Текст книги "Золотая ангулоа"

Капитан лесовоза приказал застопорить машины. Едва огромный многометровый корабль остановился, на воду спустили быстроходную моторную шлюпку. Не прошло и полчаса, как спасатели вернулись, доставив человека, находившегося в бессознательном состоянии, почерневшего от солнца, истощённого, обросшего бородой, с грубым шрамом от скулы до мочки уха – очевидно, не столь уж давнего происхождения; натруженные ладони путешественника, пожалуй, по твёрдости не уступали лошадиным копытам.

Вместе со спасательной шлюпкой на борт судна были подняты пустые канистры, эмалированная кружка, четыре банки мясных консервов, автоматы, пистолет, топор, три ножа, компас, наручные часы и рыболовные снасти. С вант, крепивших лодочную мачту, было снято несколько тонких лоскутов вяленой рыбы.

Человека отнесли в каюту, служившую лазаретом, положили на кушетку, застеленную зеленоватой больничной клеёнкой, смочили рот влажной губкой, приподняли голову, разжали зубы и через катетер влили в глотку немного воды, потом ещё.

Спасённый открыл глаза и едва слышно выдохнул: «Пить». Один из матросов и второй помощник капитана, находившиеся рядом с ним, поняли, что он хочет, и дали ещё воды, которую тот с жадностью выпил, на этот раз прямо из кружки. Глаза его стали принимать осмысленное выражение.

– Ещё, – попросил он. Эрих Майер, второй помощник, неплохо говоривший по-русски, понял, кто перед ним.

– Вы русский? – всё же спросил он.

– Да, а вы…

– Мы – немцы. Вы оказались на немецком судне.

– А моя лодка? Где она?

– Лодка? – Майер расплылся в улыбке и сделал небрежный жест рукой. – Лодка осталась в океане. Зачем она нам?

– А-а, понимаю. Можно ещё воды?

– Можно. Вот, пейте. Несколько глотков. Сразу слишком много нельзя, иначе можно повредить организму. Пейте не спеша, по глоточку, по глоточку. Курт, проследи за ним, – обратился Майер к молодому матросу, стоявшему рядом, – а я доложу капитану.

Когда второй помощник вернулся в каюту, вода настолько оживила спасённого, что он уже сидел, привалившись спиной к приподнятому изголовью.

– О-о, превосходно! – широко разведя руками, воскликнул Майер. – Мы чувствуем себя намного лучше. Курт, пожалуйста, сходи в камбуз, принеси тарелку куриного бульона и стакан сладкого чая.

Бульон и чай вызвали дополнительный прилив сил, и, повернувшись на кушетке, Костя спустил ноги на пол.

Весь этот день его постепенно отпаивали и давали немного жидкой еды, после чего Костя настолько окреп, что начал вставать и ходить вполне уверенной, устойчивой походкой. Тогда ему предложили пройти в кают-компанию, где в присутствии капитана судна и нескольких его помощников он кратко рассказал, как и почему оказался в баркасе посреди океана.

– Ох уж эти русские! – выслушав его, капитан насмешливо покачал головой и не спеша стал раскуривать чёрную блестящую трубку с длинным изогнутым мундштуком. – Все они – сумасшедшие.

– Что он сказал? – спросил Костя у Майера.

– Он сказал, что пускаться в такое плавание было не совсем разумно. Ваша лодка не годилась для океанских волн.

– И всё же я выжил. Благодаря вам, конечно. И благодаря вашему сородичу немцу Линдеману, который когда-то также в одиночку отправился через Атлантику. Его мужественный пример помог мне держаться и сохранять твёрдость духа. Иначе бы я погиб ещё в начале пути.

Во второй половине дня погода стала быстро портиться, небо закрыло плотными тучами, и полил крупный затяжной дождь.

Спустя ещё несколько часов подул сильный порывистый ветер, поднявший высокую волну. Ветер всё усиливался, волны становились всё выше и круче, и, наконец, начался сильнейший шторм. Судно вынуждено было изменить курс, чтобы в какой-то мере выйти из-под ударов стихии, и двое суток огибало непогоду. Ветер валил людей, оказавшихся на открытой палубе, океан стонал и ревел, было скверно почти так же, как на той злополучной яхте.

