Текст книги "В пасти дракона"

– Отнесите его на улицу Гу-Ай-Фу, там генерал Су-Лу-Тай отдаст свои распоряжения… Запрещаю вам касаться трупа. Он должен быть передан генералу неприкосновенным, иначе белые дьяволы обвинят нас в издевательстве над трупом… Неповреждённость его тела будет нашим оправданием.

Солдаты подняли труп и быстро унесли его.

В это время из Посольской улицы выбежал отряд немецких матросов и с примкнутыми штыками кинулся к месту ужасной драмы.

Освирепевшие немцы, не разбирая ни пола, ни возраста, убивали всех беззащитных, попадавшихся им на пути; но лишь только они услыхали о приближении правительственных войск, как поспешили, «боясь быть окружёнными»[58]58
  Дневник Д. Д. Покатилова.


[Закрыть], возвратиться поскорее в посольство…

Панический ужас овладел всеми узниками Посольской улицы. Они поняли, что жребий был брошен, что теперь уже, когда с обеих сторон пролилась кровь, надежды на спасение мало. Всем им приходилось заботиться о сохранении своей жизни, и простое благоразумие заставляло их не показываться более за баррикадами, где они были всё-таки в некоторой безопасности.

Было же всех 800 человек, и между ними насчитывалось до 200 женщин и детей.

С какой ненавистью поглядывали теперь все эти люди на четырёхтысячную толпу китайцев, которых они пригнали сюда, надеясь на скорую помощь освободительного отряда! Теперь все эти люди являлись для них совершенно лишним бременем, потому что и их нужно было кормить.

Сколько времени – этого никто не мог знать… Железное живое кольцо сомкнулось, и разорвать его было теперь невозможно.

Сказывались последствия взятия Таку.

29. Русские герои

Пока всё это происходило в Пекине, злополучный отряд лорда Сеймура сидел в надёжном форте, куда попал исключительно благодаря героизму русских матросов, ворвавшихся на штыках внутрь его и выгнавших китайцев из этого укрепления.

Сами матросики даже мало внимания обратили на совершённый ими подвиг. Молодцы и того не заметили, что штурмовать форт пришлось им одним. Европейцы в это время делали вид, что обороняют раненых от нападавших боксёров, за которыми виднелись массы правительственных войск. Но едва русское могучее «ура!» загремело на стенах китайской твердыни, как англичане, немцы, французы и итальянцы стремглав кинулись в занятое русскими матросами укрепление, оставив при этом японцев одних сдерживать наступавших врагов. Очутившись в безопасности, и они прокричали боевой клич, будто и в самом деле эта победа была их достоянием.

Матросики, видя всё это, только посмеивались:

– Э-эх! Воители!..

– Куда им! Кашу заварили, а как расхлёбывать пришлось, так и Митькой звали!..

Капитан 2-го ранга Чагин, начальствующий русским десантом, благодарил своих молодцов, со смущением принимавших эту благодарность, хотя их обычное «рады стараться» звучало, как и всегда, могуче и задорно.

Европейцы, очутившись в занятом русскими матросами форте, прежде всего принялись осматривать, что в качестве военной добычи досталось на их долю.

Конечно, искали прежде всего денег, драгоценностей, но, к великому своему огорчению, ничего этого не находили. Зато были найдены значительные запасы риса и всевозможные перевязочные средства.

– Глядите-ка, братцы! – радовались матросы. – Китайцы-то для нас и папироски припасли… Спасибо им!

Всякой малости радовались, как дети, не обращая даже внимания на то, что опасность становилась час от часу всё более угрожающей.

Форт сей оказался арсеналом и был известен у китайцев под именем Сичу. Тут хранились всевозможные орудия и боевые снаряды. Достаточно сказать, что в Сичу оказались захвачены 52 орудия Круппа да более 11 тысяч ружей, чтобы понять всё значение этого места для китайцев. Немудрено, что правительственные войска, уже получившие из Пекина повеление начать военные действия, приложили все усилия, чтобы возвратить себе форт и уничтожить занявший его освободительный отряд.

