Текст книги "Кости, гены и культура"

Шимпанзе учатся друг у друга навыкам полезным и не очень

Как показывают предыдущие разделы, сегодня уже можно долго рассказывать о социальном обучении и культурных традициях у животных, даже не упоминая шимпанзе. Накопилось достаточно материала по черепахам, шмелям, зебровым амадинам, синицам, диким баранам и другим животным. Но пора, как говорится, и честь знать. Переходим наконец к шимпанзе, о чьей культуре мы за последние годы тоже узнали много нового.

Прогресс в этой области достигнут в основном благодаря колоссальным исследовательским усилиям – изучение диких шимпанзе ведется в последние годы с небывалым размахом.

Например, в тропическом лесу Будонго у реки Сонсо в Уганде за одной из групп шимпанзе наблюдают уже более 20 лет. Это позволило получить важные сведения о социальном обучении у наших ближайших живых родственников. Так, в статье, опубликованной в 2014 году в журнале PLoS Biology, ученые, представляющие несколько мировых научных центров, сообщили о прямо-таки классическом случае распространения поведенческой инновации путем социального обучения (Hobaiter et al., 2014).

Шимпанзе часто используют пережеванный комок листьев, чтобы добыть воду из небольших углублений в земле или мед из дупел деревьев, – такой комок работает как губка. Этот поведенческий обычай широко распространен в разных (хотя и не во всех) популяциях шимпанзе. Есть эта традиция и у группы из Будонго. Но однажды (известно даже точное время этого события: в 9 утра 14 ноября 2011 года) альфа-самец, подойдя к недавно образовавшейся глубокой яме с водой, естественному колодцу, применил другую технологию: ободрал мох со ствола дерева и затем использовал его в качестве губки вместо обычного в таких случаях комка листьев. Кроме наблюдателей-людей эту новую технологию увидела и альфа-самка. В течение следующих шести дней новый способ начали использовать семь других членов группы.

Естественно было задаться вопросом: как распространялась инновация среди членов группы? Возможны два варианта. Первый – спонтанное независимое обретение нового навыка несколькими особями, связанное с новыми экологическими условиями (в данном случае – с образовавшимся колодцем) и, соответственно, с новыми жизненными возможностями. Второй вариант – социальное обучение, когда один член коллектива так или иначе перенимает у другого его изобретение.

Случай с моховыми губками оказался редкой удачей, позволив однозначно ответить на этот вопрос. В течение шести дней после регистрации нового поведения наблюдатели отслеживали перемещения, встречи и контакты всех членов группы, фиксируя время произошедших эпизодов. Так что они могли уверенно указать, кто из семи новых пользователей моховых губок с кем встречался и у кого не только имел возможность подсмотреть новшество, но и на самом деле его подсмотрел. Эти наблюдения схематично показаны на рисунке 11.4.

Рис. 11.4. Схема распространения в группе шимпанзе нового навыка добывания воды из колодца при помощи губки из мха. Кружки обозначают членов группы, обосновавшейся у колодца; буквы – индивидуальные обозначения обезьян. Жирным шрифтом отмечены те, кто освоил новую технологию добычи воды, а цифры указывают на очередность обретения этого навыка. Стрелками показано, кто у кого подсмотрел новую технологию с моховой губкой – острие направлено от наблюдателя к демонстратору. Пунктирная линия – сомнительный случай обучения, когда самка KW вроде бы не видела, как другие особи пользуются мхом, но освоила новую технологию после того, как подобрала использованную губку. Из Hobaiter et al., 2014.

Столь четкая картина практически исключает вероятность многократного спонтанного обретения инновации. Новый навык, очевидно, распространился путем социального обучения.

Ученые подчеркивают, что пример с моховыми губками – чуть ли не первый доказанный случай социального обучения в дикой природе. Безусловно, сейчас уже известно внушительное число навыков и обычаев у животных, которые варьируют от места к месту, напоминая локальные культуры (Whiten et al., 1999). Такие локальные паттерны поведения характерны не только для обезьян, но и для других животных. Проблема с ними в том, что не удавалось проследить процесс обучения вживую. Ставятся и соответствующие эксперименты в лабораториях, но попробуй докажи, что лабораторные результаты адекватно отражают то, что происходит в природе. Так или иначе, сегодня благодаря исследованиям, подобным наблюдениям в лесу Будонго, сомнения в реальности распространения новых навыков путем социального обучения у шимпанзе можно уверенно отбросить.

