась, плакала, и только одиночество несколько успокоительно действовало на её расшатанные нервы.

А на борту парохода не прекращался разговор о новой русской победе.

Взят был Ин-Коу, город-крепость, до которого доходила южная ветка Великой Сибирской магистрали.

В Ин-Коу было русское население. Как только настали тревожные дни, все, кто только мог, взялись за оружие. Были сооружены баррикады из шпал. Все железнодорожные агенты вооружились винтовками, готовые дорого продать свою жизнь окружавшим их посёлок боксёрам, собравшимся в огромном количестве.

Происходили схватки, но русским всегда удавалось отбивать нападавших, которые оставляли после себя след в виде груд трупов.

В день решительного нападения громадная толпа боксёров в своих красных поясах, красных повязках и красных же шапках смело приблизилась к баррикадам, за которыми засели добровольцы и десант со стоявшей на реке Ло-Хе лодки «Отважный».

Впереди этой толпы шёл один, шёл неустрашимо, не заботясь об опасности. Это был боксёр, в которого «вселился дух» и которого по этому случаю не брали пули.

В пятидесяти шагах от баррикад боксёры остановились, а «осенённый духом» пошёл вперёд один.

За баррикадами все притихли в ожидании, что будет далее. «Святой» смело взошёл на баррикады и схватил одного из добровольцев за винтовку.

– Взять его! Расстрелять немедленно! – приказал начальник.

Приказание было тут же исполнено, и боксёрам пришлось удостовериться, что для русских пуль неуязвимых нет, даже в числе китайских святых.

Боксёры громко вопили, но никто из них не думал уходить.

– Разогнать залпом! – последовало новое приказание.

Грянули ружья, завизжали пули. Тринадцать боксёров завертелись на месте и рухнули на землю. Остальные, словно за тем только и пришли, чтобы посмотреть на смерть товарищей, немедленно после залпа разбежались без оглядки.

Ждать более не приходилось. В Ин-Коу было 8000 боксёров и 3000 правительственных солдат.

«Отважный» стоял на реке, в заливе. Против форта, защищавшего город с моря, стоял «Гремящий». Его десанту и было поручено взятие форта.

Китайцы сами дали толчок началу предприятия. Они напали на русское консульство, и после этого медлить да раздумывать было нечего… Подан был сигнал к бомбардировке. Не прошло и часа, как китайские солдаты и боксёры оказались в железном кольце. Они стояли между городом и крепостью. С фронта и с суши их так и рвали русские пули, грозили страшные русские штыки и казацкие шашки, а сзади и сбоку на них сыпались гранаты с «Отважного» и «Гремящего», десант с которого взял даже без особого труда береговой форт.

В шесть часов пополудни русский флаг победоносно взвился над Ин-Коу. Ополоумевшие от страха китайские солдаты побросали оружие… Более 2000 китайских трупов лежали на поле битвы.

Последствия этой победы были весьма важные: путь в Маньчжурию и с юга был открыт для русских… И сразу же после этого славного дела русские орлы полетели на Мукден.

Эта битва доказала, что боксёры перестали уже верить в свою неуязвимость.

Лишь только им начинало «влетать», они сейчас же бросали все свои красные шапки, пояса, перевязи и оружие, сбрасывали свои балахоны с огромными пуговицами и превращались в самых обыкновенных манз, смиренных и подобострастных до приторности.

Дяо-Хе, река, опоясывавшая Ин-Коу, долго ещё приносила в залив тела боксёров, а когда вода сбавила, целые ряды их были видны на дне…

Эта новая победа стала самой животрепещущей темой разговора в то время, когда пароход, на котором была Кочерова, подходил к Порт-Артуру.

Вот и Порт-Артур…

Как в забытье, сошла Варвара Алексеевна на берег, и первым её вопросом было: где спасшиеся из Мукденского отряда?

– В госпитале, кажется, они, – отвечали ей.

Не расспрашивая дальше, молодая женщина поспешила в госпиталь.

– Кочеров Михаил Васильевич? – спросила она, чувствуя, что сердце её перестаёт биться; от ответа зависела теперь вся её судьба.

– В палатах… Пройдите! – последовал равнодушный кивок.