И они, без всякого сомнения, успели бы в этом, если бы в отряде Сеймура не было русских матросов.

После занятия Сичу немедленно состоялся военный совет, на котором председательствовал неудачный герой лорд Сеймур.

– Что нам делать теперь? – спрашивал он. – Идти вперёд нет возможности, оставаться здесь – тоже, потому что нет ни патронов, ни сил для сопротивления… В рукопашном бою нас задавят численностью…

«Горе-героя» надоумили, что против китайцев можно воспользоваться их же пушками и ружьями, патроны к которым были в изобилии.

Так и сделали. Весь отряд был перевооружён, а на валах были установлены китайские пушки.

День прошёл относительно спокойно.

Около форта оставались несколько строений; китайцы засели там и открыли по форту беспорядочную стрельбу, но на штурм не решались.

Тем не менее европейские солдаты заметно приуныли. Они страшились наступления ночи, ожидая непременно решительного приступа в ночном мраке. Страшились за себя, а о тех, выручать кого их послали, не было и помина…

А русские и не думали унывать. Матросы пересмеивались между собой, словно и не представляя себе всей опасности положения.

– Чего бояться-то! – шёл между ними говор. – Мы – русские. С нами Бог!

– Так-то так! А всё же… ежели полезут длиннокосые…

– Ну что же? Полезут, так и пугнём их… Эка невидаль!

И чем дальше шло время, чем ближе подходила ночь, тем спокойнее становились наши герои.

– Гляди-ка, ребята, как камрады-то приуныли!

– Как им не приуныть? На то ведь они и союзники!..

– Да чего им унывать-то? Разве солдат может бояться смерти в честном бою! Коли присягу дал, нос вешать нечего…

В конце концов матросы так развеселились, что вдруг под сумерки над низкими берегами Пей-хо загремела удалая русская песня…

Осаждавшие были настолько этим поражены, что даже перестали стрелять… Китайцам непонятна была эта беспечная весёлость русских в момент серьёзной опасности.

Но вот настала и ночь. Непроглядный мрак окутал и форт, и реку, и берега её, и бивак китайских войск. Было необычайно тихо. И осаждавшие, и осаждённые замерли в ожидании решительного момента… На валах и у ворот были расставлены часовые от всех отрядов. Они молчали, напряжённо глядя в окутанную тьмою даль; но там всё было неподвижно и тихо…

В отдельных группах велись разговоры шёпотом.

– Мало нас! – оглядывали друг друга англичане. – Мы попали в западню. Самое лучшее – это сдаться…

– Но китайцы замучают нас…

– Они не осмелятся на это. Разве они не знают, кто мы? Разве британский Лев перестал устрашать их?..

В немецком отряде царило молчание. Там превращённые в живые машины люди тупо молчали, не смея даже думать о будущем, раз это не было дозволено воинским уставом. Смолкли и болтливые французы – до болтовни ли было теперь? Японцы, которых было больше, чем других, спокойно спали; итальянцы молились. Русские же удальцы-матросики вполголоса толковали о своих родных деревнях, вспоминали эпизоды из своего прошлого, вполне готовые ко всему тому, что прячет в себе для них ночь.

Один из матросов, стоявший на часах на валу, вдруг встрепенулся. До слуха его донёсся какой-то неясный шорох. Часовой перегнулся вперёд всем телом и вскинул ружьё.

– Кто идёт? – не громко, но внушительно спросил он. – Отвечай, не то стрелять буду.

– Свой! – послышался голос.

Часовой успокоился.

– Из секрета, что ли? – спросил он, когда прямо перед ним вынырнула из мрака тёмная фигура.

– Вот-вот! Оттуда… К высокоблагородию…

– Что там?

– Китайцы… ползут… видимо-невидимо… доложить надо…

И фигура быстро исчезла по эту сторону вала.

Часовой только крепче сжал ствол ружья и совсем выдвинулся вперёд, страшась пропустить неслышно надвигающегося неприятеля.

Он теперь уже не расспрашивал то и дело взбиравшихся на вал товарищей, оставивших секрет и возвращавшихся к своим частям. За валами уже слышалось лёгкое движение – это отдельные отряды готовились встретить врагов, пощады от которых ждать не приходилось.

