Текст книги "Закодированная Россия"

– Здравствуйте, господа альпинисты, – ерничая, пропел крысёныш, – а вот и я. Смотрю, нашего полку прибыло. Давайте знакомиться. Сначала мы составим протокол, а потом обрежем ненужные сучки. А то я смотрю одна веточка совсем плохая. Целостность коры нарушена, и берёзовый сок стекает на землю.

– Сука, – заклекотал как подбитый коршун Виталик, – если бы мне только удалось, я бы с тебя кожу живьём снял.

– Проблема заключается в том, что тебе этого не удастся. Поэтому помолчи и не мешай составлять протокол. Итак, вновь прибывший, твоё имя, отчество, фамилия?

– А ты, что, Крысёныш, забыл меня? Это ведь я поломал твою партийную карьеру.

– Да? Не помню, чтобы мы раньше встречались, но за крысёныша придётся ответить.

И своим секатором нацелился на Севу. Дело принимало скверный оборот. Нельзя было терять ни секунды, и доктор произнёс волшебные слова:

– Подожди, дай я с тебя хоть пыль отряхну.

Мучитель так и застыл на месте. Секатор остановился на полпути.

– Быстро. Отключил электромагнитное поле.

– Не могу. Это делается только в исключительных случаях.

– Сейчас как раз такой исключительный случай. От того насколько ты быстро и качественно всё сделаешь, зависит твоя дальнейшая судьба. У тебя буквально несколько минут, торопись.

Крысёныш заметался. Побежал по направлению к двери, загрохотал по ступенькам.

– Видал? – гордо спросил Сева, – слушается меня как новобранец. Имею тайное влияние на людей. Состою в ордене чародеев и белых шаманов.

– Как это ты так? – спросил потрясённый Виталик, – я тоже хочу, научи.

– Тайные знания даются только хорошим людям. А плохим их давать в руки опасно.

– Почему это я плохой? Я хороший, но временно сбившийся с пути.

– Какой же ты хороший? Меня обманул, страну обманул. А что ты сделаешь с крысёнышем даже представить страшно.

– Лучше тебе этого не видеть. Ты отвернись. Не подвергай свои нервы такому испытанию. Сначала я, – начал вслух мечтать Виталик, – засуну ему голову в унитаз, потом…

Парочка рухнула вниз. Видно крысёныш отключил рубильник. Пока Сева в срочном порядке перебинтовывал раненому руку, вернулся мучитель.

– Аааа! – оттолкнув доктора, представитель СМИ, схватил крысёныша за воротник здоровой рукой и потащил к унитазу.

– Пей, гад, – сунув его голову в жерло унитаза, перебинтованной рукой нажал на спуск. После нескольких водных процедур крысёныш обмяк. Виталика тоже качало. Кровопотеря давала себя знать.

– Хорош, прекращай, народный мститель. А то сам отдуплишься.

– Да надо отдохнуть. А то что-то голова кружится.

– Смирно. Равнение налево, – скомандовал Всеволод.

Крысёныш вскочил как ошпаренный. Вода стекала с него ручьями. Тараща глаза, уставился на своего командира. Весь его вид говорил о желании услужить.

– Ты что же это жопу товарища использовал вместо дартса. Не хорошо, не культурно. Приговариваешься…

Сева задумался, но ненадолго. Оживший Виталик, схватив секатор, пошёл на своего мучителя.

– Кастрирую ублюдка. Как он нас хотел. На части покромсаю. Как грелку порву.

– Не надо, Виталик. Мы же всё-таки люди.

– Посмотрел бы я на тебя, если бы он над тобой как надо мной два месяца издевался. Долг платежом красен. Ты не представляешь, сколько долгих суток я мечтал об этой минуте, втайне понимая, что чудес не бывает. Что каждый зек мечтает отплатить конвоиру, но никому этого не удаётся. И вот я могу хоть частично отплатить ему за все унижения, и тут ты начинаешь бодягу о непротивлении злу насилием. Надеюсь, ты не будешь меня останавливать, а то я и на тебя наброшусь.

– Это твои дела. Только дай его спрошу, как отсюда выбраться.

Выслушав подробный отчёт, вышел, чтобы не видеть кровавой расплаты.

