Текст книги "Золотая ангулоа"

– Нет, пусть лучше он останется у меня.

– Я требую отдать мне пистолет!

Костя опустил оружие в брючной карман и не без вызова посмотрел Юлии Иннокентьевне в глаза.

– Пистолет не отдам.

– Ах, так! Мало того, что вы постоянно пренебрегаете обязанностями вахтенного матроса, но ещё и проявляете явное непослушание капитану! В таком случае вы будете наказаны! Немедленно. Взять швабру и ведро! Ещё раз окатить и пролопатить палубу!

От длительного пребывания на жаре в теле чувствовалась вялость. Костя с неудовольствием измерил взглядом длину судна.

– Зачем её мыть, эту палубу, – она и так чистая. Я её только сегодня утром драил.

– Я приказываю окатить и пролопатить палубу! – теряя терпение, крикнула Юлия Иннокентьевна.

– Вам надо, вы и пролопачивайте. И не кричите на меня.

– Не смейте так разговаривать со мной, своим капитаном!

– Какой вы капитан! Вы просто вздорная взбалмошная женщина, случайно оказавшаяся на этом судёнышке. Ну что уставились на меня! Съесть, что ли, хотите?

– Как вы меня назвали? Взбалмошная женщина! Вы решили поднять бунт на корабле?!

– И не надоело вам разыгрывать этот спектакль?

– Спектакль?! Да знаете ли вы, что бывает на судне за непослушание командному составу?

– Не знаю и знать не хочу.

– Я приказываю!

– Я отказываюсь выполнять ваши глупые приказы.

– Отказываетесь! Тогда я, как капитан…

– Ничего мне не сделаете, – договорил Костя за Юлию Иннокентьевну. – А чтобы впредь между нами не было подобных несуразных разговоров, я разжалываю вас в рядовые матросы. Вам всё понятно? Хватит, покомандовали. Теперь мы с вами на равных: я матрос и вы матрос.

От возмущения Юлия Иннокентьевна не знала, что ответить. Задыхаясь, она стояла с раскрытым ртом, не в силах произнести ни слова.

– Вам плохо, госпожа Белогорская? – спросил Костя, откровенно глумясь над женщиной. – Может быть, принести минеральной воды? Тогда вас отпустит.

– Воды? Ничего мне от вас не надо! И никакой вы не матрос! В морском деле вы ни бум-бум! И вообще вы ни на что не годны. Наша семья не взяла бы вас даже дворником!

– Да я сам не пошёл бы к вам ни дворником, ни кем другим. Я вижу, вы достаточно отдохнули, я же не спал всю ночь. И днём работал за двоих. А капитан «Олимпии» только прогулялась по палубе и шмыг опять на боковую. Где справедливость!? Так не пойдёт. Пусть немножко, но надо трудиться и вам. Вот, возьмите бинокль и понаблюдайте за морем. Можете располагаться под тентом, он спасёт вас от солнечных лучей. Печёт ужасно. Солнце прямо над головой, наверно, мы находимся недалеко от экватора.

– Обойдусь без вашего тента. И без этого бинокля. Противно прикасаться к вещи, которую вы держали в руках.

– Напрасно вы так. Я не заразный, и вы давно уже должны были убедиться в этом. Я отправляюсь к себе. В случае необходимости дайте мне знать – я немедленно приду на подмогу.

– Обойдусь без вашей «подмоги».

– Как хотите. Однако, если к нам пристанет какое-нибудь судно, не забудьте меня разбудить. Не оставляйте уж меня одного на этой несчастной яхте, ладно?

Костя приблизился к рулевой рубке и положил бинокль на приборную панель рядом с ракетницей.

– Ну, так я пошёл отдыхать. Не перегрейтесь тут, лучше всё-таки зайти под тент. А то свалитесь на палубу, поджаритесь ещё. От неё пышет, как от сковороды.

– Проваливайте! И, пожалуйста, никаких советов.

– Как хотите. Я только добра вам желаю.

Бывшая «капитанша» в ответ только скрипнула зубами.

Костя добрался до каюты, посмеялся над только что закончившимся «представлением» и, сбросив обувь, повалился на койку.

