Текст книги "Лабиринт. Феникс"

– Представляешь, приехало их человек двадцать. Все с оружием, на мотоциклах… В избу заперлись, потребовали стол для них накрывать, а двое… ко мне приставать стали… Ой, стыдно-то как! Ну, так дед Олег у них от всего охоту быстро отбил и выпроводил.

– Как это?

– Ха-ха! Он им говорит…

– Дед немецкий язык знает?

– Нет. Он через переводчика. Хотите, говорит, сейчас я весь дом водою залью? Дверь открою, и вода из сеней через порог в дом хлынет? Ну, эти уроды моральные все и согласились. Гогочут, галдят. Даже меня в покое оставили. Вот дед только дверь открыл, как вода хлынула в дом, все сразу на лавочки заскочили, кто на стулья, кто на полати полез. А вода бурлит, льется из сеней, весь дом в воде был. Все от увиденного рты пораскрывали, а потом в окна повылезали. Мокрые по двору бегают. А дед хлопнул в ладоши, и вся вода исчезла. Вышел к немакам и с порога объявил, ежели кто из ихнего вермахта у нас на хуторе или в Толмачево и Кликуше появится, сгинет бесследно. Те свернулись и уехали. Так теперь без оккупантов и проживаем. Правда, был один раз, приезжал в Кликушу большой немецкий чин, только быстро уехал со всем своим сопровождением. По слухам, до города не доехал, потерялся где-то. Новые власти на партизанов грешат. После того случая дед дом чистил. Объяснил, что прогонял духов-помощников, ну а я большую стирку устроила, постели, ковры сушила.

– Крутой перец твой дед Олег Гордеевич.

– А то!..

Поднялся из-за стола.

– Спасибо за угощение, хозяюшка.

Обычно в деревенских домах можно увидеть фотографии домочадцев, портреты в рамках, диковинные и редкие вещи, чем можно было бы гостей удивить. Можно по таким мелочам познать характерные черты окружения хозяина дома. Осмотрелся. Пусто. Спросил:

– Там что?

– Дедова комната.

– Можно?

Пожала плечами. Словесного запрета вроде бы не было.

Комната не большая. Зеркало. Шкаф. Деревянная кровать, заправленная постельными принадлежностями. Около стены стоит сундук, над которым на красивом ковре висит оружие. Шашки, сабли, кинжал. Старинное все, не новодел. На этой же стене охотничье оружие, вот оно-то как раз из современных образцов. Ха! Нарядная нагайка повешена. Так-так! Если вдуматься, толком ничего и не узнал. Обернулся к малявке, задал упущенный ранее вопрос:

– Лапа сладкая, а как я у вас оказался?

Снова на лице удивление.

– Так ведь тебя дед с дядькой Ильей на телеге привезли. Уехали, потом неделю их не было, и привезли… А, ну да! Ты же без сознания был.

– Ясно, что ничего не ясно.

Ближе к вечеру скрипнувшая калитка во двор впустила мужчину. Каретников настороже был, сразу в окно увидел. Ожидал старика, а в хоромину крепкий пожилой крендель вошел. По-хозяйски сняв пиджак, повесил на крюк вешалки у входа. Когда на Михаила глянул, показалось, глазом сверкнул. Малявка навстречу сунулась.

– Как там, дедушка?

Приласкал, особо не сюсюкаясь, по голове девке ладонью провел да взглядом отметил и все.

– Родила девочку.

– Ой, хорошо!

Каретников поднялся на ноги, поздоровался с вошедшим:

– Здравствуйте.

– Здравствуй, молодец! Вижу, оклемался уже?

– Спасибо, здоров.

– Ну, да. Два дня влежку пролежал. Голодный?

– Нет. Накормили.

Хозяин перевел взгляд на девочку, подмигнул глазом.

– Молодец, Белавушка. Баню истопила?

– Давно готова.

– Ну, так чего потемки ждать? Идем мыться, потом поснедаем.

Каретников спросил:

– Как я у вас оказался?

– Ясно как! Привезли.

– А напарник мой?

– Напарник погиб. Прямое попадание в глаз. Видать, мастером был тот, кто его оприходовал.

