Текст книги "Закодированная Россия"

– Смотри, смотри, чёрт нерусский, а прямо как наш.

Эти двое чувствовали себя неуютно под прицелом сотен глаз, но виду не подавали, говорили по-английски, потом чокнулись бутылками и…, вся толпа в ужасе задержала дыхание. Корреспонденты вскинули бутылки и…, не сделав ни глотка, поставили на мостовую.

– Чего вылупились соотечественнички, – сказал лжеиностранец, так профессионально открывший пиво.

– Наш, – пронеслось по толпе.

– Не ваш я, убогие. Я теперь американский гражданин и поэтому выпью своё пиво и остановить меня смогут только танки.

Снова заговорил с соседом по-английски. Тот замотал головой.

– В штаны наложил, – весело констатировал бедовый эмигрант, – эти американцы только с виду безбашенные, на деле стадо. Никто не пьёт и он не будет. Ну, кто смелый? Кто со мной махнёт? Пиво за мой счёт. Давайте, славяне, на халяву.

В толпе рассмеялись:

– Пейте сами с волосами.

– На халяву и уксус сладкий, только мы в завязке.

– Давай тогда и новую одежду нам покупай.

– Я вашу говёную Программу не смотрел. Я гражданин Америки. Я всегда плыву против течения. Я выпью сейчас эту несчастную бутылку пива.

– Давай пей. Чего ты время тянешь?

– Забздел что ли? Говорит, говорит, пей, давай, – раздавалось из народных масс.

– Выпью, выпью, не волнуйтесь. Я вам всем докажу, что это массовый психоз, но такие как я внушаемости не подвержены. Я…

– Пей уже, забодал.

– Хорош понтоваться.

– Махни пивка для рывка, – не унимались россияне.

Корреспондент сдвинул видеокамеру и фотоаппарат влево, картинно отставил правый локоть, принял позу горниста и…припал к бутылке и…мощный фонтан рвоты взмыл в воздух.

– А, гундосый, так и мы можем, – толпа мигом потеряла к нему интерес.

– Насвинячил только, малохольный.

– А как пальцы гнул, американская вонючка.

На скамейку уже взбирался новый оратор. Сева пошёл в сторону белорусского вокзала.

– Эй, любезный, не подскажешь, где находится Делегатская улица?

Андреич подошёл к чёрному «мерседесу» с затемнёнными стеклами, стал объяснять. Водитель был глуховат. Сева наклонился к водиле поближе. Четыре сильные руки ухватили его за воротник, и, сверкнув подошвами, тело многострадального доктора скрылось в машине. Никто не заметил потери бойца антиалкогольного фронта. Улица продолжала жить своей жизнью. А Сева оказался в компании трёх человек. Одного он сразу узнал, это был брат невинно убиенного Николая. Другой, якобы не знающий Москву водитель. Третий вежливо представился: «Полковников Леонид Леонидович. Так вот вы какой, доктор Крылов».

– Да, такой вот, Вася Хрюкин. Провели как младенца.

– И на старуху бывает проруха. Вы и так ускользаете с лёгкостью от профессионалов. Вам есть, чем гордиться.

– Гордится тот, кто гордится последним. А это, судя, по всему вы.

– Да, я. Я вообще привык быть победителем. Ну, что же дорога неблизкая, поговорим, познакомимся. А хотите, расскажу вам про свою жизнь?

– Что мне ещё остаётся? Минуту назад, я был весел и свободен. А сейчас опять узник. Век свободы не видать. Рассказывайте про свою жизнь.