А Юлия Иннокентьевна, раздражённо походив взад и вперёд по открытой палубе, в полной мере почувствовала на себе действие отвесных солнечных лучей. Она тоже сошла вниз, напилась газированной воды, прихватила с собой бутыль, разыскала в капитанской каюте запасной бинокль и поднялась наверх.

Чтобы укрыться от безжалостного светила, она зашла в рулевую рубку, но находиться в ней сколько-нибудь долго было невозможно. Промучившись несколько минут, Юлия Иннокентьевна вышла на открытую палубу.

Солнце словно ждало её, чтобы ещё больнее ужалить своими лучами. Тогда, оглянувшись на дверь, за которой скрылся её ненавистный спутник, она прошла под тент и, расположившись в стоявшем там шезлонге, с облегчением вздохнула. «Этот грубый мужлан не будет знать, что я воспользовалась его советом, – подумала она. – Когда он поднимется на палубу, я буду в рулевой рубке».

Она отпила из бутыли, поставила её возле себя и поднесла бинокль к глазам.

* * *

В последующие трое суток между ними не было произнесено ни слова. Примерно пять-шесть часов стоял вахту один из них, затем на палубе появлялся другой, а предшественник покидал свой пост.

Юлия Иннокентьевна уже не скрывала, что в жару вахтенное время проводит в шезлонге под тентом, а Костя бесстрастным выражением лица показывал – где бы она ни располагалась, ему это абсолютно всё равно.

Но на четвёртый день после «бунта» на корабле, Юлия Иннокентьевна не выдержала затянувшегося молчания.

– Послушайте, сударь! – окликнула она «мятежного матроса» при смене вахты. – Забыла, как вас там… Серьгин, кажется? Вы хоть сколько-нибудь разбираетесь в механике, электрических устройствах?

– А в чём дело?

– Было бы неплохо восстановить и запустить… э-э… кажется, генератор… или динамо-машину – не помню в точности, как это устройство называется. Мне говорили, но я забыла. Оно в моторном отсеке, рядом с двигателями. У нас появилась бы электроэнергия, в камбузе можно было бы готовить еду на электроплите – мы ведь сколько дней питаемся только всухомятку. В помещениях горело электрическое освещение, на ночь мы зажигали бы сигнальные огни.

– Я посмотрю это устройство, но за успех не ручаюсь.

Костя провозился с электрогенератором целый день и под конец только развёл руками.

– Слишком большие повреждения, – сказал он Юлии Иннокентьевне. – В какой-нибудь специальной мастерской его, вероятно, можно было бы отремонтировать, а здесь, на месте, я ничего не могу сделать.

Женщина посмотрела на него презрительным взглядом, который без всяких слов передал всё её отношение к нему. Но одного взгляда ей показалось недостаточно.

– Мне представляется, что вы вообще ничего не можете и просто-напросто «безрукий» человек.

– Я уже устал слышать от вас подобное, – спокойно ответил Костя, тщательно вытирая ветошью замасленные ладони. – Пусть я безрукий, пусть, только больше не подходите ко мне ни насчёт динамо, ни по поводу чего-либо ещё.

– Уверяю вас, не подойду. Я давно поняла, какой вы «великолепный» механик.

– А я давно понял, что вы не женщина, а язва. У вас постоянная потребность как-нибудь уесть человека, с которым разговариваете. И это я с самого начала нашего знакомства почувствовал, вы относитесь к категории энергетических вампиров – вы испытываете неодолимое желание подпитываться энергией других людей, что и делаете с успехом, затевая очередной скандал.

– Я язва?! Я вампир?!

– Вы, сударыня, вы.

– Гм, удивительно! В первый раз слышу. Знаете, до вас никому и в голову не приходило так меня называть – никому и никогда!

– Очевидно, вы прогрессируете и достигли качеств, о которых я упомянул.

– Нет, всё дело в том, что раньше я разговаривала только с культурными людьми, которые не позволяли себе грубых вульгарных выражений.

– Вероятно, они просто терпели ваши художества. Особенно на улице, когда вы ещё вращались среди простых людей.