Имея дело с приезжими, Сева убеждался – в Москве-то и не пьют, а так, балуются. Простой парень Ваня из Западной Сибири рассказывал, как у них пьют после получки. В сугроб ставится ведро водки и два участника соревнования, сидя в снегу, пластмассовыми черпаками уничтожают содержимое. Процесс принятия спиртного заканчивается, когда один из участников тыкается носом в снег. Победитель с плохо скрываемым торжеством берёт в одну руку ведро, в другую – ногу проигравшего и тащит их в бытовку. Остатки водки по праву принадлежат ему. Ясное дело, что о закуске и глупых тостах речь не идёт, водка пьётся быстро и молча, потому что на улице чрезвычайно холодно. На глупый Севин вопрос: «А почему черпаки-то пластмассовые»? Ваня со знанием дела ответил: «А потому что на морозе металл к губам прилипает». А ведь недаром раньше пели песни и плясали, тем самым выкраивались интервалы времени, чтобы хоть немножко протрезветь. Печень по любому перерабатывает среднюю порцию спиртного за 1 час.

А современное русское застолье подразумевает порцию горячительного раз в три минуты, а до закуски, как правило, вообще не доходит. Закусывайте, россияне, закусывайте, до и после, а лучше вместо. Ну, а уж если наковырялись, держите под рукой витамины В (декамевит, ревит и прочие). Это самое доступное средство быстро протрезветь, нужно лишь слопать драже семь-восемь. Кстати, многие официанты всегда держат под рукой такие витамины.

Виталик и Сева неслись по пустынной дороге. Слева и справа высились особняки за колючей проволокой и злыми собаками. Рублёвка. Нувориши и их семьи пили чай со сливками, досматривали ментовские сериалы и готовились отходить ко сну, а два загнанных человека-паука, сверкая в лунном свете магнитными браслетами, драпали в неизвестном направлении. Сзади засверкал луч фар. Большая чёрная машина их нагоняла быстро и неудержимо.

– Хорош бежать, Виталик, от машины нам не уйти. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Так говоришь, остров в океане хотел?

– Никогда пионеры не будут рабами. Я буду убегать до последнего. Лучше сдохнуть на дороге, чем на потолке.

– Да уж.

Бедняги волочили свинцовые ноги, продолжая состязаться в скорости с машиной. Это был чёрный «ренджровер», который играл с беглецами как кошка с мышками, то отстанет, то нагонит, то включит дальний свет, то довольствуется ближним. Виталик уже совсем выбился из сил, а кругом по-прежнему каменели глухие заборы, не укрыться, не спрятаться. Наконец, машина, почти касаясь бампером их пяток, издала гудок и остановилась. Два марафонца, хватая ртом воздух, приготовились встретить худшее. Дверца открылась, и на дорогу вылез Гарик – институтский приятель Крылова.

– Сева, шизо косит наши ряды? Вы ребята никак из дурки сбежали?

– Гарик, за такие дела надо в репу давать, ты что, сразу не мог проявиться?

– Да откуда я знал, что это ты? Смотрю, бегут два психа в каких-то кандалах. И один вроде похож на тебя. Нет, думаю, не может быть. Откуда тебе тут взяться? Подъеду поближе – нет, не ты. Отстану – вылитый Андреич. А вы что? Испугались что ли?

– Да как тебе сказать? Мы только что сбежали из магнитных застенков, где коротали время на потолке. За нами гонится большая машина то, приближаясь, то, удаляясь, а потом выходишь ты и спрашиваешь: «Ребята, вы, что обиделись что ли»? – сказал доктор, давая Виталику знак оккупировать «ренджровер».

– Сева, о каком потолке речь? Ты и вправду крейзанулся.

– Здравствуйте. Меня зовут Марина.

Оказывается, в машине сидела девушка. Она с интересом смотрела на окольцованных бегунов.

– А вы, правда, психи?

– Да. Мы психи-пауки, мы живём на потолке и объявили крысам бой, – острил довольный Сева.

Это же надо, чтобы так повезло. На пустынной дороге в одиннадцать часов ночи встретить старого дружбана. Весь день они просидели в беседке в саду Полковника, приседая от каждого шороха. В дом заходить боялись, опасаясь Полковничьих штучек. Мёртвый извращенец был так же опасен, как и живой. Сюсюкин утверждал, что у него весь дом напичкан капканами, ямами-ловушками, скрытыми арбалетами и прочей гадостью. Даже по садовой дорожке они ходили след в след. Что там случилось с крысёнышем осталось тайной. Виталик не говорил, а Сева не спрашивал.