– Спасибо. Вы очень любезны. Отнесём вашу грубость за счёт шокового состояния. Я родился в средней советской семье. Родители инженеры, беспартийные. Сто пятьдесят рублей в месяц плюс продуктовые заказы по праздникам. Но, заметьте, никто не чувствовал себя ущербным. Зарплата академика и дворника была сопоставима. Все ходили в одинаковых, красящих ноги синим цветом, кроссовках «адидас». Если ты хотел жить лучше, нужно было вступать в КПСС или идти работать в торговлю. Если чистоплюйство не позволяло тебе этого делать, тогда следовало расслабиться и подпевать Гребенщикову. Я не верил в Бога, потому что у нас был повсеместный атеизм, но меня тайно крестили. Мои родители смеялись над Брежневым, но диссидентами не были. Я вступил в комсомол, но по ночам читал «1984» Оруэлла и «Архипелаг Гулаг» Солженицына. Обычная двойная советская жизнь, протекающая между кухней и уборной. Сразу после школы я поступил в МАИ. Не потому что хотел быть инженером, а потому что не хотел быть солдатом. По окончании пошёл в НИИ, не потому что хотел быть учёным, а потому что не желал идти на завод. Всеволод Андреевич, вы помните, какая при социализме была наука? Такой уже никогда не будет. Только при социалистическом строе расцветала поэзия, проза, живопись, мультипликация и, конечно, наука, так называемая, не прикладная, то есть никому кроме её создателей не нужная. И, всё равно, ведь платили деньги. И художник или поэт не просто пользовался уважением общества, он был солью земли русской. А сейчас? Творческие люди уже теперь никому не нужны. А через десять лет слова поэт и художник будут ассоциироваться со словом шпана. Вы согласны?

– Согласен. Двадцать лет назад, когда я только начинал, помню, профессор Иванов поил пациентов моего отделения спиртом – проверял их толерантность. Они к нему очередь с боем занимали. Укушаются с утра, им от профессора справка: «на работу на ЗИЛ выйти не может, принимал участие в важнейшем эксперименте». И никто ничего с Ивановым поделать не мог. Он всем говорил: «я занимаюсь наукой, а вы ерундой». Представляю, чтобы он сказал сейчас, когда вся профессура лижет задницу главным врачам, лишь бы их не турнули из больничных кабинетов на улицу. А владельцам медицинских центров они даром не нужны. Инвесторам нужны живые деньги, а не мёртвые идеи.

– Вот и я работал в таком НИИ. Чем мы занимались, мне не понятно до сих пор, но, тем не менее, каждый занимался своим любимым делом. Уже тогда я хорошо поддавал. Началось со студенчества: «Портвейн – молоко студента». Сейшены, концерты «Аквариума», «Кино», «Машины времени», всё сопровождалось обильными возлияниями. Но тогда это укладывалось в пределы нормы. Я всё вспоминаю передачи о животных в те благословенные годы. Лев нагонял лань, а в следующем кадре лань уже бежала одна по освещённой солнцем саванне. Волк нёсся за зайцем по пятам. И вот уже зайчишка, зайка серенький беззаботно скачет по гладкому насту. Телевидение то ли щадило наши нервы, то ли нас приучали к мысли, что хищники и жертвы живут в разных мирах, которые никогда не пересекаются. Посмотрите, что творится в телевизоре сегодня. Мало того, что лев настигает антилопу. С десяти ракурсов покажут, как он это делает. А процесс пожирания несчастной антилопы займёт всё время до рекламной паузы. Сейчас не просто показывают торжество хищника над жертвой, сейчас смакуют этот момент. То ли психически нездоровые люди сидят в аппаратных, то ли весь мир сошёл с ума. У меня, правда, есть третье объяснение происходящему. Нас из зоопарка выпустили в лес, но честно сказать про это забыли или не захотели. В результате хищник и жертва уже давно живут в одном мире. Хищник об этом знает, а жертва нет.

– Ну, да я отвлёкся. В начале девяностых старый мир начал рушиться. В магазинах пустые полки, рубль окрестили «деревянным», самые талантливые и мобильные соскочили за бугор за гринами. Остальные замерли в глухом ожидании нехороших перемен. В нашем НИИ стали закрывать туалеты. Нас всячески выживала какая-то мебельная фирма. Приходишь на работу, рисуешь чертёж, а в туалет, будь добр, через дорогу в «Макдональдс». А потом директор института втихаря и вовсе перепродал площадь мебельным баронам. Приходишь себе на работу, а там два дюжих охранника стоят возле двери, и в шею тебя, в шею. Даже вещичек из шкафчика не вернули. И тогда я запил. Как пьют русские обиженные инженеры: тяжело и скандально. Жена тут же ушла, не захотела иметь дело с пьющим неудачником. Детей, слава Богу, не было. Так, что страдали от моих пьяных выходок только родители, да соседи. Через три месяца я превратился в полное чмо. Не мылся, не брился, спал, где и с кем попало. Вся местная алкашня звала меня Лёнькой. Моё высшее образование не давало им покоя, поэтому даже в этой паршивой стае я был крайним. И как-то утром я проснулся в мусорном баке. Всеволод Андреевич, вы когда-нибудь просыпались в мусорном баке?