Женщина одарила своего спутника испепеляющим взглядом, и на этом словесный поединок закончился.

При полном безветрии, под лучами тропического солнца нижние помещения яхты в течение дня тоже раскалялись, и, несмотря на постоянно открытый иллюминатор, в Костиной каюте к вечеру делалось как в газовой камере. Зато находиться на открытом воздухе после заката солнца было просто прелесть: температура быстро опускалась до вполне нормального уровня, от морского простора исходила влажная свежесть, и дышалось легко и свободно.

Промучившись пару ночей на койке, Костя перед наступлением темноты стал выносить свой матрас наверх. Постелив себе на юте, позади палубной надстройки, он почти моментально проваливался в глубокий сон. Спалось крепко – не мешали насекомые ввиду их отсутствия и стояла полная тишина, лишь изредка нарушаемая плеском играющей рыбы. Когда наступало время заступать на вахту что-то словно толкало его, он быстро вставал и занимал место в шезлонге, который за мгновение до его появления покидала Юлия Иннокентьевна.

Глядя на спутника, она быстро оценила преимущество сна под открытым небом и на следующую ночь также вынесла свою постель из каюты. Лучшее место на палубе было уже занято, попросить уступить его ей – как женщине– не позволяло ущемлённое самолюбие, поэтому она устраивалась на крыше надстройки возле рулевой рубки. Несмотря на натянутость отношений, Костя нередко позволял бывшей «капитанше» поспать лишний час-другой, прежде чем передать вахту.

Сутки тянулись за сутками и походили одни на другие. Свободного времени было хоть отбавляй. Будучи не в состоянии чем-либо занять себя Костя бесцельно слонялся по палубе, стараясь уже не смотреть на осточертевший океан, или заходил внутрь корабля и в который раз осматривал как нижние, так и верхние помещения.

Взломав как-то прочной широкой отвёрткой средний, до этого никак не поддававшийся ящик стола в капитанской каюте, Костя обнаружил в дальнем его конце десяток коробок с патронами. Последние в точности подходили к «Беретте», которую он постоянно носил в брючном кармане и считал своей.

Несколько дневных вахт он развлекал себя стрельбой из пистолета. Обычно его мишенями были пустые бутылки. Поставив возле себя батарею чекушек и поллитровок, он поочередно отправлял их за борт и расстреливал, пока те не разлеталась вдребезги или с отбитым горлышком не исчезали в морской пучине. Первые стрельбы были не особенно удачными. Из пяти выстрелов четыре обязательно шли мимо, хотя и ложились рядом с бутылкой.

Приноровившись, Костя стал всаживать в цель каждую вторую пулю, затем – две из трёх. Удовлетворившись таким результатом, он стал расстреливать бутылки влёт. Но в этом упражнении ему долго не везло. Притом он не мог определить, как далеко пуля проходит от летящей мишени. Однако как только стрелок догадался садить по бутылкам в их наивысшей точке взлёта, когда они как бы останавливались перед началом снижения, хлопки выстрелов всё чаще стали сопровождаться звоном разбитого стекла.

На другой день его нового увлечения бывшая «капитанша» поднялась на палубу и потребовала прекратить стрельбу, так как грохот выстрелов действует ей на нервы.

– Из-за вас у меня разболелась голова, – едва сдерживая себя от гнева, проговорила она.

– Э-э, госпожа Белогорская, – ответил «мятежный матрос», – что бы с нами сталось, если бы я не умел обращаться с карабином и пулемётом! Кто знает, может быть, пригодится и умение стрелять из пистолета. Осмелюсь заявить, этим оружием, – он крутанул «Беретту» на пальце и весьма эффектно поймал её за рукоять, – я тоже неплохо овладел.

– С вами бесполезно разговаривать: вы не понимаете человеческих слов.

– Уверяю вас, «человеческие» слова, в отличие от всех других, я понимаю хорошо. А выстрелы действуют вам на нервы потому, что вы враждебно ко мне относитесь. Вас раздражает всё, чем бы я ни занимался. Вы считаете меня нехорошим человеком. Измените своё мнение обо мне, и ваша головная боль сразу исчезнет.