– Братцы, не выдайте, помните: мы – русские! – ободряли солдатиков офицеры.

– Будьте, ваше благородие, благонадёжны! – слышалось в ответ. – Умрём, а китайцу не сдадимся.

– То-то! Помни присягу!..

– Не забудем! Эх, поскорее бы!..

Глядя на русских, приободрились и европейцы. Их геройское спокойствие воодушевило даже англичан, оставивших мысли о сдаче.

А китайцы всё приближались. Защитники Сичу ясно слышали характерный шорох, который производили тысячи ползущих людей; мало того, слышалось фырканье лошадей – очевидно, в числе китайских войск была даже кавалерия.

Но, кроме этого, ничего другого не было слышно. Китайцы чего-то дожидались и не шли на штурм.

– Картечью бы их! – возбуждённо прошептал кто-то.

– Рано ещё. Подождём, пусть себя обнаружат…

Снова всё стихло вокруг небольшого форта, за валами которого притаилась эта ничтожная горсть людей.

Да, готовился бой кровавый, беспощадный. И все шансы на успех были на стороне штурмующих…

Мрак ночи стал уже сереть, на востоке появилась светлая полоса, возвещавшая близость рассвета.

Мучительно долго тянулись минуты напряжённого ожидания. Союзники не начинали боя сами.

– Не боксёры, а регулярные солдаты, – тихо проносилось тревожное по рядам.

– Чего же они медлят? Четвёртый час на исходе…

– Целый кавалерийский полк с ними… Вот странные вояки! Окопы штурмуют конницей…

Внезапно раздавшийся крик тысяч голосов нарушил тишину ночи. Разом словно ожило всё поле вокруг Сичу. Затрещали выстрелы, и кое-где у самого вала вдруг вынырнули из сумрака китайские пехотинцы.

– Пли!.. – раздалась команда сразу на нескольких языках.

Тридцать орудий громыхнули залпом. Картечь так и брызнула прямо в ряды наступавших. Форт опоясался огнём… Кавалерийский полк китайцев, подскакавший к самым воротам форта, лёг весь. Но это не остановило пехоту. Китайские солдаты лезли на вал, не обращая внимания на убийственный огонь. При наступившем уже рассвете можно было ясно разглядеть, как быстро смыкались их ряды после каждого залпа. Орудия смерти вырывали десятки жизней, но штурмующих не убывало. Участь союзников, казалось, была решена…

Бледные, с искажёнными от ужаса лицами, стояли эти обречённые на гибель люди. Они не видели для себя положительного исхода. Приходилось умирать, потому что и выстрелы были бы бесполезны на таком расстоянии, где ружья обращались в бесполезные палки. Одолеть же врага в рукопашном бою нечего было и думать.

Китайцы были уже на гребнях валов…

Казалось, всё было кончено, сейчас должен был начаться рукопашный бой – бой десятков против тысяч.

Совсем рассвело… Ясно можно было различить искажённые злобой физиономии китайских солдат. Передние из них остановились на гребне, будто выбирая себе жертвы…

Вдруг среди защитников Сичу произошло движение, загремело полное мощи русское «ура», и на китайские штурмовые колонны бросились в штыки русские матросы.

Свершилось что-то непонятное, поистине сказочное…

При первом натиске русских, «ура!» которых так и не смолкало, китайцы в необъяснимом ужасе сперва присели на земле, и лишь только наши матросы ударили на них, они быстро смешались и кинулись в беспорядочное бегство…

За несколько мгновений валы Сичу были очищены от штурмующих…

Удальцы не стали их преследовать. Несколько пришедшие в себя артиллеристы союзников проводили беглецов орудийными залпами… Когда же солнце взошло, то увидели, что вся равнина вокруг форта усеяна трупами китайцев…

Штурм был отбит, союзный отряд – спасён от гибели, которая так ещё недавно казалась неизбежной.

Как ни в чём не бывало, возвращались наши удальцы на свои места, не придавая даже особого значения своему подвигу…

Штурм обошёлся китайцам в 1500 человек убитыми и ранеными, у союзников же выбыло из строя 60 человек.