В том же 2014 году стал известен еще один бесспорный пример социального обучения у полудиких шимпанзе из приюта для животных Чимфунши (Chimfunshi Wildlife Orphanage) в Замбии. Ученым удалось документировать распространение забавной причуды – засовывать в ухо длинную травинку (илл. XXV на цветной вклейке; Van Leeuwen et al., 2014).

Родоначальницей этого обычая была самка по имени Джули. За три года, с 2010-го по 2012-й, моду переняли восемь из двенадцати членов ее группы. В трех соседних группах удалось увидеть лишь одно животное, разгуливающее с травинкой в ухе. После смерти Джули в 2013 году две обезьяны продолжали эту странную традицию.

Ясно, что травинка в ухе не имеет никакого адаптивного смысла – по крайней мере, она вряд ли способствует выживанию или успешному размножению. Это действительно похоже на случайную моду или символический знак. Хотя кто знает, может быть, подобные “знаки отличия” как-то влияют на социальный статус, производя некое впечатление на сородичей. Так или иначе, это один из немногих случаев документированной культурной традиции, не имеющей отношения к адаптивным технологическим процессам (другой пример описан в книге 2: глава 1, раздел “Критическая самооценка и «метапознание»”, подраздел “Дикие девочки-шимпанзе играют в куклы”).

Есть ли у шимпанзе настоящее учительство?

Если хочешь помочь голодному, дай ему не рыбу, а удочку. Исследования американских приматологов Дэвида Моргана и Крикетт Санз показали, что эта мудрость знакома не только людям, но и нашим ближайшим родственникам – шимпанзе.

Санз и Морган много лет наблюдают за популяцией совершенно диких, “не испорченных” контактами с человеком шимпанзе в так называемом Треугольнике Гуалуго в Конго, одном из самых нетронутых, как считается, мест в африканских лесах. Исследователи обнаружили, что у здешних шимпанзе есть свой хитроумный способ добывания термитов, более сложный и эффективный, чем те, что используются другими популяциями. Шимпанзе из Треугольника Гуалуго охотятся на термитов при помощи специальных “удочек” с размочаленными концами. Чтобы изготовить такую удочку, нужно сначала найти подходящее растение из семейства марантовых, откусить или выдрать из земли стебель, отделить от него лист, а затем размочалить конец стебля зубами или пальцами, превратив его в подобие кисточки. Кроме удочки обезьяны используют второе орудие – прочную палку, чтобы расковырять одно из запечатанных выходных отверстий на поверхности термитника. Через эту дырку удочка просовывается внутрь термитника. Специальные эксперименты показали, что размочаленный конец резко повышает уловистость снасти (рис. 11.5).

Рис. 11.5. Шимпанзе из национального парка Нуабале-Ндоки добывают термитов при помощи “удочек” с размочаленными концами. а – одно из травянистых растений семейства марантовых, из стеблей которых шимпанзе изготавливают свои удочки; б – шимпанзе, занятый добычей термитов; в – удочки, найденные возле термитников; г – термиты, пойманные обезьяньей удочкой.

Было также замечено, что самки часто приходят к термитнику вместе с детенышами и отдают им свои удочки, тем самым, вероятно, помогая детворе осваивать полезный навык. Обнаружив эти факты, Морган, Санз и их коллеги попытались выяснить, можно ли данное поведение считать целенаправленным учительством (Musgrave et al., 2016).

Учительство – одна из самых сложных и редких форм социального обучения у животных. Учительство может резко повышать эффективность социального обучения и устойчивость культурных традиций. Чуть забегая вперед, заметим, что, по мнению некоторых специалистов, учительство могло сыграть ключевую роль в коэволюции мозга и культуры у гоминид.

Доказать наличие целенаправленного учительства у того или иного вида животных – непростая задача, поскольку цели и намерения животного невозможно определить напрямую. Особенно если наблюдения ведутся в природе и подопытных нельзя запихнуть в томограф или вставить им в мозг электроды. Единственное, что можно сделать, – это разработать некие формальные критерии, которым должен соответствовать поведенческий акт, чтобы его можно было считать, например, проявлением эмпатии, агрессии или, как в данном случае, действием, предпринятым с целью помочь другой особи чему-то научиться.