– Так вы не прекратите стрельбу?

– Нет, я её продолжу.

– Вы несносны!

– Старо. Ваши слова успели обрасти бородой. Постарайтесь придумать что-нибудь новое.

– Придумаю.

– Желаю успехов на этом благородном поприще.

– Обойдусь без ваших пожеланий.

Юлия Иннокентьевна тоже нашла себе вполне достойное занятие: в каюте, которую она занимала, была небольшая библиотека книг на английском языке, среди которых были и художественные. Благодаря дядиным заботам об её образовании она в совершенстве владела английским, могла свободно говорить на французском и немного – на испанском. Удобно устроившись на носу яхты под тентом или у себя на диване, она почитывала в своё удовольствие, и время для неё текло менее заметно.

В одном из нижних помещений она обнаружила довольно большой гардероб с совершенно нетронутой женской одеждой; кое-что из этого ассортимента подходило ей по размерам, и она часами примеряла один наряд за другим, находя в этом немало приятного. Достаточно было где-то зашпилить булавкой или потуже затянуть поясок, и платье сидело словно специально сшитое на неё, и только ещё больше подчёркивало изящность её фигуры.

Она поворачивалась перед зеркалом, меняя выражение лица: прекрасное личико то показывало лёгкую печаль, то становилось несколько томным или величественным, как у какой-нибудь царствующей особы. Ей хотелось выглядеть неотразимой и чтобы её непременно видел «этот грубиян Серьгин»: желание отомстить ему за его дерзкие выходки не покидало её ни на минуту.

Рано утром или вечером перед закатом, когда солнечные лучи только пригревали, но ещё или уже не обжигали, одевшись повычурней, Юлия Иннокентьевна поднималась наверх и прогуливалась по палубе, нередко чуть ли не вплотную проходя мимо своего спутника и едва не задевая его подолом очередного наряда.

Костю обдавало ароматом духов, которые «капитанша» отыскала в том же помещении, под его воздействием у него вскипала кровь, и на какое-то время он терял способность что-либо соображать. Взор мужчины, как под гипнозом, был прикован к привлекательной женской фигуре. Замирало дыхание, ладони, словно в действительности, ощущали упругие округлости под тонкой воздушностью шелковистых одеяний.

Однажды вечером, продефилировав мимо своего спутника и уже удалившись на несколько шагов, Юлия Иннокентьевна быстро обернулась и встретилась с устремлённым на неё жадным изучающим взглядом. Обворожительно улыбнувшись, она едва заметно склонила голову, кокетливо поправила удивительно шедшую ей широкополую шляпу и двинулась дальше, к юту, может быть, чуть больше чем всегда покачивая пышными бёдрами.

Встретив её взгляд и сообразив, что попался, Костя густо покраснел и опустил глаза. Однако, едва каблучки вновь застучали по палубному настилу, он опять, не отрываясь, уставился на удалявшуюся женщину.

В последующие два дня Костя также не упускал случая насладиться созерцанием форм её тела, но больше его уже не заставали врасплох – он постоянно был начеку и вовремя отводил глаза; лицо его в эти мгновения не выражало ничего, кроме скуки. Впрочем, наш герой догадывался – госпожа Белогорская знает – это только маска, которую он надевал на себя.

«Я веду себя словно мальчишка, – думал он, уязвлённый своей слабохарактерностью. – Она прекрасно понимает, как завораживает меня, когда ходит вокруг, выглядя то прелестной вакханкой, то целомудренной светской дамой. Надо как-то изменить эту историю с географией, иначе нам удачи не видать».

Дабы избавиться от наваждения, Костя стал выбирать место на носу яхты, у самого основания бушприта, или на юте, чуть ли не вплотную к поручням, повернувшись спиной к остальной части судна и делая вид, будто внимательно всматривается в морскую синеву.

Теперь манёвры Юлии Иннокентьевны в значительной мере проходили впустую. Её игнорировали, она досадовала на это, а мужчина праздновал маленькую победу над ней и собой.