– Что он?.. Что с ним? – чуть слышно спросила молодая женщина.

– Кто же знает? Много их там… Не разберёшь… Пойдёте, узнаете сами…

Варвара Алексеевна стремглав кинулась в палаты. На пороге она остановилась и огляделась вокруг.

Вскрик радости вырвался из её измученной груди, и она с распростёртыми объятиями устремилась к койке, на которой бледный, измождённый лежал дорогой ей человек.

Рыдая, приникла она к его худой, бессильно лежавшей поверх одеяла руке. Истерические рыдания рвались из её груди, она не находила даже слов для того, чтобы выразить свою радость…

– Милая, успокойся! – услышала она тихий голос мужа. – Успокойся, опасность миновала!.. Всё слава Богу! Я выздоравливаю. Мы опять будем вместе… я, ты, отец, мама… Лена, все, все… Но что нам пришлось вынести, что пришлось вытерпеть!..

Действительно, тяжёлые дни пришлось пережить горсти русских людей после смерти командира.

Валевский был душой отряда. Прямой, честный, с твёрдым, непоколебимым характером, он не щадил своей жизни для спасения вверившихся ему людей. С его смертью отлетел дух, объединявший команду, и начался разлад.

Тело героя не оставили на поругание врагам. Под градом пуль уложили дорогие останки там, где Валевского застигла роковая пуля. Рыть могилу не было времени. Тело обложили камнями и засыпали мелкими камешками. В виде надгробного залпа пустили несколько десятков пуль в китайцев и пошли вперёд… не зная, куда.

В отряде явились сразу два начальника: старший унтер-офицер Пилипенко и инженер Верховский. Последний объявил, что он поведёт отряд по линии железной дороги на Ин-Коу, а не прежним путём.

– Это никак не возможно! – отвечал Пилипенко. – Их высокородие изволили приказать отступление на Корею.

– А я нахожу, что необходимо идти на Ин-Коу. Так и будет! – возразил Верховский.

– Не могу знать. Я должен исполнить приказание начальника! – было ответом.

Солдаты разделяли мнение Пилипенко. Унтер-офицер был теперь для них непосредственным начальником, и они считали своей обязанностью повиноваться ему. За Верховского стояли железнодорожные служащие, но не все. Верховский понял это и не возражал.

На другое утро замечено было, что инженер, а с ним семеро служащих, телеграфистка Лутовенко и трое солдат исчезли из партии. Они ушли совершенно незаметно, и только при выступлении обнаружилось их исчезновение.

– Царство им Небесное! – перекрестились в отряде, когда уже не могло быть и сомнений в отделении Верховского от отряда.

Страшно подумать, что опасения эти исполнились. Пройдя несколько вёрст, Верховский разделил свой и без того ничтожный отряд на две части. Он, двое солдат и старший железнодорожный рабочий Иванюк решили пробираться к Порт-Артуру.

– Мы на день заляжем в галеоне[78]78
  Кукурузное поле.


[Закрыть], а ночью будем идти, – говорил Верховский.

Это был самый верный путь в Царство Небесное… И Верховский, и его спутники с тех пор пропали без вести, а спустя некоторое время в Ляо-Яне была выставлена голова русского инженера…

До настоящего времени не решено, Верховского ли эта голова. Чтобы удостовериться в гибели его, отправлены в Ляо-Янь его братья, однако до сих пор решительно ничего нельзя сказать положительного о судьбе этого несчастного и его спутников.

Пилипенко со своими людьми пошёл путём, указанным покойным Валевским. Голодные, без запаса патронов, пробивались эти люди через скопища китайцев. На пули не обращали уже внимания. Завидев китайцев у себя на пути, не дожидаясь их нападения, кидались на них цепью, и китайцы, только заслышав «ура», бросались перед этими отважными львами врассыпную.

Несмотря на весь ужас положения, никто из раненых не был брошен.

Положение кучки героев улучшилось, когда на пути они встретили доброго человека – китайца-фельдшера. Он, подвергая свою жизнь опасности, довёл русских до реки Ялу, откуда они беспрепятственно добрались до Ань-Дунь-Сяня. Здесь они уже были в полной безопасности…