Текст книги "Лабиринт. Феникс"

Основной группе повезло меньше. Как ни вышколены были, но в темноте напоролись на поставленные Каретниковым растяжки. Не особо практиковалось в Отечественную подобное. Ночь. Темный лагерь. Трупы «партизан». Кто-то в землянку сунулся, кто-то на протоптанных дорожках ногой провод с чекой сорвал, и вдруг…

Бух! Бух! Бух!

То в одном, то в другом месте рвануло. Короче, кошмар! А стрелять сами начали, так не понять толком, кто напал, тут и свои под дружественный огонь в темноте попали.

Так как парами в основном работали, уцелели лишь пятеро. Погиб Дитц. Самое интересное, те, кого искали, выбравшись из леса, на дорогу встали, дальше их след терялся, у егерей служебных собак отродясь не бывало.

* * *

Михаил, отдыхая, не спал. Не мог спать, когда совсем рядом шныряют группы егерей. Лежал с открытыми глазами, раздумывал над сложившейся ситуацией. То, что Петров исчез, говорило о многом. Во-первых, этот скрытый враг, быть может, воспитанник одной из разведшкол Абвера, успел внедриться в подразделение подведомственное военной разведки и поработать в нем. Во-вторых, он знает цели и задачи задания. Но это могли предполагать и так. Не секрет, что противоборствующие силы охотятся за секретными объектами. Только помимо целей снайперу известен и состав группы. Что сама группа скована раненым командиром. Наставник Каретникова, Сириец, всегда особо напирал на то, что на чужой территории нельзя допустить, чтобы в диверсионной группе имелся хотя бы один раненый. Диверсанты не партизаны, и раненый в их рядах означает практически конец выполнения задания. Раненый будет непомерной обузой. Самое неприятное не голод и отсутствие боеприпасов, еду можно достать, оружие отнять у врага, самое неприятное – наличие раненых. Саенко сейчас обуза для них, гирей повис на ногах, он и сам это осознает.

Каретников скосил взгляд на спавшего под боком командира диверсантов, поправил сползшее с него одеяло, вместе с другими теплыми вещами взятое Анной из опустевшего хутора. Хмыкнул с сарказмом, каковой стал подмечать за собой последнее время. Ну да! Это только в голливудских «шедеврах» раненых пристреливают, ножом дорезают или травят. Ага! В реальной жизни их на себе тащат до последней возможности. А теперь помимо Саенко на его шее повисла еще и Анна. Она здорово помогла, это смело можно признать. Именно она, понеся обед Петрову, смогла увидеть его общение с егерями. А с кем? По ее словам, снайпер вполне спокойно разговаривал с военными в немецкой форме, причем на их же языке. Даже описала одежду. На голове кепи цвета «камуфляж», с матерчатым козырьком, судя по описанию, австрийских горных частей. На одном куртка с капюшоном, того же цвета, со шлевками, для поддержания поясного ремня, на втором фирменный анорак, тоже с капюшоном. Брюки заправлены в сапоги. Это и понятно, камрады здесь по лесам промышляют, а не по горам козлами скачут. Деревенской бабе такого отродясь не выдумать, с потолка не описать.

Погладил спящую женщину по голове, притулившуюся к нему с другого боку.

Когда понял, что оставаться в усадьбе для них троих смерти подобно, сматываться нужно, опять Аннушка удивила. Ногой сдвинув половицу в одной из комнат дома, подняла крышку, ведущую в темноту подвала, указала пальцем вниз.

– Нам туда!

– В подвал?

– Там лабиринты коридоров после выработки камня. Каменка рядом. На десятки километров проходы тянутся. Если спуститься, нас вряд ли отыщут. Только лампу с собой взять, бутыль с керосином, теплые вещи, еду и воду.

Вот удивила! Обнял, расцеловал на радостях, снова подметив в глазах женщины бесенка. Да чтоб тебя!

– Я Саенко спущу вниз, а ты всем остальным озаботься.