Несмотря на то, что нападение было отбито, положение мало изменилось. До тридцати тысяч регулярных китайских войск окружали Сичу. Не было сомнения, что, оправившись, китайцы снова пойдут на штурм; кто бы поручился, что и на этот раз могучее русское «ура» произведёт на штурмующих прежний эффект? Нужно было держаться, держаться во что бы то ни стало…

А между тем в отряде было уже более трёх сотен раненых. Ряды защитников редели. Раненые требовали ухода, отвлекали к себе здоровых.

А глава отряда, которому все эти люди были обязаны своим ужасным положением, мало того, которому вся Европа была обязана тем, что китайцы ободрились и сами впервые перешли в нападение, оставался верен себе!..

– До Тянь-Цзиня всего пять вёрст! – говорил он. – Пробиться через этот сброд не представляет затруднений…

– Тогда отчего же не попытаться? – спрашивали его.

– Но я не могу оставить раненых. Чувство человеколюбия запрещает это… Не будь раненых – было бы совсем другое дело…

Он теперь уже помалкивал о том, что этих раненых не было бы, если бы вместо серьёзного похода по восставшей стране им не были предприняты какие-то увеселительные поездки по железной дороге…

Однако следует отдать справедливость почтенному лорду: он нашёл способ выкарабкаться из беды.

В экспедицию союзники не захватили с собой ни провианта, ни патронов, ни карт местности, но приборы для оптического телеграфирования на всякий случай были взяты…

Теперь оптический телеграф пригодился.

Засверкали световые блики – это лорд Сеймур умолял находившегося в Тянь-Цзине русского героя полковника Анисимова о немедленной помощи, сообщая в подтверждение своей мольбы, что продержаться они могут не более двух дней…

30. Ещё живое кольцо

А там, в Тянь-Цзине, был ад, какой Сеймуру и всем европейцам и во сне никогда не представлялся.

Только русские орлы, чудо-богатыри русские, могли перенести то положение, которое создалось для них после взятия Таку…

После отражения первого нападения боксёров – нападения скорее шуточного, чем серьёзного, – настало значительное спокойствие; но – увы! – ненадолго.

Шатов был со своей ротой на вокзале. Молодой человек томился нетерпением. Будь только его воля, так бы и полетел он со своими людьми на выручку дорогого ему существа.

Но личным чувствам теперь не было места, каждый – и высший офицер, и простой рядовой – все являлись исполнителями своего долга.

Разговоры только и вертелись, что вокруг события дня.

– Помилуйте, да с кем же мы воюем? – горячился командир одной из рот. – До сих пор мы не видели ещё ни одного солдата, а этот сброд, этих жалких фанатиков совестно даже принимать всерьёз…

– Погодите, они ещё покажут себя!

– Нет, это уж извините… Против ваших боксёров нужна нагайка, а не штыки и пули. Право, не хочется и рук о них марать…

– Было бы странно воевать с правительством, которому не объявили войны…

– Тогда зачем же мы явились сюда? Не прогулка же это в самом деле. Да и вообще положение наше курьёзное. Пришли, стоим, является неприятель – не то монахи китайские, не то бог знает кто, лезут на пули и кривляются… А этот форт, – говоривший указал на крепость, господствовавшую над всем Тянь-Цзинем, – молчит. Словно всё это их не касается.

О Таку и о взятии его русскими здесь ещё никто, во всяком случае из европейцев, не знал. Союзники, засевшие в Тянь-Цзине на вокзале и в европейских кварталах, не знали и того, что не одни боксёры были вокруг них…

Разговор на станции ещё не смолк, как откуда-то издали донеслась трескотня ружейных выстрелов.

– Кто это? – вырвалось невольно у всех.

– Как кто? Анисимов!

– Что такое?

– Сапёры чинят дорогу… Это мошенники-бунтари напали на них, и полковник наш сам повёл отряд на выручку.