– Нет. Бог миловал.

– Замечательное, я вам скажу состояние. Светит солнышко, поют птички, дети играют только в им понятные игры, старушки мирно перемывают косточки соседям. А вы лежите в мусорном баке среди бутылочных осколков и прочего мусора. Потом вы начинаете вылезать из бака. И все взоры устремляются на вас. Старухи и дети, мужчины и женщины, спешащие на работу, с ужасом и крайней степенью брезгливости смотрят на последнюю степень падения человека. Это было дно, ниже которого уже некуда опускаться. И я начал новую жизнь. Я полечился от алкоголизма, за что очень благодарен вам, Всеволод Андреевич.

– Мне?

– Вам, вам. Вы конечно уже не помните рядового алкоголика, который пришёл к вам со своей проблемой. Вы мне всё прекрасно объяснили. Я всё отлично понял. Дальше, проще. Чем заниматься стало понятно. Конечно, продажей спиртного. Не надо изобретать велосипед и придумывать какие-то экзотические виды бизнеса. В России если хочешь, быстро разбогатеть, продавай водку. Лучше палёную. Прибыль больше.

– Вы продавали палёную водку?

– Да, я продавал палёную водку. По моим приказам убивали конкурентов и вырезали целые отряды сопровождающих «КАМАЗы» со спиртным. Американо-итальянские бутлегеры – невинные голубки по сравнению с нашими бандюками. Кстати, знаете, что я сделал с трупами своих конкурентов? Я их заспиртовал в стеклянных сосудах. Там же заспиртованы ребята с нашего двора. Я выяснил, что не своей волей попал в тот мусорный бак. Это мои собутыльники похохмили. И вот теперь, когда я спускаюсь в подвал поиграть в бильярд с гостями, меня окружают давно забытые лица. Мутными серыми глазами они провожают каждый удачно выбитый шар. Такая личная кунсткамера. Этапы великого пути. Хотите, и вас заспиртую?

– Нет, не хочу. Я бы предпочёл, чтобы мой пепел развеяли над Гангом.

– Почему именно над Гангом?

– Можно и над Сырдарьей, но Ганг, согласитесь, звучит заманчивей.

– Согласен. Вы, наверное, считаете меня людоедом? Или любителем чёрного юмора? Нет, я не людоед и не шутник. Я хищник. Понимаете, хищник. До мусорного бака я был жертвой, а после перестал. Но если ты хищник, то надо им быть до конца. И здесь очень пригодилось, и образование, и креативность, выпестованная в НИИ. Я творю такие кунштюки со своими врагами, что выпускники профтехучилищ, а они составляют поголовное большинство бандитов, впадают в ступор. Их тупые, заплывшие жиром мозги и близко не могут представить, что можно сделать с противником. Кстати, Всеволод Андреевич, что вы сделали с близнецами? Двое в реанимации. Двое совсем пропали. Вы не знаете, где они?

– Не знаю.

– Точно не знаете?

– Мне показалось, что они хотят поменять профессию.

– И кем же стали эти прирождённые убийцы и садисты?

– Кажется, воспитателями в детском саду.

Леонид Леонидович громко расхохотался, – «Ну, Всеволод Андреевич, ну выдумщик. Вы не представляете, как надоело вращаться среди идиотов. Ни одной свежей мысли, ни одного яркого человека. Серая масса, делающая деньги, убивающая, жрущая, гадящая, потребляющая и вновь делающая деньги. Мы могли бы быть партнёрами, но у вас есть одна проблема.

– Какая же?

– Я уже говорил, в этом мире можно быть или хищником, или жертвой. Вы же тщитесь быть посредине. А так не бывает. То есть, раньше такой вид мог существовать, а сейчас не может. Он обречён на вымирание. Я призываю вас вступить в ряды хищников.

– Это как?

– Смотрите, не жалко. Валер, останови, пожалуйста.

Водитель притормозил у обочины. Леонид Леонидович вышел, размял конечности, присвистнул, – «смотрите, земляника», – присел, начал рвать ягоды. Водитель и Сева остались в машине, а брат Николая пошёл к Полковникову. Не доходя метра до склонившегося босса, тот вытащил какой-то бликующий предмет из кармана пиджака, занёс над головой беспечного начальника.

