Текст книги "Лабиринт. Феникс"

– Карпенко, уводи своих.

– Есть!

– Капитан, обеспечь сопровождение. Пленного нужно в штаб дивизии доставить. Срочно!

* * *

Вот уже вторая неделя минула, с тех пор как он «гостит» в доме Олега. В себя пришел, раны зажили. На ум все чаще мысль приходила, что пора бы ему уходить. Хотя дальнейшие действия представлял смутно. Извечный вопрос «что делать?» встал в полный рост. Спросить хозяина даже не собирался, а сам Олег на этот счет давать советы не спешил. Здесь на хуторе войны не ощущалось, но душу саднило, страна воюет, а он… Уже понял, некоторым образом дед проводит над ним этакий психологический тренинг.

Каретников про себя усмехнулся.

– Дед Олег, ты прямо большевистский агитатор, комиссар.

– Тьфу на тебя, недоросль! Я в свое время с комиссарами воевал.

– Правда, что ли? И где?

– У генерала Шкуро служил.

– Ух ты! Может, и Кочубея живым видел?

– Ваньку-то? Знал его. Не из наших он, из голоштанных казаков. Хотя смелым был и дураком никогда не был.

– А по другую сторону как оказался?

– Это почему с белыми не ушел?

– Да.

– Ну, Михаил! Я ведь тоже человек. Да-да! Не смотри так. После Великой войны малость закрутился. Знаешь, когда из окопов да к родным очагам народ потянуло… Потом революции, мятежи. А понял, что не ту сторону держу, отчетливо понял, когда Георг Пятый, который король английский, нашего Николая с семейством принять не захотел. Я сучье племя – волхвов из твоего времени – понимаю. Англосаксы нам врагами были, есть и будут во все времена. Кто обольщается обратным, дурак. Никогда мы в мире жить не сможем. Мы разные… Ну вот и ушел к красным. А еще… как я без своей земли жил бы?

Сидели на дворе, вели неспешный разговор о жизни. Похвалил Сирийца.

– Я о тебе знаю, может быть, больше, чем ты сам. И сюда загремел не без моей помощи, а мог бы «выпасть» с вероятностью, куда карта ляжет. Цени!

Михаил со вздохом ответил:

– Ценю. В самую жопу попал. Можно хотя бы за год перед войной…

– Нельзя. Я тоже не всемогущ. Тем более там, наверху, – потыкал указательным пальцем в сторону неба, – уже приметили мой интерес к тебе. Особливо когда Константина, деда твоего, не стало. Пришлось тихариться и выдергивать изгоя куда смог, а временных щелей всего две-то и было. Эта и в 1724 год. Ты бы сам какую выбрал?

– Эту.

– Ну вот я так и подумал. Твой наставник боец сильный и умелый, научил тебя главному, воспринимать ситуацию такой, какая она есть, и ты после общения с ним мгновенно приспосабливаешься к этой ситуации. Заранее знаешь, что делать, и это дает тебе необходимую скорость. Приспособился бы и к петровскому правлению, тем более в двадцать четвертом году царь Академию наук открыл, университет и даже о гимназии позаботился.

– Ну его нафиг! Уж лучше с немцем воевать. Тем более мыслишка проскочила, хочу воплотить…

– Избавь от подробностей, твой урок, сам его и решай. Мне с тобой лишь знакомство свести надо было, общую картину нарисовать, ну и… подарок вручить.

– Что за подарок?

– Перед уходом узнаешь.

– Так я завтра…

– Вот завтра и узнаешь. Тьфу т-ты! Отвлек от разговора. Так вот, твой Сириец вкладывал в тебя не только физические навыки, от простого к сложному вел. Бой ведь это не набор стоек и ударов, а система выживания. Идет война, страшная война. Науку наставника перенеси на повседневность бытия. Отбрось мораль, у русколан мораль умещалась только в понятии защиты своей земли. Выбрось прочь понятия: нельзя бить первым, нельзя бить в спину. Ради дела можно всё! Импровизируй. Импровизация это средство для победы. И главное – никаких правил, никакого ограничения. Правило всего лишь одно – победить и выжить. Слышал когда-нибудь о ратоборцах?

– Что-то читал когда-то.