Перестрелка вдали от Тянь-Цзиня всё разгоралась. Сердце у всех замерло, когда к трескотне ружейных выстрелов вдруг примешался гром орудий…

– Это чьи? – пронеслось в рядах русских. – По звуку слышно, что не наши.

– Какое наши? У нас допотопные старушки с бору да с сосенки понабраны, а это – крупповские… последнего образца.

Действительно, громыхание орудий, доносившееся до тяньцзиньского вокзала оттуда, где всего часа два назад шёл бой между ротами Анисимова и предполагаемыми боксёрами, отличалось особой правильностью: орудий с таким звуком у союзников не было. Их пушки были набраны откуда попало. У англичан оказывались пушки даже из-под Лэдисмита. Здесь же на выстрелы союзников отвечали великолепные, правильно поставленные артиллерийские орудия.

– Не могу поверить, чтобы у боксёров была такая прекрасная артиллерия! – воскликнул Шатов, позабывший под впечатлением опасности о своём горе.

– Какая уж тут боксёрская артиллерия! – отвечали ему. – Тут что-то посерьёзнее.

И, как бы в подтверждение последних слов, вдруг совсем с другой стороны громыхнул выстрел, и граната большого калибра глубоко зарылась в песок около станции…

Все бывшие на перроне невольно вскрикнули и присели.

Это заговорил с союзниками через жерла своих крупповских чудовищ правительственный форт, господствовавший над Тянь-Цзинем…

Одна граната, другая, третья… Китайские артиллеристы ещё не пристрелялись, и снаряды их пока не причиняли вреда. Но долго ли было им пристреляться при несомненном превосходстве их орудий, и тогда они могли своим огнём буквально снести все эти жалкие постройки, за которыми приютились русские герои.

– Господа! – вдруг возвысил голос кто-то из офицеров. – А третья рота-то?..

– Что это с ней?

– Да ведь она одна охраняет мост там, на полпути из Таку сюда… Если регулярные войска начнут дело, она будет уничтожена…

Никто не ответил, но у всех стало нехорошо на душе.

В самом деле, могла ли горсть стрелков держаться против правильно организованных корпусов, которые вели в бой, по всей вероятности, лучшие из китайских генералов?

Но впечатления в такое время быстро меняются. О злополучной 3-й роте не успели ещё перемолвиться и пожалеть её, как к перрону во весь опор подлетел на взмыленном степняке казак. Он что-то прокричал и сейчас же понёсся далее.

«Двум ротам с удвоенным запасом патронов и с пушкой идти на поезде в подкрепление», – таково было приказание полковника Анисимова.

Люди зашевелились. Идти приходилось 6-й и 7-й стрелковым ротам. У многих до боли сжалось сердце. Ещё бы! Предстояло первое «боевое крещение», боевой экзамен.

С необыкновенной быстротой собрались люди, пока составляли поезд. На платформу уже поставили скорострельное орудие с английского военного крейсера «Орландо». Английские канониры уже приспосабливались действовать и готовили заряды.

На паровоз в качестве машиниста поднялся французский моряк-механик с двумя моряками-кочегарами, тоже французами. На платформе же поместили часть 7-й роты с её командиром, остальные забрались в вагоны.

– С Богом! – раздалась русская команда.

Но едва поезд отошёл, как на железнодорожном пути появились люди… При первом взгляде на них узнали китайских регулярных солдат с жёлтыми знамёнами.

– Какие уж это боксёры! – заговорили солдаты и офицеры. – Дело серьёзное. Это знамённые войска. Лучшие в Китае.

– Всё равно, нужно прогнать их с пути…

– Непременно! Но как они осмелели!..

Рота, занимавшая вокзал, открыла огонь по китайцам и заставила их отойти от полотна. В этот момент поезд был пущен вперёд и понёсся на всех парах, осыпаемый с обеих сторон китайскими пулями.

Шатов был на платформе. Он был совершенно спокоен. Опасность не существовала для него; всей душой молодой человек так и рвался в бой.

Китайцы, казалось, были везде. Поезд с русскими стрелками шёл под плотным ружейным огнём.

Русские так хладнокровно относились к своему положению, что ответили на все выстрелы лишь одним залпом.