– Вовремя мы сняли тебя с твоей лодчонки, – сказал Майер, глядя в иллюминатор на беснующиеся волны. Он и Костя сидели в уютной каюте и попивали горячий грог, доставленный из камбуза. – Этот шторм утопил бы тебя в первые же минуты. Тем более что ты был без сознания.

– Дождь освежил бы меня и привёл в чувство, – сказал Костя, немного подумав. – Штормить ведь стало не сразу, и я успел бы полностью оклематься. При таком ливне я смог бы набрать достаточно воды и заполнить все канистры. А при наличии воды можно было бы самостоятельно добраться до европейского берега.

– Да говорю, шторм утопил бы твой баркас или разбил его вдребезги.

– Нет, баркас был сделан из прочного дерева и отличался повышенной плавучестью. Я не единожды убеждался в этом, когда пересекал океан. Уверяю тебя, уцелеть в нём можно и при такой непогоде.

Немец с сомнением покачал головой.

– Возможно, так и есть, как ты говоришь, – всё же сказал он, из вежливости уступая мнению собеседника. – Но не хотелось бы мне находиться в твоей лодке. На «Канте» я чувствую себя намного надёжнее.

* * *

Приняв горячий душ, Костя лёг спать в отведённой ему каюте и без сновидений проспал с раннего вечера до самого утра. Его разбудил Курт, объяснивший, что скоро завтрак в кают-компании и пора умываться.

– А это вам, – сказал немец, показывая на стопку одежды, возвышавшуюся на столе. – Должно подойти по размерам.

Костя надел брюки и робу и стал походить на остальных матросов лесовоза. Его отличали только борода и длинные волосы.

За завтраком, а затем и обедом Костя поведал всю свою историю, начиная с круиза на «Адмирале Сенявине» и заточения на западном побережье Сахары и кончая одиночным плаванием в океане.

Капитан лесовоза Гуз и его помощники, расправившись с обильной вкусной разнообразной едой, курили трубки, пуская сизые кольца дыма, и только удивлялись, слушая рассказ о необыкновенных приключениях, выпавших на долю спасённого человека.

После завтрака, не мешкая, Костя сбрил бороду, а Курт подстриг его, сделав ему причёску, какую носили большинство матросов судна. В течение этого дня Костя ничего не делал, только прогуливался по помещениям корабля, знакомясь с ним и его командой. Незадолго до ужина его пригласил в свою каюту капитан «Канта», куда он и явился в сопровождении Эриха Майера.

На этот раз капитана интересовали подробности пребывания Кости в Чачабамбе среди изготовителей героина. Выслушав его, капитан Гуз спросил, чего ему хотелось бы сейчас больше всего.

– Чего бы мне хотелось? – Костя задумался. – Сообщить моей тёте, что я жив и уже в скором времени должен вернуться в Рябиновку.

– У вашей тёти имеется телефон? – спросил капитан.

– Да, конечно.

– Тогда нет ничего проще. Пройдите в рулевую рубку и от моего имени попросите вахтенного штурмана помочь вам сделать нужный звонок.

Костя устремился на мостик и уже через пять минут услышал в телефонной трубке взволнованный плачущий голос Варвары Степановны.

На третий день пребывания на немецком корабле Костя почувствовал себя вполне здоровым, к нему вернулись прежние силы. Безделье претило ему, и он попросил капитана лесовоза дать какую-нибудь работу.

– Считайте, что вы наш гость, – ответил капитан. – Отдыхайте, смотрите телевизор, разговаривайте с Майером – ему надо совершенствовать свой русский, наслаждайтесь морскими видами.

– Я ими достаточно насладился, пытаясь переплыть Атлантику. Мне в тягость сидеть без дела.

– Ну хорошо, – уступил капитан Гуз, – обратитесь к боцману, он найдёт вам что-нибудь подходящее.

Боцман охотно согласился «зачислить» спасённого русского в свой штат матросов. Добродушно улыбнувшись, он похлопал его по плечу, сказал «гут», показал на водяной шланг и швабру и велел окатить и пролопатить палубу. С этого момента наведение порядка на палубе и в помещениях, которые находились в ведении боцмана, стало основной Костиной обязанностью. Он мыл, драил, подкрашивал, и его приходилось останавливать, когда наступало время обеда или ужина.