«Пепельница», – мелькнуло в Севином мозгу, – «он сейчас замочит Полковника пепельницей. За брата». Время остановилось. Сева хотел открыть рот, чтобы предупредить Полковникова. Но не смог издать ни звука. Над ухом грянул выстрел. Тело охранника с занесённой пепельницей улетело в канаву. «Всё подстроено», – понял Андреич, – «канава. Опять канава. Вот истинное место для неудачников». А удачник Полковников, выхватив свой пистолет, всадил в лузера ещё две пули. Шофёр загрузил измочаленное тело в багажник, и машина поехала дальше.

– Какой банальный ход. Убить меня пепельницей. Эти чумазые не могут придумать ничего изящного. Знаете, как… я… его… убью?

– Не знаю, и знать не хочу.

– Я… из… него… сделаю пепельницу. Я буду заталкивать в него окурки до тех пор, пока он не задохнётся. А потом заспиртую и пополню свою коллекцию. Красиво?

– Не очень.

– Чистоплюйство, Всеволод Андреевич и сентиментализм. Если бы я его не опередил, он бы меня завалил, а потом и вас. Так, что я вам жизнь спас, вы у меня в долгу. Валер, я не давал приказа тормозить. Валер, ты чего?

Дуло пистолета было направлено прямо в лоб Полковникову.

– Леонид Леонидович, знаете, какая самая большая человеческая ошибка? – спросил доселе молчащий водитель, и потому его голос прозвучал похоронным маршем.

– Валера, ты чего? Если тебя зарплата не устраивает, ты так и скажи. Зачем с оружием баловать?

– Самая большая человеческая ошибка – считать себя умнее всех.

Следом раздался выстрел. Пуля вошла в лоб и разнесла весь затылок. Голова Полковника, вынашивающая грандиозные планы за секунду превратилась в кучу кровавых ошмётков. Сева, оглохший, весь в чужой крови и посторонних мозгах глупо таращил глаза на водителя-стрелка.

Удивительно, как быстро в России прижилось пиво. С нашим холодным климатом и традицией распивать крепкие спиртные напитки, пиву всегда отводилась довольно жалкая роль. Но ничего невозможного нет: несколько лет массированной рекламы и продажа пива выходит на первое место, тесня водку и креплёные вина. Когда появляется реклама нового сорта пива, мы её видим и не видим. Нужно минимум двадцать девять раз показать рекламу, чтобы в голове у зрителя хоть что-то отложилось. Поэтому если у пивоваров не хватает денег на раскрутку новой марки, не стоит даже и начинать, только на тридцатый раз потребитель задумывается о том, чтобы попробовать навязываемый сорт. Зато потом с лихвой отбивает потраченные на рекламу деньги. Обидно, что со стороны пивоваренных компаний в наши головы летят баллистические ракеты рекламного воздействия, а со стороны наркологов стрелы и копья словесного внушения. Для разнообразия хотелось хотя бы уравнять шансы, выделить деньги для спасения нации и конкурировать на равных. Можете что-нибудь возразить? Вряд ли.

– Ну, что, страшно? – спросил водитель, – меня Валерой зовут.

– Меня Севой, – проскулил Крылов.

– Ты, по-моему, сомлел чуток?

– Нет, мне каждый день приходится сидеть на заднем сидении автомобиля, уделанном в муку чужими мозгами и кровью.

– Ладно, не обижайся. Так получилось. Довёл он меня своими разговорами.

– Так ты что, не собирался его убивать? И плана у тебя никакого не было?

– Не а. Ещё минуту назад ничего такого не было. А тут чего-то торкнуло. Ах ты, гад, думаю. Вечный удачник. Типа, к вашему берегу всё злато и парча, а к нашему всё дерьмо и брёвна. А, ну, заполучи, фашист, гранату. В смысле пулю.

– Да, – Сева никак не мог прийти в себя, – значит, ты не вынашивал хитрых планов долгими ночами? Ничего не планировал? А просто спонтанно замочил Полковника?

– Ну, – радостно осклабился Валера, – а чего он первый начал? Серёгу вон приказал грохнуть. Зарплату урезал, с отпуском продинамил. У меня и накипело. А потом, я эту фразу в одном мужском журнале вычитал. Хотел применить, только случая не было. А тут, всё сошлось: и обида, и фраза, и пистолет.

