Текст книги "Лабиринт. Феникс"

«А мы-то… – прикинул в уме. – Значит, на позиции сейчас не более пятнадцати-двадцати охотников расставлены по номерам, в противном случае не получится обеспечивать скрытность передвижения и маскировку подразделения. Три пулемета, классика жанра, к бабке не ходи…»

Время поджимает.

Если бы лейтенант Ортвин Гутцайт мог хотя бы на миг почувствовать, что за ним наблюдают, кто знает, как бы все повернулось. Его взвод не мальчики из песочницы, не подразделения СС, а профи, хоть иногда и с гнусными замашками людей, по которым в мирное время тюрьма плачет. Рота довольно быстро изучила тактику партизанских действий, нередко сводившуюся к тому, чтобы избегать открытого боя с полевыми частями. Русские бандиты нападали преимущественно из засад, небольшими группами, уничтожали личный состав, подрывали военную технику, а затем отходили из района, в котором наследили. Вот и «ублюдки» обер-лейтенанта Мансфельда быстро научились применять против дикарей их собственную тактику. Они скрыто выслеживали «болшевикоф», внезапно атаковали их с близкого расстояния, расстреливали или захватывали «языков». Когда было нужно. Но это редкость!.. Словом, действовали так, как действуют охотники. В случае встреч с превосходящими силами противника члены истребительной команды уклонялись от боя. Сегодняшний выход обещал быть не слишком напряженным. Противник известен. Количество установлено. Справятся двумя группами. Группы Шпора и Куша застряли в этом непролазном зловонном месте под названием лес. Ох, и задаст им командир!

Боковым зрением Гутцайт заметил, как ефрейтор Гоц Мильх, снайпер его группы, допустил небрежность, позволив винтовке выскользнуть из рук. Не успел осознать неправильность в поведении своего солдата, когда…

Подобравшись вплотную к тройке основных фигурантов засады, уже с близкого расстояния бросил нож в спину снайпера. Сорвался с места, пока не опомнились остальные, на ходу перебросил в правую руку саперную лопатку. Выдохнул:

– Н-на!

Рубящий удар заточенного полотна металла пришелся в шею, казалось, медленно поворачивающемуся к нему рыжему немцу в пилотке и фельдграу с лейтенантскими погонами на плечах, с блеклыми глазами под белесыми ресницами, посмотревшему на него последний раз в своей жизни. Не только почувствовал, но и услышал хруст расчленения шейных позвонков. Связист попытался вскочить на ноги, открыть рот, но и он получил свое. Каретников концом саперного инструмента «вгрызся» в его плоть чуть выше грудины, заставив подавиться собственным криком. От теплой крови на руках брезгливости не испытал, давно прошло то время… Пригнулся, спрятавшись за ствол сосны, прислушался к звукам со стороны. Ф-фух! Кажется, все тихо. Разведчики должны уже на подходе быть. Не расслабляться.

Вогнав инструмент в грунт, в обе руки взял ТТ. Удобно, когда пистолеты идентичны, вес и форма стволов одинакова, а значит, и работать легче. Змеей проскользил в сторону едва пойманного на слух звука. Буквально в десяти шагах от места своего боевого контакта углядел сразу двоих немцев, с комфортом устроившихся под боком у командира. Пулеметчик со своим напарником, вооруженным винтовкой. Долго поразмышлять не дали разведчики, не смогли, значит, тихо сработать, нашумели. Что ж теперь? Встал на одно колено и с двух рук расстрелял забеспокоившихся вдруг немцев, решивших сменить положение для боя. Аллес!

Немецких «охотников» добивали с помпой, не слишком озаботившись дальнейшим сохранением маскировки. Если кто и ушел… Не гоняться же за ним по болотам и буеракам? Значит, фортуна улыбнулась засранцу.

Довольный Серега раздавал «люлей», чтоб подчиненные не слишком ржавели на лаврах победы.

– Потери есть? – спросил у десантника Михаил.

– Ты знаешь, хоть и толклись, как слоны в посудной лавке, но Бог миловал. Двое легко ранены и все.

– Когда пулемет услышал, думал, вас там покрошат.

– Это Яшка Мулерман немца подрезал, ну и воспользовался его инструментом, когда гансы попытались сопротивление оказать. – Отвлекся, как показалось, на одного из праздно шатающихся героев. – Сидоркин, чего уши греешь? Пробегись, может, трофеи где прощелкали. И не нужно мне тут кривиться, словно девушка в первый раз перед минетом! Я с тобой потом потолкую.

– Чего на парня наехал?

– Мудак потому что! У него на поясе нож, а он немца душить полез.

– Может, так сподручней?

– Ага, немец под центнер весом, еще тот боров, а Сидоркина ты сам только что лицезрел. Глиста недокормленная.

– Замри!

А ведь действительно стрельбы в стороне, откуда была не так давно слышна, нет. А вот своему слуху он верит.

– Всем, сбор! Рассредоточиться по фронту. Готовиться встречать нового противника.

Расслабленность улетучилась быстро, и уже отряд, заняв позиции, на которых не так давно «квартировали» немцы, готов был к бою. Если Каретников верно предугадал действия окруженцев, то те просто обязаны были выскочить на стволы взвода разведки. Если выйдут немцы, сил и средств теперь точно хватит. Бойцам лишний раз не повредит поиграть в тир с движущимися мишенями.

Внезапно под боком зашумела забытая всеми рация. Каретников чертыхнулся, напялил наушники, буркнул в микрофон что-то нечленораздельное, услыхав в шуме помех.

– Франц, что там у вас происходит, не дозовешься?

– Норма. Меняли позицию.

– Зови своего лейтенанта. Передаю микрофон командиру.

Дождался, когда в эфире прорезался другой голос, сильно подверженный помехам.

– Ортвин, здесь Мансфельд. Как у вас?

Снова ответил:

– Ждем.

– Что там за стрельба была?

– Уничтожили передовой дозор русских.

– Какой дозор? Ты часом не выпил?

– Трезв. На нас окруженцы напоролись, потому и позиции менял.

– Черт побери, этого только не хватало! Готовься, сейчас на тебя выгоню диверсантов. Осторожно там, они парни серьезные, у меня половину взвода уничтожили. Мы несколько подотстали от них. Бей на поражение, в плен никого не брать.

– Понял. Жду.

– Конец связи.

«…Выходит, будем иметь дело с диверсами».

Подал команду:

– Огонь не открывать!

На поляну перед их позициями выбежал парень в комбинезоне, похожем на танковый, но болотного цвета, на голове матерчатый шлем. На груди советский автомат, за спиной рюкзак, на РД совсем не похожий. Сделав пяток шагов, словно собака повел носом. Прикольно со стороны посмотреть. Каретников поднялся, чтоб не смущать парня, со своей стороны вышел на поляну.

– Эгей!

Парняга плюхнулся на живот, выставил ствол автомата в его сторону, но не выстрелил. Уже хорошо!

– Ты кто?

Ответил на вопрос:

– Командир Красной Армии. Со своим подразделением из окружения выхожу.

В ответ «гость» тоже прокричал:

– А чем докажешь, что свой? Может, ты фашистский наймит?

– Так и я в тебе пока что своего не признаю. Иной раз такие свои в канаве лошадь доедают.

Голубев даже при такой обстановке ухмыльнулся, узнав знакомое выражение. Что скажешь, лейтенанта-энкавэдэшника знал не так давно, но успел, кажется, пуд соли с ним съесть на военных дорогах. Каждый раз не мог не удивляться иным его вывертам речи и действиям в любых обстоятельствах. Молодой совсем, а мозг, как у убеленного сединами военного профи варит. Времени поразмыслить над тем, почему так, у него никак не хватало. Нормально поспать и то не всегда выходило.

Между тем…

– Подходи сюда. И без глупостей, на мушке тебя держу.

– Иду. Не стрельни только со страху.

Озираясь назад, тыкая стволом в спину, но при этом не заставил отдать находившиеся в кобурах ТТ, товарищ вывел Михаила с поляны. Только в лес вступили, сразу же напоролся на стоянку этих клоунов. Двое вполне способных к бою военных, настороженных и готовых ко всему, у которых под ногами стояли самодельные носилки, на скорую руку изготовленные из подручного материала. На носилках раненый, по некоторым признакам явно не жилец. Чуть в стороне, направив все внимание в сторону, с которой пришли, сидел в траве еще боец, «светивший» бинтами в области правого предплечья.