– Костя, так нельзя, – говорили немцы. – Не надсаживай себя. Обрати внимание на нас. Мы работаем ровно столько, сколько положено, и ничуть не больше. И дело у нас идёт неплохо. А почему? Потому, что во всём у нас порядок и мы неукоснительно следуем принятым правилам. Ты уже должен знать: мы даже гвоздь не забьём до конца, если наступил перерыв для отдыха. Мы забьём его после окончания перерыва.

В свободное от работы время Костя чаще всего общался с Эрихом Майером. Они часами говорили на русском, штурман значительно обогатил свой словарный запас, акцент его заметно уменьшился.

– А что, Костя, – сказал Майер однажды вечером, отстояв вахту, – оставайся у нас в Германии – у нас хорошо. Примешь немецкое гражданство. Будешь ходить с нами в плавание. Сначала простым матросом, потом рулевым-мотористом, а дальше сам определишься. Что ты в своей России потерял? Нищенский уровень жизни? Бандитов, пусть и бывших, которые негласно командуют всем и вся? Ты рассказывал, что развёлся со своей женой. Мы тебе такую немочку найдём – и во сне не снилась!

– Гм, немочку! – Костя весело расхохотался. – Кто же за меня пойдёт? Ни кола, ни двора, ни гроша в кармане.

– Твоя правда, – сказал Майер, смеясь. – Немки – народ практичный. Им нужен мужчина с положением, с надёжным прогнозируемым будущим. Но ничего, пройдёт время, заведутся у тебя деньжата…

– Да у нас, – сказал Костя, не дослушав его, – свои девчонки есть – закачаешься.

– Правда, неужели настолько красивые?

– Правда, и собой хороши, и сердцем, знаешь… – он хотел сказать, какие сердцем провинциальные русские девчонки, но так и не подобрал нужные слова. – Да вот хотя бы моя соседка Зиночка. Чудная девушка: статная, весёлая, работящая – медфельдшер в нашей Рябиновке. Если бы ты, Эрих, увидел её, то сразу бы влюбился. И для неё не так уж важно, много ли у человека денег. Для неё главное – любовь, симпатия к человеку.

– Зиночка, Зина, Зинаида. Красиво звучит. Только эта девушка живёт в России, до неё далеко.

– Да где далеко?! Поехали со мной. Сутки – и мы будем дома. Увидишь Зину, полюбишь, женишься на ней. Хватит тебе ходить бобылём.

– Нет, Костя, поехать я не могу. Надо выгрузиться, поставить судно на ремонт, побывать у родителей в Марбурге.

– Вот пока «Кант» будут ремонтировать, ты и съездил бы к нам.

– Съездить к вам?

– Да.

– И ты познакомишь меня с Зиночкой?

– Обязательно.

– Я подумаю. Но мне немножко в диковинку – я никогда не был знаком с русской девушкой.

Когда «Эммануил Кант» пришвартовался в гамбургском порту, старший помощник капитана Шварцбаум, выполнявший по совместительству обязанности бухгалтера и кассира, выдал Косте довольно значительную сумму евро.

– Вы честно заработали эти деньги, – сказал Шварцбаум, закрыв сейф и вновь обернувшись к путешественнику. – И мы были рады вашему появлению на судне. Вы внесли в жизнь нашей команды немало интересного. Прежде всего, рассказами о своих приключениях. Нашим матросам, да и командному составу тоже было о чём поговорить и задуматься. И ещё мы убедились, что русский человек может быть не только мужественным, но и трудолюбивым и аккуратным – наподобие немца. Если бы все у вас работали как вы и если бы у вас не было засилья чиновников-воров, ваша страна давно бы уже стала ведущей державой мира.

На берег Костя сошёл в гражданском костюме, подаренном Майером, с пачечкой евро и бумагой, заверенной судовой печатью и подписью капитана Гуза, где и при каких обстоятельствах он оказался на «Канте».

В Гамбурге, да и во всей Германии о нём уже знали. На пристани его встретили несколько репортёров и съёмочная группа одной из местных телекомпаний. Костя отвечал на задаваемые вопросы, а стоявший рядом Эрих Майер выполнял обязанности переводчика.