– Ты поответственней с этой фразой. На сегодня ты её уже использовал. Достаточно, я думаю.

– Что я не понимаю? Не глупый. Стоп машина. Чего делать-то будем?

– Валера, окстись. Это ты у меня спрашиваешь?

– А у кого же? Полковник отдуплился. Серёга в багажнике без сознания.

– Ага, значит, брата Николая зовут Серёгой. Очень приятно. А вы его не убили?

– По идее нет. Я метил в правое плечо. Полковник в левое. Шок у него.

– Так его, скорее в больницу нужно, а то с такой кровопотерей, он долго не протянет.

– Я ещё не решил, что с ним делать. Может, в больничку отвезу, а, может, тут закопаю.

– А со мной решил?

– С тобой решил. Выкуп за тебя назначу. Ты теперь самый дорогой заложник в мире.

– Валера, с чего ты это взял?

– Сам слышал, как Полковник с Виталиком говорили.

– А как там Виталик?

– А чего ему сделается? Развлекается себе.

– Развлекается? Да его в багажник засунули и к Полковнику на правеж повезли.

– Куда?

– На правеж, на пытки, значит.

– Какие пытки? Они с Полковником партнёры. И никто его в багажник не пихал. Он с комфортом ездит. Развели тебя Сева. Виталик хочет тебя подороже продать, со всеми корешится, но цены уж больно заоблачные выставляет.

«Так», – Сева задумался, – «значит, всё липа. И то, что я убегаю от одних и прибегаю к другим, – это всё детали тщательно прописанного Виталиком сценария. Он хочет на мне срубить бабла. Интересно, каким образом? И что в следующую минуту придёт в голову этому Валере? Судя по всему, он человек быстрых решений. Сначала делает, потом думает».

– И как же он на мне наварить хотел? Какие версии, Валер?

– Да чёрт его знает. Ты-то, как думаешь? Тебя же заложником выставляют, не меня.

– У меня пять версий:

1. Раскодировать Россию от алкоголя;

2. Закодировать Россию от табака;

3. Закодировать Россию от игромании;

4. Закодировать Россию от наркотиков;

5. Закодировать Россию от ожирения, но это самое сложное, с этим вряд ли кто свяжется.

Но, тем не менее, на пяти реальных пунктах можно снять очень большие деньги.

– Во, точно. Они чего-то про табак и игру базарили. Значит, из пяти стволов хотели нарубить. Теперь всё мне достанется.

Валера вынул пистолет и пошёл открывать багажник.

– Э, ты куда? – заволновался Сева.

– Серёгу мочить. Мне делиться ни к чему.

– Да он же без сознания.

– Тем более. Придёт в себя, будет лишний свидетель.

– А грех на душу взять не боишься?

– Одним грехом больше, одним меньше. Какая разница?

– А труп куда денешь?

– Да, трупак надо закопать. Ты не хочешь покопать? Нет? Я тоже не хочу. Чёрт с ним, пусть пока в багажнике полежит.

– Подожди, Валер, у тебя, что совсем никакого плана нет?

– Ты достал меня. Я тебе тысячу раз говорил: нет у меня никакого плана.

– Тогда у меня есть план.

– Так чего ты тянешь? Рассказывай, давай.

– Мы углубимся на машине в заросли. А то торчим тут на самом виду. Желательно, чтобы была река. Я хоть сполоснусь. Тебе не кажется, что мне надо смыть с себя остатки умных мыслей Полковника?

– Верно, подмечено, – хохотнул Валера.

– Потом мы подъедем к какой-нибудь деревне. Машину бросим. Слушай, на какой фиг ты в машине-то стрелял? Нет бы мочил, пока он землянику собирал? Машину уделал, меня обрызгал.

– Чего ты пристал? Я сам не знаю, как это получилось. Дальше рассказывай.

– Потом зайдёшь в магазин и аптеку. Купишь мне новую одежду, продукты и лекарства. Сейчас я напишу тебе список.

– Ага, а ты утечёшь. Ищи дураков.

– Прикуёшь меня наручниками, куда я денусь?

– А лекарства-то зачем? Серёге они уже не понадобятся.

– Кто план составляет: ты или я?

– Ты.

– Значит, слушай, что тебе говорят. И воды побольше возьми. Жарко.

