Текст книги "Закодированная Россия"

Часть вторая. Пустые хлопоты

Ключ провернулся в замке и, наконец-то Сева очутился дома. Первым делом он отправился в туалет. Это только в голливудских фильмах, пришедший домой человек слушает автоответчик, рассматривает фотографии близких и задумчиво смотрит в стену. В жизни все сразу бегут в туалет. Над зеркалом горели два лампочки. «Как интересно», – размышлял Андреич, когда он покидал квартиру три месяца назад, горела только одна лампочка. Наверное, вторая отдохнула и тоже решила посветить. Бывают же на свете чудеса. Конечно, бывают. На диване в комнате сидел мастер на все руки, так вовремя слинявший из конспиративной квартиры перед кровавой расправой.

– Вы совсем запустили квартиру, – озабоченно произнёс он, – лампочки не горели, кран подтекал, в холодильнике шаром покати.

– Да, – горько кивнул Сева, – и ключи торчали в двери.

– Нет, ключей не было. Пришлось воспользоваться отмычкой. Но в остальном, квартире пошло только на пользу моё пребывание.

– Спасибо. Интересно, пойдёт ли оно на пользу мне?

– Это будет зависеть от вас. Скажите, какие отношения вас связывают с Димой и Константином? Я хочу, чтобы вы отвечали честно, а не то плохо будет.

– Опять. Опять плохо скрытые угрозы звучат в вашем голосе. Мне бы тоже хотелось узнать, какие тёмные силы вы представляет? На кого вы работаете? Что хотите?

– Здесь вопросы задаю я, – пророкотал домушник фразу из советских фильмов и пристально уставился Севе в глаза.

Лучше бы он этого не делал. Это Андреич знал, что надо проецировать взгляд в затылочной области. Мастер на все руки таких тонкостей не ведал, быстро опустил газа и смешался. Глядя в сторону и потеряв психологическое преимущество внезапности, начал допрос по новой:

– Какие отношения вас связывают с Димой и Константином?

– Исключительно деловые. Я бы согласился на усыновление, если вы на это намекаете.

– Хватит острить. Теперь вы будете работать только на меня. И выполнять все мои распоряжения.

– Хороший вы парень, только шутите как Петросян. Вы бы хоть пистолет достали, не поленились. А то как-то несерьёзно получается.

– И достану! Когда время придёт! – почти выкрикнул мастер.

Беседа выходила у него из-под контроля. Складывалось впечатление, что мастер не знает, что делать. Он вскочил и нервно заходил по комнате.

– Я вам и порожек в ванной приклеил, и петли дверные смазал! – горя праведным гневом выкрикивал рукастый налётчик.

– Спасибо большое. Скажите, сколько я вам должен? Я расплачусь, – начал подхихикивать Сева.

«Судя по всему, это действительно мастер на все руки. А никакой не спецназовец и не тайный агент. Тоже хочет на мне денег наварить».

– А знаете, – начал Андреич, – те бандиты первым делом выпытали у меня ваши приметы. У них на вас огромный зуб. Я, конечно, долго отказывался говорить, терпел пытки, но потом вас предал. Всё рассказал.

– А что их интересовало? – нервно сглотнул слюну мастеровой.

– Ну, например, кто вас предупредил о готовящемся налёте? Где вы храните партийную кассу? Они вас считали мозговым центром и хранителем всей наличности.

– Да меня Люська попросила стиральную машину ей установить. А потом у себя оставила.

– Какая Люська? – быстро спросил Сева, – уж не та ли Люська, которая тамбовской братве подлянку кинула?

– Ка какую подлянку, – начал заикаться мужик с золотыми руками.

– Известно какую. Подставила их и весь общак умыкнула. Вы старую стиральную машину видели? – нагнетал Андреич.

– Нееет, – заблеял мужик.

– Она была набита деньгами и золотом тамбовской группировки. Её уже наверняка в швейцарский банк переправили. А Люська для отвода глаз поставила новую стиралку. Плохи твои дела, я бы за твою жизнь не дал теперь ни копейки. Ты крайний, больше некому.

– По почему? – сорокалетний мужик напоминал нашкодившего школьника начальных классов.