– Чита-ал! Это люди, побеждающие не врагов, а вражду. Они не выигрывают войн, они их прекращают. Вот ты, когда стал Бусовым боярином, не удосужился вопросом, почему в других боярских родах каждый рожденный ребенок мужеска полу становится перевертышем, а в нашем роду только тот, кто ряд соответствующих признаков имеет?

– Прости, Олег. Подобного даже в голову не приходило. Все некогда было, все торопился куда-то! Теперь-то хотелось бы узнать, чего ж мы так ущербны и малочисленны.

– Дурак ты, братец! Нашим родом только гордиться можно.

– Ага, мы особенные какие!

– Да, особенные. Ратоборцы и знахари. Потому ты и изгоем стал.

– Ну уж знахарь из меня никакой!..

– Пока.

– Х-ха!..

– Понял тебя. Так знай же, знахарь не врач. Знахарь – знающий Хару. Ага! Ты же сам с усам! Дедовы записи тырить это мы можем, а на остальное времени жалко было. Науку халявно познавать решил… – Раздухарившись, быстро взял себя в руки, успокоился. – Н-да! Придет время, если живым будешь и ко мне вернешься, научу тебя с Родом беседу вести, входить в состояние сознания, при котором воин может управлять временем и пространством, влиять с помощью внушения на других людей, если потребуется, в лихое время прикрыться Золотым Щитом, обезопасив себя от любых атак, а при надобности – наносить противнику мощные удары. Нет, ты пока что не знахарь и даже не подмастерье. Извини, и близко на него не тянешь. Нахватался по верхам всего помаленьку и выплываешь, как можешь, а жизнь тебя то в омут затянет, то на поверхность выбросит, вот так и барахтаешься. Только ведь снова торопишься, потому учить тебя нечему. Времени нет. Когда сам объявишься, вот тогда и разговор будет. Идем снедать…

Только в дом вошли, Олег с порога кликнул:

– Белава!

– Здесь я!

Выпорхнула в проход горницы.

– Снадобье готово, ученица?

– Приготовила.

– Не перепутала ничего?

– Все, как учил.

– Неси.

Подтолкнул Михаила в спину.

– На лавку присядь.

Уселся напротив, дождался, пока девочка поднесет стакан с темной, пряно пахнущей жидкостью в нем. Взяв в руку, поднес к глазам, принюхался. Кивнул, похвалив помощницу:

– Молодец! Оно.

Передал питье Каретникову, приказал:

– Пей!

Михаил, взяв у него стакан, с опаской принюхался к питью. Употреблять жидкость внутрь категорически не хотелось. Кто знает, что там намешано? А еще взгляд девчонки выражал неподдельный интерес к происходящему. Так наверняка смотрят на лабораторных мышей при проведении опытов. С чего это? Помотал головой.

– Так ведь обедать хотели?

– Пей! Залпом! Потом пообедаем.

А-а! Была не была! Не отравят! Набрал в легкие воздуха побольше, через силу залпом влил в себя напиток. Горький, полынью пахнет и еще чем-то непонятным и противным. Бр-р-р! Скривился. Отравили бы, все легче было. Ё-ё-о-о! В голову дало! Просветлело в мозгах, а зрение четче стало, красочнее. Услыхал требование деда:

– Аршин верни.

Ага! Понял. Попытался вернуть стакан, но пустая стекляшка выпала из безвольной руки. Каретников как сидел, так и завалился на топчан. Ни рукой, ни ногой не двинуть. Тело как бревно, но слух отменный.

– Так, на живот его положим. Белава, ты рубаху с него сымай, а я за инструментом схожу.

– Деда, а ему не больно?

– С чего бы это? Снадобье безобидно, да и нам спокойно дело сделать позволит. Оно надо, вопросы выслушивать? «Да зачем?», «Да почему?», «Хочу!», «Не хочу!» Тьфу! А так, хошь не хошь, а получай что должен. Сымай говорю! Я щас!

Это обед такой! Даже зубами скрипеть не получалось. Древний маразматик и молоденькая ведьмочка, подсунув к лавке табурет и разложив на нем открытый чемоданчик с чем-то, чего он разглядеть не мог, изгалялись на его спине. Что происходило, он понять не мог – вообще не чувствовал тела. Лежал и только слушал наставления дедом Белавы.