Но вот и позиция. Машинист затормозил поезд, стрелки вышли, построились в две боевые колонны и двинулись вперёд. Поезд тихо следовал за ними. Несколько саженей – и удальцы вступили в сферу ружейного и артиллерийского огня.

– Дз-з… – свистели пули.

– Ту-ду-у-у… – ухали гранаты.

– Ту-дз-за!.. – вторила им шрапнель.

Пули сыпались как дождь; шрапнель то и дело рвалась в воздухе и осыпала смельчаков осколками сверху. Люди, не привыкшие ещё к свисту пуль, невольно приседали, но тем не менее все шли вперёд; об отступлении никто из стрелков не думал.

Вот поезд и рота, на выручку которых спешили молодцы.

– Братцы, держитесь! Мы идём!

– Ур-ра! – прогремело в ответ.

Соединились. С обеих сторон не было пределов радости, но на радость времени не оставалось, приходилось действовать.

– Мы имеем дело с регулярными войсками! Стало быть, дело не шуточное, – пояснил прибывшим начальник отряда. – Прошу заметить, что действующие против нас солдаты обучены немецкими инструкторами. Это – враг серьёзный, и пренебрегать им никак нельзя.

– Но чему мы обязаны честью помериться с ним силами? – спросил один из ротных командиров.

– Не знаю. Что-то произошло – и, по-видимому, важное… Увы, я начинаю думать, что мы окружены…

– Быть не может!

– К сожалению, да! Против нас десять тысяч прекрасных солдат под командой двух лучших генералов – Ма и Нэ. К ним, как я получил сведения, подходят ещё новые силы…

– Что же! Это пока ещё ничего. Их десять тысяч, нас – две… Это всего по пяти на брата! Не так ещё много…

Старый вояка довольно улыбнулся, слыша такой ответ. Больше всего он боялся, как бы люди его не пали духом. Молодецкий же ответ убедил его, что заветы великого Суворова не забыты его стрелками и число неприятеля никого не приводит в уныние. У него на душе даже стало легче, хотя сердце русского героя так и рвалось на части при одном только воспоминании об оставленной в двадцати верстах 3-й роте. Он не сомневался, что она уже окружена превосходным неприятелем, и вся надежда оставалась на то, что этой горсти людей успеют своевременно подать помощь из Таку. А если эта помощь не придёт, 3-я рота должна была погибнуть. Нечего было и надеяться выручить её с теми ничтожными силами, которые были в эти дни под командой храбреца.

– Да, да! Всего по пяти на брата! – будто в забытье повторил он. – Ничего, если и по десятку будет… Я думаю, управимся!

– Управимся, управимся… Сомнения быть не может!

– Так вот… Сегодня поработаем здесь, а завтра я сам пойду, попробую выручить 3-ю роту… Бедные, как они должны там мучиться…

Прибывшие роты были отправлены в обход. Английские матросы с «Орландо» на этот раз поддержали репутацию сынов Альбиона, всегда славившихся хладнокровием. Надо думать, компания с русскими героями воодушевила их. Не обращая внимания на артиллерийский огонь с фортов, они с невозмутимым спокойствием установили своего длинного Армстронга и начали стрелять по форту, отвлекая этим китайцев от стрельбы по обходным колоннам.

Свежие роты заняли позиции у окружавшего Тянь-Цзинь вала и таким образом прикрыли отступление остальных рот по железной дороге. На них кинулись было боксёры. Фанатики, как и в первый раз, невозможно кривлялись, произносили свои заклинания и по-прежнему были уверены в собственной неуязвимости. Стрелки встретили их дружными залпами. Первые ряды боксёров, как трава под косой косаря, полегли на землю.

Следовавшие за ними подхватывали их под руки и встряхивали, будто ожидая, что после минутной слабости их товарищи снова станут на ноги и пойдут на ненавистных белых дьяволов.

Стрелки только посмеивались над этим.

– Да, оживи его, оживи! – восклицали они. – Нет, братцы, русская пуля, хоть и дура, а своё дело знает туго: ежели с ног свалит, то уже не встанешь…

Боксёры своим нападением словно прикрывали намерения регулярных войск.