В заключение к Косте подошли два преисполненных достоинства господина, видимо знающих себе цену и не похожих на корреспондентов. Один из них, более молодой, обратился к нему по-русски и попросил уделить им немного времени для важного разговора.

Костя распрощался с Майером, сказал, что ждёт его у себя в Рябиновке, и прошёл с господами в уютный ресторанчик, расположенный неподалёку от пристани. Выбрали столик у окна, из которого открывалась широкая панорама кораблей, стоявших у причалов, и сделали заказ. Официант принёс кофе.

Старший из немцев, пригубив из чашечки и поглядев на Костю, начал неторопливую речь. Младший, дождавшись, когда он прервётся, приступил к переводу.

– Мы представляем кинокомпанию «Зонгартен» – «Солнечный сад», – сказал переводчик. – Это одна из ведущих кинокомпаний не только в Германии, но и в Европе. В значительной мере мы конкурируем и с американцами, и с французами – известными производителями художественных фильмов. «Зонгартен» хотела бы снять телесериал на основе ваших приключений. Руководство компании предлагает заключить с вами контракт. Вы должны в подробностях рассказать обо всём, что с вами случилось. Мы напишем сценарий. Вы будете фигурировать в первых кадрах фильма – о вас знают в Германии, но надо ещё раз донести до зрителей, что съёмки велись на основе реальных событий. Затем вам предстоит консультировать участников фильма по всем возникающим вопросам.

Господин, говоривший по-немецки, сделал ещё один глоток из чашечки и вновь внимательно посмотрел на Костю, вероятно, стараясь понять степень воздействия на него своих слов. Костя, привыкший к разным коловращениям, сидел с равнодушным, слегка скучающим видом.

– Согласно предварительным оценкам, – продолжил старший немец, – мы должны уложиться в двадцать пять серий. Возможно, их будет несколько больше. По завершении съёмок «Зонгартен» выплатит вам солидное денежное вознаграждение. Сразу после заключения контракта вы получите аванс – четверть от основной суммы. Ну как, согласны?

Затем он, как бы между прочим, уведомил, сколько эта четверть составит. Речь шла о больших деньгах. Было бы неразумно отказываться от столь выгодного предложения, поэтому Костя, выдержав для приличия паузу, не стал набивать себе цену и сказал о своей готовности к сотрудничеству с кинокомпанией. Были назначены место и время встречи для заключения контракта.

В течение всего разговора пальцы его не переставали поглаживать новенькие хрустящие банкноты, лежавшие в кармане. Как всё-таки богаты и щедры эти немцы. Заработанного на «Канте» и выручки от продажи экипажу имущества, снятого с лодки, вполне хватит на несколько дней, которые предстоит провести в Гамбурге, на билет до Москвы и далее, до самой Рябиновки. И ещё он должен получить крупный аванс от кинокомпании. Но это – завтра. Сейчас же – в российское консульство. Будущее стало рисоваться в розовых тонах.

Часть пятая
Фабрика грёз

Он толкнул калитку, поднялся по песчаной дорожке, совершенно не изменившейся за время его отсутствия, взбежал по ступенькам крыльца и притопил кнопку звонка у двери. В глубине дома живо зачирикало воробьём, послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и Костя оказался в объятиях Варвары Степановны. Тётя не плакала и не причитала, всего лишь несколько радостных слов, и племянник был благодарен ей за сдержанность.

– Ну, что стоишь у порога? – воскликнула тётушка, отступая в сторону. – Проходи, мы тебя ждали, и к твоему приезду всё готово.

– Что значит – мы? Кроме тебя ещё кто-то в доме?

– А вот, иди, посмотри.

Костя прошёл в гостиную и увидел… Юлию Иннокентьевну. Она сидела боком к столу, положив одну руку на столешницу, пальцами же другой руки рассеянно проводила по волнистым волосам, уложенным в одну из её затейливых причёсок, наподобие тех, какие носили представительницы прекрасного пола в Древней Греции. В лёгком сумраке комнаты его «капитанша» показалась ему ещё более женственной и желанной, чем когда-либо. Он остановился и словно прирос к полу.