Сразу и не понял, что расхотелось дальше о чем-либо расспрашивать мужика…

Баня находилась на заднем дворе, сразу за базом. Топилась она по-белому, дым через трубу выходил, а не через дверь. Не пожалел Гордеич места под баню, не построил ее маленькой, где и двум-то тесно развернуться будет. Хороша баня. Ох, и хороша, особливо после похода или болячки! Она у хозяина с предбанником и помывочной. Предбанник просторный, с занавешенным оконцем, с лавками, с вешалкой. Под потолком устроены вешала, где дубовые и березовые веники висят. Ох! Теплый дух и сюда достает. Поступившая команда не застала врасплох:

– Разоблачайся!

Хоть и был в одном нижнем, но хозяин первым поспел и вошел в парную. Последовал за ним. А-а-а! Кайф! Не горячо, как думалось. Духовито, парко и тепло.

– На полку лезь. На раны внимания не обращай, я их почистил и заживил, не откроются. Потей. Без разговоров, разговоры потом. Думай о чем хорошем, плохое и так найдет лазейку, чтоб к мозгам пристать.

– Понял.

Дед вышел, оставив его одного. И Михаил тут же из соседнего помещения услыхал характерный шум. Дрова подбрасывает. Печная топка выходит в предбанник. А что? Зимой очень удобно. Подкидывая дрова, хозяин может некоторое время не закрывать дверцу топки, выпуская тепло в предбанник.

– Ну что, готов к порке веником? – спросил вошедший Олег.

– Всегда готов!

– Тогда на живот ложись, парить буду…

Голова светлая, не болит совсем. Тело легкое, кажется невесомым. После «экзекуции» дубовым веником по распаренному телу, пока дед стегал себя, мылся в помывочной, из чугунка черпая щелок ладонью. Мыло отсутствовало как класс. Ну, и так сойдет!

Расселись тут же на толстенном дубовом бревне, выряженые в чистое белье, подперев внешнюю стену бани спинами. Отдыхали, попивая квас, принесенный Беллой. Сама девчонка, в это же время юркнув в предбанник, наверное, уже парилась.

– Ну-у… спрашивай, – скосив хитрый взгляд на гостя, разрешил хозяин.

Что ж, раз так, начнем с простого. Как говорится, от простого к сложному, а там между делом и вопросец-другой, левый задаст. Может, проскочит? Эх! Непрост хозяин.

– Где я нахожусь?

– Не о том спрашиваешь! Ну, коль охота по пустякам язык чесать, вольному воля. Это Выселки, старейшее поселение на этих землях.

– Козаки живут, что ли.

– Ха-ха! Некоторым образом и так можно сказать.

– Это как? – удивился Михаил.

– По седьмой ревизской сказке 1815 года, население составляло – 274 человека мужского пола, 316 – женского, шестьдесят семь дворов. И при великом князе, и при царе, и при императоре земли переданы во владения бояр-однодворцев, с незапамятных времен переселенных сюда, дабы крепить южные границы Руси, с выделением церковной земли на левой стороне реки Плотвицы и по обе стороны безымянных овражков. Церковь деревянная, во имя Димитрия Солунского освящена. Церковная земля при большой дороге Бобренев – Харьков. В приходе храма две деревни: Кликуша, восемьдесят шесть дворов, душ мужеска пола – 288, баб – 290, и Толмачево, сорок пять дворов, душ мужского пола 142, женского – 152. На сей день несравнимо меньше, – как по-писаному отбарабанил собеседник. – Ну, ответом доволен?

Полупал глазами, щурясь от начавшего садиться за деревья солнца.

– Откуда такие подробности?

– Ты парень молодой, а я свой век давно живу, потому и знаю. Не финти, боярин Белояров.

– Откуда?..

– Знаю! – с плеча рубанул хозяин. – Знаю! Потому как разум твой читается, словно открытая книга. Защита у него отсутствует. Да чего там! Тебя вон, даже цыганка прочесть удосужилась. Помнишь шувани Лялю?

– И про то знаешь?

– Чтоб попусту не трепаться, сразу объясню. Мы с тобой одной крови…

При последних словах Олега Гордеевича не смог сдержать сарказм от похожести ситуации на мультик из прошлой жизни. Все, как по Киплингу? Осклабился. Выдал:

– Ты и я!

– Чего-о?

