Электронная библиотека » Александра Тонкс » » онлайн чтение - страница 20


  • Текст добавлен: 8 мая 2024, 16:21


Автор книги: Александра Тонкс


Жанр: Триллеры, Боевики


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Шрифт:
- 100% +
* * *

Самое сложное, временами невыносимое, и всё-таки главное в любом прямолинейном откровении ― это начало. Зато стоит только найти в себе силы правильно начать и потом уже может быть трудно остановиться. Не просто так Вася изобрела себе идеальную педаль газа для откровенности в виде трёх заветных слов. «Моя дорогая Лиса» стало её паролем от разговорчивости. После этой фразы нельзя не то что лгать ― даже отмалчиваться.

Каждая секунда тишины давала понять, как непросто Степану подобраться к этой речи. Он оставался собой и сейчас: серьёзным, собранным, с его тремя следовательскими морщинами на лбу и фирменной колючестью в глазах. Возможно, именно статус опытного следователя и мешал ему вернуться в состояние подсудимого, зазорное и не подходящее его строгости.

Но если бы в треугольнике по-прежнему практиковали допросы, не было для них лучшего места, чем окаянный третий угол. Больше всего он располагал к жалобам, претензиям и всяческим сетованиям на судьбу.

– Раз уж я собрал столько вступлений в роман, вполне очевидно, что я уже пытался представить, с каких слов открывалась бы моя биография, ― произнёс Степан так быстро, словно это было заготовкой. ― И думаю, мне не переплюнуть «Степного волка». Он начинается с приписки «только для сумасшедших».1616
  Роман Германа Гессе.


[Закрыть]
Гениально, правда?

– Да-а, интригует так сильно, что, если не прочитаешь книгу, всё равно сойдёшь с ума. И тогда уже точно можно читать.

Детектив поднял один из листков, на который чуть не наступил. И, почти не взглянув на него, протянул его Васе.

– И всё-таки мне бы подошла вот такая фраза. Ты бы стала читать книгу после с этих слов?

На бумаге был очередной портрет всё той же девочки ― не слишком удачный, особенно в сравнении с прочими, более чёткими. Неуверенные линии, плохо прорисовано лицо, глаза едва обозначены, она как жуткое, полупрозрачное привидение. Вася узнала её только из-за того, что видела на других рисунках. Две черты отделяли девочку от небрежной надписи: «Моей заветной мечтой было найти смысл жизни, и я спустил всё на эту мечту».

– Будь у меня депрессивное настроение… ― Вася осторожно провела по этим буквам, стараясь случайно их не обвести, ― … такую книгу я бы точно прочитала. Почему ты не отдашь это в библиотеку или хотя бы своему терапевту? Многим в такое захочется ткнуть карандашиком.

– Потому что ни одно напоминание о ней я не готов отдать, ― сдавленно произнёс Степан. ― Посмотри, я всё хуже и хуже рисую её. Она стирается, как бы я ни старался. Я могу включить СОН и увидеть её ― всё, что осталось от неё в моей памяти. Но чем дольше я здесь, тем меньше её могут нарисовать мои руки. Она исчезает. Всё равно что воздух пытаться удержать пальцами.

– Извини, что перебиваю, но как ты это делаешь? Я и понятия не имела, что здесь, в треугольнике, можно хоть что-то нарисовать. Ещё и так красиво.

Похвала отвлекла его самую каплю: один уголок рта вытянулся в ухмылке. Ему было приятно услышать это от неё.

– У всех есть своя утопия, разве нет? Элемент идеальной жизни, до которой не добраться. Вот у тебя это твой любимый кинематограф. А у меня ― уголь и краски.

Аккуратно Степан снял пальто и отложил на кушетку. Васе показалось, он снова примется закатывать рукава у рубашки, но он, напротив, хотел продемонстрировать именно их во всей красе. Выставил руки вперёд так, что ей наконец стали заметны мелкие пятна разных цветов на ткани. Чем бы это ни было, гуашью или масляными красками, в сочетании с «культурной» рубашкой и галстуком выглядело не очень эстетично. Не удивительно, что детектив старался спрятать их от чужих глаз.