Предложено четыре формальных критерия обучающего поведения:

1) поведенческий акт должен происходить в присутствии обучаемого;

2) он не должен приносить немедленной выгоды учителю, более того, желательно, чтобы он требовал от учителя каких-то жертв или затрат (например, времени и сил);

3) он должен способствовать обучению ученика;

4) поведение учителя должно зависеть от степени компетентности обучаемого: например, если действие совершается в присутствии особи, не владеющей данным навыком, но не совершается, если наблюдатель уже им владеет, то это аргумент в пользу того, что действие является обучающим.

До сих пор лишь у единичных видов животных удалось доказать наличие поведения, полностью соответствующего этим строгим критериям. Самые веские подтверждения существования учительства получены пока, как ни странно, даже не для приматов, а для сурикатов (Thornton, McAuliffe, 2006), муравьев (Franks, Richardson, 2006) и пегих дроздовых тимелий, Turdoides bicolor (Raihani, Ridley, 2008). Сурикаты, например, учат детенышей охотиться на скорпионов, предоставляя ученику для тренировки скорпионов с оторванным жалом. Муравьи Temnothorax albipennis, знающие, где находится источник пищи, показывают дорогу своим неосведомленным товарищам, терпеливо дожидаясь, пока новичок осматривается, запоминая дорожные приметы. Дроздовые тимелии, кормя птенцов, издают мурлыкающие звуки, что позволяет птенцу усвоить связь между мурлыканьем и кормлением, – в дальнейшем те же звуки используются старшими птицами, чтобы подзывать подросшую молодежь к обнаруженному источнику пищи. Немногочисленные и чуть менее убедительные данные такого рода имеются по некоторым кошачьим (Caro, Hauser, 1992) и нечеловекообразным обезьянам (Maestripieri, 1995).

Морган, Санз и их коллеги установили видеокамеры возле термитников в районе проживания изучаемой популяции шимпанзе и обработали в общей сложности 224 часа видеозаписей (Musgrave et al., 2016). Всего удалось зарегистрировать 96 случаев передачи удочки от одной особи к другой. Почти всегда донором была взрослая самка, а реципиентом – ее маленькая дочь или сын. Был также один случай передачи удочки самкой-подростком своей маленькой сестре. Кроме того, в двух случаях удочка перешла от одной взрослой особи к другой, в четырех – от детеныша или подростка к взрослой особи и в двух – от одного детеныша к другому. Для дальнейшего анализа ученые отобрали случаи передачи удочки наиболее типичной категории – от взрослой особи к детенышу (рис. 11.6).

Рис. 11.6. Самка передает детенышу свою удочку для ловли термитов. Ниже на уступе термитника лежит запасная удочка – предусмотрительная самка захватила ее с собой и через несколько секунд начнет ей пользоваться.

Понятно, что первый “критерий учительства” автоматически соблюдался во всех этих случаях, поскольку нельзя передать кому-то удочку, если рядом никого нет. Соответствие четвертому критерию можно усмотреть в том факте, что в подавляющем большинстве случаев взрослая, опытная самка передавала орудие детенышу, то есть заведомо менее компетентной особи. Поэтому в ходе статистической обработки данных ученые сосредоточились на втором и третьем критериях.

Платит ли мать какую-то цену за то, что передает своему отпрыску удочку? Чтобы ответить на этот вопрос, исследователи в деталях проанализировали поведение донора и реципиента в течение 30 секунд до передачи удочки и еще 30 секунд после. Столь короткий период наблюдений связан с тем, что обезьяны изучаемой популяции обычно проводят у термитника совсем немного времени (в среднем 2,5 минуты за один подход), да и в течение этого времени не всегда находятся в поле зрения видеокамеры. Оказалось, что донор (то есть мать) до передачи удочки тратит больше времени на добывание термитов, чаще засовывает удочку в термитник и съедает больше насекомых, чем после передачи. Конечно, этот результат, мягко говоря, ожидаем: трудно засовывать в термитник палочку, если вы отдали ее ребенку. Тем не менее он подтверждает, что отдать детенышу удочку – действие для самки не бесплатное. Ей в результате достается меньше лакомства. Таким образом, передача удочки соответствует второму критерию учительства.

Что касается реципиента (детеныша), то он, как можно догадаться, после получения удочки больше времени уделял ловле термитов, чаще засовывал удочку в термитник и съедал больше насекомых, чем до передачи. Этот сам собой разумеющийся результат формально подтверждает, что реципиент благодаря действию донора получает возможность попрактиковаться, а это, надо полагать, способствует лучшему усвоению полезного навыка. Впрочем, для того чтобы строго доказать эффективность учительства, понадобятся дополнительные исследования.

Альтернативное объяснение состоит в том, что самка, возможно, отдает детенышу удочку не для того, чтобы тот поучился, а просто чтобы он отстал. Действительно, все без исключения случаи передачи удочки были инициированы реципиентом: детеныш, видя, как его мамаша с аппетитом уплетает термитов, выклянчивает у нее удочку. Однако, как справедливо отметили исследователи, самка все же ничего материального (покой не в счет!) не выигрывает от передачи удочки, а только проигрывает: пока ребенок клянчит, она успешно добывает себе термитов, а оставшись без удочки, лишается и угощения. Таким образом, если измерять успешность стратегии добытыми термитами (а чем еще ее измерять в данном случае?), то передача удочки детенышу – стратегия явно проигрышная. Если у нее есть практический смысл, то он может состоять только в пользе, получаемой детенышем.

Самое интересное, что некоторые самки используют два хитроумных приема, позволяющих минимизировать учительские затраты. Первый состоит в том, чтобы принести с собой одну-две запасные удочки (см. рис. 11.6). Это действительно мудрое решение, свидетельствующее о способности планировать будущее. Предусмотрительные самки заранее изготавливают и берут с собой к термитнику несколько удочек, потому что быстро сделать новую прямо на месте вряд ли получится: для этого годятся лишь немногие виды растений, а добытый стебель требует довольно тщательной обработки. За период наблюдений такую удивительную предусмотрительность проявили три разных самки, одна из них – дважды.

Второй способ и ребенку помочь, и себя не обделить основан на том, что из одной удочки можно ловким движением сделать две, расщепив ее вдоль волокон. При этом обе половинки обычно сохраняют кисточку на конце, пусть и не такую пышную. Этим приемом воспользовались как минимум шесть разных самок в одиннадцати случаях.

Ученые полагают, что им удалось доказать наличие учительства у шимпанзе не менее строго, чем это было сделано для сурикатов, муравьев и пегих дроздовых тимелий, и даже чуть более строго, чем для макак, тамаринов и некоторых хищных. Теория предсказывает, что дорогостоящее учительство (как своеобразный вариант альтруизма; книга 2, глава 5) в ходе эволюции может развиться в тех случаях, когда полезный навык слишком сложен, чтобы успешно овладеть им при помощи более простых форм социального обучения, таких как подражание. По-видимому, это в полной мере относится к изощренной технологии ужения термитов, применяемой шимпанзе из Треугольника Гуалуго. С эволюционной точки зрения самке выгоднее, чтобы ее детеныш побыстрее освоил ценный навык, чем самой съесть пару лишних термитов.

Причуды местной культуры

Как мы знаем, использование каменных орудий считается важнейшей особенностью поведения наших предков гоминид, которая сыграла немалую роль в антропогенезе. Впрочем, другие обезьяны тоже используют камни для разных практических целей. По крайней мере три вида обезьян умеют раскалывать камнями орехи и другие съедобные объекты, заключенные в твердую оболочку: шимпанзе, макаки-крабоеды и чернополосые капуцины. В некоторых группах шимпанзе существует устойчивая традиция колки орехов камнями, причем технические приемы различаются в разных сообществах (книга 2, глава 1, раздел “Все дело в объеме рабочей памяти?”). Шимпанзе (как и капуцины, см. раздел “Впрочем, орудия ли это?” в главе 1) могут заниматься этим в одних и тех же местах веками и даже тысячелетиями, что приводит к формированию настоящих археологических слоев. Кроме того, самцы шимпанзе швыряются камнями и палками в недругов, чтобы напугать их или прогнать. Аналогичное поведение описано у павианов, капуцинов и японских макак.

Макаки-крабоеды раскалывают камнями раковины моллюсков и панцири крабов (Malaivijitnond et al., 2007).