Едва залпы стрелков разогнали их, как по ротам ударила картечь из цитадели. Свист пуль, визг гранат, гром разрывавшихся снарядов – всё это слилось в общий невообразимый хаос звуков, наполнявший несказанным ужасом даже бестрепетные сердца русских чудо-богатырей.

Но они стояли мужественно под адским огнём вражеской артиллерии, готовые пасть на месте, но не сделать и шагу назад без распоряжения своего начальника.

Шатов стоял со своей ротой в прикрытии отступавших колонн, холодный, бесстрастный с виду. Он уже привык к этому аду, ко всем ужасам кровопролития. Рядом с ним осколок гранаты вырвал челюсть и горло у бравого молодцеватого стрелка – весёлого всего за мгновение до этого. Предсмертные конвульсии несчастного были страшны.

Николай Иванович только покосился: «Вот она, смерть-то, какова!»

Чего в самом деле! Это ведь только случай, что осколок гранаты угодил в соседа, а не в него. Отскочи этот осколок немного правее – и вместо бедняги-соседа теперь корчился бы на земле сам Николай Иванович, стрелок же с сочувствием поглядывал бы на него. Всё случай! И более ничего!

Хриплые звуки рожка донеслись откуда-то издали.

Рота засуетилась.

– Сбор! Слава богу! Наши отошли, стало быть! – послышались радостные голоса солдат. – Теперь и нам можно…

В стройном порядке рота начала отходить из-под прикрытия к бивуаку.

Там вернувшихся встретили поздравлениями:

– С честью выдержали экзамен! Молодцами вы были, право, молодцами!..

– А дело пришлось иметь с настоящим врагом… Теперь никаких сомнений быть не может, что против нас правильно организованные полки.

Шатов чувствовал себя до того уставшим, что, только добравшись до бивуака, повалился спать. Гром канонады не мог отогнать сна. Гранаты и шрапнель визжали, не умолкая. Пули безостановочно вонзались в стены станционных зданий, но всё это в сравнении с пережитым было – дело пустяшное.

Молодой человек спал так крепко, что его даже не разбудил пожар, начавшийся от разрывов гранат поблизости бивуака. Не разбудила его и перестрелка, не умолкавшая всю ночь. Только с рассветом он проснулся, разбуженный вестовым.

Что за неприятное это было пробуждение! Шатову снилось, что он в Пекине, около невесты, гуляет с ней по городской стене, о которой он знал из её писем, солнышко ласково светит им, ветерок навевает прохладу, всё кругом мирно, спокойно, и вдруг…

– Ваш-бродь, а ваш-бродь! – слышит над собой Николай Иванович. – Извольте проснуться… вас требуют…

Шатов открыл глаза. Где он? Что с ним?.. Пушки гремят, но теперь уже с трёх сторон. Грохот их не умолкает ни на миг. В окно видно зарево догорающего пожара.

В одно мгновение Николай Иванович вспомнил всё. Сна как не бывало. Он вскочил и наскоро оправил мундир, в котором так и спал эту ужасную ночь.

– Их высокородие господин полковник уже ушли! – сообщил словоохотливый служивый.

– Куда? Зачем?

– Выручать 3-ю роту… видно, жутко там бедненьким приходится… Авось, Бог даст вызволить… А вы, ваш-бродь, извольте торопиться… Наша рота в резерве, стало быть, сегодня.

В резерве! Это бездействие в то время, когда кругом кипит отчаянный бой.

Шатов поспешил присоединиться к роте, сбившейся у железнодорожного пути на вокзале.

В самом деле рота, к которой он принадлежал, была единственным резервом – последней защитой героев, сражавшихся на вокзале, куда особенно упорно напирали боксёры и был направлен огонь из цитадели.

– Отдохнули? – встретил Шатова его ротный командир. – Молодецкую высыпку задали! Я будить вас не велел… Силы беречь нужно. А вы поглядите, что за картина!