Отметим между прочим, что он тоже переоделся. Рядом с женским гардеробом находился мужской, и Костя выбрал себе просторные с огромными карманами светлые штаны из тонкой ткани – в них было удобно выполнять любую работу. Рубашка, в которой он попал в плен, изрядно поистрепалась и затёрлась. Вместо неё он стал носить лёгкие безрукавки наподобие ситцевых – белые, бежевые, светло-синие – они выгодно оттеняли его загорелое, не лишённое мужественного обаяния лицо.

* * *

Яхта продолжала находиться в штилевой полосе, хотя течение океанских вод и сносило её к юго-западу. Мореплаватели надеялись, что их вынесет в районы, где дуют ветры, они смотрели в вышину, выискивая малейший намёк на перемену погоды, однако небосвод оставался незамутнённым, и воздушные массы пребывали в неподвижном состоянии.

Наступил день, когда закончились запасы продовольствия и имевшееся в их распоряжении газированное питьё, и путешественники быстро почувствовали, что значит голод и всё более возрастающий дефицит воды в организме.

Видя пустеющие бутыли из-под газировки, Костя ранее ещё не раз задумывался, что делать, когда…

Из пробитого пулями камбузного резервуара он сумел нацедить несколько литров протухшей с ржавыми взвесями жидкости. Но в таком виде пить её, конечно, было нельзя.

Тогда он выволок из шкиперской кладовки лист железа и положил его на подставки в передней части судна, на баке. Отыскав несколько подходящих деревяшек, сложил их на листе, запалил костерок и разместил над ним кастрюлю с предварительно отфильтрованной через ткань резервуарной водой, которая после кипячения стала вполне пригодной для питья. По вкусу она почти не отличалась от обычной, из кухонного крана. Дождавшись, когда остынет, Костя разлил кипяток по бутылям.

Половину этого «напитка» он отдал своей спутнице. Заполучив «драгоценный подарок», Юлия Иннокентьевна лишь язвительно усмехнулась, но когда Костя отошёл и скрылся из виду, торопливо стала пить прямо из горлышка.

Этой воды хватило на двое суток, после чего жажда напомнила о себе с новой силой.

Юлия Иннокентьевна «забыла» поблагодарить за воду, а по поводу костра на палубе сказала, чтобы он смотрел в оба, ибо пожар на корабле самая страшная беда.

– Учтите, яхта раскалена и суха, как порох, – назидательно изрекла она. – Редко кому удавалось спастись, если посреди моря на судне вспыхивало пламя. Гибли люди, огонь уничтожал спасательные средства. Из тех же, кому удавалось попасть в шлюпки, почти никто не добирался до берега. А после шторма у нас нет даже шлюпок.

– По поводу костра, госпожа Белогорская, можете не беспокоиться. Вы же видите – я не отхожу ни на шаг, и рядом всегда стоит ведро с забортной водой. Уверяю вас, с огнём всё будет в полном порядке.

Вместе с более крепким спиртным на судне имелось четыре ящика сухих виноградных вин. Сначала вино перемежали остатками минералки, затем той самой водой, добытой из камбузного резервуара. Когда закончилось и то, и другое, пришлось полностью перейти на вино. Как следствие, Костя постоянно ощущал лёгкое эйфорическое опьянение. Очевидно, в таком же состоянии находилась и Юлия Иннокентьевна. Но и эти запасы подошли к концу.

Надо было как-то добыть пресную воду. Вопрос, как? За бортом простирались миллиарды тонн солёной воды. Однако на судне не было опреснительной установки. Да если бы даже она и была, всё равно ей не заработать без электричества. Неужели ничего нельзя придумать?..

На верную мысль его навела раскалённая солнечными лучами палуба, по которой невозможно было ходить босиком. Палуба была светлая с желтоватым оттенком и в значительной мере отражала солнечную энергию. Но если даже она так нагревалась, то более тёмный предмет нагреется гораздо сильнее.

Взяв в камбузе большую, литров на пятьдесят, кастрюлю, Костя выкрасил её снаружи в чёрный цвет – краску он нашёл в уже упомянутой кладовой – поставил в неё кастрюлю поменьше и, предварительно наполнив большую кастрюлю морской водой, накрыл её эмалированным тазом. Это сооружение он разместил на открытом для солнечных лучей носовом участке палубы, рядом с листом железа для костра. Щель между тазом и кастрюлей затянул резиновой лентой, обнаруженной среди разного кладового имущества.