– Наш мир безбрежен и насквозь магичен. Только дурак этого не заметит и не воспримет. Ну это его и беда и счастье. Мы живем на земле, завещанной нам предками, и обязаны ее оберегать, заботиться о ней. Мы русские. Хе-хе! Заметила, что даже люди других национальностей, но исконно проживающие здесь, для чужаков все едино позиционируются русскими. А почему?

– Не знаю, деда.

– А потому, что Русь! Культура компактно-общинного проживания и хозяйственной деятельности, а также сама Восточно-Европейская равнина – это те факторы, под воздействием которых родился изначальный русский характер, так сказать русский дух. Да вот наши дни возьми. Будь ты хоть чукчей, но для пришедших к нам с войной немцев – ты все едино русский. Поняла? Ага! А вот здесь мы черточку чуть правее нарисуем…

– Дед Олег, это ведь след от пули такой?

– От пули…

– Так, может, рисунок чуть сдвинуть?

– Цыть! Малявка! Нельзя. У него именно на сём месте клеймо изгоя стояло, пуля прямо в центр и клюнула. Нам птичку ка-ак раз на клеймо нанести необходимо. Никак иначе.

– Поняла.

Каретников даже не сопел, дышал ровно. Слушал и молчал, молчал и слушал. Не почувствовал даже то, как изо рта стекает нитка слюны. Мыслить он мог, но в данный момент его мысли ничего не стоят. А дед все вещал:

– В эпохи катастроф и военных поражений, когда поток жизненных неурядиц смывает с душ людей всю наносную грязь этических норм коллективного элитаризма, большему или меньшему количеству людей удаётся войти в русский дух, что влечет соответствующие последствия для тех, кто совершает агрессию против нас…

– Дедушка, а что такое э-элита-аризм?

– Н-да! Прости, занесло… Элитаризм… гм, разделение общества на элиту и массу. Тьфу т-ты, нелегкая… На правителей и чернь.

– А папа говорит, что при коммунизме…

– Забудь про то, что папа говорит. Деда слушай. Я жизнь долгую прожил.

Каретников мысленно смеялся, если в его положении это состояние в мозгах можно назвать смехом, скорее мысленным сарказмом. Жизнь, говоришь, прожил?.. Маразматик хренов! Нашел кому и о чем разглагольствовать! Да еще таким высокопарным слогом. Хотя-а… в детский мозг можно вкладывать все что угодно.

– Так вот, в старые времена русколаны путем совершенствования личной энергии, мужества, самодисциплины развивали в себе качества личности, которые позволяли осуществлять то, что можно назвать управлением временем и пространством. Они входили в состояние сознания, позволяющее видеть окружающее с разной скоростью. В этом состоянии человек видит полет стрелы словно в замедленном фильме и играючи ловит ее рукой… Вот и все, рисунок готов… Теперь его тушью набьем и силой напитаем. Отдохнем. Ты мне пока квасу принеси.

– Я сейчас.

– Не торопись.

Остались вдвоем. Дед приподнял Каретникову голову, заглянул в глаза. Видно сарказм в них увидел или мысли прочитал. Хмыкнул.

– Что, про свидетелей боевой волшбы подумал? Так тут все просто. Те, кто погиб, свидетельствовать не могли. Те, кто успешно драпанул, забыв себя и всё в непонятном ужасе, не могли разсказать ничего вразумительного, но свидетельствовали об ужасном разгроме и выдумывали причины для его объяснения в меру способностей своей фантазии. И унаследованная от них на уровне эмоций боязнь русских именно как военной силы, которая непобедима и якобы может быть агрессивна, жива доныне почти у всех народов – потомков соседей лесной Руси и у их соседей. Они убеждены по предубеждению в какой-то особенной и ужасной агрессивности русских, хотя сказать ничего конкретно о сути этой агрессивности и сути её ужасности не могут, а реальная история знает больше примеров их собственной агрессивности в отношении Руси и России, которую они подают «под соусом» превентивности и «профилактирования». А русские забавы, хоть тот же кулачный бой стенка на стенку и шутки на грани злодейства – непонятны, неприятны, желания поучаствовать в них не вызывают и потому пугают, что выражается во фразах типа «эти сумасшедшие русские». Да ты и сам о таком к нам отношении знаешь.