– Так вы тот Сева, который стихи пишет? Мне Гарик много про вас рассказывал.

– Надеюсь, он рассказывал обо мне только хорошее?

– Не только. Он клеймил вас за то, что вы закодировали страну.

– Он клеймил меня? Бесстыдник. Если я лишил его законной кружки пива, то это не значит, что Всеволод козёл, это означает, что теперь он будет больше внимания уделять вам, – любезничая, Сева напряжённо думал: «Таких совпадений не бывает. Неужели и Гарик, засланный казачок. Не может быть. Это у меня измена катит. А как тогда он оказался ночью в фешенебельном районе? Дача-то у него в другом месте».

– Гарик, ну мы ладно психи. А ты, что тут делаешь?

– Да вот Марину из дома в ночной клуб везу.

– Мариночка, вы живёте в этом районе?

– Да. Вы имеете что-то против?

– Наоборот, если бы вы не жили здесь, мы бы передвигались на своих двоих, а не в мощной машине в обществе прекрасной дамы.

– А что ваш друг всё время молчит? И какой-то он бледный.

Виталик сидел зелёный, крупные капли пота блестели на лбу.

– Видите ли, мадемуазель, последние два месяца проведя на потолке, я подорвал своё некогда могучее здоровье.

– О каком потолке вы всё время говорите?

– О высоком белом потолке. Я так хорошо его изучил, что всю оставшуюся жизнь, он будет мне сниться. И если меня спросят, что такое ад, я отвечу: это не геенна огненная, а ровный белый потолок.

– Я не понимаю, о чём идёт речь?

– Милая девушка, зачем вам что-то понимать? Украшайте мужскую компанию. Этого достаточно.

– Ну, вас, Виталик. Севочка, почитайте, пожалуйста, стихи.

– Севочкой меня давно не называли. Когда я последний раз читал девушке по имени Вика свои стихи, всё закончилось плачевно. Она наставляла на меня пистолет и обещала утопить как Му-му. Кстати, она была тоже с Рублёвки. Но вам как лучшим спасителям года, я прочитаю свой стих. Он написан давно, когда ещё трезвость не носила столь тотальный характер.

Письмо Климовского рабочего доктору Крылову.

 
Ну, ты, Андреич, и наколбасил,
Лишил последних радостей на свете.
Придёшь домой и валишься без сил,
А рядом носятся упитанные дети.
 
 
Вот раньше, помню, выпьешь на троих
И как орёл летишь по Подмосковью
Или подцепишь парочку чувих
И шасть в гараж, лечить тоску любовью.
 
 
То разворотят в пивняке скулу,
А то снежком присыплет в огороде.
То в вытрезвителе очнёшься на полу,
А то верхом на мусоропроводе.
 
 
Когда я пропил петли от ворот,
Уже не смог уйти из-под коряги.
Жена и тёща взяли в оборот
И в наркоцентр направили бумаги.
 
 
Спасибо опохмельному врачу,
Спасибо всем, кто принимал участье.
Что характерно водки не хочу —
Такое вот свалившееся счастье.
 
 
Мои дружки с утра уже в дугу
И смотрят с плохо скрытой укоризной,
А я им: «Нет, не буду, не могу,
Я занимаюсь дельтапланеризмом».
 
 
Ведь я, Андреич, пью теперь нарзан
И чувствую себя в родной бригаде
Как Штирлиц или партизан,
Посмертно приговоренный к награде.
 

А это уже грустное произведение:

 
Нас чистоган как траву косит
И отовсюду жлобством тянет.
И друг звонок мизинцем сбросит,
Изобразив, что очень занят.
 
 
Душа как рана ножевая
Болит и оставляет ямку.
Я не живу, я доживаю
И как фельдфебель тяну лямку.
 
 
А что, касатик мой, случилось?
Откуда вдруг такая смелость?
Что? Ничего не получилось?
Ну, из того чего хотелось?
 
 
А, может, слишком был ленивым?
А, может, цели выбрал плохо?
Зачем тянуться было к сливам?
Нет бы, нагнуться за горохом.
 
 
И вот итог твоей гордыни:
Что на душе темно и пусто.
Зачем лелеять было дыни?
Нет бы, выращивать «капусту».
 
 
Мы перед Господом предстанем
Но не во фраке, а в исподнем.
Кто хмурым, зимним утром ранним,
А кто июльским жарким полднем.
 