– Потому. Извини, что я тебя сдал. А что было делать? Они секатором угрожали. Теперь тебя везде найдут. Да не дрожи, возьми себя в руки. Тебе нужно изменить внешность: побрейся наголо, и отрасти бороду. И помни: эта квартира – самое опасное для тебя место. Она всегда под колпаком. В метро не суйся, опасно. Углубись в лес и пару суток пережди. Желаю тебе, чтобы ты ушёл от аспидов, – частя и не давая мастеру опомниться, Сева лёгкими пинками проводил его до двери.

– Спасибо, – выдохнул мужик.

– Пожалуйста, – а про себя подумал: «Если пациенту в разговоре с доктором не полегчало, значит это плохой врач, а если поплохело, значит, хороший».

Мужик крупными прыжками преодолел лестничный пролёт и скрылся за дверью. А Сева поплёлся варить кофе. Он был собой доволен – прошедшее лето закалило его дух.

Через час раздался телефонный звонок. Это был Дима.

– Как дела, доктор, отдыхаете?

– Как же, отдохнёшь тут, – и Сева поведал о визите горе-мастера.

Дима разделил веселье.

– Как вы думаете, доктор, почему наши люди так любят лёгкие деньги?

– Я считаю, всё дело в православии.

– Интересно. А поподробней?

– Какие религии стоят во главе западной цивилизации? Католичество и протестантство. С детства ребёнку вбивается идея: трудись и всё у тебя будет. Об этом сколько раз уже писалось. Даже в детских сказках проповедуется труд. Все эти храбрые портняжки и прочие трудоголики с помощью труда и терпения добиваются чудес. В православных сказках такое тоже есть, но чаще какой-нибудь Емеля поймал щуку и как ему масть попёрла. Хочешь – на печи катайся, хочешь – в царях ходи. Причём сразу и без усилий. Это моя точка зрения, я её никому не навязываю, потому что не очень разбираюсь в подобных вопросах. А в наркологии это сразу бросается в глаза. Никакие 12 шагов, никакие анонимные алкоголики не приживаются на российской почве. Никто не желает в течение десяти лет два раза в неделю ходить на занятия, рвать на себе рубаху, каясь в прошлых грехах и трудиться душой. Зато прийти к доктору один раз закодироваться – милое дело. Даже несколько сеансов пройти и то проблема. Все пациенты хотят за один раз, перевоплотиться в светлую и беспорочную личность.

– И получается?

– Конечно. Если методика не работает, она умирает через полгода. А если ей пятьдесят с лишним лет, надо делать выводы. Так и психоанализ у нас никак не пустит корней. И так его преподносят и этак. Никак не приживается. Менталитет-с. Хотим сразу и без усилий.

– И вы знаете, что делать?

– Естественно. Могу рассказать.

– Давайте не по телефону. Сейчас за вами заедет белый «мерседес», – он продиктовал номерные знаки, – вы подкатите ко мне, и мы пообщаемся. Согласны?

– А может завтра?

– Доктор, у деловых людей нет слова завтра. Есть только сегодня.

– Понял.

«Вот», – с горечью подумал Андреич, – «ещё не привязанный, а уже повизгиваю», и пошёл опять варить кофе. Через десять минут раздался звонок в дверь. Сева выглянул в окно и увидел белый мерс с требуемыми номерами. Допивая кофе и чертыхаясь на свою мягкотелость, посеменил к машине. В ней сидело трое.

– Здравствуйте, Всеволод Андреевич, присаживайтесь, пожалуйста. Отключите свой мобильный и отдайте мне, будьте добры.

– Зачем? – насторожился Сева, он только утром купил себе телефон, а его уже отбирают.

– Чтобы он не давал сигнал, я положу его в специальный титановый ящичек, а потом отдам обратно. Идёт?

– Идёт, – покорно согласился Андреич.

Его мысли приняли меланхолический оттенок: «он опять от всех зависим. Снова вступил на скользкую дорогу постоянных компромиссов. Вместо того чтобы, наконец, отдохнуть, едет неизвестно куда, неизвестно зачем. Отдал за каким-то чёртом мобилу. Ни в какой титановый ящичек он, конечно, не верил, считая это очередной уловкой богатых по нагону жути и трепета на бедного нарколога. Вот, дескать, смотри, олень, как у нас всё круто: белый мерс, титановый ящик. Сейчас ещё какой-нибудь финт выкинут, чтобы закрепить успех». Как в воду глядел.

– Всеволод Андреевич, позвольте мы завяжем вам глаза?

– За каким чёртом? – Сева стал закипать, – я и так вижу, что круче вас только яйца. Я преисполнен почтения перед вашим белым «мерседесом», перед титановым сундуком и дорогими часами, сверкающими на ваших запястьях. Я с благоговением вдыхаю аромат дезодоранта последней серии из-под ваших подмышек. Я любуюсь формой ваших ботинок и расцветкой ваших галстуков. Я в полном восторге от покроя ваших костюмов. Я проникся трепетом от близкого сидения с вами. Я осознал свою полную ничтожность. Учитывая, что я не пукал и не сморкался в рукав, может, оставим мои глаза открытыми?

– Нам очень жаль, но таковы инструкции. Мы люди подневольные, сами понимаете. Конечно, никто не наденет вам повязку на глаза насильно, но о премии за квартал нам придётся забыть. Жизнь в Москве дорогая, а у нас семьи. Всеволод Андреевич, а?

– Давайте свою повязку, – сварливо сказал Сева и нахохлился.

Это ему не нравилось. Не нравилось сидеть и ехать неизвестно куда с завязанными глазами. Не нравилось выслушивать железные аргументы о лишении премии и грозящей безработице со стороны водилы и охранников. А главное, не нравилась манера богатых, ничего пока не давая, отнимать свободу выбора и подчинять своим прихотям. Типа мы заберём у тебя свободу, но дадим взамен деньги. А потом ни свободы, ни денег – одни унижения.

Машина остановилась. С Севы сняли повязку. Он завертел головой. «Мерседес» стоял перед огромным домом, можно сказать дворцом. Глухой, высоченный забор закрывал окрестности. За ним мог скрываться дремучий лес, а мог и фешенебельный посёлок для мультимиллионеров.

– Всеволод Андреевич, проходите в дом, – аккуратная старушка в передничке позвала с веранды.

Сева поздоровался и вошёл в чертог. Сразу навалились колонны, сводчатый потолок, витражные стёкла, шкуры диких зверей на полу. Сразу захотелось снять ботинки и в носках на цыпочках ходить по наборному паркетному полу и восторгаться, восторгаться, угождая хозяевам дворца. Чтобы прервать это нездоровое желание, Сева запросился в туалет. На выходе его встретил маленький, кругленький, уютненький старичок.

– А, Всеволод Андреевич, меня зовут Борис Яковлевич.

– Очень приятно. А где Дима?

– Очевидно у себя дома.

– А где же тогда я?

– У меня дома.

– Так, – Сева задумался, – значит, вы живёте в разных домах. Логично. Но ехал-то я в гости к Диме, а не к вам.

– Ехали к нему, а попали ко мне. Такие накладки случаются, если прослушивать чужие телефоны и менять номерные знаки.

Сева обернулся. Двое охранников стояли сзади. Их вид не предвещал ничего хорошего. Сразу перестали держать ноги.

– Я, пожалуй, присяду.

– Присаживайтесь, Всеволод Андреевич, присаживайтесь. В ногах правды нет. А вы знаете, кто я?

– ?

– Я один из игорных королей Москвы. Широко известный в узких кругах человек. Знаете, даже как-то обидно. Мне известен любой специалист, занимающийся лечением игромании. Даже самый малозначимый. Не говоря уже о таких мастодонтах, как вы.

– Спасибо, – Сева расшаркался. Сидя.

– А меня никто не знает. А ведь я не последний человек в этом мире.

– Вы лукавите, Борис Яковлевич. Если бы вы захотели, вас бы пропиарили в пять минут. За деньги вы бы купили время на любом канале, включая центральные, и изложили бы свои взгляды на жизнь. Или вступили в какую-нибудь партию, сделав денежный взнос, и вас бы показывали дерущимся на трибунах. Но вам не нужна дешёвая популярность. Вам нравится быть серым кардиналом. Разве не так?

– В самую точку, доктор. Светиться на экране с одной стороны приятно, с другой хлопотно. А получать деньги со всех сторон хорошо. Все эти артисты и певцы, скачущие по сцене, получают жалкие гроши по сравнению с продюсерами, остающимися в тени, но сидящими на денежных потоках.

– Увы, Борис Яковлевич, Карабас-Барабас получает больше Пьеро.

– Но с другой стороны, Всеволод Андреевич, вас знают все. И если вы кинете клич, подходящий определённому моменту, то вы гораздо опаснее меня, «серого кардинала», распоряжающегося денежными потоками и обладающего тайной властью.

– И какой же клич я могу кинуть? Хотя я уже догадался.

– Правильно: «Бросай играть – иди работать» или «не ходи в казино».

– Нет, такие фразы плохо работают.

– Интересно, – оживился Борис Андреевич, – Семёновна, принеси нам, пожалуйста, повечерять, у нас тут интересная беседа закручивается. А какие фразы хорошо работают?

– Например: «Игральные автоматы, то место, куда дурачки несут свои пятачки», «буду играть – разорюсь», «только лохи играют в рулетку». Приставку «не» нельзя использовать даже при гипнозе, а уж в Программе и подавно.

– Да, Всеволод Андреевич, чувствуется, вы знаете свой предмет занятий. Тем более, надо от вас избавиться.

– В каком смысле?

– В прямом.

Сева нервно сглотнул горькую слюну. Во рту внезапно стало сухо. Осипшим голосом спросил:

– Вы хотите меня физически устранить?

– Да, – скорбно ответил Борис Яковлевич, – как вы понимаете лично против вас, Всеволод Андреевич, я ничего не имею. Вы глубоко симпатичны мне как человек и импонируете как доктор но, являясь проводником антиигровой Программы, можете разрушить весь мой мир. А это тысячи людей в нашей стране и миллионы в мире. Вы понимаете, миллионы человек живут за счёт игрового бизнеса. Это не только владельцы казино, крупье и проститутки, но и повара, посудомойки, бармены, уборщицы… Список можно продолжать бесконечно. И тут приходите вы, такой Мессия, и всех избавляете от порочного азарта. А нас куда девать? Казино можно закрывать и переносить в другие регионы, обкладывать бандитской данью и душить налогами. Они всё равно выживут. И обязательно принесут прибыль. Но если лишить человека азарта – всё, швах. В помещениях казино можно открывать молочные кухни. Всеволод Андреевич, вы должны меня понять. Я просто вынужден вас уничтожить, в смысле расстрелять как врага народа.

– Вы так горячо оправдываетесь затем, чтобы я сам попросил себя пристрелить? Этого не случится. Пусть повара и посудомойки ищут себе другую работу. А я могу дать честное благородное слово, что пальцем не пошевелю для создания Программы против игромании. Хотите, я даже уеду за пределы страны, и буду там жить как овощ, не светясь и не высовываясь. И будьте, уверены, я сдержу слово. Убивать-то зачем?

– Надёжней, – деловито произнёс Борис Яковлевич, – а то вдруг вы передумаете. В вас взыграют амбиции, и вы решите вылезти на бруствер.

– Да нет у меня никаких амбиций. Грех тщеславия меня благополучно миновал. Только грех стяжательства присутствует, да и тот не велик, а под дулом пистолета вообще испарится. Отпустите меня, дедушка.

– Не могу, братец. И рад бы, да ты же понимаешь, не поймёт моя стая такой мягкотелости и меня самого сожрёт.

– Ну, ладно, замочили вы меня. Дело-то моё живёт. Другой кто-нибудь Программу сделает. Ученики у меня есть, сподвижники. Доведут до конца начатое. Взрастят семя брошенное. Пожнут поды спелые.

– Эк, тебя, брат, пробрало. Языком былинным заговорил.

– Пятистопным ямбом заговоришь. Жить-то хочется.

– Понимаю, но ничем помочь не могу. Ты думаешь, зачем авторитетов или царей мочат? Из спортивного интереса? От нечего делать? Дело-то их всё равно живёт. Да и криминальный авторитет вроде ничего особого не делает, с бабами парится, да цепями трясёт. Ан, нет. Он символ устойчивости и относительного порядка. А грохни его, и мигом всей его империи конец. Соратники, верные помощники сразу передерутся, деля по живому и урывая свой кусок. Неделя и вот уже нет империи. А вспомни Александра Македонского, а Чингисхана, а Милошевича, а Хусейна. Нет, единственный способ избавиться от грядущих неприятностей – тебя расстрелять, а имя твоё забыть.

– Да какой я Чингисхан…, – начал, было, Сева, а потом решил зря не унижаться, всё равно уютный дедушка подписал ему смертный приговор и обжалованию он не подлежит. Андреич закрыл глаза. Последние месяцы его жизнь напоминала компьютерную игру с девятью уровнями сложности. Сколько не круши врагов, сколько не уворачивайся от бандитских пуль, а конец наступит. Словно в подтверждение его слов Борис Яковлевич произнёс:

– Знаете, о вас ходят легенды. Вы выкручиваетесь прямо-таки из безнадёжных ситуаций. Просто Фандорин какой-то. В связи с этим мы закроем вас в отдельный флигелёк и прекратим сношения с внешним миром. Отметём, так сказать, человеческий фактор. Ни с одной живой душой вы больше не увидитесь. А утром вы покинете этот бренный мир. Вы можете заказать любое лакомство, любой напиток или наркотик. Любой фильм или книгу. Так что желаете?

– Хорошенько выспаться.

– Браво. Последняя воля священна.

Андреича проводили в отдельный флигель. Дверь захлопнулась, и Сева остался один на один со своим страхом. Мысли как всегда приняли уничижительное направление: «Олень, герой недоделанный, гнида эстетствующая. Заказал бы снотворных, заглотил бы под «Аквариум» и привет. Нет, он, видите ли, выспаться хочет. Теперь будешь всю ночь, не смыкая глаз, скатываться по ледяной горке в адское пекло. А утром придут демоны с секаторами и будут тебя щекотать кривыми лезвиями». И Сева впал в тупое оцепенение. Время не летело, не тянулось. Оно просто перестало существовать. Вдруг дверь щёлкнула и на пороге появилась Марина. Она была вся в белом и только бланш под левым глазом, да бейсбольная бита в руках выдавали её человеческое происхождение. Сева ей очень обрадовался:

– Марина, солнце моё, какими судьбами?

– Ну, Севочка, здравствуй, а я пришла должок вернуть, – голос её опять напоминал звук металла по стеклу.

– Какой должок? – искренне удивился Андреич.

– А ты не помнишь?

– Аааа. Это когда я в «БМВ» плевался.

– Бэээ. Посмотри, что они со мной сделали, уроды.

– Негодяи, и как у них рука поднялась на такую красоту.

– Они не руками, они меня палкой приложили.

– Мерзавцы, – вознегодовал Сева, – кто же знал, что они тобой займутся. Я думал, они за мной погонятся.

– Всё ты знал, скотина. Ну, о них уже позаботились. Они укрепляют своими телами фундамент новостройки в Южном Бутово. А вот с тобой мне ещё предстоит рассчитаться.

– Мариночка, меня утром и так в расход пустят. Так что становись в очередь.

– Мне без очереди, – Марина, беря пример с братков, постукивала битой по ладони, – я тебя этой палкой до смерти забью, понял, хорёк скрипучий. Но даю тебе последний шанс… – тут она сделала внушительную паузу.

– Какой? – вяло спросил Сева.

Заманчивая мысль посетила его: «Судя по всему, девушка настроена серьёзно. Пару раз его приварит битой и он на небесах. И не надо утра дожидаться».

– Эй, – Марина вернула его к действительности, – ты же знаешь, как женщины любопытны. А про тебя уже небылицы сочиняют, что ты от кого хочешь, ускользнёшь, от любого скроешься. Что ты гипнотизёр прям офигительный. Вот тебе шанс: попробуй меня загипнотизировать или совратить, уболтать или ещё что-нибудь сделать, чтобы я тебе сама ключи отдала. Только вряд ли тебе это удастся. Два альфонса, не тебе чета, пытались меня приручить и на деньги растрясти. Знаешь, где они?

– ?

– В земле сырой лежат. Я чтоб ты знал мужененавистница. Понял. Может, ты хочешь у меня спросить, не лесбиянка ли я? Ну, хочешь спросить?

– Да какое мне дело.

– Нет, я не лесбиянка. И не смей так думать. Что молчишь?

– Марина, да будь ты хоть зоофилка, мне по барабану. Меня интересуют другие вопросы.

– Задавай, – щедро разрешила «девушка с веслом».

– Ты же вроде на Диму работала? Причём здесь Борис Яковлевич?

– Я на всех работаю, кто деньги платит. А с тобой к тому же у меня личные счёты.

– Яковлевич сказал, что хочет исключить «человеческий фактор» и я людей больше не увижу. Как тогда понимать твоё появление здесь?

– Я свистнула у него ключи. Вот они в сумке. Попробуй, отними.

– Надеюсь, Гарик жив?

– Да что ему сделается. Всё, хватит вопросов. Давай, охмуряй.

«Легко сказать охмуряй», – подумал Сева, – «как тебя охмурять, когда ты с битой наперевес вытанцовываешь. Невозможно работать в такой обстановке». Он сидел, уставившись в стену. Пауза затягивалась.

– Ну, – Марина нетерпеливо выбивала пионерский марш битой по ладони, – ты будешь меня охмурять?

– Не буду, – хмуро отказался Сева.

– Я так и знала, – радостно заверещала девица, – всё это трындёж про твои сверхспособности. Просто кто тебя упускал, был ещё тупее тебя. Смотрел «Тупой и ещё тупее»?

– До конца не смог.

– Ах, ну да, ты же интеллектуал. Посмотрим, как завизжишь, когда я тебя палкой огрею.

– Мариночка, это не палка, это бита. Если бы я был скульптор, я изваял бы памятник: «девушка, с веслом играющая в бейсбол головой отца русской наркологии». А в подножие монумента возложил цветы.

Девушка заняла исходную позицию для решающего удара. Сева приготовился ставить блок или что уж там получится. Марина не спеша, водила битой. Она наслаждалась моментом.

«Сейчас кааак хряснет», – прикинул Сева и… И тут он увидел таракана. Обычного рыжего усатого таракана. Он бежал по пушистому ковру, тяжело переваливаясь по длинным ворсинкам. План созрел мгновенно.

– Погоди, Марин, я тебя всё-таки попробую охмурить.

– Так и быть, – девица опустила биту, – даю тебе последний шанс. Самый последний. Смотри, не упусти.

– Постараюсь, – искренне завопил Сева и метнулся к таракану.

Марина опять вскинула биту, но таракан уже бился в Севиной ладони.

– Что там у тебя? – нервно спросила бейсболистка.

– Рыжий, усатый, мерзкий таракан, – Сева разжал ладонь.

– Тьфу, гадость.

– Не скажи. Я бы с удовольствием им похрустел. Но нельзя, он предназначен для тебя.

– Бррр. Заткнись, подонок.

– Сейчас я засуну его тебе за пазуху.

– Отойди, – Марина перешла на визг и беспорядочно замахала битой.

– Он будет ползать по тебе прохладными, мохнатыми лапками, а потом упадёт в трусы…

– Ааааа! – завизжала Марина.

Сева сделал вид, что кидает таракана в девушку. Она отбросила биту и судорожно запахнула рубашку на груди. Подхватить биту было делом секунды, потом он подобрал и сумку. Марина с отвращением глядела на Севин кулак. Он сделал вид, что хочет таракана съесть.

– Ааааа! – опять заверещала наводчица и едва не лишилась чувств.

А Андреич, отпустив своего спасителя, передразнил роковую красотку.

– Охмуряй меня. Совращай меня. Простой фокус из пионерского детства и золотой ключик у меня в кармане.

Таракан, не подумав, побежал в сторону Марины. Она уже занесла каблук, чтобы его раздавить, но Сева цыкнул:

– Не тронь моего таракана. Пусть шурует по своим делам.

Сева огляделся, как будто только что попал в свою темницу, а не несколько часов назад. Большая круглая комната, в центре кровать, рядом тумбочка с телевизором. Одно единственное окно закрыто снаружи ставнями, даже на глазок видно, что стёкла корабельные. Такие ничем не разбить. Даже если открыть дверь, то куда бежать? Вокруг то ли лес, то ли навороченный коттеджный посёлок, море охранников и стаи злых собак. Марина сразу поняла ход мыслей своей недавней жертвы.

– Ну и куда ты денешься с подводной лодки? А, Севочка? Ты же никогда не выберешься отсюда. Ну-ка, верни биту.

– Ага. Счаз. Разбежалась, бейсболистка. Угомонись, битой ты отмахалась. Будешь теперь мне мячи в зубах приносить.

Сева решительно высыпал содержимое дамской сумочки на кровать. Его всегда приводили в замешательство женские сумки. Сколько же всякой ерунды можно запихать в крошечное пространство. Сколько конфетных фантиков, фольги, табачных крошек, бумажных клочков, тампонов, шпилек…помещается в дамской сумочке. Уму непостижимо. Облако пудры клубилось над свалкой женских прибамбасов. Сева осторожно выудил ключи и сотовый телефон.

– Рыться в чужих сумках не честно, – возмутилась Марина.

– А кто в ней рылся? Тут сам чёрт ногу сломит. Сколько же она весит, твоя маленькая сумочка?

– Не твоё дело. Скажи лучше, что ты будешь делать? Возьмёшь меня в заложницы, и будешь прорываться к выходу или один попробуешь уйти огородами? А, Севочка?

– Марина, это типично женский подход. Всё усложнять и доводить до абсурда. Я поступлю просто и эффективно, по-мужски.

– Как же?

– Не скажу.

– Ага, ты не знаешь, что делать, вот и нагоняешь тумана. А сам в умственном тупике.

– Солнце моё. У меня в руках твой телефон, а ты обвиняешь меня в бездействии. Где твоя женская хитрость? Где твой изворотливый ум?

– Причём здесь телефон? – не въехала Марина.

– Я позвоню по нему Диме. Он перезвонит Яковлевичу и я свободен. Понятно. Мариша, занятия бейсболом сильно сократили количество серого вещества в твоём мозгу. Тебе надо больше есть рыбы, она полезна для ума.

Марина заткнулась, уязвлённая таким простым решением вопроса. Но и Сева не спешил воспользоваться телефоном. Он не был уверен, что помнит телефон Димы наизусть. Андреич качал головой с понтом над тупостью Марины, а сам лихорадочно пытался вспомнить номер Димы. «Нет, я точно дебил. Так облажаться. Неужели не вспомню. Там в конце 47–68 или 68–47? И богатеи тоже хороши. Почему у них у всех кривые номера? Почему Сева имеет прямой номер, а Дима богач из богачей – кривой? Загадка. Может, у богачей принято номера часто менять? Может, скрываются от кого? Может, экономят? Чёрт их разберёт». Сева решительно стал тыкать пальцем в кнопки, положившись на удачу. После первого же гудка он услышал голос Димы.

– Алло, доктор?

– Да.

– Ты где пропал? Все на ушах стоят.

– Меня люди Бориса Яковлевича похитили. Игрового короля.

– Ты что совсем дурак к нему в машину садиться.

– Под моими окнами стоял белый мерс с вашими номерами. Он прослушивал ваш телефон.

– Это нереально! – окрысился Дима, – он прослушивал твой телефон.

– Да я его только утром купил. Единственный кто по нему звонил это вы.

– Опять тебя развели, доктор. Беда с тобой. Сейчас позвоню Борису. Жди, – и бросил трубку.

От разговора остался неприятный осадок. Сева тяжело вздохнул. Он не любил, когда на него наезжали. «Да если бы он меня к себе не зазвал, я вообще у себя дома дрых», – с обидой подумал он, – «и телефон прослушивался наверняка у Димы. Он свой только утром купил и первым делом позвонил Диме, отметиться. Валить надо. И от Димы в том числе».

– Что, умник, пистон получил? – как ни странно в голосе Марины читалось сочувствие.

– Не говори, – пожаловался Сева, – из-за этого Димы все геморроидальные колики и он же ещё наезжает. Знаешь, я, наверное, опять в колобка сыграю.

– Это как?

– И от Димы убегу. Не нравится мне эти расклады с богатыми. Автоматически становишься им должен. Вроде только кофе вместе попили, почирикали обо всём и ни о чём и сразу бац: ощущение, что ты ему должен. Должен много, будешь отдавать всю жизнь, но так и не расплатишься. Очень странное ощущение.

– Слушай, ты Яковлевичу не говори про таракана, скажи, загипнотизировал меня через стены. Я в летаргическом состоянии выкрала у него ключи и тебе отдала. А то вместо тебя, меня в расход пустят.

– Что так серьёзно?

– Серьезней, не бывает. Он только с виду старичок-боровичок. А чуть что кишки сразу выпустит. Знаешь, кто у него приговор в исполнение приводит?

– ?

– Семёновна.

– Да ты что?

Послышались шаги.

– Марин, ты сделай вид, что тебя мешком пыльным по голове ударили, – успел шепнуть Сева.

Дверь отворилась, и в комнату вошли Борис Яковлевич и Семёновна. Они были в ночных рубашках. На голове Яковлевича красовался ночной колпак с кисточкой. В руках Семёновны блестела двустволка.

– Что тут происходит? – строгим голосом воспитателя спросил Борис Яковлевич.

Складывалось такое ощущение, что дело происходит в пионерском лагере и девочек почикали, когда они мазали мальчиков зубной пастой.

– Марина, я повторяю, что тут происходит?

Марина придурковато улыбнулась и закатила глаза. Нечленораздельный звук слетел с её губ.

– Что с ней? – Борис Яковлевич переключил внимание на Севу.

– Внушённый лунатизм.

– Какой лунатизм?

– Внушённый. Я воздействую своим биополем через стены, лишая человека воли и манипулирую им. Я хотел сначала вами повелевать, но не стал, учитывая ваш преклонный возраст. Цените моё человеколюбие.

– И что, она такой навсегда останется?

– Нет, постепенно отойдёт.

– Скоро?

– Не очень. Месяца через два.

– Семёновна, пристрели обоих. Всё равно ковёр менять.

Марина опять что-то проугукала.

– Что это она? – спросил Борис Яковлевич.

– Ковра жалко, – предположил Сева, – новый совсем. А вам разве Дима не звонил?

– Звонил. Сказал, что едет ко мне. Ага, значит, ты уже с ним связался. Семёновна, отбой, накрывай на стол, Дима едет. Вечерять будем.

Они вышли.

– Семейка Адамсов, – восхищённо произнёс Андреич.

– Спасибо, – одними губами поблагодарила Марина и показала глазами на стены, намекая на прослушку.

– Ты в полной моей власти, – грозно протрубил Сева, – жди дальнейших моих указаний.

Через десять минут их позвали «вечерять». За круглым столом короля Бориса, уставленным разнообразными закусками и фруктами расселись четверо таких разных людей. Семёновна хлопотала и на свой стул практически не садилась. Борис Яковлевич смаковал протёртый супчик. Напротив него разместился Дима, злой и раздражённый. Марина как дефективная крутила головой и пускала пузыри. А Сева время от времени утирал ей рот салфеткой. Стол ломился от еды, но кроме Бориса Яковлевича никто не ел. Напрасно Семёновна суетилась, предлагая самые вкусные кусочки, никто даже вилку не взял. Борис Яковлевич ел, показывая всем своим видом, что супец бесподобен по вкусу и безобиден по содержанию. Семёновна предприняла новую попытку накормить гостей. Она налила полную тарелку дымящегося супа, положила туда ложку и поставила перед Мариной. Та тупо уставилась на супчик остекленевшими глазами, из открытого рта капала слюна.

– Ням ням, – проворковала Семёновна, – Машенька, ням ням.

Марина посмотрела на ложку так, как будто её первый раз в жизни видит, а потом ударила по черенку. Ложка как катапульта, зачерпнув горячую жижу, сделала своё чёрное дело. Весь передник Семёновны оказался залит супом.

– Ата та, Машенька, ата та, – металл зазвенел в голосе старушки. Она полезла в карман передника. Сева себе отчётливо представил, как она сейчас достанет огромный кольт и разрядит весь барабан в баловницу. Но бабушка достала оттуда платок и попыталась хоть как-то уменьшить нанесённый урон.

– Извините, – стал расшаркиваться Сева за свою подопечную, – сумеречное состояние сознания характеризуется вспышками немотивированной агрессии по отношению к людям располагающим возможностью наложить запрет. Сейчас Марина переживает стадию детского негативизма. Чем больше её заставлять что-то сделать, тем более она участвует в реакции оппозиции…

Сева не успел закончить умной мысли, как Марина отличилась опять. Всё это время она трясла головой и переводила бессмысленный взгляд с одного сотрапезника на другого, руки её бесцельно шарили по столу. Вдруг она схватила яблоко и запустила в Бориса Яковлевича. Дедушка даже не пытался увернуться. С вкусным чмоканьем яблоко впечаталось игорному королю прямо в лобешник. Старикашка упал лицом в тарелку с недоеденным супом. Тут же отпрянул. Капуста и морковка застряли в его седой бороде и усах. На лбу загорелась алое пятно.