Закончив со своим устройством, он наполнил таз всё той же морской водой. Температура её была немногим выше двадцати градусов. Когда под воздействием солнечных лучей вода в тазу нагревалась, он вычерпывал её и, бросив за борт привязанное верёвкой ведро, заменял новой, более прохладной порцией.

– Что вы там задумали? – спросила заинтригованная Юлия Иннокентьевна. – Мне кажется, созданная вами конструкция, – она сделала ударение на этом слове, – похожа на примитивный самогонный аппарат.

– Вы не ошиблись, – ответил Костя, проверяя герметичность установки. – Я рассчитываю, что от солнца вода в чёрной кастрюле нагреется и начнёт интенсивно испаряться. На более прохладном днище таза начнёт скапливаться конденсат, который будет стекать во внутреннюю кастрюлю. В итоге у нас появится пресная вода.

– Дистиллированная. Безвкусная.

– Пусть дистиллированная. Но её можно будет пить. И использовать для приготовления еды.

– Еды? Какой?

Юлия Иннокентьевна примостилась в полутора метрах от Кости на поручнях, ограждавших палубу. Она сидела, изящно изогнувшись и кокетливо покачивая одной ножкой. На ней была тонкая белая кофточка, подчёркивавшая всю прелесть её высокой груди, и складчатая мини-юбка. Нижний край последней едва доходил до середины бёдер. Рука небрежно лежала на леере, почти не держась за него.

Вид у «разжалованной капитанши» был довольно легкомысленный и настроение заметно весёлое. Таинство такого состояния духа, очевидно, было в наполовину опорожненной бутылке мадеры, которую она держала в правой руке. Пока ещё не очень высокое солнце не жгло, а ласкало, ещё более настраивая на безмятежный лад.

Увы, сухие вина на судне закончились, и в ход пошли более крепкие напитки, хотя после них кажется, пить хотелось ещё сильнее. Чтобы уменьшить процент алкоголя в той же мадере, Костя выливал содержимое бутылки в широкую миску, рассчитывая, что через несколько часов – в какой-то мере спирт испарится. Крепость вина действительно снижалась, и всё же такое питьё недостаточно утоляло жажду.

Краем глаза он не упускал из виду сидевшую на поручнях прехорошенькую «капитаншу». Применяла ли она какие-нибудь способы для уменьшения содержания спирта в вине, ему не было известно.

Женщина отпила из бутылки и озорно улыбнулась.

– Так для какой еды вы собираетесь использовать дистиллированную воду? У нас же нет продуктов. Какие ингредиенты вы хотите в неё добавлять? Соль? Лавровый лист? Перец? А может быть, корицу? Или хотите намешать всего и сварить что-нибудь этакое, густое? О-о, представляю, какой будет аромат! Не думаю, однако, что приготовленное вами блюдо будет вкусным и питательным. Вам не кажется, что скоро мы умрём с голоду?

Пройдясь глазами по стройным, теперь уже загорелым ножкам и на долю секунды посмотрев женщине в лицо, Костя отвёл взгляд и прикоснулся ладонью к стенке чёрной кастрюли, проверяя, как быстро она прогревается.

– Если умрём, то не от голода, а от чего-то другого. Вчера вечером я разыскал в шкиперской кладовке кое-какие рыболовные снасти: достаточно большую сеть, несколько спиннингов и удочек. Будем ловить рыбу и варить уху. Соль у нас есть, вы о ней только что упомянули, разные специи – тоже. Потому, думаю, голод нам больше не грозит.

– В открытых приэкваториальных водах Атлантики водятся корифены, тунцы, парусники, меч-рыба. Какую из них вы намереваетесь ловить?

– Какая попадётся, та и будет наша. И вот ещё что: напрасно вы сидите на поручнях. Поостереглись бы, так недолго и за бортом оказаться.