Прав старый. Все именно так.

– Ладно. Лежи, отдыхай, пока возможность такая есть…

– Деда, вот квас, пей!

– Спасибо, внучка.

Попив кваса, старый перец продолжил начатое дело, на какое-то время смолкнув, лишь что-то мурлыкал себе под нос. Потом с удовлетворением в голосе сообщил:

– Вот и набили татуировку. – Поинтересовался у «сообщницы»: – Как, нравится, Белава?

– Не очень. Когда просто рисунок был, нравилось.

– Это потому, что чуть припухло. А мы самогоном протрем. Неси.

Ну, что он там еще задумал?

– Ой! – воскликнула Белла.

– Нишкни! Так надо.

Олег кончиком ножа по кругу неглубоким надрезом обвел татуировку, добился выступивших капелек крови на коже Михаила. Надрезав свой указательный палец, смешивая кровь с кровью потомка, пальцем обвел круг. Накрыл рукой затылок молодого.

Каретников только теперь почувствовал покалывание в районе правой лопатки.

«Гад! Ты что там делаешь? Не ровен час своей лапенью инфекцию в рану внесешь. Знахарь доморощенный!»

Услышал проникновенный голос старого:

– Именем Света, именем Рода, именем силы его! Перун насылает благость на призывавших её. Силу и славу, твердость и ярость, даждь нам Перун в бою. Громом явленный, будь вдохновенным, волю яви свою. Именем Бога Седого Сварога Фениксу силу обновиться даждь. Силою Огня Небесного, Силою Огня меж Небом и Земью, Силою Огня Земного заклинаю! Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Глубокий вздох.

– Все! Спи, сынок. Утро вечера мудренее.

Каретников отрубился…

* * *

Наступление войск левого крыла Юго-Западного фронта поставило в очень тяжелое положение войска Паулюса на красноградском направлении. Контрудар немецких танков в районе Волчанска, длившийся до вечера, принес лишь небольшой территориальный успех.

Утром 15 мая обстановка для советских войск начала осложняться. В район Заборовка, Бочковка, Черемушное из-под Белгорода стали прибывать передовые части 168-й пехотной дивизии, с ходу контратаковавшие позиции русских в направлении Муромы. Почти одновременно 3-я и 23-я немецкие танковые дивизии и до трех полков пехоты нанесли удар в северо-восточном направлении. Из района Борщевая, Черкасские Тишки до восьмидесяти танков и пехота атаковали позиции в Петровском и продвинулись на пять километров к востоку от этого села. Еще одна группа в составе нескольких батальонов и сорока танков двинулась из окрестностей деревни Непокрытая в направлении на Терновую, стремясь вклиниться в стык 28-й и 38-й армий…

Пытаясь добиться успеха, на позиции дивизии противник бросил новые танковые части. Более восьмидесяти вражеских машин и до батальона пехоты вышли во фланг их стрелкового полка. Над окопами, не так давно проштурмованными авиацией, из разных мест разнесся возглас:

– Танки-и!..

И тут же его прервал приказ:

– Приготовиться к отражению атаки!

Артиллеристы стояли за позициями третьего батальона. Им пришлось спешно менять направление стрельбы, подворачивая орудия в сторону образовавшейся проблемы. Командир дивизиона Куцый подал команду, и батареи открыли огонь. Орудийная канонада внесла и свою лепту во всеобщую какофонию боя. Вражеские танкисты ответили стрельбой из пушек и пулеметов. Противостояние двух смертоносных наковален перевалило апогей. Многие танки уже горели, уцелевшие упорно продвигались вперед и вскоре приблизились настолько, что боевые порядки артиллеристов стали поражать осколки от снарядов своих же гаубичных батарей, бивших по врагу с закрытых позиций. Один из снарядов угодил в ящики с боеприпасами.

Гу-гугух!

Орудийную прислугу разметало, превратив само орудие в груду металла. А наводчики соседних орудий, не отрываясь от панорамы, посылали снаряд за снарядом в борта вражеских машин.

Кр-рак!

Тонны брони обрушились сверху, под гусеницами смялась пушка с телами солдат из артиллерийского расчета.

Б-бух!

Не ясно как, но под днищем фашистской «тройки» взорвалась граната, будто мстя за погибших. Из щелей танка повалил дым.