При его появлении Юлия Иннокентьевна замерла, в глазах появилось и исчезло изумление, по лицу пробежала испуганная гримаса. Затем, преодолев минутную оторопь, женщина встала, сделала неглубокий, полный изящества книксен и шагнула навстречу.

– Здравствуй, Костя! – просто сказала она и протянула руку.

– Здравствуйте! – прошептал он, осторожно пожимая её ладонь жёсткими, заскорузлыми пальцами.

– Не ожидал увидеть меня?

– Нет, не ожидал. Вообще не думал, что мы когда-нибудь встретимся ещё раз. Я даже не знал, живы ли вы. Как вы здесь оказались?

– А вот отгадай с одного раза, – она быстро приходила в себя, к ней возвращался её обычный задор.

– Не хочу гадать. Не знаю… – он вдруг увидел, что всё ещё сжимает её ладошку, и хотел отпустить, но теперь уже Юлия Иннокентьевна удержала его.

– Отгадай, глупый, это же так просто, – глаза прекрасной женщины затуманились и влажно заблестели, коралловые губы приоткрылись, она словно собиралась подсказать ответ.

– Не могу отга… – Костя не договорил. Он не забыл – от этой мадам можно ожидать любого поворота. – Мне кажется, что, как и прежде, вы хотите поставить меня в неловкое положение. Только пока не пойму, для чего это вам понадобилось.

– Ой, какой глупый! Что он говорит!.. О – о, мужчина, я вижу, вы совсем растерялись. Ладно, я скажу сама, – она приблизилась к нему, глаза её заблестели ещё сильнее, слова полились знойным шёпотом. – Костя, когда мы расстались в лабиринтах фавел, я поняла, как привязалась к тебе. Ты оставался таким добрым и терпеливым со мной, несмотря на все мои капризы и вздорное поведение. Я не встречала никого, кто был бы мне нужен как ты, я почувствовала, что без моего Серьги жизнь пуста и никчемна. И невозможна.

– Юлия Иннокентьевна, перестаньте шутить.

– Какие шутки! Неужели ты совсем того, мотаясь посреди океана? – Белогорская повертела ладошкой у виска, и в глазах её появилось хорошо знакомое ему озорство. Она отпустила его руку и взяла за подбородок. – Посмотри на меня внимательней. Как ты думаешь, за каким чёртом я, коренная москвичка, приехала в вашу Рябиновку – за тысячу километров? Ты сразу всё понял, Серьга, только боишься признаться. И раз ты трусишь, мне ничего не остаётся… В общем, приехала я, миленький ты мой, чтобы женить тебя. На себе. Вот так. И не думай отвертеться, не получится, не отпущу. Ну, почему молчишь? Говори.

– Женить меня?! Да ведь я хам!

– Пусть так. Зато я – вздорная, взбалмошная женщина.

– Я – мерзкий человек!

– А я – энергетический вампир.

– Я – подонок!

– А я – проститутка, низкой души человек. Как видишь, мы два сапога пара.

– Нет, вы не проститутка, и мы с вами не пара, дорогая, высокочтимая Юлия Иннокентьевна.

– Почему не пара?!

– Потому. Вы из богатой семьи, а я фактически нищий, безработный, – о контракте с «Зонгартеном» он в этот момент забыл.

– Ха-ха-ха! Он нищий! А миллион баксов, который мы нашли на яхте, а бриллианты, а необработанные изумруды и рубины! Половина-то из всего этого была твоя! Ты – богатый человек, а вовсе не я. То, что мне причиталось, а это шесть с половиной миллионов, я давно истратила.

– Так быстро!

– Быстрее, чем ты можешь себе представить. Я считала, что медлить нельзя, и израсходовала свою долю из того чемоданчика на организацию твоих поисков. И все остальные средства, которые были у меня на счетах. Я начала действовать в тот же вечер, когда оказалась в российском консульстве. Я подняла всех, кого только можно было поднять. Мой дядя, а ты знаешь, кто он, и тот не остался в стороне. Были задействованы полиция и спецслужбы Сан-Фаррероса, журналисты. У меня даже состоялась тайная встреча с одним из представителей наркомафии. В конечном счёте мне сообщили, что ты находишься где-то в дебрях сельвы, якобы тебя силой удерживают там с какой-то целью. С какой – я толком тогда так и не узнала, об этом мне говорили довольно скупо и неопределённо. Узнав про сельву, я хотела организовать экспедицию для твоих поисков, но мне объяснили, что это бессмысленно. Экспедиция, в полном смысле этого слова, не состоялась, и всё же я побывала в сельве, мало того, я добралась до самой Чачабамбы. Но там мне сказали, что ты исчез, и твоё местонахождение неизвестно.