– Ты был художником?

– Невнимательно ты меня слушаешь. От полноценной жизни художника я был так же далёк, как ты от камеры. Зарабатывать на холсте казалось мне совершенной, безукоризненной перспективой, но мне не хватило духа пройти хотя бы одно испытание для её реализации. Художественная школа ― скучно. Институт ― и нудно, и семья не поймёт. Работа ― чересчур тяжело найти способ при этом обеспеченно существовать. Так мне казалось. Я же не привык сильно экономить на своём ужине, перебиваясь заварной лапшой. Зачем мне было лезть из кожи вон, протаптывая собственную дорогу, когда для меня существовал уже готовый путь, пройденный другими в моей семье? Знакомо, правда, Василиса?

Она опустила голову, не желая, чтобы он видел, как скривился её рот. А Степан взялся за одно из любимых дел ― неторопливо ходить по комнате, сложив руки за спиной, почти как тот заключённый в воображаемых наручниках. И продолжал говорить, рассказ лился из него размеренно и ровно. Словно это была та речь, которую он когда-то припас для суда.

– У моего крёстного отца была своя строительная фирма, и всю родню, нуждавшуюся в работе, он легко туда устраивал. Включая мою мать. А так как своих детей у него не было, других племянников тоже, почему-то все мы решили, что однажды главой фирмы стану я, его баловень номер один. Надо лишь усердно работать, набираться опыта и не портить с крёстным отношения. Хороший, выполнимый план, не требующий особых усилий ни от извилин в мозгу, ни от мышц в теле. Я ему следовал. Говорил, что из любви к семье, но, по-моему, из любви к себе. И инерции. Изредка рисовал, мало прислушиваясь к объективной критике.

– Я почему-то была уверена, что ты писатель…

– Да каждый из нас писатель, ― махнул рукой Степан. ― Не могу поверить, что есть в мире хоть один думающий человек, который не попробовал ни разу сложить свой лексикон во что-то привлекательное и уникальное. Я не разочарован, потому что нашёл в себе недурного читателя. А если кому-то покажется, что эта роль слишком незначительная, спроси его о том, кем будут все эти ваши писатели без толковых читателей?

«Как жаль, что мне прежде это и отдалённо на ум не приходило» ― мысленно отметила Вася, думая о своей роли зрителя.

– Правильно ли я понимаю, что хозяином фирмы ты не стал?

Прежде чем ответить, Степан издал беспечное и ироничное «ха!».

– Я уже и не знаю, отчего я считал, что должен им быть. Хочу им быть. Достоин им быть. Мы, авторы своих иллюзий, первыми за них в ответе. Почему мы с матерью вообще создали эту иллюзию, я уже и объяснить не могу. Наш «Дон Корлеоне» об этом и не помышлял. И всё-таки… поступление к нему на работу стало для меня поворотной точкой, на которую я потом оглядывался. Как для тебя выпускной. Последняя глава одной жизни. Моя первая же командировка перевернула вселенную. Только не так, как ты бы могла представить. Ты когда-нибудь летала на самолёте?

«Нет» от Васи не было слышно, но Степану хватило этого ответа, чтобы продолжить.

– Тогда этот СОН тебе лучше не видеть. Если ты переймёшь нашу панику и страх, не знаю, как ты с этим справишься, ― он выдержал напряжённую паузу, наверняка отбиваясь от своих «кадров». ― Добрую долю этого полёта я думал, что мне не повезло. У меня была ужасная соседка перед окном. Молчание ей очень плохо давалось. При том, что у нас обоих были книги, мы не прочитали ни страницы. Не поверишь: я вообще не помню, что за книга была со мной, но помню точно, что у неё на коленях лежал «Ромовый дневник» Хантера Томпсона. Я ещё сопоставить не мог такую взбалмошную дамочку с книгой. И только мы начали подлетать к Москве, где и должны были сесть, я узнал, что такое настоящее невезение. Когда за нашим окном сверкнула молния.