– Ха-ха! Вспомнилась формула выживания в джунглях. – Повторил: – «Мы с тобой одной крови, ты и я!» Именно так трактовали закон звери.

– Ну, да! Забыл. Ты же перевертыш. – Махнул рукой на попытку открыть рот. – Объясню. Ты перевертыш. Я тоже…

– Да-а?!

– И это не все общее между нами. Я твой пращур. Аз есьм рожденный в 1648 году, это если считать от Рождества Христова.

Каретников вовремя прикусил язык. Пока рано записывать «дедушку» в местные сумасшедшие. Х-ха! Кстати, этот кадр и на дедушку-то не тянет. На вид ему лет шестьдесят пять дашь. Максимум. Стрижен по европейской моде. Нет седых усов и бороды, бреется. Одежда?.. Одет согласно нынешнему времени. Ну-ну? Продолжай, родственничек, а Каретников послушает.

– Удивлен?

– Олег Гордеевич, я уже давно ничему в этой жизни не удивляюсь. В прошлой жизни среди моих знакомых были буддисты и язычники. А ведь не в Азии и не в Африке живем. Знал бы ты, как много в конце двадцатого – начале двадцать первого века появилось молодежи, занимающейся шаманизмом. Модно потому что. Родноверы-неоязычники незнамо откуда повылуплялись. Эти деятели в смутное для страны время, когда жизнь человеческая наперекосяк катится, улавливают своих жертв через естественные человеческие порывы – быть ближе к природе, быть здоровым, иметь мир в семье, завести детей, узнать больше о предках, любить свою родину… Курсы пооткрывали, обрядовые клубы по изучению рукоделий, по подготовке к материнству, где под благовидным предлогом изучают откровенно оккультные вещи, часто под соусом из православия. Их так и называют – православные язычники…

– Х-ха! – на миг показалось, что как бы настали сумерки, и в этих сумерках у деда зеленым зажглись глаза. – Думаешь, сейчас по-иному? Есть здесь под боком селение, где почти все жители практикуют черную магию… там постоянно происходит что-то необычное, можно наяву увидеть всякую нечисть… И кстати, нечисть не нашу, не славянскую. При этом далеко не все его жители понимают, под чью дудку они пляшут. Эти засранцы к колдунам средневековья никакого касательства не имеют. Те осознанно шли на контакт с темными силами. У этих большинство до конца не верит, что они действуют по наущению дьявола. Что их «сила» – это сила бесов, а все, что творят, они творят силой нечисти. Среди колдуний есть те, кто держит дома иконы, почитает Христа, ходит в церковь по праздникам. Свои заговоры преподносят в форме молитв, часто с упоминанием святых и Богородицы. Насколько в тебе вижу, твой родной дед тебя ведь к особой стезе воина-волхва готовил. Так о чем речь? Витязь, подобный твоему наставнику, шабаш колдунов и колдуниц расстроил, только войну все едино не смог отсрочить.

– Что так?

– Погиб.

– Бывает. Я тогда в шахтах сам чуть Богу душу не отдал. Знал бы, может, и не рискнул лезть.

Олег Гордеевич поднялся с бревна, спросил:

– Охолонул? Тогда в дом идем.

Вот в доме уже втроем сидели за столом и пили чай из самовара, говорили, казалось, о пустяках, о жизни в довоенном СССР. Михаила позабавили воспоминания девочки. В какой-то момент глаза ее засоловели, Беллу повело в сон, на что дед сразу же указал:

– Иди спать, детка.

– А посуда? – сонно зевая, постаралась сопротивляться.

– Приберем.

Оставшись вдвоем, Каретников попытался вернуться к теме прерванного разговора о волхвах. Хозяин не повелся, вдруг спросил совсем о другом:

– Михаил, а ты знаешь, кем на самом деле был тот человек, с кем ты в последний бой ввязался?

Странный вопрос! Ауру Громыко он в самый первый день знакомства глянул. Чистая, с элементами неурядиц, большой невосполнимой потери, но без гнилья. Наш человек, короче. И погиб по-человечески. Ответил, пожав плечами:

– Советским человеком был. Жаль, что ты и его не вытащил.

Родственничек кивнул, скупо улыбнувшись собеседнику.

– Его не вытащить было. Он тоже из твоего времени.

– Попаданец? – задал вопрос Каретников.