– Я вроде довольно хорошо узнал вас за время нашего совместного путешествия, тем не менее ваша энергия вновь меня удивляет. Однако, по сути, вы потратились впустую. Не жалеете об этом?

– Нет, Костя, не впустую. Узнав о твоём бегстве из Чачабамбы, я стала жить верой во встречу с тобой. Я была убеждена – такой сильный духом человек не может погибнуть и выберется из любой ситуации, какой бы сложной она ни была.

– Это я сильный духом?!

– Ты, Серьга, ты. Сколько раз ты выручал нас из беды! А ведь у тебя не было никакой особой подготовки. Ты не ниндзя и не боец ГРУ и тем не менее… Как только я оказалась в российском консульстве в Сан-Фарреросе, то немедленно позвонила твоей тёте, и мы с ней сразу нашли общий язык. Вернувшись из Чачабамбы, я вылетела в Москву, несколько часов общения с дядей, и на его самолёте – в ваш город. Варвара Степановна встретила меня в аэропорту. Я знала, что ты обязательно вернёшься, и ждала тебя в Рябиновке. А потом звонок с «Канта». Я стояла рядом с твоей тётей и слышала всё. Я предупредила её – обо мне ни слова, пусть приедет, тогда… Если бы ты знал, какое это счастье было…

– Эй, молодёжь! – раздался из соседней комнаты радостно-взволнованный голос Варвары Степановны. – Позже договорите. Можно к вам?

– Можно, можно! – отозвалась Юлия Иннокентьевна.

Варвара Степановна появилась в дверях.

– Извините, что прерываю вашу беседу. Константин Иваныч, мы с Юленькой ждали тебя, баньку к твоему приезду истопили. Иди, помойся с дороги, мой хороший, я и бельё приготовила. А после баньки – за стол. Да, послушай-ка! Тебе ведь письмо пришло.

– Письмо?! Откуда?

– Из Латинской Америки. Из Сан-Фаррероса.

– Из Сан… Не может этого быть! От кого?

– А вот – на, прочитай.

Приняв от тёти длинный, прямоугольный конверт с многочисленными марками и печатями, Костя взглянул на его лицевую сторону. Письмо было от Тересы! Он посмотрел на Юлию Иннокентьевну. Та с непринуждённым видом стояла у окна и лёгкими, неторопливыми движениями пальцев снимала с листьев герани невидимую пыль.

– Сейчас, я сейчас, – взволнованно пробормотал Костя. Он прошёл в свою комнату – её после прибытия из Америки занимала Юлия Иннокентьевна – и аккуратно вскрыл конверт.

* * *

«Здравствуй, мой амиго!» – начиналось письмо. Далее сообщалось о гибели дона Карлоса и части его людей. Поисковая команда нашла лишь две шляпы, оставшиеся от них. Тереса уверилась, что её амиго остался жив и вернулся к себе на родину.

В Чачабамбе был большой переполох. Прибыла целая комиссия от верхушки наркомафии, тщательно проверившая обстоятельства, при которых был совершён побег. Многих допрашивали, и её в том числе, но инженер-химик осталась вне подозрений. Посёлок обнесли колючей проволокой, охрану усилили, впервые после основания героиновой базы назначили постоянные посты.

Костин пример навёл Тересу на мысли о свободе, и она тоже решилась на бегство. Начала с того, что, связавшись со своими друзьями из полиции Сан-Фаррероса, попросила переправить её семью в другую страну. Просьба была выполнена в течение нескольких дней. Её мать и дети находятся сейчас в большом далёком городе под чужими фамилиями.