Степан слишком крепко сжимал между пальцами сигару и не отводил от неё взгляд. Ему сейчас очень нужно было закурить, и Вася легко бы ему это простила.

– Ей-богу, Василиса, я видел, как самолёт по-птичьи машет крыльями, хоть это и невозможно. Но моя неугомонная соседка заметила это первой, она попыталась притянуть меня к окну, и в этот момент случайно спасла от чьей-то сумки, которая едва не шлёпнулась мне на голову. Вещи падали из солидарности с начавшимся апокалипсисом. И не знаю, что было хуже, объективное положение дел или всеобщая паника. И пока нас трясло, пока мы предпринимали бессмысленные попытки зайти на посадку, случилось что-то своеобразное. Поклонница Томпсона взяла меня за руку и сказала: «Если выживем, я обещаю приезжать на каждый семейный праздник, не сочиняя отговорки». А я подхватил: «Если выживем, я обещаю сделать всё, чтобы найти смысл жизни». А она: «Если выживем, я обещаю получить водительские права». А я: «обещаю завязать с ленью по утрам и приходить на работу вовремя». И пока мы обменивались поочерёдно обещаниями, не задумываясь ни одной лишней секунды и не перебивая друг друга, ветер позволил нашему самолёту сесть. Никто не мог нас заставить не видеть в этом знак судьбы. Нельзя было отменить то, что в аэропорт мы вошли новыми людьми ― так мы обязали себя думать. А ещё стихийно влюблёнными.

Это слово от него звучало так неожиданно, так диковинно, как иностранное, из языка, которым детектив даже не владеет.

– Так вы тоже обязали себя думать?

Он сощурился от этого вопроса, словно от дыма, и резко пожал плечами.

– А ты много раз влюблялась? Не кажется ли тебе, что мы всегда обязываем себя так думать? И нередко больше внушаем себе, чем чувствуем?

Для этой беседы Вася была худшим кандидатом. И лучшим в то же время. Ведь это она с таким старанием поддерживала в себе настройки влюблённости в правильного человека, с которым реально построить заранее одобряемое будущее. Она знала об этом больше всех, только долго не признавалась в этом себе. Но ей не удалось сформулировать удачный ответ, как Степан продолжил.

– «Анастасия», говорят, означает «воскресшая» ― самое то для такого судьбоносного случая. Правда, она предпочитала, чтобы её называли Настасьей. Ты только послушай, как идеально звучит. Настасья и Степан. Мы всё равно что попали в женский роман с поэтичными декорациями, и он не имел права кончиться нашим расставанием. И все долго хлопали на свадьбе, когда я объявил, что семья, которую мы строим, и есть тот смысл жизни, которого я искал. Тебе это не знакомо? Когда что-то начинается настолько ярко, настолько великолепно, что, стоит только столкнуться с проблемой, ты принимаешься её отрицать. «Мы пережили практически авиакатастрофу, мы можем пережить что угодно». «У нас нет изъянов». «Я в первый раз такое почувствовал, это что-то значит». «Такое больше не повторится». Мы говорили это себе вместе при любой ссоре до свадьбы, после свадьбы, а потом говорили это уже по отдельности. А с какого-то момента это говорил себе уже только я. И когда она пыталась сказать, что чувства в чём-то меняются, я… слушать не хотел. Смог услышать я её слишком поздно, когда это уже был не крик о помощи, а сигнал «я сдаюсь». Я узнал, что она давно ходит к психологу, и что тот ей внушил всю неправильность наших установок, всю вероломность моего влияния на неё. Я услышал Настасью только тогда, когда она выдала мне: «Твои слова о смысле жизни не имеют к реальности отношения, это не более чем красивый тост, но я хочу находиться в адекватном реальном мире».

Вася ждала от него некое ужасное признание. «Я ударил её». «Я выгнал её из дома». Степан не признавался, а делал хуже ― молчал очень не вовремя.

– Ты скажешь опять, я слушаю невнимательно, но я так и не поняла, в чём была ваша проблема. Не считая того, что ты не слышал её.