– Да. Вы таких именно так и называете. Он в это время своеобразно ушел. Не через временную нору, не через место силы… Н-да!

– Тогда как?

– С богиней смерти договор заключил. Я уж думал, что о таком призыве давно никто не помнит, оказывается, есть еще люди в русских селеньях, хранят запретные секреты. Хреново, оказывается, все там у вас, сломался товарищ, но вместе с тем не пулю в лоб пустил, а пожелал, видишь ли, погибнуть в бою. Вот Мара и откликнулась на призыв. Подобрала, дала испить горького вина из своей чаши. Я его по-любому вытащить не смог бы. Сам понимаешь… Тебя-то еле у нее выцыганил… Ты тоже там должен был остаться. Цени!

– Значит, я тебе теперь должен?

– Сочтемся по-родственному. Урок свой ты в этом времени еще не прошел, Мишаня.

Каретников вздрогнул, напротив него сидел Константин Платонович, его родной дед. Сидел и улыбался, так же хитро, как мог только он.

– Да да! А ты считал, что это дед тебе помогает? Дурья голова! Сам прикинь, твой дед сейчас молод и силен и с немцами не хуже тебя, дурака, воюет. А вот встречаться вам с ним никак нельзя. Время придет, сам поймешь, почему. И… рекомендую, налево и направо своим семенем ты уж, пожалуйста, больше не разбрасывайся. Сейчас спать ложись, завтра трудный день предстоит.

* * *

По всей линии фронта установилось зыбкое затишье. Не стреляли, не бомбили, лишь солнце с небес жарило неимоверно, будто в этих широтах не середина мая стоит, а натуральный июль или август. Посыльный разыскал в расположении третьей роты и передал приказ прибыть к комбату…

– Разрешите, товарищ майор?

Дана, отбросив полог из старой, дырявой плащ-палатки, вошла на НП командира батальона, полуземлянку, только вчера находившуюся в ведении немецкого полка и в ходе наступления отбитую у противника вместе с позициями, окопами и траншеями ходов сообщения. Под бревенчатым накатом, сверху покрытым слоем земли, сейчас размещался штаб батальона. В обширной комнате лишних людей не было, все они «задержались» где-то в тылах. Масляные лампы под потолком тускло освещали стол, сбитый из досок от снарядных ящиков, на котором разложена карта с нанесенной обстановкой полосы обороны, в углу примостились связисты с радиостанцией и кучей телефонов, от которых прямо по земле в сторону выхода тянулась куча проводов. Комбат, комиссар, один из ротных одновременно оглянулись на звук девичьего голоса, оторвавшись от созерцания передовой линии за широкой щелью под самым потолком.

Комбат, высокий молодой чернявый парень со слегка поседевшими висками, с чистыми, правильными чертами славянского лица, улыбнулся при виде девушки в мешковатой одежде, с винтовкой, снаряженной оптикой, за плечом, как бы объявил во всеуслышанье:

– А вот и прикомандированный к нам снайпер пожаловал!

– Звали?

– Ха-ха! Звали-звали!

Веселый парень, ему по возрасту ротой командовать, а на нем батальон повис. Обратился к комиссару:

– Михал Семенович, видишь, каких кадров нам Москва подкинула?

Комиссар, мужчина в летах, точно за сорок лет перевалило. Серьезный товарищ, но комбата поддержал:

– Москва, Николай Николаевич, хорошим профессионалом поделилась. Там знают о серьезности предстоящего наступления. Как, ефрейтор Квитко, прижились в батальоне? Не обижают бойцы? Может, проблемы имеются? Рассказывайте, а то ведь видимся редко.

Ответила:

– Со мной все в порядке, товарищ батальонный комиссар.

– Конечно. С таким-то защитником и чтоб не в порядке было, – промежду прочим проронил из-за плеча комбата старший лейтенант Ярцев.

– Это вы о чем? – спросил комиссар.

– У товарища Квитко в полковом взводе разведки симпатия имеется.

В глазах пехоты разведчики выглядели «белыми людьми», которым с неба сыплются награды. Они имели хорошее обмундирование, были хорошо вооружены, у них даже собственная кухня имелась. И мало кто представлял, насколько сложно войти в расположение немцев, взять в плен вооружённого врага, несущего боевую службу и окруженного другими такими же солдатами, да еще и доставить его живым через линию фронта, когда в стане противника поднялся переполох.