Б-бумс!

Взорвался боекомплект, вырвав и отбросив танковую башню далеко в сторону. Вроде бы отбились. Перед их позициями навсегда замерли двадцать девять исковерканных, сожженных танков. Но не тут-то было, на огневых позициях роты Сташкова, на рубеже перед остатками дивизиона, рвались вражеские снаряды. Комья земли и осколки летели во все стороны, буквально засыпая бойцов. Да есть ли кто живой здесь?

Есть! Среди сплошного грохота разрывов, свиста снарядов и пуль наблюдатели взахлеб доложили:

– Тащ старший лейтенант, пехота близко!

Выглянул за бруствер. Противник примерным числом до полутора рот упорно рвался вперед к его окопам. А еще танки! В лобовую ползут, поддерживая пехотинцев огнем и маневром. Скомандовал:

– Рота, к бою! Пулеметчикам, отсекай пехоту!

Та-та-та! Та-та-та!.. Б-бух!

Стараясь перекричать шум боя, позвал связист:

– Командир, к телефону!

Метнулся в блиндаж.

– Слушаю, пятый!

– Сташков, с позиций не отходить!.. – Это комбат.

– Понял вас! Держимся!

– Полк находится в круговой обороне. За тылами приглядывай. Над нашими боевыми порядками пролетело девять немецких транспортных самолетов, выбросили в окрестностях штаба парашютный десант, по докладам численностью до трехсот человек. Так что смотри там…

– Понял.

– Конец связи.

С ревом и лязгом танки двигались к позиции роты. Когда они приблизились на расстояние пары сотен метров, из-за спины бойцов батарейцы открыли огонь. Запылали четыре вражеские машины. Не считаясь с потерями, танки противника рвались напролом. В клубах пыли и черного дыма гибли сраженные осколками снарядов советские люди. В ход пошли гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Дымом затянуло траншеи, а в этих траншеях вовсю шла рукопашная схватка.

В тылу тоже не все слава богу было…

– Возду-ух!

Как гром среди ясного неба прозвучало оповещение об опасности с неба. Штаб полка расположился в глубине обороны основных подразделений, приткнувшись к окраине балки. Тут и речка под боком, но в основном степь, пролегавшая между двумя населенными пунктами, строения которых можно отлично видеть с высоты кургана. Немецкие самолеты миновали передовую и тут же клюнули вниз, снизившись до высоты в двести метров.

– Сейчас бомбить начнут!

– Приготовиться к отражению атаки!

Бойцы задвигались, готовясь встретить врагов. Смертники. Им по положению укрываться от штурмовки не положено, право имеют отражать воздушный налет и… умереть, если на судьбе так написано. Две зенитки, куцая защита от десятка фашистских ястребов.

– Не. Это транспортники. Товарищ лейтенант, в сорок первом на нас таким макаром десант сбросили. Так еле отбились.

– Огонь!

Дудух-дудух-дудух!

Окрысились, в два ствола стреляя.

Ш-шух-ш-шух-ш-шух!

Снаряды авиационных пушек строчками вырывали землю, шматуя ее с корнями травы, а кроме того, пронизывая живую людскую плоть. Транспортные «юнкерсы» подлетали с прикрытием истребителей. Наши-то соколята где?

Синь неба расцветилась белизной парашютов.

– Смотри, ящики на парашютах бросают! Мины?

Начальник штаба на ногах, побежал, кричит, будто без ножа его режут:

– Комендантский взвод, взвод разведки, работники штаба и служб, занимать оборону согласно…

Тух-тух-тух!.. Ш-шух-ш-шух-ш-шух!

Все! Нет больше среди живых майора Сырцова…

Та-та-та! Тах! Тах!..

Все кто мог, включая поваров, медиков, хромых, косых… вооружились и стреляли в белый свет как в копейку.

В момент сброса парашютисты имели при себе только личное оружие. Групповое сбрасывалось отдельно в специально приспособленных для этого деревянных и металлических контейнерах.

