Текст книги "На все случаи смерти"

* * *

Трудно было назвать вечеринкой ещё одну прозрачную коробку, от кабинетов отличающуюся большими размерами. Зато здесь было гораздо шумнее, чем в атриуме, ― видимо, тут собрались самые разговорчивые, или только в этом отсеке никто не стеснялся и не шептался. Есть вероятность, что эта раскрепощённость была как-то связана с героями, которых… здесь не было вовсе. И именно тут Васе перестало казаться, что за ней идёт пристальная слежка.

По сути, это место представляло собой нечто вроде маленького коридора поликлиники, где не было самого раздражающего её элемента ― регистратуры. И белая стена на этот раз не держала свои функции в секрете. Вася насчитала в ней целых девять дверей, похожих на те, что в лабиринтах вели в персональные комнаты. У треугольника была совершенно возмутительная привычка ― обходиться без табличек, которые очень помогали бы в нём ориентироваться. Загадкой оставалось то, как остальные души не путались в этих дверях, ― ещё один повод никуда не ходить без сопровождения.

Когда Вася нашла себе свободный стул, Вадим велел ей подождать и, обменявшись любезностями с парой душ, исчез за крайней левой дверью. Напоследок он очень громко кинул всем шуточку: «А мне только спросить», и несколько человек отозвались натужным смехом. Видно, шутка надоела им ещё в позапрошлый раз. В одном из тех, кто помахал Вадиму рукой, Вася легко угадала знакомого дедушку с пультом ― Славу Сорина. Она хотела с ним поздороваться, но дедушка был так увлечён беседой, что не замечал её.

Совершенно не вовремя вновь начала стираться граница между происходящим и флешбеками. Чем дальше, тем активнее воспоминания стали обращаться в приступы, с которыми сложно бороться. Они развлекали её как короткие видео в приложении, но по навязчивости больше напоминали рекламу, которую ещё попробуй смахни. Наверное, этим состоянием и пользовались местные, чтобы СОН подчинялся их воле.

Вася не хотела об этом думать, но из головы у неё не выходило, что в их поликлинике постоянно пахло хлоркой, с которой уборщицы намывали пол. Одна из них при любой встрече с Васей не могла обойтись без вопросов и причитаний. «Такие молодые, и почему эта зараза к молоденьким девочкам-то пристаёт? Здоровье беречь надо больше всего». Вася, разумеется, была вежливой, иногда даже из-за этих долгих междометий немного опаздывала по делам, но в глубине души терпеть не могла эту уборщицу. С её вопросами положение вещей выглядело ещё хуже.

Но определённо было легче, пока по поликлинике она ходила не одна, и ей было с кем пошутить о бестолковой очереди и определить её жанр. Они вместе гадали, появится ли кольцо на пальце у самого молодого хирурга, по которому сохла вся женская половина больницы. Загадывали, что у них сбудется, если следующим от врача выйдет мужчина. И разговаривать с другими людьми в их дуэте получалось лучше не у неё. Зато она неплохо договаривалась с аппаратом в холле, который наливал им на двоих кофе.

Васе внезапно открылись новые кадры: в последний раз, стоя у этого аппарата, она вдруг обнаружила, что не может посчитать мелочь у себя на ладони. У воспоминания был леденящий душу налёт страха: одиночество, паника, болезненная пульсация в голове. Казалось бы, чего такого жуткого в том, что цифры отказываются складываться? Но эта сцена была тонкой нитью привязана к чему-то ужасному, что Васе хотелось отвергнуть. Её детектив наверняка назвал бы это ещё одной уликой.

Теперь она отчётливо помнила, что приступы неодолимой тревоги догоняли её в самых неожиданных местах и нападали на неё так, что о помощи попросить было невозможно. Лёгкие не подчинялись, руки немели, сердце стремилось побить очередной рекорд по ритму. И больница была излюбленной территорией для этих необъяснимых припадков. «Норма Джин» же, наоборот, была чем-то защищена от нападения тревоги. Поэтому там Вася укрылась однажды, когда ужас схватил её за горло прямо в автобусе, пока она смотрела в окно, и рекламные надписи резко перестали читаться. Она помчалась не домой, не к врачу и не к своему парню, прямо из автобуса она, не отдавая отчёта в том, куда её несёт, ринулась в любимое кафе, любимое место в городе, лучший уголок на всём континенте. Она не была одна, но не могла объяснить своё состояние никому из тех, кто был готов её слушать. Что же это было такое?

– «Прошлое – это другая страна: там все иначе».