– Вы же видите – полный штиль, на море – ни малейшего волнения. Что может свалить меня за борт? Но если я и упаду, вы же, надеюсь, не оставите меня в беде, вытащите из воды. Так ведь? Ну и скажу вам по секрету, – Юлия Иннокентьевна снова улыбнулась, загадочно и несколько томно посмотрела на Костю (от этого взгляда у него захолонуло сердце) и вновь отпила из бутылки. – Скажу по секрету, что я прекрасно плаваю.

– Вытащить-то я вытащу… если успею. Сегодня рано утром, вы ещё спали, я видел такую рыбину! Метров двенадцать в длину, если не больше. У неё огромный массивный корпус с чёрной выгнутой спиной, в обхвате же – метров восемь. Она проплыла вдоль борта и едва задела его, но от этого прикосновения сотряслась вся яхта. Вы ничего не почувствовали во сне? Не знаю, кто это был, акула или какое другое чудовище, но у меня мурашки по спине побежали, когда оно показалось. Мегалодон какой-то.

– Фи, чудовище! Оно давно уплыло.

– Нет, не уплыло, я несколько раз ещё видел длинную тень под водой. Оно где-то близко. Слезьте с поручней, говорю вам, а то… Мадера подействовала на вас, и вы не очень трезво оцениваете ситуацию. Повторяю – опасность рядом, за бортом.

– Вы хотите сказать, что я пьяна? Нет? Тогда перестаньте меня пугать. Даже если бы чудовище, как вы называете эту рыбу, и было где – то не очень далеко, какие пустяки! Оно в морской глубине, а я здесь, на судне, и пока не намерена купаться…

Не успела Юлия Иннокентьевна закончить фразу, как сильнейший удар извне потряс яхту до основания. Судно резко покачнулось, беспечно сидевшая на поручнях женщина громко вскрикнула, взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, и полетела за борт. Бутылка с остатками вина выскользнула из её пальцев и полетела ещё дальше. Послышался плеск воды, глухие неразборчивые звуки, затем раздался истошный женский вопль:

– Костя, помогите!

Костя, заменявший в это мгновение воду в тазу, успел только заметить загорелые ноги в сандалиях, мелькнувшие на фоне ясного небосвода.

Словно предчувствуя, что именно так всё и произойдёт, и заранее рассчитав движения, он метнулся к висевшему на поручнях оранжевому спасательному кругу с длинной прочной бечевкой, привязанной к поперечинам, и швырнул его в воду. Круг упал рядом с барахтавшейся за бортом перепуганной женщиной. Она сразу же ухватилась за него, и, быстро перебирая руками, Костя изо всех сил стал тянуть бечеву.

А в морской глубине стремительно двигалась огромная, длинная, пока ещё неясная тень. Вот она поднялась немного выше, ещё выше, сделалась совсем отчётливой, и над голубовато-синей поверхностью воды показалась часть широкой спины и столь знакомый даже многим сухопутным людям большой треугольник спинного плавника – предвестник страшной опасности. Акула! Но как она велика! Теперь она казалась ещё крупнее, чем утром. Не рыба, а живой корабль. Такая проглотит человека целиком и не поперхнётся. Да что человек! В её пасти свободно поместилась бы и лошадь.

Костя утроил усилия, выбирая бечеву. Круг с уцепившейся за него женщиной уже у самого борта. Но и акула совсем близко. Сначала хищницу привлекла ударившаяся о воду бутылка, но, быстро изменив направление, повернувшись фактически на одном месте, она устремилась к женщине, отчаянно молотившей ногами.

Услышав за собой непрерывный плеск рассекаемых вод, Юлия Иннокентьевна на долю секунды оглянулась и взвизгнула так, что у Кости заложило уши. Подтянув круг к борту, он перегнулся через поручень, ухватился за веревку, по периметру окаймлявшую спасательное средство, и рванул на себя. На какое-то мгновение взгляд его встретился с взглядом женщины; выкаченные безумные глаза её побелели от ужаса.