Действительно, картина была примечательная. Город горел уже с двух сторон. С трёх пунктов был открыт по нему китайцами артиллерийский огонь, на который с перрона храбро отвечали четыре полевых русских орудия. Понятно, вреда от них неприятелю и быть не могло, но всё-таки русские не оставляли врага без ответа.

– Попужаем-ка, попужаем их, длиннокосых! – посмеивалась прислуга орудий.

И русские пушки «кашляли» в ответ на гулкие удары великолепных крупповских орудий.

В европейской части Тянь-Цзиня, на которую были направлены стволы в фортах, царила паника. Боксёры, ворвавшись туда, неистовствовали над своими соотечественниками-христианами. Многие дома были обрызганы кровью ещё до прихода боксёров. Этим предатели-китайцы давали знак, что в таком доме есть туземец-христианин. Заметив отмеченный кровью дом, фанатики врывались в него как дикие звери и уводили несчастных соотечественников за город в свой лагерь. Там бедняков ждала казнь после всевозможных пыток.

На стенах появились объявления боксёров, что все европейские дома будут сожжены, а иностранцы перерезаны. Той же участью фанатики грозили и своим землякам, находившимся на службе у европейцев. Угрозы действовали. Китайская прислуга разбегалась. Начались попытки отравлять иностранцев, а те были так беспечны, что не обращали внимания на всё это, вполне уверенные, что даже озверевшие фанатики не осмелятся поднять руку на белых людей.

Только когда по европейскому городу стали летать гранаты – ужас овладел беспечными. Всё население кинулось в «Gordon Hall» – английскую ратушу, каменное строение, в котором все эти люди могли считать себя в относительной безопасности. Европейский Тянь-Цзинь опустел. Начались отдельные пожары европейских домов – боксёры появились на улицах, но к «Gordon Hall» подступаться не осмеливались.

Шатов смотрел на Тянь-Цзинь, и опять нехорошо стало у него на душе. Если здесь такой ад, то что же делается в Пекине, где нет такой надёжной защиты, где на одного европейца приходились десятки тысяч освирепевших врагов?

Но думать об этом не было времени.

К русскому резерву со стороны китайского города то и дело прибегали посланные от оборонявшихся там японцев и французов. Им приходилось очень туго. Там трескотня отдельных выстрелов чередовалась с залпами, слышно было характерное «дадаканье» американских пулемётов. Но всё это хорошо было только до тех пор, пока китайские войска не переходили в открытое наступление.

– Беда нам, если прорвутся! – услышал Шагов замечание командира своей роты.

– Да, несдобровать тогда! – согласился он. – Вот ад-то!

– А что ещё впереди будет!..

– Попали мы в переделку! Где-то теперь полковник?

– Слышите?

На севере от Тянь-Цзиня раздавались ровные, словно на ученье, залпы.

– Это наши там…

– Что-то близко… Полковник пошёл к 3-й роте, а она – на железнодорожном мосту…

Невольно сказывалась в эти моменты связь с героем-полковником. Теперь для тянь-цзиньского отряда Анисимов был начальником не по одному только назначению, он был его главой по духу, и когда его не было с подчинёнными, те чувствовали себя сиротами…

Канонада китайцев не умолкала. Словно у них были в запасе миллионы снарядов, и они тратили боезапас, не жалея. После такого огня следовало непременно ожидать атаки. Опасение, что китайцы прорвутся, овладевало всеми. На всякий случай стрелки принялись возводить баррикады. В ход шло всё, что попадало под руку. И только когда появились ограждения, люди вздохнули спокойнее. Всё-таки явилась какая-то защита! Едва баррикады были возведены, стрелки, утомлённые донельзя многими часами боя, завалились под ограждения, и все, кто только мог, скоро заснули. Так прошёл день. Стало темнеть. Канонада стала реже. Видно, и китайцы порядочно притомились и поняли, что их пальба вовсе не производит эффекта, на который они рассчитывали. Залпы за Тянь-Цзинем тоже смолкли. Сердца измучившихся людей замерли. Что это могло значить? Неужели Анисимов погиб со всем своим отрядом? Не могли же его стрелки замолчать ни с того ни с сего… Время шло, а никаких известий от полковника не приходило…