На одной из книг он отыскал крошечный пульт, нажал на кнопку. И белая стена пошла полосами от помех, а потом и крупными пятнами.


Эта комната уже не выглядит как детская, но и не совсем похожа на подростковую. Нежно-голубые обои совсем как ясное небо из лучших воспоминаний о солнечных днях на природе. Смешные часы в форме облака, на которых недостаёт большинства цифр, усугубляют эти ассоциации. Серый медведь с заплаткой на голове сидит рядом с большой потрёпанной подушкой в форме буквы «С». Одна из стен кажется подозрительно пустой. Зато некоторую долю беспорядка приносит маленькая стайка пёстрых пакетов от сладких подарков, ещё не пустых. Свидетельство недавно наступившего нового года.

― Соня, где мама? ― объявляется скрипучий голос, узнаваемый из тысячи.

И вместе с ним ― его владелец. Ужасно непривычно не наблюдать на нём кашемировое пальто, рубашку и галстук. Строгости в нём меньше, брови не сдвинуты, зато всё та же присущая ему лёгкая небритость. И без напряжённости в его взгляде и желваков на скулах очевидно, что он подавляет гнев. Он не хочет кричать при ней.

Девочка, единственная полноправная хозяйка комнаты, не обращает внимания на его появление, но щёки её в тот же миг ярко краснеют. Она сидит на кресле-мешке и водит кисточкой с ядовито-розовой краской по альбому, водит бессмысленно ― там, где эта краска уже есть. Похоже, она рисует пончик в глазури.

Степан любит её так сильно, что готов схватить её и нести на себе всю дорогу до идеального мира, где исполнятся все её мечты. Жаль, что это невозможно. И когда он видит в её крошечной руке его старую козлиную кисть, сдерживать злость на её мать становится легче.

Та самая девочка с его портретов с двумя тугими тёмными колосками. У неё точь-в-точь его пасмурные глаза. И на этом их сходство заканчивается.

Немного успокоившись, Степан садится прямо перед ней на корточки и смотрит на неё снизу вверх.

― Думал, ты больше не хочешь рисовать.

― С чего это? ― оскорблённо бурчит Соня.

― Ты спрятала все рисунки, ― Степан кивает в сторону опустевшей стены.

― Я их спрятала, потому что маме все рисунки о тебе напоминают. Я не могу потом спать, когда слышно, как она носом хлюпает.

Он открывает рот, чтобы выпалить что-то необдуманное, и тут же останавливает себя, выдыхает с закрытыми глазами. Дочь рисует только тогда, когда мать не может её за этим застукать. Он не сделает ей легче, выйдя из себя в её присутствии.

Настасья и сейчас следит за ними: смотрит с фотографии на столике и кажется, несмотря на улыбку, сосредоточенной сразу на всех проблемах. На этом снимке их трое, но отец и дочь смеются, глядя друг на друга, и только она не отводит глаз от камеры. Такая красивая, не дающая камере права на неудачный снимок. Видеть эту образцовую картину невыносимо.

― Соня, ты же не веришь маме, когда она говорит, что вам будет лучше без меня?

Девочка отодвигает альбом и кисточкой с розовым пятном показывает на Степана. Ещё пара миллиметров, и она бы раскрасила ему нос.

― Ты некомфортабельный.

И заставляет его рассмеяться.

― Как-как?

― Вот так! Где тебе надо, с друзьями твоими по играм, ты комфортабельный, а в собственном доме с родными людьми, когда дело доходит до проблем, тебе лень языком пошевелить, чтобы обсудить всё, что важно.

Когда она произносит «игры», Степан отшатывается, как от удара. Соня стала похожа на диктофон, который записывает обрывки маминых фраз с точностью до интонации. Разве что с малюсенькими ошибками.

― Голубушка, ты опять запомнила неверно, ― мягко объясняет он. ― Это слово «некоммуникабельный». Говорил я тебе, ты посмотри сначала в словаре. Мы же тебе купили такой симпатичный, толстый. Ни у кого нет словаря, украшенного в звёздочки.

― Там написано, что твоя «голубушка» устарела ещё двести лет назад. Почему ты вообще это повторяешь?