Осталось бежать самой. Более-менее подходящий путь – по реке – был закрыт: пристань стали охранять круглосуточно. Но в Чачабамбу прилетал вертолёт. У неё же был некоторый опыт управления этими воздушными машинами. В своё время по инициативе Хуана она прошла курс обучения в аэрошколе и совершила несколько самостоятельных полётов. Прошли годы, многое забылось, но всё же она надеялась на себя.

И вот, точно в срок, уже под вечер, в небе послышался знакомый, всё усиливающийся дробный гул, и на поляну опустилась вместительная винтокрылая махина. В Чачабамбе ждали прихода группы боевиков, возвращавшихся с какого-то задания, вертолёт должен был забрать их с собой. Но боевики ещё не появились, и обратный рейс отложили до следующего утра.

Обстоятельства всё больше складывались в пользу Тересы.

Бывало, вертолёт и прежде оставался на ночь. Но тогда его никто не охранял, а теперь выставили часового. Это был Альмейгер, которого после Костиного побега, несмотря на почтенный возраст и прошлые заслуги, разжаловали до рядового бойца, и он ещё легко отделался.

Большой охотник до женщин, Альмейгер не раз склонял Тересу к сожительству, но она, скрывая антипатию к этому человеку, мягко отвергала его домогательства. Настало время воспользоваться его чувствами. «Тебе хочется любви от меня, – думала она, рассчитывая предстоящие шаги. – Сегодня ночью ты получишь её».

Она стала собираться с вечера. Закончив приготовления, прилегла на постель. Весь день прошёл в делах, и ей требовался отдых, чтобы в нужный момент действовать быстро и чётко. От волнения горело лицо, ровно и сильно билось сердце, но усталость постепенно проходила, незаметно исчезла ноющая истома в ногах.

Уже за полночь она встала, сварила кофе. Выпила одну чашку крепкого напитка, за ней – вторую. Снова легла на постель. Смотрела в темноту, вспоминая то Костю, то свою семью, то человека, ждавшего её в Сан-Фарреросе.

В три часа ночи надела тёмные брюки и куртку, забрала под берет волосы. Обула лёгкие походные ботинки с высоким верхом. Во внутренний карман куртки положила фотографию Хуана и детей и все имевшиеся в наличии деньги. Достала из-под койки заранее припрятанные ножницы по металлу. Медленно открыла дверь – хорошо смазанные петли не издали ни малейшего скрипа.

У колючего ограждения остановилась, огляделась. Ночь темна, в посёлке никого не видно и не слышно. Охрана на пристани, у центрального барака и вертолёта. А сельва наполнена звуками. Безобразно кричали лягушки. Где-то не очень далеко заревел ягуар, потом подала низкий утробный голос пума. Страшно выходить за пределы посёлка, но ещё страшнее оставаться в нём. Вчера в качестве «чучела» хотели использовать Косту, завтра контейнером для перевозки наркотиков могла стать она сама. Сколько людей уже исчезло фактически просто так, за какую-нибудь пустяковую провинность!

С тихим хрустом она перерезала нижнюю нитку проволоки, за ней – вторую. Отогнула концы. Следующий ряд. Эти тоже отогнуть. Достаточно. Сжимая в руке ножницы, пролезла в образовавшуюся дыру на другую сторону ограды. Ножницы – единственное оружие против хищников, если они появятся.

Держась ближе к лесу, обогнула посёлок и вышла к поляне. В самой широкой её части туманно проглядывали контуры вертолёта. Как он далеко, дойдёт ли она до него незамеченной? Нервы были на пределе. Бешено колотилось сердце, на шее над ключицей трепетал нитеобразный пульс. Дыхание прерывистое, ноги не дрожат, а трясутся.

«Несчастная женская душонка, – подумала Тереса, чувствуя, что в таком состоянии всё провалит, – как ты меня подводишь!» Надо выждать, успокоиться.

Она не сжала зубы, а, наоборот, слегка опустила нижнюю челюсть, чтобы расслабиться. Кончик языка ощутил краешек нёба у основания верхних зубов. Глаза закрыты, взгляд мысленно устремился в точку между бровями. Теперь дело за дыханием – оно должно быть глубоким и ровным, нужно больше работать не грудной клеткой, а животом, чтобы действовала диафрагма.