Продолжая лихорадочно действовать, Костя не упускал из виду акулу. Она быстро приближалась, очень быстро. Вот голова её, размерами сравнимая с кабиной тяжёлого грузовика, стала выходить из воды. Огромная пасть, и до этого приоткрытая, широко распахнулась, обнажив ряды крупных острых, с зазубринами, треугольных зубов, и морской хищник в последнем броске устремился к намеченной жертве. Костя уцепился за протянутую руку и с нечеловеческим усилием потянул вверх. Акула с шумным плеском вынырнула, немного не достигнув уровня палубы, пасть её сомкнулась, но добычей стала только сандалия, сорванная с женской ноги. От мощного удара яхта ещё раз покачнулась, и Костя едва не упал – в тот же день, осматривая борт, он увидел на нём две довольно глубокие обширные вмятины.

Удерживая спасаемую одной рукой за запястье, другой рукой он ухватил её сзади за талию и, перекинув через поручень, поставил рядом с собой. От волнения и чрезмерного напряжения сил мужчина находился в полуобморочном состоянии, тяжело со стоном дышал и всё никак не мог перевести дух. Обнимая спасённую женщину, с платья которой ручьями стекала вода, он ещё не верил, что всё закончилось благополучно. Подкашивающиеся ноги едва держали, сердцу недоставало мощности. Костя почувствовал вдруг неодолимую слабость и, уронив голову, почти положил её на женское плечо.

– Отпустите меня! – услышал он прямо над ухом, не соображая, что обращаются к нему, и стараясь только во что бы то ни стало удержаться на ногах.

– Да отпустите же! – возмущённо воскликнула женщина. Она упёрлась ему в плечи, безуспешно пытаясь оттолкнуть от себя, а он вдобавок ко всему покачнулся и ещё больше привалился к её груди.

– Отпустите вы меня или нет, в конце-то концов!?

Громкий голос, наконец, дошёл до сознания и, отчасти, привёл в себя. Костя освободил женщину из объятий, и Юлия Иннокентьевна сопроводила слова звонкой пощёчиной.

– Мерзкий человек! – возмущённо выкрикнула она. – Руки ещё будет распускать.

Секунды две или три Костя смотрел на спасённую, покачиваясь и ничего не понимая. В ушах звенело от полученной оплеухи. Наконец до него дошло, что случилось, и кровь отхлынула от лица. Он дотронулся до горевшей пятнами уже вспухавшей щеки, затем встал по стойке «смирно» и, сделав лёгкий поклон, глухо пробормотал «извините». Попытался щёлкнуть каблуками – неудачно, не щёлкнулось, повернулся через левое плечо, да так круто, что чуть не упал, и, огибая рулевую рубку, как пьяный, двинулся к внутреннему трапу.

Спустившись в каюту, Костя снял с себя намокшую верхнюю одежду, лёг на койку и неподвижно уставился в потолок. Во рту присутствовал солоноватый привкус. Он потрогал кончиком языка внутреннюю сторону щеки возле губы и нащупал небольшое рваное углубление – видимо, поранило о зуб при ударе ладонью. Это очередное ваше «спасибо», дорогая Юлия Иннокентьевна, вы были очень признательны мне за своё спасение.

Воображение вновь нарисовало страшное рыло гигантской рыбы, и от прилива страха у него горячо опустилось в животе. Не хотел бы он ещё раз встретиться с подобным чудовищем. И всё-таки оно осталось ни с чем, в последний момент он сумел вытащить эту строптивицу на палубу. А она его по физиономии! Ну и человек!..

Однако рано или поздно всё проходит, в том числе и чувство негодования и обиды. Убедившись, что вполне овладел собой, Костя потянулся, зевнул и насмешливо улыбнулся сцене, устроенной этой фурией. Его тело вспомнило прикосновения рельефной женской груди, живота и бёдер и живо откликнулось на эти воспоминания. Ладно, ради таких прикосновений можно стерпеть и пощёчину.

Прошептав «стерва, паскуда», Костя поднялся с койки и одел всё ещё влажные брюки и рубаху. Вышел на палубу, насвистывая нечто неопределённое, подошёл к «самогонному аппарату» и потрогал чёрную стенку кастрюли. Она была раскалена, как огонь. Внутри её шумело; так шумит вода, готовая вот-вот закипеть.