– Да? И кто этот счастливчик?

– Карпенко.

– Ну тогда действительно… Только чтоб эта симпатия службе не мешала.

– Не мешает!

Майор Карбанович перехватил инициативу в разговоре.

– Ну раз не мешает, поговорим о делах батальона. У меня к вам претензий в общем-то нет, но только в последние два дня очень не радует гибель бойцов от выстрелов немецкого снайпера. Ведь эта сволочь для своей стрельбы полюбила именно участок нашего батальона… Узнавал, на других участках он не отмечается. Почему так? Может, вы мне ответить сумеете?

Задумалась, потом озвучила свою мысль:

– Могу предположить. Позавчера, после того как батальон эти позиции отбил и занял, я вражеского снайпера застрелила. Вот… считаю, что это его напарник мстит. Они ведь в парах работают. Первый дразнит, вызывая огонь на себя, а второй тем временем с фланга бьет. Он в меня стрелял, только промазал. Пуля рядом с головой прошла. Ну и я стреляла и тоже промахнулась. Удрал.

Комбат посуровел на лицо. Исчез улыбчивый парень, на смену ему вдруг возник суровый начальник, такой вполне мог справиться со всеми проблемами пехотного батальона.

– Удрал, значит?.. Одиннадцать! Одиннадцать человек положил. Среди них двух взводных командиров… Удрал! Чертова кукла! Почему за два дня не смогла его уничтожить? Люди гибнут за просто так, а еще в окопах страх поселился! Бойцы лишний раз боятся голову из-за бруствера высунуть! Симпатия у нее!..

Снова вмешался ротный:

– Товарищ майор, снайпер не только по личному составу нашего батальона охоту ведет. Сегодня ночью он обстрелял группу разведки рядом с позициями первого батальона. У Карпенко погибли два разведчика, один ранен.

Комбат потупился, стараясь погасить неприязнь к снайперу-девчонке. Вроде бы удалось. Посмотрел ей в глаза.

– Видишь, что у нас происходит, а ведь наступление скоро?

Комиссар вклинился в разнос.

– Оксана, снайпера необходимо уничтожить.

– Так точно! Я постараюсь.

– Иди.

– Есть!..

Дело к полудню, смена позиции ничего не дала. Может, немецкий волк, обожравшись кровью, спит? Ведь он тоже человек и должен отдыхать. Дана пошла на хитрость. В то место, где передний край делал уступ в сторону окопов противника и был установлен пулемет, чтоб в случае атаки бить по флангам, притащила куклу-манекен, используемую ею еще под Москвой. Нужно организовать течение событий так, чтобы заставить цель появиться и подставиться под выстрел.

– Максим Егорыч, просьба к вам будет.

Пулеметчик из кадрового состава, войну еще от границы начинал, кивнул:

– Излагай, девица.

– Вы своего второго номера в сторонку отправьте, пулемет вон на те кустики направьте и дайте пару коротких очередей. Только вот на свое место вместо себя мою куколку уложите, а я вон хоть с того места за немцами послежу. Только стрелять по моему сигналу будете, – попросила пулеметчика.

– Можно! А лейтенант ругаться не будет?

– Нет. Я с ним договорилась.

Устроилась со всеми удобствами. Ей проще. Ведунский заговор на сумерки не человеческий глаз отводит, а тем, кто на нее смотрит, зрение гасит рябью, чуть туманом замыливает.

– Давай!

Та-та-та-та!

В оптический прицел винтовки Дана высматривала своего, теперь уже личного, врага. Оборона немцев ожила. Заговорили пулеметы, с придыханием затявкали минометы. По линии наших траншей все забухало, завыло, застонало. И даже через звуковой кавардак услыхала матерщину сержанта-пулеметчика. Позвала:

– Что там, Егорыч?

– В пулеметный щиток влепил, паскуда!

– Может, не снайпер?

– Он. Точно. Засекла?

– Нет. Дай еще, Егорыч!

– Даю-ю!

Та-та-та-та!

Вот он!