Сева быстро написал список лекарств: анальгин, витамины и прочее. Среди этих, ни к чему не обязывающих таблеток, затесались слабительные капли без вкуса и запаха. Именно на них у Севы и был расчёт. Разыскали речку, искупались, и Сева, прикованный к дверце автомобиля в одних трусах, остался ждать возвращения Валеры. Напоследок, водитель ещё спросил, простая душа: «Так мы что, машину бросим что ли?

– Нет, на ней поедем. С выбитым задним стеклом и залитым кровью задним сиденьем. Про мозги я уже умолчу.

– Что я не понимаю? Не глупый.

Вернулся Валера весёлый с одеждой на четыре размера меньше и полным пакетом продуктов.

– Ты как одежду выбирал, Валер? Я же не подросток.

– А я не выбирал, что первое увидел, то и купил.

– Ладно, давай поедим.

– Давай. Хавчик первое дело. Смотри, я молоко у бабки купил.

– От молока не пронесёт? А то, мало ли чего? От ручки-то отцепи.

– Не боись. От домашнего молочка ничего не будет. А зачем тебя отцеплять? Так сиди.

– Мы же всё равно машину бросим. Или ты хочешь, чтобы я с дверью путешествовал?

– Да. Ты прав.

Отцепив Севу, сходил, проведал Серёгу.

– Готов брателло, кровью истёк, не дотерпел до больнички. Зря я лекарства покупал, только деньги потратил. Выкинуть что ли?

– Зачем выкидывать? У нас с тобой дорога дальняя, пригодятся. Дай, посмотрю, чего купил.

Сева осмотрел содержимое пакета. Так и есть, капли на месте. Валера проглотил наживку. Теперь пусть проглотит и капли. Андреич, не жадничая, вылил весь пузырёк в чашку водителя.

– А точно молоко свежее? – лицемерно поинтересовался у Валеры.

– Свежее, свежее. Как думаешь, сколько мне денег обломится? Лимонов десять будет, а?

– Да двадцать будет. Ты мне-то отстегнёшь?

– А тебе за что? Ты заложник. Тебе ничего не полагается, кроме жизни. Лох ты, Сева, последний лох, – радостно верещал Валера, попивая молочко пополам со слабительным, – и умрёшь лохом. А вот я теперь заживу. Моторку себе куплю.

– Какую моторку?

– Ну, лодку с мотором. Всегда хотел рыбачить с моторки. И дом трёхэтажный с балконом, чтобы в трусах выходить покурить.

Валера задумался, что он ещё купит на двадцать миллионов. С кондачка не получалось так сразу раскидать все деньги. Он взял бумагу и ручку, крепко задумался. И стал потихоньку поёрзывать. Слабительное начинало действовать. Сева схватился за живот.

– Ох, крутит. Говорил я тебе, зря ты молока у бабки купил.

– Не боись. От молочка домашнего ничего не будет, – сказал Валера не очень уверенно, – ой, пойду-ка я.

Он побежал в кусты. Сева, прихватив пакет, помчался в другую сторону. «Главное, не мудрить», – думал он, – «главное, просто, изящно и продуктивно обходиться без крови. Жаль, в одних трусах далеко не убежишь».

Через полчаса Сева вышел к деревне. Прячась за деревьями, подобрался к саду, из которого слышались мужские голоса. Проклиная Валерину спонтанность и безмозглость, залёг среди лопухов, прислушался.

Три мужика сидели на ящиках. Посредине, прямо на траве была расстелена газетка. На ней стояла банка килек в томате, буханка чёрного хлеба, зелёный лучок, три солёных огурца и… пластиковый стаканчик с таблетками.

– Эхма, – сказал здоровый мужик с загорелым, изрезанным глубокими морщинами лицом, – как их пить-то?

– Ты чего, таблеток никогда не пил, дерёвня? – спросил маленький вертлявый мужичок с пегой бородёнкой.

– Не пил я никаких таблеток. Мне их жена, сколько не пихала, всё выплёвывал. Я на своё здоровье надеюсь.

– А я люблю таблетки глотать, – высказался вертлявый, – от головы там или от поноса. Проглотишь и ждёшь, как организм среагирует. Бывает, правильно реагирует. А иногда и обратный эффект. Уже от запора надо принимать.

– Тьфу, собаки, довели Расею, – взбрыкнул загорелый, – сейчас бы пузырь раздавили на троих как люди. А теперь гадость какую-то глотай. Ещё наркоманом станешь.