 
И на весы пред Богом лягут
Среди мобильников и сумок
Листы мелованной бумаги,
А там строка или рисунок.
 

На перекрёстке рядом с «ренджровером» оказался чёрный джип с затемнёнными стёклами. Всеволод и Виталий ощутимо задёргались, а Гарик и Марина излучали спокойствие.

– Гарик, может, поедем, – просительно предложил Виталик.

– Куда? На красный? – оторопел Гарик.

– Красный наш, зелёный общий, – попытался сострить представитель СМИ.

– Если бы Сева оставил возможность бухнуть, тогда другое дело. А трезвый я правила дорожного движения соблюдаю.

Дверь джипа открылась, и оттуда выглянул вооружённый человек в маске. Сева с Виталиком переглянулись, готовясь к неизбежной развязке. «Сейчас их стреножат и на потолок. Конечно, таких совпадений не бывает. Продал старый дружок. Подобрал, усыпил бдительность и сейчас сдаст из рук в руки». Дверца джипа захлопнулась. Дали зелёный свет. «Ренджровер» тронулся. Джип за ним. Сева открыл рот, чтобы высказать всё, что он думает о подлом предателе, но в зеркале заднего вида заметил, что джип затормозил возле банка. Доктор захлопнул рот и, обернувшись, стал смотреть на разворачивающееся ограбление. Из джипа выскочило четыре человека в масках с автоматами наперевес, и устремились к денежным закромам.

– Фу, пронесло, – одновременно выдохнули люди-пауки. Оказывается, Виталик думал и вертелся как Сева. Андреичу стало стыдно: «На старого друга подумал», – корил он себя, – «Гарик его подобрал, приютил, а он чуть не наговори лишнего, не оскорбил в лучших чувствах старого корешка. Слава Богу, не успел».

Гарик ничего, не подозревая о душевных муках, творящихся на заднем сидении, что-то насвистывал под нос. Раздался звук колокола. Видно где-то рядом была церковь. Виталик заёрзал и постарался принять исходное положение для вознесения на потолок. Гарик удивлённо обернулся и покачал головой.

– Прошу прощения. Рефлексы, – извиняющим тоном оправдывался покрасневший Виталик, – а куда мы едем?

– На Баррикадную, там клёвый клуб. Вы там, в кандалах фурор произведёте. Вы с нами, решайтесь, арестанты.

– Нет. Сейчас мы поедем ко мне, выспимся, а завтра у меня состоится разговор с табачными королями, – деловито сказал Виталик.

– Ни фига себе, как ты быстро ожил, – удивился Сева, – и уже хочешь мной торговать.

– А с чего ты это взял?

– А с того, что больше табачным капитанам тебе предложить нечего.

– Ты прав. Очень хочется денег. Тем более, я столько должен водочным королям и средствам массовой информации, что моя жизнь не стоит ничего. Приходится торговать твоей. Надеюсь, ты не бросишь меня на съедение этим акулам.

– Виталик, по мне так лучше скрыться. Прости, но ты аферист-неудачник. Что называется ни украсть, ни покараулить. С тобой даже в соседский сад за яблоками лезть опасно. Отступись, а?

– Да я бы отступился, но столько должен, что меня везде найдут. Единственное спасение срубить с табачников деньги за твоё не действие.

– Это как? – поинтересовался Гарик.

– Очень просто. Я выдвигаю им ультиматум. Или они платят нам энную сумму, или мы выпускаем Программу по табаку.

– И ты думаешь, это второй раз прокатит?

– А почему нет? Я слышал, в Бершово никто не курит и не колется. Правда, Сева?

– Правда.

– Вот видите. Маленький шантаж и золотой ключик у нас в кармане.

– Мальчики, – капризно вмешалась Марина в разговор, – хватит всё о деньгах, да о деньгах. Давайте заедем в магазин сигарет купим.

– О! – оживился Гарик, – о деньгах говорить нельзя, а покупать на них можно. Типично женская логика.

– Какие вы мужики свиньи, – парировала Марина, – лучше сходите, воды купите и бинт для Виталика. Даже мне далёкому от медицины человеку видно, что ему нужна перевязка. Гарри, ты ещё не забыл врачебные навыки?

– Никогда, дорогая. Медицинские рефлексы, как и пищевые, умирают последними.

Гарик с Виталиком вышли из машины и направились к универсаму.