Пытаясь сократить время выполнения заданий, сам сброс десанта производился у самой земли, поэтому нужно было действовать с исключительной быстротой. Во время боев в Голландии и Бельгии немецкие парашютисты несколько раз прибегали к тактическому приему, впоследствии названному «охватом сверху». Парашютные войска сбрасывались непосредственно в районы действующих частей противника, что было рассчитано на дезорганизацию его рядов. Вот и здесь командование немецкой армии упор сделало на знакомую тактику боя с «ударом в спину», а в дальнейшем прорыв обороны и расширение плацдарма.

Большинство немцев опустилось плотной массой прямо на штабные позиции. Это лишало наших бойцов возможности вести огонь, на что, очевидно, и рассчитывали немцы. Огонь со стороны десантников велся пока слабый, но…

Приподнявшись, Карпенко подал команду:

– Всем огонь по ящикам! Не подпускать к ним фрицев! Комендачи! Разведка! В штыки! Атакуем! – Поднявшись на ноги, бросился вперед. – Ур-ра-а!

Немедленно грянул дружный винтовочный залп, открыли огонь наши ручные пулеметы. Фашистские парашютисты, успевшие приземлиться, заметались в панике, стали беспорядочно отстреливаться из автоматов.

– Ур-ра-а! – поддержали бойцы.

– Пленных не бра-ать!

Может, и правильно. Чтоб неповадно было!

Часть парашютистов все-таки сумела подобраться к контейнерам, попыталась окопаться и оборудовать огневые позиции для минометов. Не учли фашисты одного: отличным русским штыком наш боец разит врага не менее искусно, чем пулей. На десант обрушились бойцы подразделений и в яростной штыковой атаке истребляли немцев, а там и резерв подтянулся, с танками и кавалерийским эскадроном…

А батальоны огня не просили. Не у кого просить. Грохот, свист. Молоденький лейтенант руками сжимает контуженую голову. В рот и нос пыль набилась, а воды нет. Немилосердно палит солнце. Такое ощущение, что нагревшийся воздух вздрагивает.

У Даны уже в глазах рябит, настрелялась, кажется, на всю жизнь. У нее всего три патрона осталось. Сползла вниз, сжалась в комок, испугалась того, что тело на лоскуты порубят. А как не испугаться, когда видишь, что перед тобой ложатся смертоносные очереди из танкового курсового пулемета, и они все ближе и ближе. Невольно хочется в этот момент стать невидимкой, втиснуть себя в маленькую щель, в душу начинает заползать липкий страх. Леденящий сердце образ богини смерти с протянутой чашей горького напитка витает где-то рядом.

Рев танковых двигателей и пальба с обеих сторон нарушались звуками перестрелки. С собой справилась, поднявшись, выглянула за бруствер. За танками в атаку шла пехота. Даже не так. Гитлеровцы передвигались перебежками. Гады! Страшные, откормленные, умеющие воевать. Они стреляли, и их пули иногда попадали в живые цели. Пули ложились левее ее позиции метрах в десяти. Зыркнула вправо-влево от себя. Мрак! По обеим сторонам одни убитые и раненые. Это осколочные снаряды собрали скорбную жатву. В безветрии жаркого дня черный маслянистый дым из подбитой немецкой «тройки», громадой бесполезного металла нависшей над траншеей, маскировал ее. «Тройка» не дала осколкам посечь и ее тушку, жаром пыхала, смердела, но приняла на броню весь металл, предназначенный Дане.

До отделения немцев бежало прямо к ней. Винтовку не тронула. Близко. Скорей всего, эти хитрецы тоже хотели использовать дым для маскировки. Всех сразу не перестрелять, сама виновата, раньше пошевеливаться надо было. Голову высунуть боялась. Дура!

Расстояние сокращалось быстро. Из трофейной сумки достала две наступательные гранаты, решила, как под самым бруствером окажутся, их и использует. А еще танк. Он позади этих шустриков едет. Ну и пусть будет, как будет! Еще метров на десять подпустит и… Погорюет Сашка и забудет…

Напряженное ожидание нарушил стрекот пулеметной очереди. Рядом. Совсем от нее под боком.

Ду-ду-ду-ду!

Из «дегтярева» стреляет, но хитрецов не углядел. Дымно!

Откуда-то из глубины позиций сразу двое красноармейцев выдвинулись в ее сторону из-за изгиба хода сообщения. Ближайший к ней высунулся к брустверу, осмотрелся и тут же ничком плюхнулся в пожухший от прошедшего жара ежик серой травы. Взяв автомат на изготовку, перекатом ушел влево.

Тадах-тадах-тадах! Тадах…

Двое из отделения упали, скошенные короткими очередями, остальные порскнули в стороны и залегли. Открыли огонь и снова поднялись. А тут и танк поддержал пехоту.

Б-бумс!

В эмбрион свернулась.

Г-гух!

Комья земли и облака пыли прикрыли траншею. Перелет! Подскочила. Глазами повела. Немцы совсем рядом. Срывая чеку, одну за другой забросила гранаты за бруствер. Сунулась вниз, на самое дно окопа, руками прикрыв голову.

Гух! Гух!

Глянуть! Нормально. Судя по выкрикам, немцы бранью выражают свое возмущение. Она их все же достала. Не всех, но достала.

– Живой? – отозвался сосед.

– Да!

– Ловко ты их!

Не узнал. А может, и не знал. Выглянул.

– Ё-о-о!

Сунулся вниз.

– Что там?

– Танк! Тикаем, сейчас окоп распашет.

– У меня граната есть…

– В сторону… В сторону отползаем! За ним пехота… – Окликнул кого-то: – Боря, живой?

– Здесь я!

– Давай сюда! Живей!

Дана, подтаскивая за собой винтовку, практически на карачках уползала в сторону. Рев мотора и смрадный выхлоп над головой заставили сжаться в комок. Услышала:

– М-мать честная!

Железная каракатица, полосуя траками сухую землю, перебралась через окоп. Понимая, что в таких условиях не сможет забросить гранату на танковую корму, РПГ-40 кинула под танковое днище.

– Бойся!

Упала, вжалась в землю окопа.

Б-бух!

Показалось, что всю ее подбросило кверху. Содрогнувшийся грунт ссыпался на голову, на одежду. Вроде цела. Но ничего не закончилось. Танк встал – траки перебило. В окопы сунулись фашисты.

Хорошо заточенным лезвием саперной лопатки легко перерезала горло спрыгнувшему в окоп автоматчику. Его телом прикрылась как щитом. Мелкая, верткая, она отбросила мертвого фрица на его сослуживца, попытавшегося воспользоваться винтовкой с примкнутым штыком. Тесно, не развернуться. От всей души приложилась шанцевым инструментом, надвое развалив череп немцу. Поворот. Сильным тычком в живот очередному противнику сделала харакири. Ее удары сыпались с места, на выпаде, в движении. Все тело в движении! Рядом свои дерутся, матерятся несусветно, понимая, что, скорей всего, последний бой принимают. Руки по локоть в крови, скользят, только петля не дает лопатке выскользнуть из руки в бою.

– Н-на!

– Teufelsweib!

– С-суки!

Траектории ударов лопаткой те же, что и для ножа. Укол прямо-вперед. Отскок. Спина въезжает в стену окопа. Отвлеклась на миг. Приклад лишь вскользь оцарапал висок. Повезло! Диагональный удар сверху вниз и тут же рассекающий в горизонтальной плоскости.

– Н-на!

Достала!

– Teufelin!

Под ногами месиво, а сверху напирают.

Тах-тах-тадах! Та-та-та!..

Наши подоспели. Отбросили пехотинцев. Кто смог, из окопов выбрался. Никто не стреляет. Тишина на мозг давит. Дана, шатаясь, выбралась из окопов, попросила солдат, копошившихся внизу у трупов:

– Ребята, винтовку мою разыщите. Только осторожно, может, оптика цела…

Бой на позициях батальона длился больше двух часов. Потеряв тринадцать танков и живую силу, противник вынужден был отступить…

– Вот ты где! Зачем так рискуешь? Твое дело фрицев стрелять, а не в окопе в рукопашной участвовать, – возмутился Ломов.

– Что-то хотел, товарищ лейтенант? – невозмутимо ответила взводному, в расположении которого застал ее бой. Состояние лености, ничего неохота. Отходняк. Сейчас бы полежать где, да чтоб ни одна сволочь не трогала.

– Я, нет. Ротный узнал, что у нас здесь снайпер, хочет видеть. Эх! Потери большие. Ладно.

– Идти-то куда?

Указывая, махнул рукой.

– В ту сторону. Он во взводе Остожко сейчас.

Кивнула, поднявшись на ноги, по ходу сообщения ушла, куда указали.

– Товарищ старший лейтенант, – приложила ладонь к пилотке, хотя винтовка в положении «на ремень» висела на левом плече, – красноармеец Квитко. Вы хотели меня видеть.

Усталый, потухший взгляд командира сфокусировался на красноармейце, сунувшемся под руку. Внешний вид еще тот, но… после боя они все непотребно выглядят. Отогнали супостата и то хорошо. А еще хорошо, что после такого он все еще жив и даже не ранен. Присмотрелся. Та-ак!

– Это у меня никак сама «Смерть с косой» на позициях объявилась? Я думал, из снайперов кто другой будет.

Разозлилась. Про свое прозвище у солдат на языках узнала недавно. Дане, конечно, на это наплевать, но валькирии зазорно так именоваться… Так то валькирии, а она сейчас кто? Вот то-то и оно! Пусть. Пронзительным взглядом, в котором и тупой прочитает апломб к собеседнику, предложила:

– Извините, товарищ старший лейтенант, тогда я другим снайперам скажу, чтоб к вам подошли, а мне в штаб уходить пора и так у вас задержалась.

Развернулась, готовая уйти от придурка.

– Обиделась? Стой! Я же не со зла! Правда, нужна очень.

О! Как заговорил! Видно подперло, действительно нужен снайпер.

– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант.

– Что так официально? Меня Виктором звать.

Да он клинья подбивает! Смотри-ка как глаза заблестели, а ведь только что потухшими были. Ходока видно издалека.

– Так что вы от меня хотите?

Махнул рукой.

– Ладно. Пошли.

Привел. Высунувшись на бруствер, подал руку, приглашая последовать его примеру. В нейтралке после недавнего боя относительное затишье. Воспользовалась приглашением, прилегла рядом, уложив винтовку сбоку от себя.

– Видишь? Напротив роты дзот. В нем крупнокалиберный пулемет, и он нам очень мешает. А если завтра прикажут в атаку идти, вся рота здесь ляжет. Так просто в амбразуру не попасть, разве что прямым орудийным выстрелом, да и то вряд ли. Возьмешься?

Прильнула к прицелу, чудом не разбившемуся во время рукопашной. Наблюдала. Расстояние до дзота метров четыреста. Сам дзот – бревенчатое сооружение, защищенное толстым слоем земли. За пулеметом никого не было. Тоже отдыхают? Скорей всего. Согласилась:

– Товарищ старший лейтенант, если просто застрелить пулеметчика, найдут другого. Тут нужно именно во время атаки стрелять. Застрелю одного, на его место встанет второй номер, застрелю и его. Найдется кто третий, уничтожу и третьего, а там и наши в мертвую зону войдут и дзот захватят. Так пойдет?

– Отлично!

– Тогда отдохну, приведу себя в порядок и к вам. Подежурю.

День клонился к закату. Войскам фронта удалось сорвать встречное наступление противника. Главком подтвердил приказ: временно прекратить наступление, закрепиться на достигнутых рубежах для надежного обеспечения фланга ударной группировки.

Сведения, которые добывала разведка, свидетельствовали о том, что противник проявляет заметную активность в своем тылу перед правым крылом наступающего фронта. В армии поступило указание, подписанное Баграмяном: «Усилить действия войсковой разведки с тем, чтобы непрерывно иметь данные о частях противника, действующих на фронте. Добиться в каждые два-три дня захвата контрольных пленных на участке каждой стрелковой дивизии, особенно на важнейших направлениях: лозовском, красноармейском, славянском, ворошиловском, куйбышевском, ростовском…»

А Военный совет направления уже прямо потребовал от разведки фронта: «Вскрыть подготовительные мероприятия противника к возможному переходу в наступление и установить начало и характер перегруппировки войск противника перед фронтом».

Карпенко вместе с Илищуком вызвали в штаб дивизии. Добирались они ночью с оказией, на полуторке роты материального обеспечения, трясясь в пустом кузове. Начальник разведки полка невесело сделал предположение:

– Чую, начальство подляну подкинет. Пленных немцев не много, а такой дурик, какой вам в руки попался, у фашистов. Наверное, на всю их группировку единственным был, да и тот, рядовой…