Вот теперь и лежат втроем на неровном полу из камня. У противоположной стены тлеет фитиль масляной лампы, создавая видимость дежурного освещения. Коптит. И Каретников видит, куда тяга идет. Выбираться нужно, по времени скоро разведчики возвращаться будут, а их в усадьбе егеря поджидают. Чуть пошевелившись, достал электрический фрнарик, последний подарок Кляйна. Это он у него позаимствовал, еще когда в лагере немцу по тыкве зарядил. Включил. Батарейка свежая, лампочка осветила свод подземного тоннеля. Как правило, в таких местах человек ощущает тишину по-особому. Кто глохнет, кого от долгих блуканий, когда он в этой тишине вязнет, шумом накрывает. Но у всех без исключения притупляется внимание и на свет божий фобии выползают. Себя из списков подверженных подобным заморочкам он исключил. Уж через такую срань под землей пройти пришлось, что врагу не пожелаешь. Клаустрофобией не страдает и замкнутых пространств не боится. Н-да! А выбираться все же нужно!

– Совсем не спал?

Вот и Саенко проснулся.

– Нет.

– Что так?

– Думы не дают. Слушай, Игорь, ты вообще-то к кому ребят в город послал и зачем?

– Связник к партизанам не пришел, вот… Ну, как связник! На самом деле это мы ему приданы были… Начальство на пожарный случай явку с паролем дало.

– Уж не к батюшке ли Илье направили?

– К нему. А ты почем знаешь?

– Позывной куратора?

– Гм! Ветер.

– Вот я Ветер и есть. Так что зря посылал. Хотя нет! Радистка нужна.

Саенко некоторое время молчал, отодвинулся только. Потом все же высказался:

– Ветром ты быть не можешь.

– Это почему же? – удивился Каретников.

Иной раз темнота только на пользу идет.

– Потому что Василия Апраксина я знаю лично. Вместе в Белой Церкви в школе красных командиров учились… Ну и кто ты такой… Ветер?

Михаил чертыхнулся про себя. Ну надо же? Сколько народу в Советском Союзе, а его угораздило…

– Понимаешь, Игореша… Иногда так случается… – подбирая слова, словно на вкус их пробуя, объяснял он. – В самом начале войны гибнет советский человек, защитник отечества, ничем не запятнавший своего имени. Для страны он в силу обстоятельст толком-то и сделать ничего не успел. И вот находится другой человек, который многое может сделать, но в силу тех же обстоятельств свое имя… между прочим тоже незамаранное, светить не хочет. Дальше ты понял. Я, Василий Апраксин, веду войну с гитлеровскими захватчиками и буду вести ее до конца. Ясно?

Саенко долго молчал, переваривал сказанное. В конце концов, сказал четко и ясно:

– Ты понимаешь, что после того, что ты рассказал, полного доверия к тебе нет. А после выполнения задания я буду вынужден доложить по команде все, что от тебя услышал.

Н-ну-ну! Праведник хренов! Большевик доморощенный! Знал бы, в кого высокопоставленные коммунисты, в конце концов, превратятся… Ответил спокойно:

– Это твое право. Но задание еще выполнить предстоит. А сейчас выбираться нужно. Аннушка, просыпайся…

Ставку делал на то, что какой дорогой ушли, той и придут. Как такового спецназа ГРУ не было еще и в зародыше, поэтому трудно ожидать от ребят здоровой инициативы. Выдвинулся к балке. Спустившись вниз, привел оружие в рабочее положение.

Низина была зажата рельефом местности. Сам овраг тянулся далеко, постоянно виляя из стороны в сторону, на скатах выделяясь рваными уступами. Вековые дубы своими корнями не давали яру разползстись дальше. Звонкий напев ручья под ногами заставил нагнуться, зачерпнуть ладонью холодную влагу, напиться. Легкий прыжок с камня на камень, с камня на камень. Все! Пора к какому-то «берегу прибиваться». Совсем рядом усадьба, ее нужно минуть и выйти к месту, где бы он сам сел в засаду. Придется заблаговременно рассмотреть кромку дубравы, обочина полевой дороги подходит к ней вплотную. Место самое то! И видимость при этом ограничений не имеет. Егеря издали смогут наблюдать, как кто-то будет по полю шагать, и, между прочим, прямиком к ним в руки. Блеск! Никаких лишних телодвижений. К этому времени ему нужно подобраться вплотную, определить, сколько душ в засаде находится. Сам бы он выставил «тройку», остальных в усадьбе разместил. Хорошо подобранная «тройка» с того места могла бы и роту в полном составе на поле положить.

Чуть поднялся на один из склонов, и накатило. Нет, не боязнь! Чувство опасности выползло на первый план. Дальше по балке спокойно не пройдешь, если нe напорешься на нож, то на мину наскочишь обязательно, их егеря ставят в обязательном порядке, дабы обезопасить тылы. А может быть, пуля из бесшумного оружия вылетит неизвестно откуда, клюнет тело.

Егеря не любят открытого боя, и выследить их нелегко. Люди натренированные, где живут, что едят, когда спят, неизвестно, чутье у них тоже звериное, сами ведь уподобляются хищникам, выслеживая двуногую дичь.

Собрался! Сконцентрировался! Двигаться нужно неторопливо. Скат слева от него. Почему слева? С правого плеча из автомата удобно стрелять по скату вверх, вправо и с разворотом влево. Именно поэтому.

Замер. Минут десять-пятнадцать осматривался. Снова продвинулся… Замер. Й-есть! Стоять! Вернее лежать и тихо сопеть в две дыры. Как углядел? Ф-фух! Жопой почувствовал. Мина прямо перед носом. Боковым зрением рассмотрел несоответствие дерна. Не может здесь кочки быть, когда совсем рядом пологий спуск имеется. Ведь сюрприз чуть ладонью не накрыл… Нет! Трогать не будет. А камрад-то где-то совсем рядом пришипился. Значит, ждут. Жду-ут, красавцы! На «мягкой лапе» подвинулся в сторону, метров тридцать на брюхе полз, то замирая, то высовываясь вперед, вглядываясь в каждую веточку, в каждую травинку. Не шелохнется ли?

Тело затекло. Решил передохнуть, и вот она кромка леса, и поле видно, а он как раз под дерево подполз. Резко на спину повернулся, когда почувствовал у самой головы поток воздуха прошел.

П-пук!

Бесшумка. Пуля у самого уха в землю вошла.

Кто скажет, что он маразматик? Иметь два ножа для Каретникова норма. Еще повезло, что автомат как раз в левой руке был…

Прямо над собой увидел «лешего» с пистолетом в руке. Ни секунды не потерял, сунул правую руку за голову, там хранилась память о бое на химкинской плотине. Метательный нож в чехле ему преподнес капитан, вывозивший полуживого Каретникова с места событий. Сказал: «Сувенир, чтоб не забыл, как выжил!» И вот! Пригодился. Хватанул за тонкую рукоятку, с силой расправил руку в локтевом суставе, выпуская нож на свободу, только на локте приподнялся. Больше ничего и не успел сделать…

Оказалось, больше ничего и не надо. Сам немец, невысоко сидя в ветвях дуба прямо над ним, удивился, что не попал в близкую цель. Может, хотел еще раз… Метательный нож, пролетев без оборотов из-за утяжеленного к острию клинка, под острым углом, как в масло вошел в левый сосок оккупанта. Этого за глаза хватило. Михаил схватился на ноги, подставив руки, поймал неудавшегося Вильгельма Теля.

– О-ох!

Ф-фух! Кажется, не нашумели. Минус один! Борьба с такими, как этот, кадрами, штука непростая. Шанс, что удастся переиграть остальных – пятьдесят на пятьдесят. Как минимум где-то рядом напарник заныкался, если их двое.

Какое-то время вылеживал, используя мертвеца как подложку. Действительно не нашумели, тихо все. Можно только порадоваться, в ладоши похлопать от того, что в это время нет «переговорок». Никто на связь не вызовет, не спросит: «Как дела?»… Перекинул автомат за спину, при этом уменьшив его ремень до того предела, чтоб не болтался при перемещении, но и двигаться не мешал. Воспользоваться им в быстром темпе не выйдет, но как оружие последнего шанса сойдет. Вернул на место нож.

Теперь прибарахлиться! Стараясь делать все как можно тише, стащил с немца лохматый камуфляж, на себя напялил, не побрезговал. Выжить-то хочется! Повел плечами, ощущения вполне… Действительно фирменный прототип «лешего». По лицу убиенного взглядом мазнул. Молодой. Как там… Во! Тип лица нордический. Точно. Что ты в нашей Богом забытой России забыл, дурилка?.. А вот этим воспользуется. И этим тоже.

С пояса немца извлек его финку, сунул руку за его брючной пояс, выпростал край труселей, сделав надрез, вытянул резинку. Теперь… «Люгер» с набалдашником глушителя как родной лег в ладонь. Нормально! С насиженного места попятился раком, извернулся, двинулся в сторону, которую просчитал как вероятное место нахождения второго. Немцы мастера своего дела, но в их действиях шаблон присутствует. Русские часто поступают «без царя в голове», но выдумщики великие… чаще всего, когда подопрет.

Вот и снова скат. Взял поправку. Сначала за кустами в полуприседе продвигался. Со стороны это, наверное, горкой листвы выглядело, хотя вряд ли кто высмотрит. Потом снова на пузе пополз. Кажется, этот сектор наиболее реален… Черт! Где же ты хоронишься, с-сука лесная?.. И мины перед вероятной позицией отсутствуют, вот же кромка поля – как на ладони уже.

Справа, почти у самого уха напористый шепот.

– Курц, ты чего с места снялся? Мальчишка! Фельдфебель клистерную трубку тебе точно в задницу вставит!

Счастье! Какое счастье, что на морде лица у лохматки маска-капюшон. Ведь не заметил этого «призрака». Повернул голову в сторону «товарища по оружию», только сейчас и смог определить камуфляж противника, в котором между травяных нитей едва различимы злющие глаза. Ах, как удачно направлен ствол «люгера». Песня! На пистолетном крючке выбрал спуск, дожал.

П-пфук!

Немец обмяк. Тут все как день ясно, с дыркой между глаз не очень-то покомандуешь. Минус два! А сам-то под одеждой мокрый от пота. Хоть одежду снимай и выжимай. Ох и добавят эти гаврики седых волос в поросль причинного места… Первого, по левую руку, снял. Второй вот он. Битый жизнью, опытный секач. Таких если в засаду ставят, то определяют как центральную фигуру операции. Если есть третий, то он будет «заседать» еще правее.

Изгаляясь, преодолевая дистанцию почти по сантиметрам, продвинулся вправо. Еще на метр! Еще! Передышка.

Осмотреться.

Глядел не только перед собой – боковым зрением фиксировал обстановку справа и слева. Недавний горький опыт подсказывал, что и в ветвях деревьев может ожидать неприятность.

Твою ж дивизию! Периферийным зрением отметил движение на полевой дороге. Пригляделся. Лошадь тащит телегу. Четверо человек при ней. Далеко, не разглядеть толком, и звуков характерных не слышно. Мысли в голове Каретникова побежали вскачь. До сих пор не определена лежка третьего. А может, его нет? Но рассчитывать на простой вариант он себе позволить не может. Тогда что? Этот неизвестный ему боец обязан контролировать «слепые» секторы со своей стороны, чтоб дать полноценно работать «основному». Где? Где он может засесть, черт возьми?

Осторожно приладил на указательный и средний пальцы правой руки резинку от трусов, получив некоторое подобие рогатки, зарядил патрон от МП. Натянул «тетиву» и стрельнул в облюбованные кусты по правую руку. Скорее всего «снаряд», пройдясь по листве, угодил в ствол дерева. Какой-никакой шум наделал… Каретников мельком засек, как шелохнулся травяной покров по курсу выстрела. Немец «взбодрился», привстал, полагая, что за спиной враг, оружие перебросить в сторону звука успел… Это все, что он успел.

Пфук! Пфук! Пфук!

Каретников не пожалел патронов, стреляя по травяной копне.

Может, еще кто-то есть? Глянул на поле. Народ поближе придвинулся. На телеге мужик в летах восседает. Нет, не старик, но за сороковник точно. За ним Надежда усажена, его радистка. Ну и Щепетов с Калюжным соответственно. Их в город посылали. Но диагностика-то присутствия лишних в «спектакле» не завершена. Егеря ребята хитрющие, усидчивые, могут и не торопиться с появлением «на сцене жизни». Вынул еще четыре патрона, стал пулять их по кустам. Тишина! Значит, все верно.

Поднялся, стащил с себя камуфляж. «Люгер» под ремень, автомат в руку. Вышел из балки, привлекая внимание, помахал рукой с автоматом.

– Эгей!

Услыхал возглас.

– Серый, Василь машет! Василь!

Съехав с дороги, подрулили.

– Ждешь?

– В усадьбе немецкие егеря и лучше с ними не встречаться, – сообщил новость.

– Анна!..

– Это Евстигней, хозяин усадьбы. По дороге встретились, – пояснил Калюжный.

– Анна с нами. Что можно взять в руки, бери. Лошадь придется бросить. Распряги, пусть пасется. Будем под землю уходить, там пережидать.

– А дом? Хозяйство? – возмутился крестьянин.

– Не до хозяйства сейчас, самим бы выжить.

– Я немцам ничего плохого не сделал…

Каретников прекрасно осознавал психологию этого пожившего при разной власти мужика. Слабое место любого селянина – страх за свое добро. Он вместе с равнодушной жестокостью обстоятельств делает его сговорчивым, очень сговорчивым. Его разрушает страх перед реальной силой, непреклонной и не приемлющей психологических провокаций. И чем больше энергичного гонора у крестьянина снаружи, тем больше животного и парализующего сознания страха внутри. Этот мужик, может быть, и повоевать против германцев не прочь, но ни в коем случае с превосходящим противником. А в смутное время не прочь и пограбить, пользуясь бесконтрольностью властей. Нет, ни лошадь, ни усадьбу Евстигней не бросит. Плевать ему даже на молодую жену. Будет пресмыкаться, предаст, если без этого не получится отстоять свое, но с ними не пойдет. Только ведь у егерей свои законы. Они несколько отличны от общевойсковых. Ну, это его выбор! Кивнул:

– Езжай!

Распотрошив снаряжение погибших егерей, забрав все, что только могло пригодиться, ушли по балке. Щепетов нес рацию за плечами. При подходе к карьеру Каретников остановил людей.

– Пока здесь побудьте. Проверю.

– Василь, может…

– Нет. Там все спокойно должно быть. Это я, чтоб чисто формальность соблюсти.

До входа в катакомбы оставалось метров двести. Предположил уже, что подвела его лишняя перестраховка, не лес все же. Уже наблюдал темные провалы в неровной стене из каменной породы, уже мысленно готовился вдохнуть слегка затхловатый воздух подземных коридоров, когда… Как бежал, так с разгону и плюхнулся на живот у одного из развалов выбранного под землей, но так и не увезенного скопища строительного материала. В одном из многочисленных пещерных зевов мелькнуло до боли знакомое пятно, по цвету чужеродное карьерному пейзажу. То, что его не заметили, был уверен.

Действуя быстро, двое егерей проскользнули наружу. Умело заняли позиции, залегли в разных местах, распределив секторы обстрела. Появился третий. Как и те, которых нейтрализовал раньше, составляли стандартную «тройку» – автоматчик, то есть следопыт, снайпер и пулеметчик. Старшим в этой команде, скорее всего, выступает пулеметчик. Все трое налегке, без «лохматок», а у пулеметчика еще и ранец, нет, матерчатый рюкзак за спиной. Из него он сноровисто извлек веревочную бухту, приладил к предмету, который, «раскрывшись», оказался металлической кошкой. Поколдовав с непонятным на вид устройством, егерь отошел от стены, как раз в сторону Михаила, развернувшись, нацелил свой инструмент поверх камня и земляного грунта.

П-пуф! Вз-з-з-з!

Негромкий шлепок, и «кошка» улетела за пределы видимости, раскручивая и унося за собой веревку из бухты.

Вот так номер! А Михаил был убежден, что до такого мир еще не додумался.

Стволом вниз забросив за спину MG, егерь потянул веревку, выбирая дистанцию. Смотри-ка, зацепилась за что-то! Подошел к скалистой стенке, натянул веревку и, кажется, без особых усилий полез в гору. Взобравшись, немец на какое-то время растворился за кромкой возвышения, а вскоре сверху обозначился ствол пулемета. Подал сигнал. Лесная тактика спецов в действии. Передвигаются по одному, друг за дружкой. В гору пошли, если случись нападение, прикроют снизу и сверху… А ведь пулеметчик запросто может его заметить. Закрепился на высоте, отметил цель да как жахнет сейчас.

Снайпер пошел на подъем. Сменить позицию не удастся, в движении пулеметчик вычислит его на раз. Да он скоро и так вычислит, сверху-то! Двести метров… Приник к трубке снайперского прицела, посадив голову старшего команды егерей в перекрестье.

Вурх!

FG42 – десантная автоматическая винтовка конченного в балке снайпера – не подвела. Качественно сотворенная умельцами в микроскопическом количестве, исполненная в варианте «бесшумки», свою роль сыграла. Не «люгер», тот бил совсем без звука, но и у винтовки голос не громкий, сразу не разобрались. Второй номер штурмует препятствие, занят. Но автоматчик либо уловил, либо почувствовал. Только ему в его укрытии габариты оружия мешают развернуться или передвинуться влево, а чувство опасности и неправильности отработанной схемы не позволяют сменить позицию. Каретников до конца выжал спуск.

Вурх!

Перевел ствол на «альпиниста». Тот, держа веревку в обеих руках, уже успел ступнями на кромку встать. Еще секунда и его не достать будет.

Вурх!

Пуля, она быстрее. Заметил, точно в позвоночник вошла. Двести метров, оптика цейсовская. Не повезло мужику, с верхотуры сверзся, всем телом на голый камень лег…

Еще сутки провели в катакомбах. Анна подземными тропами увела их далеко от усадьбы и балки. На поверхность выходить решились лишь в ночное время. А потому что, если Москва держала контроль их выхода на связь постоянно, то вот контора подполковника Кашпура позволить такого не могла. Время связи строго регламентировано. Ночью в 2.15, днем 14.15. И то это заключительный этап операции.

Далеко от тоннеля не отходили. Ребята помогли развернуть антенну, и Надежда передала две шифровки:

В Москву: «А-17. Группа понесла потери. Удалось выяснить предположительный район нахождения объекта. Лесной массив Бобреневского района, квадраты 33 и 34, по информации, полученной от противника, строения бывшего пионерского лагеря. База усиленно охраняется. Выдвижение на объект планируется 02.05.42. Прошу совершить налет авиации по указанным координатам в ночь на 2 мая по времени между 4.30–5.30, примерный восход солнца. Ориентиры по информации местных источников: шесть километров на юго-восток от села Троице-Сергиево, излучина реки с очищенным от леса местом близ нее, высокая кирпичная труба кочегарки в лесомассиве. Лён».

Подполковнику Кашпуру: «Ветер, Колывану. Работаю с группой Льна. Партизанский отряд “Искра” – прикрытие германской ягдкоманды. В результате приложенных усилий отряд свою деятельность прекратил. Подполье в Бобреневе уничтожено СД, предыдущая группа диверсантов уничтожена спецгруппой егерей. Интересующий нас объект предположительно известен, данные по нему переданы Льном непосредственно А-17. К ликвидации объекта планирую приступить 02.05.42».

* * *

Лесная война для всех троих не была привычной. Куда там? Все они городские.

То, что на лесной тропе побеждает тот, кто терпеливее и выносливее, они только догадывались. Еще не наступило то время, когда разведчики приобрели способность длительное время выносить голод, холод, боль, бессонницу и бытовые неудобства, при этом воюя и побеждая противника. Вся Красная Армия училась воевать. Война на территории СССР шла меньше года. Родина выбрала их и сказала слово «надо», и они стали разведчиками, на время отставив в сторону гражданскую профессию.

Получив задачу, группа ушла в поиск. Отмахав десятки километров, приблизились в нужный квадрат, на трофейной карте бывший «черной дырой». Вот тут-то и случились первые непонятки. Секретность немцы в медвежьем углу развели такую, будто бункер фюрера охраняют. Куда ни сунься, кругом «рогатки» и препоны, не лес, а скопище шатающихся групп немцев. Посты на дорогах, километры паутины колючей проволоки, скрытые доты, замаскированные под складки местности, наряды со служебными собаками, передвижные патрули на бронетехнике. В одном месте Мамедов всех спас, вовремя разглядев засаду егерей, и то лишь потому, что именно во время снятия начальством немцев с поста на тропе нос свой хитрый туда сунул. Солдатское счастье случилось еще и потому, что от своих он разведкой в сотне метров впереди шел, что уставшие ребята двигались медленно, что сразу к земле на четыре кости прилег, и еще… егеря очень быстро собрались и, кажется, в одно мгновение в другой стороне растворились. Отдышался после минут страха, ладонью потную макушку головы пригладил, а тут уже и Козырев с Громыкой подходят.

– Ты чего тут? – спросил командир.

Мамедов в ответ улыбнулся, зубами ровными сверкнув.

– Не поверишь, лейтенант! В первый раз в жизни чуть не обосрался.

– С чего это?

– Мы с вами прямо на егерей шли…

Оба товарища вмиг присели, оружием ощетинились.

– Встречу Василя, поклонюсь низко. Если б не его подгон с немецким камуфляжем, заметили бы меня. Э! Вы чего? Ушли они. Только, товарищ командир, выходить из квадрата нужно. Спалимся.

– Лён задачу ставил именно эти два квадрата обследовать.

– Давай к дороге выйдем и за пределом квадрата «языка» возьмем? Или пост почистим?

– Посмотрим.

Козырев для этой мысли давно и сам созрел, только себя уговаривал, что смогут пройти в глубину квадрата, просочиться и прояснить обстановку. Ну, раз даже подчиненный так считает, значит, на самом деле пора сменить тактику. Пока не поздно, нужно повернуть оглобли и, может, действительно начать с «языка» на периферии.

Сверившись с картой, проложили новый маршрут. Мамедов согласно своим обязанностям в группе направился вперед…

Когда к посту вышли, стемнело. Дорогу камрады охраняли полевую, по которой, судя по их поведению, транспортные средства проезжали редко. Охрана давненько пороха на таком объекте не нюхала, а потому лениво себя вела, неспешно прохаживаясь взад-вперед от шлагбаума к доту, ну и дальше, метров на пятьдесят вдоль «колючки». Пока наблюдали, приметили, как из укрепленной пулеметной точки иногда выходил унтер, беззаботно окидывал взглядом подчиненных и, если не отдавал какой-либо приказ, то снова молчком скрывался внутри дота. Один раз выходила на перекур смена. За время наблюдения определили места, где караульные не могли видеть друг друга. Пора действовать.

– Громыко, – распорядился лейтенант, – перекрываешь выход из дота. Стрелять только в крайнем случае.

– Слушаюсь!

– Алик, твой правый, мой левый. В ножи берем на крайних точках.

– Понял, командир.

– Двинули.

К часовому подобраться – это целое искусство, но только не в этом случае. Нужно было выйти в место броска, а уж немец сам подойдет. Главное потом не сплоховать, не накосячить.

Сержант дождался, когда караульный встанет на «точку» и повернется к нему спиной. Оставив автомат в траве, приподнялся на руках, подобрав под себя правую ногу. Хотел ножом поработать, но передумал. Оттолкнувшись, метнулся к немцу, прихватив того за ремень автомата, воспользовался им как удавкой. Подергавшись, почти не сопротивляясь, немец затих. Отвалив на сторону труп, Мамедов отдышался, отметив в мыслях телесную конституцию убитого. Хлипкий дрищ попался, молодой, потому так быстро сдался. Что там у Козырева?

Козырев со своим подопечным тоже управился быстро, он без заморочек зарезал караульного ножом. Тело оттащил за кусты, там его и свалил. Теперь настала очередь унтера и остальной части смены. Проще всего забросить в приоткрытую дверь лимонку и добить выживших, но так ведь нашумишь. А дальше что?

Все размышления упредил наряд, вышедший сменить товарищей, отстоявших свое время. Все трое у самого входа «телились», ну и встретились, что называется, нос к носу.

– Бей!

Самое интересное, приказ выкрикнул Громыко. Старый перец не стал дожидаться, пока командир сориентируется, боковым ударом приклада «дегтяря» приложил ближайшего к нему немца по калгану, проложив себе дорогу вперед. Выпустив из рук пулемет, с короткого замаха пырнул клинком его напарника в грудь два раза, проделав это с неожиданной для его возраста быстротой. Пока Мамедов наблюдал на лице фашиста выпученные глаза и открытый рот с застрявшим в нем криком, пулеметчик, оттолкнув фрица с дороги, метнул нож в глубь освещенного лампочками дота. Внутри бункера что-то грохнулось, повалилось и… стихло.

– Все! – выдохнул Громыко.

Козырев просунулся внутрь. Алик удивленно подвел итог произошедшего:

– Ну, т-ты даешь, Кузьмич!

Появившийся лейтенант спустил всех с небес.

– Громыко, твою ма-ать! Ты же их всех!.. Ты же не дал «языка» взять! И что?.. На хрена мы этот дот пасли! А?

Сержант уже отдышался, поэтому спокойно ответил начальству:

– Что делать было, лейтенант?.. У унтера в руках уже пистолет был. Если б за ним живым полезли, он хоть кого, а достал.

– И что делать?

– Переоденемся в их форму, командир, заступим на смену, а там глядишь, какая-то рыбка в сеть и влезет. Вот ее и оприходуем.

Мамедов вновь подал голос:

– Н-ну, ты даешь, Кузьмич! А что, я «за»!

– Тьфу! – выразился и Козырев. – Мамедов, ну-ка пробегись по округе, обстановку разузнай.

– Есть!

– Громыко, переодеваемся, заступаем на пост…

Основное время спецгруппа проводила в засадах и поисковых мероприятиях. Лучшая группа в роте. Командовал ею лейтенант Хаген, армейский разведчик, но заместителем его был оперативник, знающий людей и обстановку на месте, унтер-офицер Лемке. В составе группы находился еще и фельдфебель Вальтер Краус, но он не командир, не заместитель, он человек особенный, в своем роде – аномальный. Поисковик. Единственный такой. Гм! Сразу и не объяснить, что в нем особенного. Им всем ставилась задача, в рамках которой они могли принимать решения самостоятельно по ходу событий. Радиообмен запрещен. Рация работала только на прием, и то в определенное время.

– Герр лейтенант, – радист Клабке, подняв голову от настроек аппаратуры, позвал офицера, – в эфире болтовня. На волне полевиков СД сплошная ругань. Армейцы оправдываются перед начальством за потери на каком-то посту. Русские растреляли автобус и сопровождение на лесной дороге в тридцать пятом квадрате. Организовывается прочесывание территории.

– Идиоты! Кого они в ночном лесу отловить пытаются? Уже б утра дождались. Не удивлюсь, если какая-то задница с большим погоном солдат под наши пулеметы выгонит.

– У нас время возможного выхода на связь подходит. Связываться с командиром роты будем?

– Нет. Сворачивайся. Лемке!

– Слушаю, командир.

– Снимай парней из засад, будем выходить к тридцать пятому квадрату. Пусть Краус побыстрей подойдет. Жду!

Егерям не было нужды плестись за спинами маршевого батальона, раскинувшего невод в ночном лесу.

Армейцы, проводя прочесывание, для профилактики стреляют на каждый подозрительный шорох, по густому кустарнику, по затененным местам, по лощинкам и овражкам, по всем тактически опасным для них местам даже без видимой цели. И этот прием себя оправдывает. А еще они движутся двумя цепями, не ближе пятидесяти метров одна от другой, но и не отдаляясь, в пределах прямой видимости. Если, конечно, полная луна, освещающая кроны деревьев и кустарник, может эту видимость предоставить хоть какой мерой. Тени пляшут то справа, то слева, то за спиной, нервируют и отвлекают. А стрельба что? Малый военный нюанс и сжигание патронов. Стрельбой не столько гарантируется качество прочесывания, сколько предотвращается опасность внезапного нападения сзади и сбоку. Тяжело окопникам, продвигаться приходится не только вдоль открытых мест и оврагов, но и поперёк. И когда одна цепь или группа преодолевает такое препятствие, другая – страхует на случаи внезапного нападения.