– Севочка, – нежно проворковала Марина, – а можно поближе на ваши оковы посмотреть?

– Пожалуйста, – Сева протянул ей руку.

– Нет, – закапризничала девушка, – хочу на два обруча взглянуть.

Андреич протянул обе руки. Неуловимое движение и наручники щёлкнули на многострадальных запястьях. Ещё секунда и он уже прикован к ручке двери.

– Эээ, подруга…, – начал изумлённый Сева

– Тамбовская овчарка тебе подруга, – даже голос у Марины поменялся. Стал похож на скрежет металла по стеклу. Дав по газам и выворачивая руль, девушка-одуванчик материлась и сигналила не хуже матёрого дальнобойщика. Дальше замелькали кадры: женщина, с детской коляской еле-еле выскочившая из-под колёс, изумлённые рожи облапошенной парочки ребят и средний палец Марины, торчащий из окна.

– Чао, уроды, – это ребятам.

– Ну, что, хмырь, попался, – это уже Севе.

– Не везёт мне последнее время с бабами, – горько вздохнул Сева, – одни наводчицы. А у вас там, на Рублёвке других профессий нет?

– Есть. Но это самая приятная и высокооплачиваемая.

– А какие ещё профессии там в ходу?

– Жена и содержанка. Занятия нудные и нечистоплотные. Для брезгливых особ вроде меня не подходят. А ты, молодец, сразу не поверил в совпадение. Всю дорогу стремался.

– Да, но такого завершения никто не мог предположить.

– Лохи вы мужики, – захохотала Марина, – а сейчас, извини, я наушники одену, французский язык воскрешу. Наслышана я о твоих паранормальных способностях.

«Ну, вот. Опять попался. Четыре часа на свободе и будь добр в новый обезьянник. Ладно, хоть друг не продал, одна радость. Как же меня пасут? Мобилы у меня нет. Одежду я менял несколько раз, обувь тоже. Может, мне какой-нибудь микрочип вживили? Те, кто за мной следит, всегда точно знает, где я. Даже в Бершово в разгар железной дисциплины я чувствовал за собой слежку».

Звенящая усталость навалилась на Севу. Раньше он хоть как-то трепыхался и пытался спастись, а теперь просто не было сил. Тупая апатия и покорность судьбе овладела доктором. Он затих, прикованный к двери. Машина куда-то ехала. Марина сначала поглядывала на Севу в зеркало заднего обзора, а потом перестала, окончательно решив, что пленник полностью деморализован. Достала сигареты, закурила, открыла окно. Знакомое чувство протеста стало нарастать в Андреиче.

«Вот, сучка», – подумал он, – «совсем обнаглела. Окно, видите ли, открыла. А если я закричу? Или, допустим, изловчусь и двину ногой ей по затылку. Нет, ногой, пожалуй, не достану, да и кричать на ходу нет смысла. Всё равно никто не услышит». Марина слушала французский, погружаясь в тайны фонетики, а Сева уже разработал план. Как только образовался маленький заторчик, Сева набрал полный рот слюны и плюнул мимо Марины в проезжающую машину. Попал в боковое стекло. В «БМВ» сразу задёргались, норовя наказать «ренджровер» за неспортивное поведение. Тем более что Сева показал язык и начал выкрикивать в адрес соседней машины оскорбления типа: «Ложкомойники позорные. Идите сюда. Я вас на ноль помножу».

Марина быстро закрыла окно, но было поздно. «БМВ» стала прижимать «ренджровер» к обочине. Бейсбольные биты красноречиво замелькали в салоне. Наводчица попыталась оторваться. Куда там. «БМВ» профессионально перегородила дорогу, и девушке пришлось тормозить. Чем хороши женщины, это тем, что стрессовую ситуацию они переносят в полтора раза хуже, чем мужчины.

– Марина, отстёгивай меня быстрей. Они тебя сейчас убьют. Быки таких вещей не прощают. Я их знаю, это ореховские. Они женоненавистники, а узнают, что ты с Рублёвки, тебе точно хана. Отстёгивай быстрей. Я тебе помогу.

Девушка засуетилась, запричитала: «Ой, мама, что будет»? и принялась судорожно отстёгивать Андреича. Наконец, он был свободен. Тем временем три оскорблённых гопника не спеша, подступали к «ренджроверу», поигрывая битами.

– Ну, я пошёл, – раскланялся Сева.

– Ты же обещал помочь, Севочка.