― Твоя бабушка так любила это слово. Ты не помнишь? Она звала тебя так. И приговаривала, что Сонь сейчас кругом полно, а голубушка у нас всего одна.

― Не помню, ― специально упрямится девочка. ― И не знаю, где мама. Наверно, действует по плану «я».

― Хм-хм. Какому плану?..

― Такому! Вот когда всё идёт не так, все говорят: «А теперь план „б“». А мама считает, ты во всех ситуациях следуешь плану «я». Понял?

― То есть делаю только так, как будет хорошо именно для меня? Не заботясь даже о тебе?

― Вот мама сказала, ей впервые в жизни надо попробовать тоже всё делать по плану «я». Она так никогда не делала.

― Сонечка. А если не повторять чужие слова, ты сама как обо мне думаешь?

Она роняет кисточку, но отец поднимает её быстрее. Соня поджимает губы, хмуро поглядывая на него, ― явно гадает, стоит с ним делиться или нет. А потом выдаёт, не удерживая обиду:

― Но ведь когда ты играешь, ты ни обо мне, ни о маме не думаешь.

Степан моргает часто-часто. Ему трудно не спорить, но объяснить что-то было бы ещё труднее. И, вставая, он чувствует, что пытается поднять не собственное тело, а целый этаж этого дома.

― Раз наша мама где-то на выполнении своего срочного плана, сегодня к репетитору тебя веду я. Сегодня же английский? Дмитрий Александрович, я помню, опозданий не приемлет.

Соня ждала этого, поэтому даже не заводит свою обычную пластинку со стонами «и для этого вы меня рожали?». Сейчас за эту милую пластинку Степан отдал бы многое.

― Он Александр Дмитриевич, ― укоряет она и принимается прятать альбом в самом нижнем ящике стола, от мамы подальше. ― И он говорит, надо начинать учить китайский.

― Сразу после того, как бегло заговоришь по-английски, ― безучастно отвечает отец, проверяя время на «облачных» часах.

― Бегло? Это как, бегать и говорить по-английски, что ли? А если мне не нравится? Александр Дмитриевич тебе в первый день сказал, что это не всем даётся. Не понимаю я эти ваши языки. Когда вырасту и буду богатой, просто найму себе переводчика, чтобы всё понимать. Вот Александр Дмитриевич мне дал задание приготовить перевод песни, а я взяла твою любимую. И вообще ничего не поняла.

― Какую любимую песню? ― удивлённо застывает Степан.

И Соня начинает петь ту же самую песню, которую он постоянно свистит. Ноты у неё кристально чистые, но слова ошибаются в трети звуков. И всё-таки мотив с другим перепутать невозможно. Из того же ящика девочка вынимает открытую на конкретной странице тетрадь и суёт её в руки отцу.

― Вот сам мне объясни, как эти слова вообще понять можно? Сначала там про какие-то милые мечты, а потом так: «Одни хотят тебя использовать, другие ― хотят быть использованными тобой». Кто такие эти «одни» и почему хотят использовать?

Вверху клетчатой страницы разными цветами переливается крупная надпись «SWEET DREAMS»1717
  Одна из самых известных композиций группы «Eurythmics», название в переводе на русский ― «Сладкие мечты». Перевод текста песни, сделанный Соней, верен.


[Закрыть]
. Английские буквы выведены с таким трудом, на слишком большом расстоянии друг от друга. Зато сам перевод написан криво и небрежно, строки сами собой недовольны, оттого что непонятны той, кто их написала.

― «Одни хотят плохо обращаться с тобой», ― читает Степан продолжение. ― «Другие хотят, чтобы с ними обращались плохо»…

― Тупое слово, правда? ― Соня показывает на прочитанную им строку, но в столбике с английским вариантом, нажимает пальцем на слово «abuse»1818
  Abuse в переводе с английского ― злоупотреблять, плохо обращаться. От этого слова образованы популярные термины «абьюз» и «абьюзер».