Чернополосые капуцины, как мы уже знаем из первой главы, часто используют камни для раскалывания орехов. А еще они иногда стучат камнями по стволам деревьев. Некоторые ученые полагают, что таким способом они отпугивают хищников. Кроме того, самки этих обезьян, готовые к спариванию, швыряют камни в самцов (пушистых, флегматичных и очень смешных), чтобы обратить на себя внимание. Другой вариант того же поведения – дернуть самца за хвост и отскочить. Самец, в которого самка попала камнем, делает вид, что сердится. Но его угрожающие жесты и позы почему-то не очень пугают самку, и дело обычно заканчивается спариванием. Примерно так же самец реагирует на камень, пролетевший мимо или упавший поблизости (вообще-то самки чаще промахиваются, чем попадают в цель, и ведь никак не узнаешь, нарочно они промахиваются или случайно). В одних сообществах самки демонстрируют это поведение очень часто (но только в период, когда готовы к спариванию), в других – редко или никогда. Это говорит о том, что данное поведение не врожденное и передается путем социального обучения (Falótico, Ottoni, 2013).

Во всех этих случаях манипуляции с камнями приносят обезьянам явную пользу (кроме, может быть, стучания камнем о дерево, поскольку эффективность такого способа отпугивания хищников далеко не очевидна). Но обезьяны могут орудовать камнями и просто так, без всякой выгоды, как в случае с капуцинами, раскалывающими камни, по-видимому, просто для забавы (см. раздел “Впрочем, орудия ли это?” в главе 1). Лучше всего это явление изучено у японских макак, которые часто производят с камнями действия, не связанные ни с добычей пропитания, ни с другими прагматическими целями: бросают оземь, колотят друг об друга, подолгу таскают с собой, складывают кучками. Это поведение даже получило специальное глубокомысленное название “манипулирование камнями” (stone handling behavior) и активно изучается. В частности, показано, что вид кучи камней, сложенной другими особями (или экспериментаторами), стимулирует у макак данное поведение. Таким образом, оно в определенном смысле является заразным, как зевота. По-видимому, оно передается негенетическим путем через поколения, то есть представляет собой элемент культуры (Leca et al., 2010).

В 2016 году похожее, но еще более сложное и странное поведение было обнаружено у шимпанзе (Kühl et al., 2016). Открытие сделано в рамках большого международного проекта по наблюдению за шимпанзе в природных условиях (Pan African Programme: The Cultured Chimpanzee). Участники проекта в течение 14–17 месяцев вели наблюдения на 34 участках, разбросанных по всему ареалу обыкновенного шимпанзе от Сенегала до Танзании. В большинстве этих точек систематическое изучение шимпанзе прежде не проводилось. Идея проекта основана на предположении, что данные, собранные ранее в немногочисленных районах, могут давать очень неполное представление о поведении наших ближайших родственников в природе. В последнее время стало очевидно, что разные группы шимпанзе сильно различаются по своему поведению, причем различия эти связаны с культурным, а не с генетическим наследованием поведенческих особенностей. Следовательно, наблюдая за не изучавшимися ранее группами шимпанзе, можно обнаружить новые культурные традиции.

Эти ожидания оправдались. Впервые ученые услышали, как шимпанзе колотят камнем о дерево, в 2010 году в Гвинее-Бисау. Первое наблюдение необычного поведения, выполненное по всем правилам, было сделано в марте 2011 года в Гвинее, после того как там нашли полое дерево со странными отметинами. Вскоре поблизости были найдены и другие деревья с такими же отметинами и множеством разбросанных вокруг камней. После этого на всех 34 участках был проведен тщательный поиск таких деревьев. Возле каждого установили видеокамеры, реагирующие на движение.

Выяснилось, что новое поведение, получившее название “накопительное бросание камней” (accumulative stone throwing), встречается лишь в четырех сообществах шимпанзе из более чем сорока изученных. Все они приурочены к западной части ареала, где обитает западный подвид Pan troglodytes verus. Все четыре сообщества находятся в разных государствах (Гвинея, Гвинея-Бисау, Либерия и Кот-д’Ивуар). Ни в тридцати других точках наблюдений, ни в ранее изученных районах, где за шимпанзе наблюдают годами, ничего подобного замечено не было.