Постояв с минуту, Тереса ещё раз глубоко вдохнула. Набравшись мужества, отбросила ножницы и без колебаний двинулась к воздушной машине – надо доводить дело до конца, отступать нельзя. Скользнув вдоль фюзеляжа, приблизилась к дверце кабины и негромко постучала. Нет ответа. Постучала ещё раз, уже сильнее.

– Кто там? – послышался изнутри недовольный заспанный голос Альмейгера.

– Это я, дон Педро, – Тереса постаралась придать своим интонациям толику смешка и игривости.

– Кто? Это ты, Тереса?

– Я, я.

– Но как… Э-э, неважно. Заходи, дорогая, подымайся сюда, – Альмейгер сбросил с себя остатки сна, голос его оживился. – Я не переставал думать о тебе, ты снилась мне чуть ли не каждую ночь.

Дверца распахнулась, и навстречу Тересе протянулась тёмная сильная рука. Ухватившись за неё, она оцелотом взлетела в кабину и очутилась рядом с сидевшим там мужчиной.

– Я так долго ждал уединения с тобой, – не проговорил, а скорее прорычал Альмейгер. Дыхание его мгновенно стало шумным и тяжелым. Он отставил в сторону автомат. – Ждал, но ты всё тянула время. Я не знал, что и думать. Даже засомневался, ответишь ли ты когда-нибудь на мои чувства.

– Мои мысли тоже были только о вас. Как вы убедились теперь, ваши сомнения были напрасны. Вы же видите – я пришла.

– О да, моя прекрасная сеньора.

– Но мне стыдно было идти к вам – вы могли подумать обо мне что угодно.

– Я думаю о тебе только хорошее.

Он окинул её раздевающим взглядом.

– Какая ты чудесная! – снова прорычал он. Матёрая многоопытная рука погладила её по плечу, спине и остановилась на талии. – В Чачабамбе нет женщины, которая могла бы сравниться с тобой по красоте. От тебя так пахнет…

Не произнеся больше ни слова, Альмейгер схватил её и тесно прижал к себе. Сильные руки обняли хрупкое тонкое тело и едва не сломали его. Тереса вскрикнула и хотела оттолкнуть толстяка, но не смогла. Она почувствовала себя совершенно беспомощной и подумала, что всё кончено, у неё ничего не выйдет. Словно щупальца спрута мужские пальцы дотронулись до её лица, проползли по шее и больно стиснули грудь. Женщину пробил холодный озноб, одновременно её стало охватывать безразличие к происходящему, и какое-то время она совершенно не сопротивлялась. Альмейгера тоже била дрожь, только не от страха, а от нетерпения.

– Ах, дон Педро, как вы спешите… Вы так сдавили меня, мне нечем дышать.

– Ты просто волнуешься, дорогая, я чувствую, как бьётся твоё сердце, – распахнув куртку и кофточку, он сорвал с неё лифчик и прижался лицом к её оголившемуся телу. – Я тебе не безразличен, радость моя, это пьянит меня и делает на двадцать лет моложе.

– Волнуюсь, дон Педро, – сказала Тереса, вздрагивая от его прикосновений. – Вы такой представительный мужчина – кто я в сравнении с вами!

– Не важно кто, главное, что ты мне нужна, и я не могу больше без тебя.

Пройдясь поцелуями по волнующейся груди, лебединой шее, мягким завиткам волос, Альмейгер впился губами в рот женщины, рука его легла на её колено, поднялась к животу, расстегнула ремень и, сдёрнув брюки, прошла под забелевшее в темноте нижнее бельё.

Тереса почувствовала, как её мутит, напряглась и сумела-таки оторвать от себя жирное мужское тело.

– Что с тобой, моя прелесть, разве ты не хочешь меня? Я думал…

– Не в том дело, дон Педро. Вы слишком спешите, я так не могу. Ах, вы же знаете – для многих женщин важен не столько сам секс, сколько прелюдия к нему.

– У нас будет ещё много прелюдий, а пока…

– Подождите, дон Педро, ну пожалуйста, у нас ещё вся ночь впереди… У меня для вас скромный подарок, – Тереса опустила руку в карман куртки и нащупала небольшой шприц с короткой иглой.