[Закрыть]
. ― Как же я ненавижу, когда оно мне попадается…

* * *

Не нужно было дополнительных подтверждений тому, что Степан показал даже немного больше, чем сам хотел. Это было очевидно.

Но для того, чтобы просто выключить СОН, показывающий любимого человека как наяву и прямо перед тобой, требовалась богатырская сила воли. У Васи не было детей, зато все чувства её детектива были сейчас в её полном распоряжении, благодаря тому, что они разделили воспоминание на двоих. Боль, поделённая пополам, вопреки ожиданиям, не уменьшалась, и Вася сжималась от того, как она, ноющая и заунывная, фантомно разливалась буквально по всему её телу. Боль безнадёжной, бесконечной тоски и незаслуженной отверженности. Ощущение было таким же устрашающе явным, как та влюблённость в Камиля, которой Майя ненадолго заразила Васю. Однако СОН Майи был темницей самых разнообразных эмоций, во многом приятных, дразнящих сердце, которому хочется стучать. Темница Степана могла бы сойти и за камеру пыток.

Васе пришлось побороться с желанием воскликнуть: «Вот что за песню ты всё время насвистываешь!». Потому что за возможность производить впечатление девушки тактичной и порядочной она вечно была готова сражаться до последнего ― в первую очередь с самой собой. И всё же… чёрт подери! Пока она слушала один и тот же мотив в его исполнении, ей и в голову не пришло подобрать к нему английские слова и уже тогда восстановить трек. Настолько заезженный, что в мире не осталось человека, которому он был бы неизвестен от первой до последней ноты. Как «специалист по кино» Вася была готова включить «Sweet Dreams» в список песен, наиболее часто встречающихся в блокбастерах. И перепевали её все, включая ленивых и безголосых. И пока композиция играла со всех сторон, Вася не давала себе труда обдумать её смысл. До тех пор, пока маленькая Соня не задалась вопросом, что же всё это значит. «Некоторые хотят, чтобы с ними обращались плохо»

– Пусть между вами мало явного сходства, я сразу поняла бы, что это твоя дочь, если бы увидела её где-нибудь в суетном мире, ― сипло, плохо слушающимися связками Вася попыталась первой заговорить с неподвижной спиной. ― Её глаза… ну, ты наверняка это слышал миллион раз.

– И где бы она ни была, ей опять из-за меня только что было плохо, ― неприязненно прохрипел детектив. ― У неё сегодня мог бы быть самый счастливый день, но тут я, включив СОН, заставил её обо мне думать.

– Но ведь ты и так бережёшь её, как только можешь. Ты не смотришь СОН при любом удобном случае. И не можешь избегать этого вообще. Мне казалось, это тоже важно ― помнить.

– Важно в первую очередь ― своими силами, а не с помощью аппаратуры. И думаешь, я с самого начала был таким же сознательным? Думаешь, первое время здесь я не мучил её скорбью?

– И, тем не менее, когда «Фрейд» открыл, что мы вредим через СОН живым, ты смог остановиться.

Ей сильнее всего хотелось его поддержать. Не только потому, что, в её понимании, всё ещё оставались друзьями. Но и потому, что всего пара минут с его комплектом огорчений, разочарований и обид, отравили её, и это нельзя было усугублять. Майя включала СОН при посторонних, другие заключали пари на чужую память, а от вины мучился Степан, прятавшийся от ностальгии.

– То, что ты видела, было недели за три до того, как мы с Настасьей официально развелись. И тогда она превратилась для меня всего лишь в Настю.

Несмотря на то, где в конечном счёте встретились Вася и Степан, она искренне рассчитывала не на такой резкий, рваный конец у истории его брака. И не сдержала разочарования:

– По своей наивности я думала, что познакомиться в таких особенных обстоятельствах, а потом заключить брак ― это нереально романтично.

– Это романтично. Только ты не учитываешь, что то, что романтично, хорошо только для романов и непригодно для браков.

Произнёс он это почти самодовольно: вот как красиво я могу складывать слова, и вот как много я прошёл, чтобы это узнать. Возникшая между Степаном и Васей эмпатия постепенно начинала выветриваться, к девушке медленно стал возвращаться сторонний взгляд. Если облик Степана от этого менялся, то незначительно.