Это поведение складывается из следующих элементов. Шимпанзе подходит к дереву с камнем в руке или берет один из камней, валяющихся под деревом либо сложенных в дупле. При этом налицо признаки эмоционального подъема и поведенческие элементы, характерные для “мужских демонстраций”: взъерошенная шерсть (пилоэрекция), раскачивание, передвижение на задних конечностях. Возбуждение проявляется в характерном крике, который в русской литературе называют “долгим криком”, а в английской – pant-hoot. Затем обезьяна либо колотит камнем по дереву, либо с силой бросает камень об ствол, либо швыряет его в дупло или расщелину между корнями (илл. XXVI на цветной вклейке). Обычно в этот момент или сразу после него интенсивность крика достигает максимума (так называемая кульминация долгого крика). После этого иногда совершаются другие действия, характерные для мужских демонстраций (например, некоторые шимпанзе начинают барабанить руками и ногами по дереву), а иногда обезьяна просто успокаивается и идет себе дальше.

О масштабе проведенных наблюдений наглядно свидетельствует тот факт, что число авторов обсуждаемой статьи – 80 – превышает число актов накопительного бросания камней, которые в итоге удалось заснять (64). Большинству исследователей не повезло: они вели наблюдения в районах, где шимпанзе не бросают камни в деревья. Но их тоже, конечно, по справедливости включили в число авторов, ведь они участвовали в сборе данных наравне со всеми.

Таким образом, у шимпанзе обнаружен новый тип поведения, связанный с использованием камней. Исследователи называют это поведение “ритуализованным”, делая оговорку, что понятие “ритуал” не имеет точного определения. В данном случае имеется в виду, что действия стереотипны, не приносят никакой очевидной пользы, систематически осуществляются в одних и тех же местах – возле определенных деревьев, обычно с дуплом или расщелиной в корнях. В нескольких случаях было замечено, что одна и та же особь неоднократно возвращается к одному дереву и бросает в него камни.

Поведение назвали “накопительным бросанием”, потому что в результате этих действий под избранным деревом или в его дупле накапливаются груды камней. В разных дуплах авторы насчитали от 4 до 37 камней массой от 0,2 до 17 килограмм (в среднем от 1 до 3 килограмм). Многие камни явно использовались обезьянами многократно. Очевидно, что такие каменные скопления могут сохраняться неопределенно долго, поэтому данное открытие, помимо прочего, представляет методологический интерес для археологов палеолита. Оно также важно для “археологии шимпанзе”, которая до сих пор ограничивалась раскопками мест вековой колки орехов. Теперь можно поискать еще и места векового бросания камней в деревья и тоже там покопать.

Ученые не поленились подсчитать частоту встречаемости дуплистых деревьев и камней на исследованных участках и пришли к выводу, что это не главный фактор, от которого зависит наличие или отсутствие данного поведения в местном сообществе шимпанзе. Там, где такое поведение наблюдается, камни и подходящие деревья присутствуют в большом количестве, но то же самое справедливо и для многих участков, где данное поведение не было зарегистрировано. Крайне маловероятным выглядит и предположение о том, что наличие такого поведения в некоторых группах шимпанзе определяется их генетическими особенностями. Почти наверняка здесь, как и в случае с колкой орехов и другими сложными формами орудийной деятельности, мы имеем дело с культурными традициями и социальным обучением, то есть с негенетической передачей поведенческого признака, сформировавшегося в рамках культурной, а не биологической эволюции.

К сожалению, мы не знаем, что думают и чувствуют шимпанзе во время этого занятия. Очевидно лишь, что они приходят в возбужденное состояние, а эмоции их носят скорее позитивный характер (об этом свидетельствует “долгий крик”, кульминирующий после швыряния камня). Сходство с типичными мужскими демонстрациями наводит на мысль, что данное поведение представляет собой вариант такой демонстрации. Но полной уверенности нет. Во-первых, однажды за подобными действиями застукали самку с детенышем на спине, а в другой раз – юную особь. Во-вторых, обезьяны нередко проделывают свои упражнения в одиночку, без свидетелей.

Приуроченность “накопительного бросания” к строго определенным деревьям, возможно, объясняется тем, что вид набросанных камней сам по себе служит стимулом, побуждающим обезьяну взять камень и что-нибудь с ним сделать (как у японских макак, о которых говорилось выше). Чем чаще шимпанзе бросают в дерево камни, тем больше камней набросано вокруг дерева и тем выше вероятность, что проходящий мимо шимпанзе заметит эти камни и ему тоже захочется размяться.