– Тамбовский пудель тебе поможет.

И гопникам: «Спасибо вам, добрые люди. Век не забуду», – последние слова он как обычно выкрикивал на бегу. Толстомясые гопники быстро отстали, крича что-то в спину Андреичу, но это было уже неинтересно. Главное, где спрятаться в таком космическом прикиде среди бела дня. Обручи вызывали нездоровый интерес у прохожих и Сева ломанул во дворы. Это был Проспект Мира, рядом с Банным переулком. Дворы тут были знатные, во всяком случае, для укрытия. Сева заметил стайку подростков по виду беспризорников.

– Братва, укрывайте. За мной погоня.

Ребята без лишних слов показали окошко в подвал. Сева, кряхтя, пролез в узкое отверстие и затаился. Прошло десять минут, двадцать. Вроде всё спокойно.

– Это мы, – раздался детский голос, – не бойтесь, дяденька.

Пять ребятишек один за другим спустились через окошко в подвал. Они даже на подростков не тянули. Лет десять – двенадцать. Худые, бледные.

– Спасибо, пацаны. Можно сказать, жизнь мне спасли.

Сева достал последние двести рублей.

– Извините, больше нет. Ни в чём себе не отказывайте.

– Не, не надо, – оскорбились мальчишки, – мы бы и так помогли.

– Вы так и помогли. Двести рублей трудно расценить как взятку. Что поделываем?

– Клей сейчас будем нюхать.

– Клей? Хорошее дело.

Понятно, торчки-малолетки. Судя по всему, начинающие. Теперь, главное не учить, не занудствовать, а тихой сапой втереться в доверие. Сева рассказал пару анекдотов и перешёл в наступление.

– А я тут одних ребят знаю, так они кирпичный супчик готовят.

– Чего? – заинтересовались малолетние торчки.

– Ну, берут кирпич, заливают водой и варят, а потом это варево пьют. Во, дебилы.

– Точно, дебилы, – поддержала его пацанва, – совсем лохи. Чего там, в кирпиче-то?

– Я и говорю, что там может быть в кирпиче кроме глины и силикатов. А вы знаете, что такое клей? Клей это жирорастворитель. А наш мозг это кусок жира. И когда вы клей нюхаете, вы свой мозг растворяете. Тоже самое делает ацетон и бензин.

– От клея хорошо. Можно мультики посмотреть, – не согласились пацаны.

– Только потом отходняк тяжёлый, – со знанием дела продолжал Андреич, – а я такие компоненты знаю. Улёт.

Ребята насторожились.

– Берёте чай каркадэ, зелёный чай, смешиваете в равных пропорциях и заедаете гематогеном. Башню сносит.

– Да туфта, – начал было один, – прикалывается дядька.

– Ничего не прикалывается, я тоже слышал, – возразил другой.

– Давайте купим и попробуем, – гнул свою линию Сева, – а где мы горячую воду возьмём.

– Тут одна тётка хорошая термос с кипятком на время даёт.

Мальчишка побежал за компонентами для «кайфа». А Сева стал расспрашивать пацанов. Выяснилось, что все приезжие: из Смоленска и Лебедяни, Медведёвки и прочих сёл. Все приехали в Москву с родителями за последние полтора – два месяца. Работы нет, жилья нет. Родителей стали депортировать обратно и детишки, кто сбежал, кого родители специально подговорили тут остаться «закрепиться». Вот они и «закрепляются». А народу в Москве всё пребывает и пребывает. Не помогают никакие кордоны.

«Да», – подумал Сева, – «сбываются мои худшие опасения. Начинается хаос. Верняк с Крестьянской армией это как Февральская революция 1917 года. Все горят энтузиазмом переделать мир, все в розовых очках. Но потом грядёт Красный Октябрь. И вот тут уж будет не до смеха. На смену романтикам и поэтам придут фанатики и палачи. И, главное, лозунг выдумывать не надо. Лозунг остаётся на все времена пока существует человечество: «Взять и поделить». Так что комедия закончена. Начинается вторая трагическая фаза развития, а потом, как обычно, третья – фарс. Но до фарса ещё нужно дожить». Размышления прервал гонец, принёсший чай, кипяток и гематоген. Андреич с видом олдового наркомана начал смешивать зелёный чай и каркадэ. Заварил кипятком и раздал всем по плитке гематогена. Как он и ожидал, мальчишки его в глаза не видели, не то, что в Севином детстве. Шифрующийся нарколог сделал первый глоток из алюминиевой кружки, откусил от плитки гематогена и закатил глаза. Он знал, что все с напряжённым интересом смотрят на него. Сева замотал головой, изображая высшую степень экстаза, и отстранено произнёс:

– Вот вставило. Давно меня так не торкало. Тепло по всему телу пошло.