За то время, пока проигрывался СОН, Вася забыла, что сидит в гостях у деспота. И вот, он продолжал:

– В точке, которую поставила Настя, я хотел видеть многоточие. Да, это выражение от неё тоже подцепила Соня и быстро принесла мне. Нам нравилось думать, что мы адекватные родители, не пилим дочь на две части и наслаждаемся её вниманием поровну. А для этого нужно было стараться поддерживать хорошее, здоровое общение между собой. И порой мы преуспевали в этом так, что мне казалось, мы в шаге от того, чтобы всё начать сначала. Я тогда читал книгу о том, что бывшие влюблённые, сохранившие дружеские отношения, либо до сих пор любят друг друга, либо никогда не любили. Верил книге. И ненавидел её. Каждый её знак внимания я не просто собирал в копилку, я анализировал его так долго, пока не появлялся новый знак. Зато самый важный вопрос задать себе я боялся. Что со мной будет, когда она двинется дальше? Рано или поздно в ком-то она снова увидит своё будущее, я ведь понимал это в глубине души. Но я не понимал: она ни минуты не предполагала, что мы могли бы исправить ошибки. А вот присутствие другого мужчины в её жизни, я считал, что распознаю сразу же. Я всё ещё считал её одинокой, когда она пришла ко мне, чтобы договориться о том, как она поедет в отпуск, забрав с собой Соню. В отпуск со своим «молодым человеком».

Кавычки вокруг этого словосочетания он показал не только интонацией ― жестами пальцев, не давая никакого шанса им не быть узнанными. Именно в этот момент его жалящей ревности чувствовалось что-то деспотичное в Степане. Будто «молодого человека» он мог бы крепко ударить, однако это было для него оправдано болью, причинённой его вмешательством.

Вася ужасно не хотела услышать, что тут он и совершил ошибку, и практически перебила его:

– Что Соня имела в виду, когда сказала, что ты играешь? Она это тоже повторила за матерью?

Пока он молчал, Вася успела надумать, что сильно задела его. Может, ей не стоило обращать внимания на то, что было упомянуто вскользь. Теперь он закроется или сделает ещё хуже ― ответит сложно, витиевато, и спрячется за хорошей метафорой.

– Соня однажды простудилась, и когда я принёс ей из аптеки капли от насморка, она мне отчебучила, что у неё «аллергия на азарт». Приходилось делать вид, что я оценил шутку, а не разлагаюсь эмоционально от злости на ту, кого моя дочь копирует.

Неожиданно Степан взял один из портретов и… улыбнулся нарисованной девочке. А после разжал пальцы, и лист полетел на пол, подчиняясь несуществующей гравитации. Вася умудрилась поймать рисунок до того, как он упал. Соня на нём отличалась особым недовольством: лицо её перекосилось то ли от раздражения, то ли от желания чихнуть. И в руке по этому случаю наблюдалась многострадальная салфетка.

– Хочу, чтобы ты понимала, Василиса. Я не проигрывал квартиры или состояние, которое никогда бы не заработал. Когда я был женат или подпитывался иллюзией того, что всё можно начать сначала, у меня даже не было долгов. И то, что меня прельщали ставки, карты, красные и чёрные секторы с числами, было не причиной раскола в семье, а только моим недостатком. Таким, с которым влюблённая девушка может сосуществовать, а уже разлюбившая ― презирает. Я не оправдываю себя и считаю из всех моих увлечений это худшим. Но если игромания ― болезнь, то считаю, что пока был связан обязательствами и надеждой, ещё не был болен.

– И когда ты узнал, что у Настасьи есть «молодой человек», увлечение стало болезнью?

Не более чем секунду во взгляде детектива узнавалась ненависть за этот вопрос. Но говорил он, как прежде, с трагичным спокойствием:

– Да, расписание посещения казино изменилось кардинально. Один день в две недели превратился в пять дней в неделю. Из скучного периодического искателя приятных ощущений я превратился в интересного визитёра, потому что теперь мог спустить куда большую сумму. Настасья зажила по плану «я». И я тоже сам себе показывал, что такое жить по этому плану.