Слабая вспышка выстрела и пылевая дымка подсушенной солнцем земли дала возможность определить местонахождение немца. Заметила, за каким кустом укрылась цель, но стрелять не стала. Караулила. Цель обязательно появится из-за укрытия – ей надо стрелять, а значит, хоть на сантиметры, но сдвинуться. И выдвинется цель, скорей всего, вправо от себя. Почему? Если противник стреляет из-за укрытия с правого плеча из длинноствольного оружия, оно своей длиной не даст ему развернуться или передвинуться влево.

Прицелилась в пустое место по ходу этого возможного движения, чуть подтянула спуск…

– Да-ай!

Та-та-та!

Выбрала спуск, и как только… сел в перекрестье прицела, дожала.

Д-дух!

Есть! Увидела, как голова в каске с напяленной сеткой, с вставленными в нее ветками, образовывающими подобие куста, ткнулась в траву перед собой. Ф-фух!

– Егорыч, жив?

– Живой!

Подползла к пулеметному гнезду, улыбаясь, сообщила:

– Все, застрелила волчару…

Наступление войск 38-й армии из района Змиева на Терновую застопорилось. В ходе подготовки к наступлению по всему фронту было спланировано одно, а получилось другое. В ночь перед атакой предусматривалось нанесение ночной авиацией удара по тылам, узлам связи и опорным пунктам немецких войск. Да и потом, с началом артиллерийской подготовки вся авиация Юго-Западного фронта должна была действовать на участках прорыва армий, в момент атаки переключившись на подавление резервов, нарушение движения через основные узлы дорог в ближайшем тылу противника и обеспечение действий подвижных групп. Операция началась. Ставка делалась на внезапность. Достичь ее не удалось. Необходимо было форсировать Северский Донец, и эта задача оказалась сложнее, чем предполагал командующий армией. Немцы очень упорно держались за свои опорные пункты. Неоднократные усилия переправиться и создать плацдарм на другом берегу оканчивались безрезультатно. Армия теряла войска, но не могла продвинуться и ликвидировать немецкие укрепления. Провести атаку решено было в ночное время.

В ночь на десятое мая специально подготовленные в каждом стрелковом полку отряды без артиллерийской подготовки, выслав вперед разведку, начали форсирование. Подразделения захватили небольшие плацдармы. С рассветом под прикрытием авиации на западный берег переправились главные силы полков. Они с боем продвигались к лесничеству, где противник располагал хорошо подготовленной в инженерном отношении системой сооружений, траншей, ходов сообщения и огневых точек. Плацдарм расширили и, создав противостояние, окопались. В этот день бои приняли затяжной характер…

Вечернее солнце, подогрев степь, готовилось опуститься за горизонт, но еще вполне четко впереди и справа позволяло рассмотреть ровную, с небольшим уклоном к центру, пологую котловину, которую надвое рассекали шоссе, немецкие окопы и даже ряды колючей проволоки перед ними, выставленной на колья. Открытое километра на два пространство перед передним краем полка к средине мая успело порасти буйной порослью бурьяна, по которому лишь кое-где незаметными ориентирами маячили низкорослые кусты зверобоя. Вырвавшись из-за горизонта, шоссе спускалось в низину оврага, откуда, извернувшись веткой, отклонялось в сторону строений населенного пункта. Пройдет каких-то десять-пятнадцать минут, и сумерки скроют большую часть ориентиров. Темнеет на юге поздно, но почти моментально. Ночь обещала быть неспокойной. И действительно, темнота как-то быстро наполнила все окружающее пространство. Бойцы в окопах пока еще на нервах, много курят и тихо переговариваются. Огоньки самокруток светятся у самого бруствера, можно заметить, как люди, не договорив, замолкают на полуслове, прислушиваются к обстановке. Где-то слева отсюда деловито глухо татакают пулеметы, всхлипывая, вспыхивают далекие ракеты, замирая, подсвечивая сполохами кромку неба и землю над ничейной территорией.

В траншею третьей роты один за другим сунулись люди с оружием в руках. В своем одеянии они смотрелись тенями. Разведчики их полка!

– Товарищ старший лейтенант! – окликнул кто-то из «местных». – К нам гости пожаловали!

– Тихо ты!

– Вижу, Смирнов. Кто у нас тут? Карпенко, никак сам поведешь?..

– Я, Федор. Я!

Поручкались, присев на дно траншеи.

– Саня, тут рядом твой начальник ошивается.

– Догадываюсь. Стало быть, решил лично проводить. «Язык» позарез нужен. Еще в штабе всю плешь проел.

Кажется, лишь шорох справа от них послышался, и знакомый голос с нотками сарказма обозначил присутствие начальства.

– Уж не меня ли обсуждаете, товарищи командиры?

Карпенко хмыкнул, поднялся в полный рост, надо признать, совсем не малый. В потемках козырнул ладонью, ответил, ничуть не смущаясь:

– Вас, товарищ майор! Пока время есть, кости перемываем.

– Шутник. Времени мало. Его совсем нет. Видишь, над травой туман поднимается…

– Самое оно!

– Немцы тоже так думают. Не дураки.

В это время разведчики, наряженные в поиск, в полемику к начальству не набивались. Кто расслабился, курил лежа на спине в проходе, кто с интересом осматривал окрестности места работы, изредка лениво перекидываясь ничего не значащими отдельными фразами с коллегой. Во всем окружающем ощущалось тревожное напряжение. Все, как перед бурей, затаилось, замерло.

– Ну, что? Осмотримся и в путь? – предложил Карпенко.

– Сейчас доклады из взводов от моих наблюдателей поступят, – сообщил старший лейтенант. – Они, почитай, с обеда за немчурой на нашем участке присматривают.

– Ну и как общие выводы? – спросил начальник разведки полка.

– А что выводить? Завтра наступление. Пока все как обычно было. Особо нас не допекали. В основном соседей пулеметами тревожили.

– С какой стороны?

– С обеих.

– А тебя, значит, игнорировали.

– Ну!

– Не нукай, не запряг! – покосившись на разведчика, подытожил майор. – Мотай на ус, младший лейтенант. Была бы возможность, приказал место перехода сменить. Эх! Только сам знаешь…

– Знаю, товарищ майор. Из дивизии жмут, а их кто повыше напрягают. Все будет хорошо. – Обернулся. – Бойцы, готовы?

– Готовы, товарищ младший лейтенант, – за всех ответил сержант Леснин, но по физиономии видно, что чего-то ждет, как, кстати, и остальной личный состав.

– Ну, что?..

– Рано! – не оборачиваясь, все еще пялясь в ночь, решил Илищук. – Еще минут двадцать выждем. Если уж туман, то пусть все как следует затянет.

Ну что ж, подождут. Встал рядом с майором. Неясность обстановки нервирует. В душу помимо воли закрадывалась тревога. Задал вопрос ротному:

– Федь, а с чего решил с утра наступать, приказ был?

– Пока нет, но очень может быть по всем признакам, что скоро поступит. Указание начальства мы уже частично выполнили, личный состав до восьми часов ужином накормили. Уйдете, так мы людей раньше времени спать уложим, дабы обеспечить всем девятичасовой сон. Подъем произвести в шесть утра назначено, а до семи раздать сытный завтрак…

– Командир, – в самое ухо пробасил протиснувшийся к Карпенко Волков.

Отодвинулся от бруствера, шагнул в сторону.

– Чего хотел, Коля?

– Тут к тебе пришли.

Даже в темноте смог разглядеть ухмылку на лице ефрейтора. Сразу понял, откуда ветром подуло. И это не в первый раз, его разведчики народ суеверный, то, как перед выходом с ним одна особа общается, как благословение всей группе принимали. Знал точно, что сейчас на душе у всех полегчает. Спросил:

– Где она?

– За изгибом траншеи дожидается.

Кивнул. Пошел, торопясь своим отсутствием не напрячь начальство.

А-ах!! Разведчик, понимаешь ли! Сразу за углом траншеи и мявкнуть не успел, как оказался в крепких объятиях девушки. Та жаркими губами в поцелуе присосалась к его губам. Краем глаз смог разглядеть, как, посмеиваясь от бурной сцены любви, отворачиваются солдаты, боясь помешать проводам за «языком» командира взвода разведки.

Она как чувствует, когда он за передовую уходит, всякий раз его провожает. Очередной раз удивляясь, как сладки губы у его любимой, тем не менее с силой и осторожностью освободился из объятий.

– Оксана!.. Люди смотрят! – не проговорил, прошипел на ухо.

– Ну и пусть смотрят. – Усмехнулась девушка. – Пусть знают, кто мой мужчина. Саша, заруби у себя на носу, я тебя выбрала и не отдам даже Маре! Ты только мой и больше ничей.

– Да знаю!

– Вот и хорошо!

– Мне в поиск выходить.

Попросила:

– Нагни голову.

Вздохнул. Каждый раз одно и то же! Нагнулся, чтоб дотянуться смогла. Девушка приложила ладонь ему на лоб, зашептала:

– Перунэ высокий, протяни свою длань над воином! Александр, сын своего славного рода встал на защиту земли своих предков. Твёрд и уверен он… – Проникновенным взглядом, подействовавшим на него даже в темноте, заглянула в глаза. – Путь твой правый. Защита твоя – сила духа предков-русколан. А дух предков поведёт тебя к славе. Символ рода твоего славен буди! Защити тебя священный Ратиборец, золотым щитом от сечи и пули, от пушечного ядра, от ножа и меча, от стрелы, от копья, от сабли, от любого мелкого и крупного оружия. Тело твоё крепко, как железный панцирь, сердце горячо и бесстрашно. Укреплён ты солнцем, месяцем, Родом-пращуром, никто того слова не снимет, тебя не возьмёт! Да будет так!..

Слова эти, кажется, он уже наизусть выучил. Молчал… Ладошка хлопнула по лбу.

– …Все! Теперь иди, любимый, и со щитом возвращайся.

Приник к губам, поцеловал. В отместку за издевательство над его натурой на прощание произнес:

– Со щитом не актуально, мне с немецким «языком» вернуться нужно. По-другому с меня начальство с живого не слезет.

– Все будет как должно…

Ночь полностью вступила в свои права, не стало слышно ни стрельбы, ни гула техники, ни голосов. Разведчики скользнули в темноту и сразу оказались на нейтралке. Александр шел пока головным и взял чуть в сторону, в направлении совсем темного пятна балки. Туман так себя и не оправдал, не лето на дворе, и потому выше полутора метров над землей так и не поднялся. Но и то хлеб, ползать не нужно! Вдруг на фоне темного гребня показалась цепочка согнутых фигур, по грудь скрытых в плавающей мгле тумана, спускавшихся по лысому склону в их направлении.

– Замри! Всем пригнуться! – обернувшись к Соловьеву, следующему за ним, тихо отдал распоряжение.

Им проще, они как раз в низине у самого подножия склона находятся. Туман, как одеяло, скрыл от чужих глаз. Немчура под гору идет.

– Волкова, Измайлова ко мне!

Разведчики бесшумно оказались рядом с командиром.

– Как с нами поравняются, Коля, «язык» за вами.

– Сделаем, командир.

– Приготовиться к бою.

Вскоре послышалась приглушенная немецкая речь. Вражеская группа тоже за «языком» шла. Немцам дали спуститься вниз.

– Огонь!

Та-та-та! Та-та-та!.. Б-бух!..

Группа захвата бросилась на фашистов. В скоротечном бою вражеских солдат как косой скосили. Двое попытались взбежать на склон. Куда там! От пули по открытой местности не сбежишь.

– Есть «язык», лейтенант!

– Уходим!

Словно разбуженные перестрелкой, фашисты открыли огонь из пулеметов, подсветили степь ракетами, а в ответ ударили наши, пытаясь прикрыть пространство перед своими окопами.

– Бегом! Влево принять!

Неслись как угорелые. Через какое-то время упали в бурьян, переводили дыхание. До траншей совсем недалеко осталось. Когда огонь несколько стих, Карпенко, набрав воздуха в легкие, прокричал:

– Эй, славяне! Не стрелять! Разведку пропусти!

Услышал:

– Прекратить стрелять!

И через короткое время, когда пулемет под боком смолк:

– Выходите! Ждем!

Разведгруппа выбралась назад в свои траншеи. Хорошо-то как!

– Ребята, закурить дайте!

– Потери есть?

– Нет потерь! Связь с третьей ротой второго батальона есть?

– На НП пройди. Есть там связь…

Вскоре начальник разведки Илищук появился в траншее боевого охранения, допросил пленного. Коллега Карпенко, унтер-офицер Крик, начал отвечать на задаваемые вопросы…