Каретников представился первым, чтоб не терять времени, объяснил диспозицию. Закончил чуть ли не настоятельно:

– …Предлагаю отбросить недоверие и поторопиться. Совсем скоро здесь будет та группа «охотников», которая вас в западню гнала.

Не сказать, что радостно, но вняли, поторопились за ним. Груз недоверия растаял, когда увидали трупы фашистов и опознались с бойцами взвода. Зато уж оторвались, вместе с разведчиками огнем встретив на поляне обидчиков.

Подполковник Таманцев отдал распоряжение на привал. И без того замотанный, серый от недосыпа и волнений, после разговора с капитаном, «прибывшим» с Большой земли, стал туча тучей, вызвал Каретникова, почему-то отсутствовавшего после доклада о боестолкновении. Разговор подполковнику давался с трудом. Своих проблем полон рот, так нет же, на его шею, чуть ли не в приказном порядке чужих собак вешают. И как он дальше без этого молоденького лейтенанта с повадками мудрого удачливого вояки обходиться будет? Кто дальше дорогу окруженцам торить будет? Капитан этот, с-сука такая, именно на лейтенанта упор делает. Нужен! Вынь, да положь! Всем нужен! Послать бы его куда подальше, так коли выйдут, вони не оберешься. Если б только вони! Повоняло и выветрилось. За неоказание помощи представителю Верховного командования и к стенке поставят. С них станется! В такое время разговор короткий.

Без обиняков рассказал все как есть. Все же странный этот лейтенант. Будто предполагал такой поворот событий. Когда озвучил приказ, бровью не повел. Если честно, кроме того, что придется доукомплектовать группу Разина и в Житомир идти, подробностей Таманцев не знал. Спросил только:

– Кого возьмешь с собой?

– Из разведвзвода троих и местного жителя из своего батальона подберу, такого, чтоб город хорошо знал.

– Ясно. Кого тебе на смену посоветуешь?

– Кожухаря. Младший лейтенант пообтерся, в боях с рефлексией распростился, люди его уважают. Вы не волнуйтесь, товарищ полковник, дальше болот почти нет, а по лесу выйти возможно. Главное разведчиков вперед пропустите и про боковые дозоры не забывайте. Линию фронта на ура пересекать не советую, тихой сапой проскользнете.

– Кого учишь, лейтенант?

Натянул на лицо дебильное выражение, извинился:

– Прощения просим. Виноват!

Таманцев устало, совсем не весело посмотрел на временного подчиненного, махнул рукой. Кто знает, увидятся или…

– Удачи тебе, лейтенант.

– Прощайте, товарищ полковник.

Поправил молодого:

– Подполковник.

С веселыми искорками в глазах, будто и не на серьезное дело шел, пояснил старому служаке, еще в Гражданскую воевавшему.

– Я вас как командира и человека уважаю, а по старой, еще царской традиции, если уважение есть, приставка «под» из звания убирается.

– Умник! Откуда ты старые традиции знаешь? Иди уж, не помни лиха.

– И вы…

У выставленной заставы уходившую прочь цепочку бойцов догнала Егорова, еще издали призывно крикнула:

– Подождите!

Встали. Расслабленно созерцали, как медичка, ускорив бег, огибает кустарник. Каретников уже понял, что по его душу, как понял и Голубев. Скалится, зараза. Приколист хренов. Ведь толком не въехал в реалии этого времени, мыслит понятиями конца двадцатого века, а у девчонки любовь на уме, может быть – первая.

Подбежала. Обратилась к капитану:

– Товарищ капитан, разрешите поговорить с лейтенантом Апраксиным?

Разину не до сантиментов, о своем думу думает.

– Две минуты.

Отошли.

– Уходишь?

– Служба.

– Мне Игорь сказал.

– Кожухарь – хороший парень, ты присмотрись к нему.

– Я люблю тебя.

– Люда, мы вряд ли когда увидимся. Забудь.

Вцепилась. На глазах слезы, вот-вот градом покатятся.

– Прости. Забудь. Война идет. Сейчас главное выжить.

– Я…

– Прощай…

* * *

Глядя на дома, по большей части находившиеся в состоянии полуразвалин, на улицу с площадью, примкнувшей к ней, в душу закралось смутное чувство, что-то вроде узнаваемости места. А что? Все может быть. На фасаде дома разобрал слова на табличке, где значилось: «Ул. Большая Бердичевская». Только вот номер не прочесть. А нужен ли он? Будто угадав промелькнувший вопрос в голове своего командира, Ланда, обернувшись, повел подбородком в сторону развалин:

– Педагогический университет. Я здесь учился.

Каретников кивнул. Был университет, теперь что от него осталось – только под снос. Но все же как-то здесь…

Несмотря на трагизм окружающей картины действительности после бомбардировки городских кварталов, память подсунула воспоминание. Еще в своей первой жизни, в период лейтенантской, юношеской непосредственности, со своим другом Вовкой Тополевым «по вертушке» привезли из Германии в Союз дембелей. Самолет приземлился в Озерном, на военном аэродроме, а это, считай, пригород Житомира. Должны были забрать команду «молодых» и лететь обратно, только произошла загвоздка. Команду скомплектовать не успели, и вылет отложили на следующий день. Помыкавшись, махнули в город, а там… В общем, два молодых офицера в ресторане сняли женщин с не слишком выраженной чертой социальной ответственности. В подвешенном состоянии от принятого на грудь алкоголя ближе к полуночи оказались в частном секторе. Ладно… Так вот площадь, которую они миновали, он запомнил лишь потому, что увидел, как ночью, при свете фонарей, по ней тогда, гремя колонками из открытых окон, проезжал «Запорожец», хозяин которого не поленился впердючить в салон своего зверя… цветомузыку. Зрелище еще то! Вот отзвуки прошлой памяти и воспоминаний подсунули Каретникову узнаваемость мест, по которым сейчас шли.

Заслышав стрекот приближавшегося мотоцикла, оба шуганулись в развалины здания, не так давно бывшего двухэтажным. От коробки строения осталось лишь две стены с проемами окон. По кучам мусора и битому кирпичу, надеясь только на удачу, чтоб не свернуть шею в темноте, выбрались на задний двор. Остановившись и прячась в кустах, молодой Изя фонил по́том, дыша, как загнанный мерин.

– Далеко еще?

– Нет, уже совсем рядом. Как Пизанскую башню увидим, считайте, пришли.

– Откуда Пизанская?

– Это водонапорная башня. Строители при возведении накосячили, завалили, вот и прозвали так. Идемте. Кажется, все тихо.

Каретников в одно мгновение обнажил ствол ТТ. Из темноты рядом с ними неожиданно прозвучал хрипловатый голос.

– Изя, это ты, что ли?

Проводник, по-видимому, сразу узнал говорившего, ответил:

– Я, тетя Фира!

– Вернулся, значит?

– Вернулся. Вы-то что ночью тут караулите?

– Ай! Не спрашивай! Мои все эвакуировались, а я дура старая с ними не поехала. В доме одной страшно, немцы лютуют. Нас за людей не считают. Вдруг заявятся, вот и хоронюсь рядом с домом. Кто с тобой?

– Хороший человек.

– Гой?

– Да.

– Это ничего, Изя, главное, что не немец.

– Дядя Лева жив?

– А что ему сделается? Полукровка. Полукровки, они сильные, они в любых обстоятельствах выживают.

– Тетя Фира, то мы пойдем. Спешим очень.

– Сейчас все спешат…

Бубнеж старой женщины остался за спиной. Такому восприятию жизни Каретников не удивился, уж слишком часто сама жизнь сводила его с людьми этой национальности. Люди есть люди. Были среди евреев и плохие, и хорошие…

Добрались. Стук в ворота, казалось, эхом разносится по всему кварталу частного сектора. Услышали, как внутри двора в доме открылась дверь. Судя по всему, прямо от порога мужской голос спросил:

– Кто?

– Это Изя! Дядя Лева, открой!

– Сейчас.

Житомир, город испокон века населенный определенными национальностями. Здесь проживают поляки и русские, евреи и украинцы, армяне и татары. Притерлись давно друг к дружке, уживаются без особых проблем. Оказавшись внутри хаты, отделенной от улицы высоким забором, Михаил чуть расслабился. Напившись воды, огляделся. А тетя Фира права, хозяин точно полукровка. Причем не признанный по понятиям полукровка. Евреи считают его гоем, потому как мама украинка, а хохлы – жидом, потому, что папаша еврей. По поведению чувствуется, мужик давно привык к такому положению дел. Смирился. Не обращает внимания на косые взгляды и тех и других. Он вроде того же Каретникова, сам по себе. Изя – его племяш, только двоюродный.

Поговорили. И Каретников и «дядя Лева», на каком-то непонятном обоим уровне почувствовав родство душ, прониклись доверием. С Каретниковым такое редко бывает. Объснил, что нужно.

Спокойно выслушав молодого командира, Лев Яковлевич, ничему не удивляясь, бросил осуждающий взгляд на племянника, задал вопрос:

– Изя, ты дурак?

– Дядя Лева…

Перевел взгляд непосредственно на собеседника.

– Скажи, лейтенант, те, кто отправлял людей на задание, они в своем уме?

– А что не так?

– Про какой замок идет речь?

– Про Житомирский, который на Замковой горе находится.

– Ясно.

Побарабанил пальцами по столешнице, раздумывая о чем-то, снова спросил племянника:

– Объяснить не мог?

Изя потупился.

– Домой попасть очень хотелось.

– Шлемазл, – беззлобно изрек хозяин дома. – Одно верно сделал, что ко мне привел.

– Проблема-то в чем? – не понял происходящего Каретников.

– Проблема? Замок тот уже лет четыреста, как срыли. Парк остался. Может… Не местные замком тюрьму кличут.

– Значит…

– Ничего не значит. По слухам в городе, пленные генералы имеют место быть. От народа такое не утаишь. И документы вывезти не успели. Партийные шишки с семьями сдуться умудрились, а документацию и архивы не сожгли, понадеялись, что Красная Армия врага в город если и допустит, то совсем ненадолго. Отгонит и будет воевать на чужой территории, освобождать рабочий класс от засилья капиталистов. Н-да! Так я вот о чем… Те, кто вам нужен, вместе с архивом, находятся в костеле иезуитов.

– Где-е?

– Лет двести назад, как неправославный, Иезуитский монастырь был снесен. Остались только кельи, которые по сей день используются в качестве тюрьмы. Тюрьма от бомбежки не пострадала, когда пришли немцы, не стали заморачиваться и используют строение по прежнему назначению. Удобно, центр города, все под боком.

– Это что, нам центр города штурмовать придется?

– Штурмовать не нужно. Я вас по подземным ходам в тюрьму проведу, а уж там сами разберетесь. У меня, кстати, фонарей штук шесть припасено. Только это… после того, как все сделаете, меня с собой возьмете.

– Договорились, – согласился Каретников.

– Ты оставайся, а этот шлемазл за остальными вашими сходит, – распорядился Лев Яковлевич. – День перекантуемся, а вечером, когда еще засветло будет, спустимся под землю. Вход в подземелье отсюда неподалеку.

Пусть так. Во всяком случае, именно для него появилась возможность наконец-то отоспаться за все те дни и ночи, в течение которых он сжигал свой молодой организм в пепел. Заснул как убитый. Разместившаяся под крышей дома группа его не потревожила. Сам поднялся к обеду, послушал рассказ Разина, сходившего посмотреть иезуитскую постройку со стороны.

– …Двухэтажная, длиннющая громадина с высоким цокольным этажом. Нам бы в такую вовек с боем не войти. Там полк нужен, в крайнем случае – батальон. Охраны до черта. На окнах сплошные решетки. Забора нет, только колючей проволокой обнести успели, насчитал девять пулеметных точек… А еще немцы, куда смогли, напихали авиационные, полуавтоматические пушки.

Жесть! Н-да, нынешняя военная разведка у наших на низком уровне, постарались Советы, еще до войны опустили ее ниже плинтуса.

Вечереет…

– В боковые ответвления не соваться.

Шли медленно, как ходят минеры со щупом по минному полю. Проводник свое дело знал и вел уверенно, освещая свой путь факелом вместо фонаря.

«Так привычней и огонь живой».

– Что, потеряемся? – спросил Разин.

– Башку потеряете, – беззлобно, как несмышленышу, ответил Лев. – Здесь ловушек немерено. Вас проведу по тем тоннелям, которые знаю. В неизвестные даже соваться не рискну. Не боись, капитан, до тюрьмы доведу.

Действительно, редко такое увидишь: под Замковой оказалась целая сеть подземных ходов. Когда вниз попали, Разина и остальных очень впечатлило. Их проводник только хмыкнул, пояснив, что давным-давно, когда строили город, если сверху была улица, то и снизу строили улицу. – Назначение подземного города – это спасение от кочевников, которые несколько раз сжигали Житомир. В иных местах подземные ходы расположены даже в три уровня и необязательно связаны друг с другом.

Насколько серьезен по жизни капитан, а здесь словно в сказку попал. Впереди кровь и смерть, может, поджидает, а он нору разглядывает, норовит лучом фонаря подальше боковой ствол осветить. Как же! Первопроходец великий. Блин! Время нашел.

– Откуда все знаешь, признайся, Яковлевич?

– Э-э, капитан. Будешь знать, когда многим не мил в этом городе. А вообще-то, меня в подземелья дед водил. Суровый мужик был, казачьей породы. Все дочери простить не мог, что замуж за еврея выскочила. От деда и знания перенял и… нелюбовь ко второй половине родни. По чести, они меня тоже не жалуют.

Каретников не удивлялся. После похода с дедом в штольни его таким не впечатлить, здесь продвигаться даже проще. Ширина и высота ходов хоть и разная, но не шахтные лазы. Проходы широкие. Где один человек пройдет не нагибаясь, а где строем шагай в восемь рядов, локтями за стены не зацепишься. И вообще идти было не напряжно, ко всему прочему вентиляция работала, как отлаженный механизм. Стоялого воздуха не ощущалось совсем. Единственно что! Чуйка свербела, когда мимо «боковушек» проходили. Опасностью за версту перло, а по душе так, легким сквознячком страха обвеивало. Не к добру.

Шел, контролировал поведение и состояние группы. Голубев, как всегда, собран и деловит. Он сам за своими десантниками присматривает, но это скорее по привычке. Страдивари флегматичен, Михаил подозревал, что пребывание в этом времени для него в тягость. Тихой сапой ищет смерти в бою. Только с его специальностью ее можно получить или нарвавшись на засаду, или столкнувшись с вражеским снайпером. Конечно, можно на поле боя под обычную раздачу попасть, но в ближайшие часы и, он надеется, дни этого не представится.

Дальше Спица. Сейчас он очень схож с капитаном. Идет, всему удивляется, даже оружие опустил стволом вниз. Пропустил его мимо себя, одернул.

– Рот закрой, муха залетит. Не расслабляйся.

– Понял.

Ну вот, теперь на вояку похож стал.

В замыкающих двигались Изя и Кузнец, тот диверс, который при первом знакомстве взял Каретникова в плен. Интересно, на каком парашюте его, такого слона, сбрасывали? Кажется, грузовых еще нет. Остановился, спросил:

– Чего ожидаешь, лейтенант? Отставших нет. Мы с Изей за тылами приглядываем.

Только хотел отшутиться, да с головы колонны фонарем подали сигнал: «Всем собраться вместе».

– Тюрьма НКВД почти над нами, – оповестил собравшихся начальников Лев Яковлевич.

Разин засомневался.

– Что-то не похоже.

Проводник первый раз за все время вспылил. В общем-то, понять сугубо гражданского человека можно, волнуется. И возраст тут роли не играет, не наработана привычка смертельно рисковать.

– Похоже – не похоже. Вот это боковое ответвление от главной улицы к ступеням наверх и ведет. Если б не ночь, сейчас могли бы услышать, как по Чудновской улице машины и телеги проезжают…

Многие как по команде направили лучи фонарей в боковой коридор, все равно толком ничего не увидев там.

– …саму тюрьму огибает Острогская улица. Вот этот проход выводит к ней.

– А выберемся куда? – попытался определиться Михаил.

– Извини, мил человек, сие мне неизвестно. Обещал довести? Довел. По лестнице подниметесь, в дверь упретесь, а дальше не ведаю. Во всяком случае, помог. Не с голой сракой на пулеметы попретесь. Сейчас ночь, охраны в тюрьме мало…

Ну да. И на том спасибо. Под мерцающим светом факела и тусклым фонарей установилась напряженная тишина. Можно представить, как скрипят мозги в черепных коробках.

– Пошли, что ли? – предложил Разину.

– Да. Пора. Время уходит.

И пошли. Только, как говорится, дверь поцеловали… Все.

– Выходим на поверхность, – предложил Каретников.

– Не понял? – набычился Разин.

Даже в темноте, при свете фонаря, было видно, как он зол. Каретников ладонью похлопал по металлу тяжелой двери.

– Чего ты не понял, капитан? Мы еще до цели не доберемся, как нас всех положат.

– И что предлагаешь?

– Штурмовать тюрьму завтрашней ночью, а до этого кое-что проанализировать и наметить. Ты ведь не думал, что нам изнутри дверь откроют, мол, заходите, люди добрые, берите, что хотите? – оглянулся. – Яковлевич! Найдешь человека, который тюрьму знать может?

– Дед Мойша… – подсказал Изя.

– Точно. Только он вор и сидел в ней, еще в году так девятнадцатом, чтоб не соврать. Пока живой и еще крепкий старик.

– Да мне без разницы, кто он, лишь бы маразмом не страдал и своими ногами ходил.

– Пока в уме и ходит.

– Во-от! Погнали до дому. До утра еще поспать успеем, а вы деда пред ясны очи представьте…

Как ни дергался Разин откараскаться от вторых ролей, но кто на что учился. Михаил смог доказать расстановку сил, после разговора с дедом предоставив подробный план нападения на тюрьму. Поделили силы. Капитан слинял со двора сразу после обеда, задача у него как бы не посложней каретниковской будет. Михаил со своими ушел в то же самое время, как и вчера. Сейчас они вшестером – он, десантники, Яковлевич и любопытный старикан-вор – стояли в коридоре, сразу за изгибом по лестнице ведущим к пресловутой двери. Каретников наблюдал за стрелками на циферблате наручных часов. Время не то чтобы тянулось, но напрягало, создавая внутренний мандраж.

Когда до ушей долетел едва уловимый звук канонады взрывов и… кажется, стрельбы, Михаил дал отмашку:

– Спица, пошел!

Пулеметчик, оставив прислоненный к стене пулемет, метнулся по лестнице вверх, назад прискакал чуть ли не быстрее, кажется, скатившись по ступеням.

– Есть!

Все пооткрывали рты, прикрыв ладонями уши. Взрыв противотанковой гранаты, хоть его и ждали, в закрытом коридоре наделал шума. Сверху посыпалась невидимая в темноте пыль, заставив людей кашлять, но землетрясения не случилось.

– За мной!

Картина маслом. Дверь с петель не сорвало, но, выбив замок, повело внутрь. В освещенную электрическим светом прореху отлично было видно кирпичи и мусор с той стороны. Похоже, дверь тупо заделали, заложив кирпичом и поштукатурив стену, но уж очень давно, что даже дед не помнил.

– Навались!

Общей массой и усилиями проделали проход, теперь отчетливо слыша что-то похожее на бой где-то за стенами заведения. Это Разин со своим напарником, ну и Изей, буянят. Отрадно! Звуковая завеса им сейчас как воздух нужна.

– Дед, где мы?

– Цоколь. Карцерный блок, камеры для особо опасных заключенных, комната надзирателей цокольного этажа, спецхранилища, предназначенные на случай заварухи в городе.

– Веди к надзирателям.

Не цоколь, а длинный заглубленный подвал, искривившийся буквой «Г». Широкий коридор с односторонним расположением помещений. На совесть строили. Стены кирпичные, оштукатуренные, укрепленные контрфорсами, перекрытия из крестовых кирпичных сводов, перемычки над проемами клинчатые кирпичные.

А бой-то почти утих. Зато на шум бегущих по каменному полу ног, ну и, наверное, по поводу сотворенного шума, из-за поворота материализовался немец в черной, кажется, эсэсовской форме. Каретников бежал первым, зная, если потребуется, дед под боком. Не стал ждать, когда от такой наглости упитанный вертухай придет в норму, из ТТ всадил в него пулю.

– Быстрей!

Среди надзирателей спящих не нашлось, да их и было-то всего трое на этаже. Все с миром направились на встречу с Богом. Пусть сам разбирается, кого куда определить на постой.

– Ищите ключи!

С ехидной усмешкой прорезался дедов голос:

– Ключей не нужно, начальник. Так сподоблюсь.

– Давай! Спица, с пулеметом занимай позицию у лестницы наверх. Чтоб муха не пролетела!

– Понял.

– Дед, первым делом спецхран.

– Вот это по-нашему! Начальник, ты случайно в детстве вором не был?

И этот туда же. На его молодость намекнул или?..

– Работай, дед! Работай.

– От работы кони дохнут.

Щелчок замка на двери.

– Готово!

– Шуруй к следующей. – Припахал Голубева и проводника. – Смотрим бумаги, если это то, что нам нужно, сразу доклад.

Н-да-а! Бардак у фашистов! А еще культурных из себя строят. Стеллажи завалены макулатурой. Бумаги, перевязанные бечевой, свалены прямо на бетонный пол. Долго же разбираться придется… Первым голос подал Лев Яковлевич:

– Лейтенант. Это архив областного комитета ВКП(б).

– Уверен?

– Папки с подписями партийного начальства, приказы, распоряжения, фамилии. Все с печатями и штампами.

– Поджигай!

Пламя занялось быстро. Языки огня и едкий дым заполонили комнату. Только выскочить успели, а дед с докладом:

– Готово!

– Камеры отпирай! Парни, уже ясно, что нашли то, что нужно, жгите все. Серега, мы с тобой к сидельцам.

Карцерный блок оказался небольшим узким коридорчиком в подвале, где расположились около десятка камер. Первый карцер – маленькая комнатенка, в которой прямо на деревянном полу сидели горемыки в военной форме со звездами в петлицах. Сколько их? Восемь. Удача!

При их появлении народ безучастно развернул лица к открывшейся двери. Беготня по коридору и стрельба их не слишком впечатлила. Мало ли что происходит у немцев!

Представился:

– Лейтенант Апраксин, военная разведка. Товарищи генералы, предлагаю покинуть помещение, по приказу командования, обязан вас вывести к своим.

Поднялись на ноги, неверящими глазами смотрели на одетых в гражданку людей. Один из них спросил:

– Вы уверены, что это у вас получится?

Каретников, при необходимости торопиться, спокойным голосом сказал:

– Ну, сюда же мы как-то смогли проникнуть, значит, и выйти сможем.

Со стороны лестницы послышался громкий стрекот пулемета, десантник скупыми очередями затыкал проход. Голубев не смог сдержаться, скомандовал:

– На выход!

– Лев Яковлевич, сводите товарищей генералов вниз, – приказал проводнику Михаил. – Ожидаете нас в центральном коридоре.

Между тем дед успел выпустить из остальных карцеров еще человек двадцать, но все были местными жителями. Разбираться, кто есть кто, Каретников не стал, в конце коридора вовсю шел бой. Вооружившись автоматом, Страдивари присоединился к Качанову.

– Дед, выпускай всех, кого успеешь, мы прикроем, сколько сможем.

– Сделаю, сынки! Мне времени много не нужно, но вы уж…

– Давай, старый!

Взрывы сотрясли спертый воздух на этаже. Немцы использовали карманную артиллерию. Им сверху сподручно бросать гранаты.

– Ё-о-о!

– Ты чего?

– Осколком зацепило! Ой, жжет!

– Сейчас. Принесла тебя нелегкая, сам бы управился!

– За угол, обормоты! – наехал Голубев.

Коридор длинный, хорошо освещен. Двери многих камер открыты. У дальнего края еще копошился дед. Вырвавшиеся на волю заключенные бежали по коридору, подальше от звуков стрельбы, толпой пробиваясь к заветной дыре в стене. Куда бегут, никто из них не думал, главное подальше от камер и пыток.

– Страдивари, давай сюда автомат. Хватай напарника и тащи к лазу, оттуда нас из снайперки прикроешь, когда по «взлетке» бежать будем.