– Я думала, у нас казино запрещены…

– Хм-хм. Ты думала правильно, только не учла «сноски». Вот он, мой входной билет там, где двери закрыты для большинства, ― Степан любовно похлопал по своему кашемировому пальто. ― Удобно, когда у тебя есть опознавательный знак. И приятели по игре готовы замолвить словечко за «джентльмена в пальто, который придёт до полуночи, и точно не мент».

Как сильно меняла одна деталь весь его образ. Ещё недавно он казался классическим британским сыщиком, но стоит представить карты в его свободной руке, пока вторая занята сигарой, ― и теперь он не менее классический преступник.

– А вылечиться от игромании?..

– Я, вероятно, мог бы. Вот только тогда не хотел. Это сейчас, в Постскриптариуме я смотрю на рулетку как на самое неудачное вложение в жизни, но не тогда. А в лечении любой зависимости, кого угодно спроси, первое лекарство ― неподдельное желание. Я не горжусь этой историей, больше всего на свете я хотел бы рассказать тебе другую. У меня даже нет права сказать, что я преодолел зависимость. Потому что того, как я категорически воздерживаюсь от неё после смерти, явно мало.

С какой гордостью он упоминал, что не заключал ни разу с местными пари! И с каким отвращением всегда касался этой темы.

– Появление мужчины в доме Настасьи повлияло на меня гораздо больше, чем я сначала предполагал. Больше, чем сейчас видится тебе. Он, конечно, был моим ярким антиподом во всём. Не выкурил ни одной сигареты. Не знал правил блэкджека, никогда не поставил бы на «зеро». И ни одного развода, во что я до сих пор из вредности не верю. Мы раздражали друг друга одинаково сильно, только я был единственным, кто это демонстрировал. И это была моя роковая ошибка.

– Не уверена, что понимаю.

– Странно, что не понимаешь. Ты ведь специалистка по тому, чтобы проявлять только дружелюбие и подавлять негативные переживания, ― его ладонь закрыла лицо наполовину, Степан потирал брови. ― Сейчас для таких манипуляций, кажется, есть ещё одно какое-то модное словечко.1919
  Степан имеет в виду газлайтинг, психологические манипуляции, совершаемые с целью выставить жертву «дефективной».


[Закрыть]
В каждом разговоре в присутствии Сони и Насти стараниями «молодого человека» я выглядел агрессивным идиотом, зацикленным на ревности. Он же был сама любезность и хладнокровие. До самого конца я не был уверен, сам ли придумал, что, стоит Насте отвернуться, он мне скалится с вызовом. Однажды он позвонил мне и перепуганным голосом сообщил, что им с Настей нужна моя помощь, и примчался я к ним, конечно, прямо из-за рулетки. И пахло от меня соответствующе ночному казино, если сможешь представить. Я в панике колотил им в дверь, и когда Настя открыла, сонно, недовольно щурясь…

– «Молодой человек» сказал, что не звонил тебе, и ты спьяну примчался к ним домой сам… ― Вася тяжело вздохнула.

– Представляешь, даже журнал звонков у себя в телефоне догадался почистить. И слушать меня, пропахшего куревом и спиртным, никто не хотел. Они с Настей почти в один голос сказали: «Стёпа, это уже переходит все границы». Но это не было сопоставимо с отвращением на лице моей дочери, выглядывающей из её спальни. «Отец-пьяница потерял контроль». «Вломился ночью в её дом, стучал и кричал». «До чего он докатился».

– Не могу поверить. Неужели ничего нельзя было им объяснить?

– Подожди хвататься за сердце и сожалеть. Это ещё вовсе не худший абзац в этой истории.

Степан опять взялся за пульт. Отыскал в себе воспоминание, неприязненно зажмурившись. И активировал СОН, но тут же отвернулся от стены, на которой проявилось изображение. Васе хотелось следить за ним или подойти, поддержать его, но она не могла так же повернуться спиной к его памяти.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации