Текст книги "Лабиринт. Феникс"

Часть 2
Джокер в колоде[17]17
  В большинстве колод существует одна особая карта, которая и называется «джокер». Традиционно на ней изображен придворный шут. В различных карточных играх джокер используется по-разному. Определяющая карта, в которой заключен весь смысл игры. В целом наиболее часто джокер используют взамен любой карты при составлении нужной комбинации или же как самую «сильную» карту, способную побить любую другую.


[Закрыть]

Мы ходим в гости не прошено,

Не извиняемся,

Делаем крошево и растворяемся.

Волчьими тропами, вражьими трупами

Разведка идёт…

ВИА «Взвод». Разведка идет…

Начало формы

Четвертого октября штаб группы армий «Центр» издал приказ на продолжение операции, в котором предписывалось 2-й танковой армии, 4-й полевой армии и 4-й танковой группе окружить Москву и, при возможности, дальше наступать на Ярославль, Рыбинск; другим объединениям наступать по расходящимся направлениям: Елец – Воронеж, Торжок – Вышний Волочок; уничтожить советские части в районе Ржева, Зубцова, Старицы.

Все были уверены в победе, в окружении Москвы назначенными для этого армиями. Остальные войска вермахта должны были добить остатки Красной Армии, очищая от нее территорию по всем направлениям от Москвы.

Основную роль в окружении Москвы должны будут играть 2-я танковая армия и 4-я танковая группа. Полевая армия генерал-фельдмаршала фон Клюге должна закрепить успехи танкистов. Фюрер не собирался принимать капитуляцию Москвы, решил обречь город на уничтожение. По одному из вариантов – затопить. Там, где сегодня Москва, возникнет огромное озеро, которое навсегда скроет столицу варваров под водой. По другому варианту, возникшему у Гитлера после окружения советских войск под Вязьмой, следовало Москву окружить, подвергнуть обстрелу и изгнать население в азиатскую часть России. Дальнейшее ее существование не предусматривалось. План военной кампании был более чем реален, занимать подготовленные москвичами позиции было некому. Войска, оборонявшие Москву, разбиты или пленены. По данным абвера, в окопы посылали всех, кто попадался под руку, в основном курсантов подмосковных военных училищ, вооруженных только стрелковым оружием и гранатами. Но, несмотря на потуги большевиков скомплектовать военные части, на то, что в окопы посылали даже нестроевых, не пехотинцев, всего удалось собрать 90 тысяч человек, поэтому недостроенная Можайская линия обороны быстро оказалась в руках немецких войск.

При сложившейся кризисной ситуации из Ленинграда в Москву срочно был вызван генерал Жуков, спешно принявшийся стягивать к основным магистралям, ведущим к Москве, любые возможные войска. Советская страна была на волосок от гибели. При прорыве немцев с любого направления Москва могла быть захвачена или оказаться в кольце вражеских войск. В любом случае она терялась как узел коммуникаций, политический центр, а главное как символ сопротивления врагу.

Командование и военный совет Московской зоны обороны занимались подготовкой новых частей. С 13 октября в Москве началось формирование рабочих рот и батальонов, численность вступивших в них добровольцев достигла восьми тысяч человек. На их базе создавались московские стрелковые дивизии. 15 октября вышло постановление ГКО «Об эвакуации столицы СССР города Москвы». 16 октября среди москвичей возникла паника.

Власик встретил Жукова у приемной Верховного. Поздоровавшись, сообщил:

– Иосиф Виссарионович болен, но работает. Ждет, проходите.

Сталин действительно выглядел плохо, был простужен. Встретил Жукова сухо. В ответ на приветствие кивнул головой.

– Докладывайте.

Прибыв с Ленинградского фронта в Ставку 7 октября, новый командующий Западным фронтом Георгий Жуков успел разобраться в обстановке. Действительность не радовала. Все пути противника на Москву, по существу, открыты.