– Хорош базарить. Мы будем Петров день праздновать? – спросил третий мужик, судя, по всему молчун.

– Конечно, будем, – вертлявый высыпал все таблетки на газету и стал делить на три равные кучки, – так, тебе, тебе, мне.

– Там чего семь таблеток? Я столько не проглочу. Они у меня в глотке застрянут. Две, больше не осилю.

– Какой две, какой две, – всполошился вертлявый, – две слону дробина. Ты же по пятьдесят грамм водки не пил, тебе же поллитровку надо было. Да и то мало. Чего зря продукт переводить. Сказано семь, значит семь. А потом, это я сегодня у жены пузырёк стырил, а завтра может не смогу. По семь и амба.

– Хорош базарить. Мы будем Петров день праздновать?

Вертлявый лихо высыпал все таблетки в глотку. Легко сглотнул. Вкусно захрустел солёным огурцом. Двое с надеждой и тревогой посмотрели на него. Вертлявый закрыл глаза, склонил голову.

– Ух, по мозгам ударило. Ух, зацепило. Лучше, чем от самогона.

И действительно, глазки у него замаслились, загорелись селёдочным блеском.

– Давайте, быстрее глотайте, а то уже петь хочется. Шумел камыш, деревья гнулись, – пока ещё несмело начал выводить он.

Загорелый взял таблетки в ладонь, величиной с лопату, что-то прикинул и задал законный вопрос: «а запить»?

– Чего запить? Чего запить? – закипятился вертлявый, – ты же видел как я их. Раз и готово.

– Да у тебя не рот, а вафельный завод. Я так не смогу. Не сдюжу.

– Не сдюжу, – передразнил его вертлявый, – эх, Васька, вечно ты такой недотёпистый. Ни украсть, ни покараулить. Чего ж ты воды не прихватил? Весь закусон приготовил, а воды не взял?

– Да мы её раньше-то не брали. Вот и не скумекали.

– Не скумекали, – опять передразнил вертлявый, – у меня из-за вас весь градус выходит. Давай уже глотай.

Загорелый закинул голову, и по примеру вертлявого, засыпал горсть таблеток в рот. Но выучка у него, конечно, была не та. Он закашлялся, зашебуршился, вскочил, наступив сапогом прямо в центр газеты. Натюрморт пикника был непоправимо разрушен. Раздавленные огурцы и перевёрнутые кильки напоминали последний день Помпеи.

Молчун плюнул: «Вот и посидели».

– Эх, Васька, – вертлявый с укоризной посмотрел на дебошира, – давай, хоть ты, Петька, не опростоволосся.

Петька взял таблетки, положил на ладонь. Его ладонь напоминала средних размеров тазик, и была даже побольше, чем у Васьки. Подумал, потом плюнул. На таблетки. Второй раз плюнул, третий. Четвёртый раз не успел. Из-за угла показалась бегущая баба.

– Кирюха, гад такой, змей подколодный. Зачем ты у меня пузырёк с лекарствами упёр?

– Не брал я ничего, – ушёл в глухую несознанку вертлявый, которого, оказывается, звали Кирюхой, – сама запулила куда-то, а теперь разоряется.

– Ты спёр, точно знаю, ворюга чёртов. Ни одной таблетки не пропустит. Зачем тебе козлу безрогому мочегонные-то?

– Мочегонные? – в один голос вскричала троица.

– Конечно, мочегонные. Мне фельдшерица анадысь выписала, а этот кобель всё к рукам прибирает, что плохо лежит.

– От сука, – два добра молодца схватили бедного Кирюху и стали запихивать ему в рот оставшиеся таблетки.

Через полчаса Сева подкрался к плачущему Кирюхе.

– Мужик, здорово. Да не расстраивайся ты так, козлы они, дерёвня. Что с них взять? А хочешь, я тебе нормальных таблеток дам?

– Каких нормальных?

– Ну, которые цепляют. Анальгин с витаминами. Если их грамотно смешать вмиг улетишь. А ты мне за это одежду какую-нибудь старую найди, а?

Кирюха повеселел и побежал в дом. Вернулся с тренировочными и застиранной майкой.

– Подойдёт?

– Подойдёт. Мне теперь всё подходит.

– Я сейчас Кузьмича позову, агронома. Это культурный человек, агроном, не чета этим оглоедам. Всегда с уважением, всегда на вы. Не то, что эти архаровцы.