Сердце её, и без того не бьющееся, замерло. На соседнем стуле как ни в чём не бывало сидел Степан. Вася очень пожалела, что не заметила, откуда он здесь появился. Если вышел из-за загадочных дверей, то из-за которой из них.

– Прости?

– Необразованная молодёжь. Это Хартли. Самые первые слова «Посредника». А моё хобби, если ты забыла, начала книг…

Она легонько пихнула его в бок, вынуждая перестать бубнить.

– Помню я твоё уникальное хобби. Я спрашиваю, к чему ты их вспомнил?

– Пытался попасть в твои мысли, ― пожал он плечами. ― Ты же только что с третьего свидания, и судя по твоему выражению лица, оно было не со славным малым. Я даже не знал, чем тебя вытянуть из твоего огорчения. И решил, что если уж на что и тратить слова, то на классику. По-моему, так и надо поступать, когда не знаешь, что сказать, но сказать что-то надо.

– Где же твой обычный протокол свидания? ― язвительно полюбопытствовала она. ― Я-то уже привыкла, что ты по моему возвращению читаешь о каждом моём движении.

– Извини, что разочаровал, голубушка, и не успел получить твой протокол. Я здесь был по делам, но довольно успешно совместил полезное… с полезным. Выяснил, что пришло время твоего медицинского освидетельствования.

Внимание Васи напряжённо застыло.

– И?

А Степан наслаждался тем, как она в нетерпении прислушивалась к каждому звуку.

– И, как видишь, мы с тобой сидим и ожидаем, когда нас примут. Наслаждаемся прелестями очереди к терапевту. Всё как положено.

– Ты мне скажешь или нет, кто будет моим врачом? ― взмолилась она, сдерживая порыв дёрнуть его за рукав пальто.

Он спокойно достал сигару, никуда не торопясь, ― изо всех сил показывал, что прелестями действительно наслаждается. Казалось, он пытается слушать все разговоры вокруг, и они ему искренне интересны, просто он ждёт удобного момента, чтобы принять в них участие.

– Сама скоро увидишь. Это не такая уж и большая загадка. Вадик успел сказать, что это самый лучший для тебя вариант. Хотя мнение Вадика в вопросах терапии ничего не решает, для него это не помеха.

– Вадим что-то сказал обо мне?.. ― почти подпрыгнула Вася.

– Что нашёл тебя прямо в чаще наших местных фанатиков, которые искали ключи к твоему интересу. Что благородно спас тебя от них и привёл ко мне. И что ты «типичная»… ― он произнёс это и, похоже, сразу же пожалел, поэтому поспешил поправить ситуацию. ― Пойми, мы все окружены страданиями, и уникальными у нас считаются те, кто, как Повитуха, относится ко всему с лёгкостью и юмором. А тебя он нашёл в растрёпанных чувствах.

– Как обидно, ― плечи её уныло опустились. ― А мне он как раз неожиданно показался лучше, чем в рекламе.

Ей было трудно найти в себе симпатии к Вадиму Дьяконову. Тем трагичнее теперь было пытаться расстаться с ними. Вася уже очень жалела о том, что разговорилась с ним. Сейчас она чувствовала себя той, к кому Вадим легко подобрал ключ, в отличие от фанатиков, обещавших ей правду. И как он обошёлся с её откровенностью?

– Он не имел в виду ничего плохого, ― спокойно вступился Степан, стряхивая с сигары пепел, которого не было. ― Твой случай показался ему очевидным, не придётся ломать голову о том, нужно ли переводить тебя в другой угол. Думаю, он судил очень поверхностно.

– А ты? Тоже считаешь меня «типичной»? ― она немного перегнула палку, стараясь не звучать робко, и в вопросе послышался вызов.

Степан повернулся к ней, чтобы ответить одним из своих классических «взрослых» взглядов, как бы спрашивающих: «Ну что ты такое опять ляпнула?». Она смутилась и отвернулась первой. К их особенному, невербальному общению она относилась хорошо, но сейчас предпочла бы прямой ответ, без его увёрток или намёков.

Она заметила, что открылась одна из центральных дверей, из-за неё показалась женщина и пригласила пару человек. Степан успел приветственно кивнуть ей, прежде чем дверь снова закрылась. Похоже, он действительно был весьма расположен к некротерапевтам.

– Начнём с того, что ты несколько озадачиваешь меня, голубушка, ― признался детектив. ― Сколько я тебя слушаю, с трудом верю в то, что слышу. Ты говоришь «учительница» ― не вижу в тебе вообще ничего, что бы это подтверждало. Ты говоришь «серьёзные отношения с парнем» ― в голове не укладывается. Ты говоришь «нет друзей, ждать некого» и для меня это всё равно, что я бы сказал, что я балерина. Ни в коем случае я не обвиняю тебя во лжи. Мне хочется обвинить во лжи саму жизнь, потому что она что-то перепутала на твой счёт.

Снова открылась первая дверь, за которой скрылся Вадим, и в холл вышел Каренин. Вася испуганно ждала, что он направится к ним, но он смотрел мимо неё и Степана. Он забрал с собой дедушку с пультом, который был чрезвычайно этому рад, но при этом никак не мог расстаться со своими собеседниками. Каренину пришлось уводить дедушку едва ли не насильно.

– Мне самой не верится, что я прожила такую жизнь, которая закончилась этими итогами. Двадцать три года и на выходе ― «недопедагог», нет друзей, есть парень, а ждать некого. Это и правда как будто не я.

Ей неприятно было это говорить, собственные жалобы так горчили, что она не винила Дьяконова в его впечатлениях о ней. Похоже, она действительно чересчур разнылась, но когда ей хотелось найти что-то, чем она могла похвастаться, память не откликалась. Это напоминало заговор, согласно которому жизнь хотела скрыть от неё все лучшие моменты.

– Хорошо, что ты тоже это чувствуешь, ― без иронии отметил Степан. ― На этом мы и построим нашу защитную стратегию.

– Как же это? Богу предъявим претензии, что не в те условия меня поместил?

– Хм-хм. Не советую этот вариант, кстати. Наш суд считает, что на бога пенять ― это низко, ― со всей серьёзностью сказал он. ― Я помню, ты не хочешь предъявлять никому обвинений. И по отдельности все эти истории действительно не представляют страшную угрозу. Мама не разделяет мечтательное увлечение кинематографом. Папа и вовсе ушёл в другую семью. Детская близость с подругой разрушена взрослой жизнью. Отношения с парнем максимально далеки от идеальных. Славный малый, который по-настоящему зацепил сердце, не годится в партнёры. Здоровье портится, а врачи этому не помогают. Одиночество. Но если сложить всё это вместе, жить становится тяжело, а то и невыносимо. И этому можно предъявить обвинение. Суд войдёт в твоё положение, признает, что тебе было нелегко, и назначит тебе терпимый срок. Главное ― правильно подать свою историю.

То есть жаловаться ещё придётся. Как и рекомендовали на семинаре.

– Но для начала, ― добавил Степан. ― Нам нужно медицинское заключение. И чтобы скоротать его ожидание, я хотел тебя спросить. Какая там потрясающая идея озарила тебя, когда Майя забрала тебя на последнее свидание?

Она уже и забыла об этом. И по пути со свидания растеряла весь энтузиазм, и слова, с которыми она могла бы об этом заговорить. Детектив, однако, смотрел на неё выжидающе и принимал её нервное наматывание пряди на палец за беспамятство.

– Что-то там про «самую блистательную идею за всё посмертие», ― он жестами постарался показать кавычки.

– Я помню, помню, просто… ― как повезло, что у мёртвых кровь к щекам не приливает. ― Только постарайся не читать сейчас нотации, я не собираюсь присоединяться к игрокам. Но я хотела предложить тебе одну ставку. Всего одну, никто об этом не узнает.

Выражение непонимания на лице Степана окрасилось неприятным оттенком на грани осуждения.

– Я никогда не делал ставок, Василиса.

– Не кипятись, пожалуйста. Я не предлагаю тебе то, чем занимаются ваши игроки. Предлагаю пари со мной. На исход моего дела. Думаю, это не так цинично, как у тех, кто ставит на чужие судьбы.

Молчание его показалось ей очень долгим. Шума вокруг стало больше: пришли новые «пациенты», такие же, как Слава Сорин, которые приходили сюда поговорить и скоротать свою вечность.

– И что же ты хочешь поставить? Вряд ли кто-то до такого додумывался, потому что для успеха следствия подсудимая и так должна своему защитнику предоставлять воспоминания.

– Мы играем не на СОН, а на правду, ― чтобы подчеркнуть важность этого уточнения, Вася вытянула указательный палец. ― Если я выиграю, ты расскажешь мне о себе. Если ты выиграешь, я расскажу тебе наконец по секрету, какая особенность отличает тебя от знаменитых детективов.

– А я предпочёл бы другой секрет. Тот, который ты от меня куда тщательнее скрываешь. То, что ты о себе так старательно не договариваешь.

Он нарочно следил за тем, как она выбирает варианты ответа из бесконечного множества. «Не понимаю, о чём ты говоришь». «Ничего я не скрываю». «Чья бы сигара дымила». Его проницательности и такта хватило на то, чтобы не заставлять её определяться с отговоркой:

– Любопытно, что ты рассчитываешь найти в моей биографии? Ещё никто не проявлял ко мне настолько большой интерес. Подсудимые всегда целиком сосредоточены на своей проблеме. И будь их воля, вообще бы не вникали в чужие подробности.

Вспомнился ответ Вадима: «я обожаю ни о чём не спрашивать».

– Пожалуй, я очень жду, когда уже выяснится, что ты в своём огромном мрачном поместье держишь сумасшедшую супругу. Хочу раскусить тебя раньше, чем ты позовёшь замуж и меня.1414
  Василиса намекает на персонажа романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр».


[Закрыть]

Степан добродушно хмыкнул:

– Как легко шутить и флиртовать, когда не испытываешь никаких чувств, правда?

– Зубы не заговаривай. Ты согласен или нет?

– Кажется, ты упустила главное: в чём наш спор? Разве адвокат и подсудимый не одного мнения об исходе суда?

– Вот и поделись своим мнением. Как ты считаешь, каким будет мой приговор?

Он отвернулся: затронутая тема явно не вызывала в нём радости.

– Хм-хм. Средний приговор для душ из отсека пострадавших: пятнадцать-тридцать. Думаю, это то, на что ты можешь рассчитывать. Не самое тяжёлое преступление, но недостаточно оправданное.

– Да-а-а. Я типичная, ― тяжело вздохнула Вася. ― Получается, ты ставишь на пятнадцать дел. А я тогда поставлю на… скажем, сорок дел. Случается такое у пострадавших?

– Случается, но это довольно много, ― свёл брови Степан. ― И таким ты представляешь свой приговор?

Судя по его осуждающему тону, это был не очень хороший знак.

– Ты согласен или нет? ― строго повторила она.

Затянувшееся молчание снова заставило её закусить губу. И в тот момент, когда он уже на что-то решился, открыл рот для того, чтобы что-то сказать, они оба заметили, как распахнулась самая последняя ― крайняя правая дверь. Она-то и спасла Степана от настойчивости его подсудимой: из-за неё вышел и направился к ним человек, которого Вася уже дважды встречала. И сейчас меньше всего ожидала встретить снова.

– Это как раз за нами, ― сказал он, поднимаясь. ― Пойдём, азартная моя, послушаем экспертное мнение о том, на какой ноте остановилось твоё сердце.

* * *

Если бы Вася составляла рейтинг самых интересных мест Постскриптариума, на первом месте, бесспорно, была бы библиотека. И пусть, она ещё не посетила подвал с его интригующим залом суда, превзойти круглые кулуары души, совершенно не помещающуюся в стандартное человеческое воображение, будет очень сложно. Но сейчас важно не это, а то, что на втором месте этого рейтинга расположился бы врачебный кабинет. Во всяком случае, тот, в который её пригласили.

Она ожидала увидеть за этими дверьми, напоминающими о лабиринте, не личные комнаты, а приёмные терапевтов. Но, несмотря на это, она всё равно была удивлена этим местом. Вася так привыкла к минимализму в треугольнике, его тусклости, прозрачности и господствующему белому цвету. Из-за этого кабинет терапевта, пёстрый и насыщенный вещами, больше походил на что-то из суетного мира. Единственное, что соотносилось с больницей, это кушетка и до невозможности бледный зелёный цвет стен. Повсюду были самые необъяснимые предметы, не имеющие очевидной связи с медициной: чайная чашка, снежный шар, мяч, даже старый потрёпанный Чебурашка… Вася особенно долго смотрела на плеер с маленькими красными наушниками. Создавалось впечатление, что все предметы, попавшие в Постскриптариум, просто сбегались сюда, в этот рай барахольщика.

Но больше всего здесь было книг. Они располагались по тому же принципу, что и в её комнате, ― башнями вдоль стен, расставленными по цветам, только эти башни были выше. Почти всё свободное на стенах пространство занимали развешанные исписанные листы, что немного объединяло кабинет с библиотекой треугольника. Васе бы очень хотелось прочитать хоть что-нибудь, но её возможности хватило лишь на то, чтобы на одном листке заметить крупный заголовок жирным шрифтом «ПРИНЦИПЫ НЕКРОМЕДИЦИНЫ И ОТЛИЧИЯ ОТ КЛАССИЧЕСКОЙ МЕДИЦИНЫ». Стол, разумеется, тоже присутствовал ― захламлённый настолько, что о его наличии можно было только догадываться.

Всё это можно было рассматривать очень долго и почти наверняка при этом найти десяток занимательных вещей. Но самое любопытное Вася уже обнаружила в самом владельце кабинета. Он теперь уже по какой-то причине, не поддающейся логике, стал казаться старым знакомым. Он был слишком примечательным и, бросив на него всего пару взглядов, легко выделяешь такого человека в толпе. Кроме того, в нём было что-то «своё», будто они с Васей не раз общались и при жизни.

– Представляю тебе одного из лучших наших специалистов, ― сказал ей Степан. ― Матвей Соколовский.

Мужчина склонил голову в знак признательности лестной похвале детектива. Меньше всего он был похож на врача, даже в посмертии. Скорее всего, из-за обилия чёрного в его облике. Других цветов в его одежде и не было. И глаза, и волосы примечались этим чёрным цветом, так что вряд ли кто-нибудь когда-нибудь путал его в треугольнике с кем-то другим.

–… Также известный как Куртка, ― внезапно добавил Степан.

– Как? ― поразилась Вася. ― Куртка это… вы? Но я не…

Для такого прозвища Соколовскому не хватало в образе главного. Собственно, куртки. И в кабинете её не наблюдалось.

Степан с укоризненным видом беззвучно вывел для Васи ответ одними губами: «Не выкай!».

– Понимаю твоё недоумение, ― заговорил с ней терапевт. ― История появления этого «псевдонима» не такая примитивная, как тебе могло показаться.

– Да, куртки-то никакой нет, ― упростил его ответ Степан. ― Всё дело в том, что наш друг так любит музыку, что когда-то был готов подолгу смотреть свой или чужой СОН о какой-нибудь песне. И особенно ему нравится рок.

– Только вот дальше названия песен я не заходил в своих музыкальных познаниях, ― посчитал нужным уточнить терапевт.

– Вот именно. И вот торговался он однажды за СОН о песне «Нирваны» с одной жертвой. Ведь, кажется, это была жертва? ― спросил детектив у друга, но не дождался ответа. ― Неважно. Сторговались они, и только пришло время пожимать руки, как жертва говорит ему: «Как приятно, что тебе тоже нравится Курт Кобейн». А наш друг ― ни сном ни духом ― возьми да ответь ей: «Какая куртка Бейн?».

Вероятно, делать этого не стоило, но Вася даже не успела себя остановить от того, чтобы искренне рассмеяться. Ей повезло, никто не осудил её за это. Было видно, что Степану очень нравилась эта история, а врач, если и переживал из-за этого прежде, то уже давно смирился и принимал смех весьма достойно. Вкусы его напомнили Васе её отца ― они наверняка бы поладили. Стоило отметить, его чёрному образу очень подходило «рокерское» прозвище Куртка Бейн.

– А меня успели обозвать Зелёным Платьем, ― поделилась она с ним. ― И в отличие от ваш… твоей истории, как видишь, у меня всё примитивно. Но вообще-то я Василиса Снегирёва.

– Знаю, я же ждал тебя, ― врач указал на какие-то бумаги, словно это о чём-то ей говорило. ― Очень сожалею о нашем знакомстве.

Второй раз в его приёмной Вася совершенно сбивалась с толку ― теряла ориентир в разговоре. В поиске помощи она посмотрела на Степана: тот преспокойно себе устраивался в сторонке, чтобы не мешать процедуре. Книги, рядом с которыми он разместился, прямо-таки притягивали его к себе, вот-вот он не удержится и откроет одну из них. Если ему это позволено.

– Под этим я подразумеваю то, что мне жаль, что ты оказалась в треугольнике, ― пояснил сам Соколовский-Куртка. ― Прими мои соболезнования. Что бы с тобой ни произошло, наша встреча здесь того не стоила.

Он был первым, кто в Постскриптариуме выразил ей сочувствие в связи с этим. Прочие поздравляли её с красивым платьем, вежливо изъясняли радость знакомства, но не он. Если для кого-то треугольник и был очаровательным местом, он не был в числе этих людей. Быть может, просто потому, что обитал в самой непростой и неблагоустроенной его части, ведь он был деспотом.

– Надеюсь, можем приступать? ― Соколовский спросил это больше у детектива, чем у неё.

– А вы оба знаете, как начинается «Рождественская песнь в прозе» Диккенса? ― восторженно откликнулся Степан. ― Ничего вы не знаете, но я подскажу: «Начать с того, что Марли был мертв». Коротко и круто, правда? Самое оно для нас.

– На его языке это было «да», ― заключил врач. ― Обожает он своего ненаглядного Диккенса.