Ребятишки по кругу пустили кружку и стали закидываться гематогеном. Теперь главное внушаемость и авторитет учителя. Сева сквозь веки наблюдал за реакцией ребят. Они действительно тащились. Горячий чай со сладким гематогеном на голодный желудок сам по себе был хорош. А под правильную психотерапию и вовсе становился наркотиком. Ему ещё в институте показывали эти психологические опыты. Допустим, одной группе людей демонстрировали фотографию человека и говорили, что он серийный убийца, и все находили в нём черты маньяка. Показывали эту же фотографию другой группе и намекали, что это Нобелевский лауреат. Мнения группы были противоположны: Высокое чело. Умный взгляд. Волевой подбородок. Да стоит фирменный коньяк разлить по рюмкам и сказать, что это палёный крашеный спирт-ректификат и его даже никто нюхать не будет. А дешёвое пойло налить в дорогую бутылку и трепетно цедить по каплям и все за редчайшим исключением последуют вашему примеру. Причём, каждый считает себя этим редчайшим исключением. Увы, это не так. В Штатах проводили эксперименты. Старым, опытным наркоманам в ломках от души давали снотворные. Когда наркоманы засыпали, хитроумные врачи отрывали семь дней календаря. Проснувшимся через семь часов наркоманам с жалобами на жуткие боли во всём теле, твёрдо и логично объяснялось, что прошло семь дней, и ломка закончилась. Наркоманы под действием железной логики и здравого смысла играли в большой теннис, купались в бассейне и готовились к выписке. Когда обман раскрывался, и пациенты запоздало хватались за бока, было поздно. Им уже никто не верил.

Мальчишки, свернувшись калачиком, уснули, а Сева опять стал вспоминать. Зимой 2001 года он написал письмо Путину в Кремль. Мол, так и так, Владимир Владимирович, имею опыт борьбы с пьянством и алкоголизмом, наркоманией и игроманией, не говоря уже о табакокурении. Методики подавления влечения можно бесконечно совершенствовать. Нужна государственная поддержка. Ну, написал и написал, ни на что собственно не надеясь. И вдруг приходит ответ. «Ваша просьба рассмотрена. С Вами свяжутся». Связались. Звонит один наркологический деятель и вместо «здрасьте» мат, перемат. Дескать, ты, шизофреник недоделанный, чтоб завтра был у меня в кабинете в девять нуль нуль. Сева пришёл, вежливо поздоровался и первым делом спросил: «Почему это он шизофреник»? Деятель в ответ спрашивает: «А разве нормальные люди письма Президенту пишут»? А Сева: «Я хотел ещё и Бушу написать». А деятель: «Бушу можно. Бушу, пожалуйста. Буш далеко, а наш Президент вот он, рядом». «И что»? – не понял доктор. «И то», – отвечает грозный дядька, – «Там, в Кремле целые отделы разборкой писем занимаются. Увидят такое письмо, как у тебя и давай нам, чиновникам звонить: вы, что же это, дармоеды, хлеб зря едите. Проглядели самородка, проворонили. Ну, в общем, всем по шапке. Да я из-за тебя, подлеца, премию теперь не получу. Убирайся с глаз долой, пока я тебя за Можай не загнал». Больше Сева писем Президенту не писал, отучили.

Утром в подвале только и было разговоров, что о новом средстве закинуться. Сева уверял, что с каждым разом цеплять будет всё сильнее. А главное, все компоненты можно купить в любом магазине и аптеке. Сева выгреб последнюю мелочь и отдал гонцу. А сам стал смотреть на улицу, точней на ноги прохожих. Ноги спешили по своим делам, тем более, что лето кончилось, а московская осень, если она не тёплая жёстко ставит перед всеми вопрос: как жить дальше? Бездомным искать жильё и работу. Работающим пытаться её сохранить. А пенсионерам сидеть возле окон, вспоминать тёплые денёчки и ждать следующего лета. «Интересно, к какой категории я отношусь»? – задал вопрос себе Сева и не смог ответить. Он заметил гонца, который шёл с пакетом и гнал пред собой камешек. За ним на расстоянии двадцати метров шли два мордоворота. «Начинается», – расстроился доктор, – «опять вычислили. Снова нужно ударяться в бега».