– Товарищ Сталин, противник наступает по всему фронту. Взят Калинин, Клин. Танки – в Рогачеве, мы оставили Яхрому! Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на можайской линии. Бронетанковые войска фон Бока могут внезапно появиться в черте города. Нужно быстрей стягивать войска на можайскую линию обороны откуда только можно, иначе…

– Где сейчас 16-я, 19-я и 20-я армии и группа Болдина? Где 24-я и 32-я армии Резервного фронта? – прервав генерала, задал вопрос Верховный.

Сцепив зубы, прокатив желваки по скулам, Жуков сухо доложил:

– В окружении, западнее и юго-западнее Вязьмы.

– Сибирские дивизии?

– По всем прогнозам, сибирские дивизии подойдут только через неделю. Еще столько же времени уйдет на их развертывание по фронту. На Западном фронте срочно нужны пополнения.

Сталин пыхнул трубкой. По причине болезни делал это, скорее, по привычке, без всякого удовольствия. Надолго задумался, заставив генерала ждать. Наконец-то обратив внимание на застывшего у стола военного, скользнул по его лицу хищным взглядом, по-видимому, приняв какое-то нестандартное решение по выходу из сложившегося тупикового положения.

– Н-да! Выход все же есть. Если нет сил и средств, товарищ Жуков, попробуем помочь своим войскам другим способом!

На лице генерала явно проявилось удивленное выражение. Между тем Сталин нажал кнопку на переговорном устройстве.

– Пригласите товарищей.

В кабинет зашли трое гражданских. Верховный главнокомандующий повел рукой с зажатой в ней трубкой в сторону вошедших.

– Вот, товарищ Жуков, вам в подкрепление бойцы! Знакомьтесь: товарищ Федоров, товарищ Фрадкин, товарищ Жданов.

Жуков стоял, ничего не понимая и не зная, как реагировать на шутку Верховного. Но Сталин не шутил. На ковре перед столом для совещаний встали столбами начальник Иваньковской ГЭС Георгий Федоров, главный энергетик канала «Москва – Волга» Борис Фрадкин и главный инженер Владимир Жданов. Жуков ощутил волнение всех троих.

– Ну? Кто начнет?

Федоров, волнуясь, не сводя глаз с Хозяина и не делая поправку на возможную неосведомленность генерала, первым начал доклад:

– Если быстро сбросить воду Иваньковского водохранилища, лед будет проламываться и ледяная поверхность будет непроходимой не только для танков, но и для пехоты противника! Вода уйдет быстро. Напор – двенадцать метров. У Калинина – сто двадцать четыре метра, ниже плотины – сто двенадцать.

– Сбрасывая воду с подмосковных водохранилищ – Икшинского, Пестовского, Пяловского, Пироговского, Клязьминьского, Химкинского, мы таким же образом взломаем ледяной покров по всему зеркалу воды и обеспечим непроходимую для противника полосу от Дмитрова до северной границы Москвы, – поддержал коллегу Жданов.

– Куда будете сбрасывать воду? В Москву? – со зловещим прищуром оборвал его Верховный.

– У нас есть Яхромский водосброс. На реке Волгуше, это приток Яхромы, – подходя к висевшей на стене карте Московской области с нанесенной на ней обстановкой боевых действий, объясняя, стал указывать Жданов. – Если открыть тут заслонки, вода пойдет в пойму Яхромы. Напор еще больше, чем на Волге. Уровень водохранилищ – сто шестьдесят два метра, а в долине Яхромы – сто семнадцать. Но здесь, правда, стоят еще две плотины: Яхромского гидроузла, Икшинского…

– Плотины работают на подъем волжской воды. К сожалению, связь с нижним бьефом – только через насосы водоподъема, – отрывисто вступил в разговор Борис Фрадкин. – Но если мы откроем заслонки, насосы будут работать в генераторном режиме, пропуская воду в обратном направлении. Вода пойдет вниз из водохранилища, возвращая в энергосистему электроэнергию, затраченную на их подъем. Если открыть сразу обе створки четырех шлюзов, поток усилится.

– Так вода уйдет в Яхрому? Значит, река разольется и будет барьером для танков фон Бока? – улыбаясь в усы, Сталин подходит к карте. – А вот у Иваньковской плотины канал пересекает еще одна река – Сестра, так? Можем мы воду из Иваньковского водохранилища направить туда? Чтобы немцы не прошли дальше Рогачева?

– Река Сестра проходит в трубе под каналом и впадает в Волгу ниже Иваньковской плотины, – вновь вступают в разговор Фрадкин и Жданов. – В канале есть донные отверстия, предусмотренные для осушения канала между заградворотами, в ремонтных целях. Если запереть трубу и открыть донные отверстия, вода поднимется, дойдет до Рогачева и затопит все пространство от Иваньковского водохранилища до Яхромы. Но затворы есть только в западной части трубы.

– Сколько времени потребуется, чтобы поставить новые затворы? – спросил Сталин.

– Если напрячь все имеющиеся силы и нам будет оказана помощь со стороны инженерного управления фронта, за неделю, думаю, управимся, – предположил Жданов.

– Помощь окажут. Через два дня все должно быть готово! – особо не повышая голос, приказал Сталин. – Предупреждаю: вся операция должна проводиться в обстановке строгой секретности. О ней должны знать только те, кого она касается напрямую. Непосредственные исполнители не должны быть информированы о целях операции.

– Но… товарищ Сталин, – командующий Западным фронтом вынужденно перебил Верховного. – Мы же должны эвакуировать население из зоны затопления!

Прищур Хозяина:

– Чтобы информация просочилась к немцам? И чтобы они послали к вам своих диверсантов, а те не допустили осуществления намеченного плана? Это война, товарищ Жуков! Мы сражаемся за победу любой ценой! Я уже отдал приказ взорвать Истринскую плотину. Даже свою дачу в Зубатове не пожалел. Ее тоже может волной накрыть. Все! Приступайте к исполнению…

* * *

Ноябрь-месяц, операция проходила в обстановке строгой секретности. На протоках торфоразработок в пойме Яхромы разыгралось половодье. Бурные потоки с разломанными льдинами затопляли все вокруг, ледяная вода поднималась все выше. Жилые дома в населенных пунктах постепенно скрывались под водой. Немцы торопились уйти на линию своих укреплений на противоположном берегу разливающейся Яхромы, но многим частям и технике не повезло – утонули, замерзли. Жители многих сел и поселков в долине Яхромы и Сестры, на Большую землю выйти не смогли, остались под слоем воды или замерзли после разлива.

Как бы то ни было, ценою многочисленных жертв среди мирного населения в десятках поселков и деревень, Сталину удалось многое. Ему удалось, не обладая никакими резервами, на некоторое время сократить зону боестолкновений на Западном фронте практически до двух небольших точек – у деревни Крюково и на Перемиловских высотах, где немцев, пытавшихся прорваться через канал, сдерживал случайно оказавшийся там отдельный бронепоезд № 73 войск НКВД. Бронепоезд шел из Загорска к Красной Горке, но застрял у станции Яхрома после взрыва моста через канал. Пока не была сформирована 1-я ударная армия Кузнецова, немцев на Перемиловских высотах сдерживали бойцы 20-й армии под командованием генерала Андрея Власова. Несмотря на все, возможность захвата Москвы противником сохранялась.

Москва стала прифронтовым городом. Холодно. То дождь, то снег. По ночам крепкий мороз. Погода в этом году не баловала.

В общем-то, по нынешним меркам ничем не примечательный день. Один из дней страшной войны, но… трамваи и троллейбусы не вышли на линию. В депо прибыли военные саперы, минировать оборудование. А ведь в вагонах перевозили не только гражданское население города, но и воинские части, доставляли рабочих на строительство оборонительных сооружений. Не открылось метро… Закрытые двери наводили в душах москвичей панику, внушали страх, руша нить повседневности бытия, уверенности в том, что великий вождь, отец всех народов огромной страны не допустит захвата города фашистами. В одночасье весь облик города как-то мгновенно изменился. Магазины закрыты. Жалюзи спущены на витрины. Народ суетится возле домов. Горожане связывают пожитки, укладывают их на тачки, на детские коляски. Кое-где грузятся машины, выносят из квартир даже мебель. По улицам походным шагом двигаются красноармейцы, идут не в ногу колонны пожилых мужчин, из батальонов ополчения. Эти уже сегодня окажутся в окопах. Можно сказать, почти в колонну стекаются грузовики с эвакуированными. Мешки, чемоданы, ящики, даже подушки. Люди с поднятыми воротниками, по-старушечьи закутанные в платки женщины всех возрастов бредут с темными лицами и пустыми глазами. Чувствуется, что неизвестность их гнетет и гонит в никуда, только бы подальше от родного порога. Это была уже другая Москва, где не действует привычный уклад жизни.

Прошлым вечером на окраине слышна была артиллерийская канонада, и чиновники гражданской администрации города решили, что битва за столицу проиграна и немцы вот-вот войдут в город. Руководителей страны и города охватил страх. Думали только о собственном спасении, бежали с семьями и личным имуществом, бросали столицу на произвол судьбы. Организованная эвакуация превратилась в повальное бегство. Власти не стало дела до грязи на опустевших магистралях, до брошенного на улицах какого-то барахла, скарба. Прямо на глазах у людей происходил исход из столицы руководителей госаппарата. Большинство из числа данной категории «слуг народа», загрузив служебные машины вещами и продуктами, пробивались через контрольные пункты или объезжали их и устремлялись на Рязанское и Егорьевское шоссе. Все остальные пути из Москвы или уже были перекрыты немецкими войсками, или простреливались насквозь. По Рязанскому шоссе нескончаемой людской рекой шли толпы беженцев.

Однако сам город, агонизируя, все же подавал признаки жизни. Как в любом другом населенном пункте страны, были люди, не собиравшиеся бросать свои дома. Имелись и те, которых партия в случае чего… оставляла для работы в подполье, еще не зная толком, как поступить с самим городом. Если не удастся удержать хотя бы часть города, его придется взорвать и… затопить, так для себя уже решил Сталин, но озвучивать свое решение не торопился. Специальные команды, посланные Берией на соответствующие участки плотин и водохранилищ, уже давно отработали и этот вариант.

Как водится, рядовым жителям никто не сообщал, что происходит, и только слухи, один хуже другого, бередили умы.

– Немецкие танки в Одинцове!

– Не может быть!

– Точно. До центра Москвы рукой подать.

– Товарищи! Не верьте этим! Это провокаторы!

И начиналось…

На самом деле это было правдой. А еще, самое неприятное, что только может произойти, уже тоже случилось. На некоторых направлениях связь с фронтом была потеряна.

Вечер чуть тронул фасады городских построек. По набережным Москвы-реки на равном расстоянии друг от друга возвышались на привязи колбасы аэростатов. С наступлением сумерек они медленно, почти незаметно для глаз, беззвучно потянулись вверх к небу. Тихо в городе. Особенно центр будто вымер, напоминал кладбище. Казался пустым, холодным. Ночь ускорила свой приход снегом с дождем. Темнота кромешная. Уличное освещение давно отключили, ввели строгий режим светомаскировки. Окна домов, словно своеобразным трауром, затянуты плотной бумагой или тканью. День закончился. Такой тихой Москва никогда не была…

Пасмурным утром на одной из улиц столицы появился долговязый, худой, в какой-то мере изможденный, скорее всего болезнью, молодой мужчина в форме лейтенанта Красной Армии. Но даже при всем его болезненном виде форма сидела на нем органично, как вторая кожа, что характеризовало его как кадрового военного. А еще уверенное движение по городским улочкам выдавало в красном командире если не москвича, то человека, знавшего этот город.

С самого рассвета госпиталь подчистили от выздоравливающих, и вместе с остальными, подлежавшими выписке, Каретникову вручили в руки предписание: явиться в комиссариат одного из районов города для прохождения дальнейшей службы в нестроевой части до полного выздоровления. В какую именно часть его припишут, определит военком. По нынешним временам, кажется, таких воинских образований не могло быть и в помине, но кто знает…

Картина, которую Михаил увидел, поражала. В кошмарном сне такого не увидишь! Не думал, что сподобится на своей шкуре прочувствовать то, о чем когда-то читал в мемуарах давно умерших участников событий сорок первого года. Н-да!

По Бульварному кольцу к Ярославскому шоссе двигалась масса людей, нагруженных скарбом. Некоторые волокли тележки, детские коляски, наполненные вещами. Люди торопились уйти из Москвы. В воздухе клубился пепел от сожженных бумаг, а часть этих бумаг, листками с напечатанным на них текстом, ветер, играя, разносил по округе.

Отступив к стене дома, глазел, пропуская людской поток мимо себя. Из проходящей толпы вышла женщина, державшая за руку девочку лет одиннадцати, закутанную, наверное, во все, что под нее нашлось в доме. Видимо, форма на молоденьком командире располагала выяснить глодавший ее вопрос или от безысходности происходящего с ней обратилась. Подняв на него глаза, доверительно спросила:

– Извините.

– Да. Слушаю вас?

– А правду говорят, что товарищ Сталин уехал из Москвы?

Круто! Что тут сказать? Тем более сам ответ он знает наверняка. И ответ правильный, без каких-либо сомнений. Улыбнувшись ей, окинул взглядом людей, в одно мгновение скучковавшихся рядом с теткой. Как мог проникновеннее, но, не устраивая митинг, не повышая голос, именно ей объяснил:

– Не волнуйтесь. Иосиф Виссарионович в Москве. Я даю вам слово, он не собирается уезжать из столицы. Поверьте, Москву мы не сдадим и фашистов скоро отгоним. Добрый вам совет, возвращайтесь домой, нечего по чужим углам горе мыкать, а дома и стены помогают.

Кто-то из заднего ряда, где образовался затор в движении колонны, крикнул:

– А вот по слухам…

Михаил взглядом нашел задавшего вопрос. Дед. Х-ха! Такого одним словом на путь истинный не направишь. Знал такую породу людей. Но знал, как с ней бороться. Не нужно бодаться, в полемику вступать. Даже голос повышать не нужно, а говорить обязательно не с ним, а с теми, кто рядом.

– Провокационные слухи, чтобы вызвать панику. Видите, какую толпу слухи собрали. – Мотнул подбородком перед собой. – Как на демонстрации. Вот то-то и оно! Слухи… Если послушаетесь совета и домой вернетесь, только выиграете… И еще… Готовьтесь суровую зиму пережить. Очень холодно будет. Так холодно, что все армии Гитлера, как вши, вымерзнут, а мы их после лютой зимы на запад погоним. Клянусь!

– Спасибо вам, товарищ командир! – поблагодарила женщина.

С дочуркой и скарбом выбравшись на тротуар, она пошла в обратную сторону. Домой. Толпа колыхнулась. Шепотки перешли в говор, а там и в бурную полемику. Каретников осознал, что толкнул невидимый камень в пирамиде, выстроенной историей реальности. Еще одна победа, именно его маленькая победа местного значения. Колонна разваливалась на ходу. Кто-то шел в никуда, а кто-то, поворачивая оглобли, напрягая людское течение, возвращался восвояси, решив довериться сказанному. А по колонне уже гулял слух, товарищ Сталин на месте, и Москву врагу не отдадут.

Михаил тем не менее покачал головой, узнавая привычный ход истории. Власть, занятая собственным спасением, забыла о своем народе, а приказ об эвакуации спровоцировал панику. Что тут скажешь? Мудаки! Зато как в фильмах распинались? А в литературе? Каретников сплюнул. В нашей стране могут жить только те, кто в ней родился, так как в умах и менталитете народном, если не срачка, то обязательно пердячка. Если не коммунисты до абсурда все доведут, то демократы, вроде Навального, цветную революцию устроить захотят, территорию раздербанить желают и раздарить благодетелям. Да-а! А жить все равно нужно. Но один плюс все же есть. И он жирный. Чужой менталитет у наших людей не приживается, поэтому воспоминания про то, что Дальний Восток при правлении Путина, «аннексированный» китайцами, выкачивающими из страны ее ресурсы, в конечном итоге останется за Россией, а вырубленные и вывезенные леса вырастут вновь, вода в Байкале очистится. Хмыкнул. Так ведь после его вмешательства в ход истории этого всего может и не случиться. Мотнул головой. Не о том думает. Война! Раз выбросило в это время, воевать нужно, а не бередить душу пока еще не случившимися событиями будущего.

Голова кругом идет! Западный, Резервный и Брянский фронты, созданные для защиты Москвы, в результате окружения, разгрома и пленения их войск под Вязьмой и Брянском развалились, все пути-дороги на столицу открыты. В обороне появилась огромная брешь длиной по фронту около пятисот километров, это Михаил помнил точно, и закрыть ее было нечем. Войска, когда-то стоявшие на этой линии, уничтожены или пленены. Немецкие части уже к десятому октября вышли к можайской линии обороны, а к четырнадцатому, соединения 3-й танковой группы ворвались в Калинин. Отсюда и ажиотаж с эвакуацией, только непонятно, почему противник остановился? Как-то так получилось, что этим моментом из истории войны Каретников в свое время особо не озаботился. Теперь вот гадай? Н-да! Однако пора двигать. Передохнул, полегчало. Судя по состоянию организма, выписали его рановато. Прошел всего ничего, а одышка давала о себе знать.

Свернул в боковушку, дворами прошел на параллельную магистраль. Изредка проезжали машины, громыхая и дребезжа по булыжной мостовой.

Улица Горького была совершенно пуста, а в Столешниковом полно народу, и все чем-то в спешке торгуют с рук. По дороге заглянул в пустую парикмахерскую, побрился и постригся у седого мастера. Вот, теперь на человека похож.

– Сколько с меня?

– Пустое. За счет заведения. – Как-то отчужденно-заторможенно произнес дедок.

Отпад! Коммунизм, что ли? Или… Поблагодарил. Вышел. Кажется, где-то неподалеку нужный адрес.

Как говорится, спинным мозгом почувствовал липкий взгляд на своей скромной персоне. Так не может смотреть простой обыватель, значит, кого-то не на шутку заинтересовал именно он, родимый. Хотелось бы узнать, почему?..

* * *

Она действительно не знала, куда идти и что делать… С тех пор, как Дана попала в этот мир, вернее в другое время, она с головой окунулась в бремя войны. Несколько месяцев с колоннами беженцев и отступающей армии двигалась на восток. Несколько месяцев сплошного бегства от наступавших фашистских орд. Шла пешком, где-то ехала в теплушке, телегой. В зной или дождь, в жару или слякоть, днем и ночью, под звуки близкой артиллерийской канонады, под залпы авиационных пулеметов, не разделяющих гражданских от военных, с неба шматующих людскую плоть в лоскуты, и под разрывы бомб двигалась, имея перед собой цель. Через кровь и боль, окружавшую ее от самой точки перехода, она шла в Москву. А куда еще? Давно поняла, что в свое время ей хода нет.

Из рассказов стариков в семье отлично помнила много раз упоминаемый ими адрес в столице, где еще до войны, да и потом какое-то время, огнищане из Варны карабов и ведьманы, при правлении Милорада, деда их нынешнего князя, держали защитный круг, проще сказать, расположили штаб-квартиру службы безопасности и поддержки. Старики говорили, нелегко им тогда приходилось. Вертелись как угри на горячей сковородке, уж очень НКВД буйствовал, выпалывая из социалистического общества и правых и виноватых, уничтожая своих и чужих. Вот на этот адрес она и шла, словно мотылек, стремящийся к пламени свечи в ночное время. Куда ей стремиться еще? Кругом все чужое, так ведь и не привыкла к нынешней действительности. К родным огнищам своего народа не пробьешься, скорей под пятой захватчика окажешься, уж слишком быстро фронт откатывался от границ государства.

Только к концу октября в Москву попала. Среди девиц-воительниц Дана слишком юна и строптива была. Иной раз взбрыкнет, непокорность проявит, за что мать-воительница потом уроком наделит. А урок тот хоть и по силам ей, да только все соки на измор выжмет. Посмотрела бы на нее мать-воительница сейчас, может, здорово удивилась бы, не узнав в женщине прежнюю амазонку. Укатали Дану пути-дороги, да и ее личное горе почти совсем притупилось, душевная рана рубцевалась, кровоточить перестала. Вселенское горе русского народа поглотило боль. Вот она, Москва!

Шла пешком и видела, каким был город. Трудно себе представить! Противотанковый ров пересек шоссе, обогнул выходивший на него переулок. В окнах домов ни одного просвета, стекла заклеены полосками бумаги. Крымский мост охраняется военными. Около станции метро «Парк культуры» в рост человека навалены мешки с песком. На Дорогомиловской улице баррикады… В магазинах на улице Горького витрины тоже завалены мешками с песком. Прошла мимо дома, в котором не было четвертой стены. Все насквозь просматривалось. Под мокрым, липким снегом, который все сыпал и сыпал, встала, глазея на неприглядную картину. Стояла в луже в промокших туфлях, не ощущая холода, стояла в полном оцепенелом отупении посреди горы наваленных на тротуаре чьих-то чужих чемоданов, когда окликнули:

– Чего встала, корова? Вишь, пройти мешаешь. В сторону!

Отодвинулась под самую стену, пропустив толпу. Постояв, пошла дальше. Где-то в этом районе находился вожделенный адрес. Нечетные номера домов по правой стороне. Двадцать семь. Двадцать пять. Вот он, двадцать третий номер. Пришла.

…Дана взахлеб рассказывала обо всем, откуда она пришла, о решении князя Владимира захватить перевертыша, о случившемся побеге пленника. Ее слушали со вниманием, не перебивая, не задавая вопросов, пристально глядя на попаданку одной с ними крови. Военный, затянутый в ремни портупеи, левая сторона лица которого обезображена застарелым шрамом, полученным от пули, по-видимому, ранение затронуло лицевой нерв, заставив сам лик навсегда «заледенеть» в подобии маски, спросил, поднимаясь на ноги:

– Мы победим?

Боги! О чем он спрашивает? Неужели ее нельзя просто отпустить, переправить назад во время, из которого она попала сюда? Волхвы наверняка умеют это делать. Или не умеют и все зря? Догадка заставила поперхнуться, закашляться. Не могут. Точно не могут! Иначе не было бы этого вопроса.

– Мы победим? – повторил вопрос, скорей всего дальний родич из Варны витязей.

Новая догадка озарила ее разум. А ведь перед ней родной брат нынешнего вящего. Уж очень схож здоровой частью лица с лицом князя Владимира. Тот же нос, несколько горбатого профиля, разрез глаз, подбородок, усы над верхней губой и плотная шевелюра темных волос с густо пробивающимися «иголками» седины. Он… Он погибнет в сорок втором где-то в районе Харькова. Да. Точно!

– Победим. Война закончится в Берлине, девятого мая сорок пятого года…

– Так долго?

– Наших по самым скромным подсчетам погибнет двадцать семь миллионов человек.

– Сколько-о?

Дана промолчала, потупив глаза в пол. Боярин обратился к одному из присутствовавших в комнате:

– Олег, отведи ее в одно из подвальных помещений, пусть выспится. Да! Накормить не забудь.

– Понял.

Дана вскочила.

– Так вы поможете?

– Поможем. – Усмехнулся. – Война, дева. Единственное, чем можем помочь, так это переправить тебя в огнища. Ты нарушила заветы предков, обманула княжих людей. Своей ненавистью перешла границу дозволенного и потому подлежишь наказанию. Вящему отпишу, чтоб назначил тебе урок простой огнищанки. Варна девы-воительницы не для тебя. Рожать и ходить за скотиной, работать в поле, вот твой удел. С тобой еще ведьман побеседует, а сейчас уходи, не хочу тебя видеть. Олег, запри ее.

Как же, называется, к своим пришла! Заточили в подвальное узилище, теперь, небось, обсасывают ту информацию, которую за пару часов выжали из нее.

Действительно, апартаменты – настоящий застенок. Выбраться отсюда будет проблематично. Главное, за что сюда бросили? Дана отодвинула пустую миску, в которой ей принесли гречу с кусками мяса, выпила чай, сдобренный сахаром. Не голодная, но осадок… Судя по всему, брат вящего здесь рулит. И что? Положиться на волю этого самодура? Отправят к огнищам, и будет воительница коровам хвосты крутить.

Не хочу! Нужно как-то выбираться отсюда. Попытку вернуться или войти в свой род она сделала. Результат не тот, который ожидала. Война. Найдется место для амазонки. Ее кровник – изгой. Но даже за то короткое время, которое она была рядом, смогла понять: такой не пропадет. Она тоже в эту реальность впишется. Главное…

Шаги и отодвигаемый засов на двери прервали мысли, только ведь решение бежать созрело. В помещение вошел не Олег, приведший ее сюда, а совсем другой родович. Молодой парень окинул узницу взглядом.

– Поела?

– Да.

– Тогда поднимайся, тебя Владимир к себе кличет.

– Кто?

Хмыкнул, глянул как на несмышленыша, пояснил:

– Походный князь, младший брат вящего. Поторопись.

Что ее может ждать? Упреки. Выговор. Очередные расспросы о будущем. Мало им того, что уже поведала? По ней-то решение уже принято и озвучено. Вряд ли человек со шрамом на лице его изменит. Такие на попятную не идут. Глаза ей не завязывали, где выход и охрана она помнила, дурой ее никто никогда не считал. Нужно лишь слегка напрячься и сделать свой ход, вряд ли его от нее ожидают.

Парень отступил в коридор, пропуская ее на выход. Успела сделать по нему вывод. Молодой, наверняка только в службу входит. Телок телком, с волоокими глазами, и на нее смотрит, как на девку-чернавку. Вышла из комнаты, мигом успела обозреть пустоту длинного, тускло освещенного коридора. Без каких-либо уловок подшагнула к сопровождающему, натренированным приемом метнула руку, направив сведенные в копье пальцы выше груди молодца, в последнюю секунду будто почувствовавшего опасность. Удар в точку шеи был точным, сильным, но не смертельным.

– Хр-р-р! – захрипел «предок», закатывая глаза и заваливаясь. Подхватила тяжелое, ставшее безвольным тело, умудрившись ладонью еще и прикрыть ему рот.

– Тише-тише! – шипя шептала на ухо, будто тот мог ее слышать. – Сейчас!

Затащила в свое же узилище, уложив на сбитые из дерева узкие нары.

– Полежи тут! Прости. А за науку потом благодарить будешь.

Кажется, все это проделывала торопливо, понимая, что времени совсем не осталось. Выскочив в коридор, минуя ряд дверей с обеих сторон, на цыпочках понеслась в нужную сторону. Сейчас будет лестница наверх. Ступени из бетона, не скрипнут. Вот только сразу на выходе охранник для пригляда стоит.

– Помолюся богу Перуну всемогущему, покровителю воинов, славлю пречистую Макошь, праматерь родов славянских, и Триглаву… – шептали губы наговор отвода людских глаз, а параллельно в голову только единственная мысль лезла: «Только взглядом не привлечь внимания к себе».

Стоявшего в проходе Стаха словно ветерком обдуло. Сквозняк? Дверь открыли, что ли? Разгильдяи. Молодняк необстрелянный. Но тревогу никто не поднимал. Он на манер хищника потянул носом воздух. Почувствовал едва уловимый запах молодой женщины. С чего бы это? Откуда запах мог взяться? Если только… Еще толком не переварив мысль, ринулся к центральному выходу дома, превращенного в детинец. По шуму в той стороне, куда бежал, определил, что там возможна потасовка.

Выскочив, сжимая в руке наган, понял – опоздал. Какая там потасовка? Два тела порывисто шевелились у открытой настежь двери. Хочешь – плачь, хочешь – смейся. Сделала их девка. Сделала! Выглянул наружу в сумерки уходящего дня. Пусто. Тут и многие насельники «логова» появились.

– Что? – односложно спросил Владимир.

Стах, переведя дух, уже спокойно ответил:

– Не серчай, княже. Ушла девка. Глаза отвела и скрылась.