Агроном оказался высоким представительным мужчиной с зычным голосом. Он с удовольствием заглотил Севины таблетки и тут же погрузился в нирвану.

– Какие чудные у вас таблетки, милейший. Вы не могли бы мне ещё достать пару упаковок.

– Да без вопросов, – не кривя душой, отвечал Всеволод.

Ещё бы, налопавшись простых витаминов, представители сельской интеллигенции, уже лыка не вязали. Если бы Сева сам не давал им обычные витамины, он принял бы их за обдолбанных наркоманов, как минимум обкурившихся анаши. Кирюха, так просто завалился под яблоней и уснул. Кузьмича же пробило на разговоры.

– Скажите, милейший, а как вы относитесь к крестьянству?

– К крестьянству я не отношусь, я отношусь к пролетариям умственного труда.

– Всё шутите. Нынешняя молодёжь шутит к месту и не к месту. Скажите, от этих таблеток должно двоиться в глазах?

– Должно.

– Удивительные таблетки. Мир, знаете ли, заиграл совсем другими красками.

– Естественно, я дал вам отборных таблеток. По великому блату. Таких в простой аптеке не купишь.

– Спасибо. У вас добрая душа. Скажите, а как вы относитесь к крестьянству?

– Люблю. Со страшной силой люблю.

– А вы слышали про движение косарей?

– Про какое движение?

– Это протрезвевшее крестьянство движется в сторону больших городов. А чтобы выглядеть посолиднее у них в руках косы и серпы.

– «Мёртвые с косами стоят и тишина».

– Ничего смешного. Нынешняя молодёжь шутит к месту и не к месту. Это реальная угроза. Крестьяне просто хотят жить лучше. И считают, что горожане им в этом мешают.

– А горожане тут при чём?

– Ни причём. Но, главное найти врага и указать на него. Их предводитель Антип Верняк. Хитрая бестия. Сам текстильный институт закончил. Косу в руках не держал. Быка от коровы не отличит, но быстро разобрался во всём, подсуетился и уже выступает от имени народа.

– Аитип Верняк? – Сева прекрасно знал о ком идёт речь. Это был один из его дружков. Человек – мотор. Он смог бы завести даже царевну – Несмеяну или двигатель подбитого танка. Но чтобы потянуться за лаврами Стеньки Разина? Хотя почему нет? Люди растут, у них появляется организаторская жилка и вполне понятное желание жить лучше. Для этого и надо возглавить восстание.

– И чего же Верняк хочет?

– Инвестиций. «Давайте, говорит деньги на подъём сельского хозяйства, а то, говорит, мы придём с серпами и с косами. Мол, отдавайте деньги по-хорошему, а то плохо будет». И советник у него испанец.

– Не Янис случайно?

– Точно, Янис. А ты откуда знаешь?

– Слухом земля полнится, – уклончиво ответил Сева, – и чего этот Янис говорит?

– Говорит, что всё сельское хозяйство Евросоюза убыточно и сидит на дотациях. А если бы государство не помогало, у них деревня бы развалилась ещё похуже нашей.

Сева и Яниса знал отлично. Легендарная личность. Человек, отваливший в Испанию, но обрусевший за годы пребывания в России настолько, что давал фору любому местному колхознику.

– Так ты представляешь. Они под свои знамёна собрали десятки тысяч крестьян и движутся на Москву. По пути устраивают привалы в деревнях. Их везде хлебом-солью встречают. Ни за что не угадаешь, что они делают во время отдыха?

– Каратэ всех обучают.

– Точно. Откуда ты всё знаешь?

Сева проигнорировал вопрос.

– У них наверняка ещё один тренер есть. Шурой зовут.

– Есть. Вот, значит, как привал, они свои косы с серпами побросают и начинают руками, ногами махать. Народу нравится страсть. Антип на трибуну влезет, пару тройку анекдотов расскажет. Народу приятно. Потом Янис всю будущую жизнь под красное дерево распишет. Теперь, дескать, вы крестьяне, будете жить лучше, чем в Испании. Народ в восторге. Потом Шура, третий их, показательные выступления покажет: ребром ладони пару коровников разнесёт. И всё – дело в шляпе. Село там или деревня в полном составе записываются в его армию. Прямо батька Махно какой-то.