– Пацаны, – занервничал он, – вы говорили, тут второй выход есть. Мне пора сваливать. Да и вам тоже. А то повинтят.

– Да с чего вы взяли, дядя Сева, – взялись успокаивать его ребята.

– Вон, видите, два качка за нашим гонцом топают. Это по мою душу. Но рикошетом и вам достанется. Надо предупредить его, чтобы не светил этот подвал.

– Я предупрежу его, – взялся один из парнишек, – мы сейчас их проведём как последних лохов. Отвечаю.

– Ребятки, вы там поосторожней. Меньше всего я хочу подставлять вас. Если что не так, я выйду.

– Не понадобится, – уверенно сказал малыш и полез в окошко.

Он стал светить зеркальцем в глаза гонцу. Тот был парень тёртый и рванул навстречу источнику солнечных зайчиков. Казалось, они и секунды не задержались друг подле друга, но со стороны было отлично видно, что действия их подчинены чётко выверенному плану. Гонец стал забирать во дворы. Один из быков побежал за ним, но уже через пятьдесят метров начал неудержимо отставать. Второй пацанёнок рванул в сторону Проспекта Мира и по идее являлся более лёгкой добычей. Мальчишка бежал нарочито медленно, давая преследователю подобраться поближе. Когда же мордоворот почти настигал беглеца, тот немедленно увеличивал скорость. Так повторялось раз семь. Качок один раз даже растянулся на асфальте в тщетной попытке схватить огольца за воротник. Пока мужик вставал, пацан изображал крайнюю степень усталости и учащённо дышал. Верзила купился на детскую хитрость и снова стал преследовать мальца. Они скрылись из глаз. Сева распереживался, что ребята могут попасться, но его успокоили, что это исключено. И действительно через пятнадцать минут оба были возле своего подвала. Все вылезли на свет божий, отошли за угол. Сначала гонец поведал свою историю. Он окончательно загнал и запутал преследователя. Тот даже начал спрашивать обратную дорогу у прохожих. Второй мальчишка отличился ещё больше. Он полез на чердак пятиэтажки, хитро рассчитав размер люка. И мордоворот застрял в проёме. Он наверняка там и остался. Пацанва скакала в восторге и звала доктора посмотреть на застрявшего бандюка. Андреич долго отговаривал мальчишек, убеждал зря не рисковать, потом согласился. На разведку послали самого маленького, вручив ему пустое ведро, если что, скажет, будто он живёт в этом подъезде, просто мусор выносит. Через пять минут он вернулся, ухохатываясь. Бандюк застрял в области плеч, так что головы не видно, одна мясистая пятая точка свешивается. Малец ему отвесил десяток пендалей. Мужик только ногами засучил. Хватаясь за животы от смеха, ребятишки по очереди отправлялись выполнять свой гражданский долг – отвешивать пинков организованной преступности. Последним пошёл Сева. Сначала он решил, как и мальчишки навешать ему пендалей от всей души, а потом через другой подъезд выйти на крышу и надавать щелбанов незадачливому брателле, заодно и допрос произвести. На пятом этаже Сева впервые пожалел, что у него нет фотоаппарата. Здоровенная задница вся в детских отпечатках подошв болталась из чердачного люка. Ноги выделывали чёрти что, пытаясь обрести опору. Всеволод Андреевич залез по лесенке, примерился и с таким удовольствием впечатал пыром по многострадальной заднице, что на сердце сразу потеплело. Бить, конечно, было не удобно, но уж если ребята доставали, то ему сам Бог велел. Десять раз, отведя душу, пошёл вниз. Поздоровался с выглянувшей старушкой, объяснил ей, что шум вызван электриком, чинящим проводку. А он, мол, новый начальник ДЭЗа, известный укротитель электриков и сантехников. И сейчас как раз проводит воспитательную работу с подчинённым. Поэтому просьба на шум внимания не обращать и спокойно заниматься своими делами. Пацанам строго настрого запретил идти с ним, ему-то терять нечего, а им лучше не светиться. На крыше картина была не менее живописна. На фоне восходящего солнца большая бритая голова торчала из люка, окружённая оранжевым нимбом.