Это открытие навело исследователей на размышления о происхождении некоторых характерных элементов человеческого поведения. Во многих обществах в разные эпохи существовали – и продолжают существовать – всякого рода “особые” места, священные деревья и рощи, систематически используемые людьми для совершения стереотипных, не приносящих очевидной пользы действий. Горки из камней нередко используются для обозначения памятных и священных мест, где совершаются ритуальные действия, а также могил или, к примеру, границ земельных участков.

Можно, конечно, с порога отвергать все подобные параллели и настаивать, что различия между человеческим и обезьяньим мышлением слишком принципиальны, чтобы предполагать сходную психологическую основу даже у очень похожих действий. Однако, если бы такие побитые деревья, кучи камней со следами износа от многократного использования и заполненные камнями дупла были обнаружены археологами вблизи стоянки древних гоминид, находку наверняка связали бы с ритуальными действиями и приписали ей символический смысл.

Так или иначе, подобные открытия показывают, что интерес к каменным орудиям, характерный для наших предков с очень древних времен (см. разделы “Кто первым начал изготавливать каменные орудия?” и “Самые древние орудия” в главе 1; книга 1, глава 2, раздел “Обезьяна берет каменный нож”), не был уникальной особенностью только этой группы приматов. Сложная орудийная деятельность австралопитеков и ранних Homo, вероятно, развилась не на пустом месте и имела глубокие эволюционные корни.

Еще об одной интересной культурной традиции диких шимпанзе сообщили в мае 2019 года приматологи из Института эволюционной антропологии Общества Макса Планка в Лейпциге и Оснабрюкского университета (Pika et al., 2019). Открытие было сделано в сравнительно малоизученном сообществе шимпанзе из национального парка Лоанго в Габоне. Ежедневные наблюдения за сообществом Рекамбо велись с июля 2016 по июнь 2018 года, причем не новомодным методом при помощи развешанных всюду видеокамер, а по старинке: ученые просто ходили за обезьянами и снимали их поведение на водонепроницаемые смартфоны. Большинство обезьян сообщества Рекамбо успели привыкнуть к антропологам и не обращают на них внимания.

Выяснилось, что большинство – семь из восьми – взрослых самцов сообщества время от времени ловят лесных черепах Kinixys erosa (зубчатых киникс) и поедают их, предварительно разбив брюшной щит (пластрон) черепашьего панциря мощными ударами о стволы или ветви деревьев (рис. 11.7). Кроме семи взрослых самцов, за этим занятием была замечена одна взрослая самка и два подростка обоего пола. Впрочем, ни самка, ни подростки не сумели расколоть пойманных черепах. Судя по всему, это требует немалой физической силы. Возможно, нужна и практика, чтобы отточить навык, но это пока только предположение.

Рис. 11.7. Шимпанзе лакомится черепахой, которую он только что поймал и расколол о ствол дерева.

Иногда поймавший черепаху шимпанзе долго (до 11 минут) таскал ее с собой, прежде чем находил подходящую “наковальню”, чтобы расколотить добычу.

В общей сложности ученые пронаблюдали 38 случаев охоты на черепах. Лишь в четырех из них черепаха спаслась (охотник не сумел разбить панцирь, ни от кого не получил помощи и бросил добычу). Еще в четырех случаях обезьяна, поймавшая черепаху, сама не смогла ее расколоть, но на выручку пришел кто-то из старших самцов. В 23 случаях самец, расколовший черепаху, поделился мясом с сородичами, включая тех, кто нашел добычу, но не справился с разделкой.

Главным добытчиком оказался альфа-самец по имени Панди: на его счету 18 пойманных и 20 успешно расколотых черепах. В 13 случаях Панди поделился мясом с соплеменниками. Второе и третье место заняли самцы Литлгрей и Онумбу: каждый из них поймал и расколол по четыре черепахи, причем первый поделился с друзьями в двух случаях, а второй – в трех. Охотники не делились мясом, только если никто его у них не просил (или если рядом вообще никого не было). В ответ на выпрашивающие жесты угощение выдавалось всегда. Ни драк, ни иных проявлений агрессии при поедании черепах исследователи не наблюдали.