Текст книги "В заколдованном Тринидаде"

Гулянье закончилось под утро.

На следующий день, когда Валера ушел на работу, а Денис и Галя остались дома, я не знал, чем себя занять. Прихватив сложенные в пакет картины, отправился один бродить по Бад-Годесбергу – надеялся, что подвернется случай продать их кому-нибудь. Деньги у братца просить взаймы стеснялся. Шел не спеша, рассматривая витрины магазинов и архитектуру невысоких разноцветных домов. Заглянул в салон по продаже «мерседесов», задержался на бензозаправке, возле которой стояло много автомобилей с бумажками на лобовых стеклах (цена, год выпуска, телефон и адрес владельца). Все красиво, но немного скучновато. На площади оказалось достаточно людно. Одни праздно гуляли, другие спешили куда-то. С прилавков торговали свежайшими фруктами: апельсины, мандарины, бананы, яблоки, манго, ананасы. У двух торговцев спросил, где тут продаются картины, но оба пожимали плечами. Повернув в узкий переулок, увидел на стене под стеклянным стендом подсвеченную лампочками карту Германии. Остановился возле нее и долго разбирался в дорогах. Я уже подумывал о дальнейшем маршруте, например, в Мюнхен – у меня был адрес одного немца. Жить на всем готовом у Валеры и праздно шататься по округе меня не прельщало.

На следующий день школьников повезли на большом автобусе в аквапарк. Денис прихватил и меня с собой. Тогда еще в СССР не было таких развлекательных центров, где на воде и возле нее было почти все для развлечений: кафе, разнообразные горки и лабиринты, подводные фонтаны, скульптуры сказочных персонажей и прочее. Мне пришелся по душе один бассейн, в котором за счет колебаний дна возникали большие волны. Забавно выглядела компания старичков, чинно потягивающих в баре пиво. Как только красивая мелодия приглашала покачаться на волнах, они дружно ставили на стол кружки и с бортика прыгали в воду. В бассейне они резвились, как дети…

Но и бассейн не развеял тоску… По возвращении на виллу я сказал Валере, что намерен завтра утром выдвигаться в дальнейшее путешествие.

– Куда? – спросил брательник.

– Через Рурские горы думаю отправиться пешком. Там есть автострада, а дальше автостопом до Мюнхена.

– Может, еще погостишь?

– Нет, завтра еду.

Х

Переход через Рурские горы

Валера разбудил меня в семь. За окном было еще темно. Свет уличного фонаря освещал падающий мокрый снег. На столе перед моим диваном лежали какие-то продукты, блок «Мальборо», стояли бутылки с выпивкой.

– И надо тебе куда-то ехать в такую погоду? – спросил Валера.

– Надо.

– Тогда вставай и иди завтракать. Мне на работу пора. На столе это все тебе.

– Куда мне столько?

– Много денег я тебе дать не могу. А это в пути пригодится. На вот пятнадцать марок. От жены много не утаишь.

– Ну, Валер, спасибо. Мне бы до Мюнхена добраться, а там в пригороде, на станции Дахау, живет знакомый немец.

Ни к чему было говорить, что этого немца я никогда не видел и что его адрес мне дал мой товарищ по бывшей работе.

– Что за немец?

– Работал у нас в Кузьминках в художественном кооперативе плотником. Его к нам по обмену опытом присылали, по линии комсомола, кажется.

– А… Ну и что, правда пойдешь через горы пешком?

– Да, я уже изучил маршрут по карте.

За воротами виллы мы с Валерой расстались. Он пошел направо, а я – налево. Потянувший ветерок быстро выдувал из-под куртки тепло и заставлял ежиться, втягивать голову в плечи. Я перешел по длинному и высокому металлическому мосту через Рейн. По моим предположениям, трасса на Мюнхен лежала за рекой совсем недалеко, но в дальнейшем понял, что с расстоянием ошибся – видимо, неправильно учел масштаб карты. По идее нужно было тогда хотя бы схематично перерисовать карту на бумагу, но я рассчитывал на свою память.

За рекой находился еще какой-то городок или поселок с трех-, пятиэтажными постройками. На его пустынной улице я встретил двух рабочих в желтых жилетках. Спросил у них, как выйти на трассу до Мюнхена. Они посовещались и показали на эстакаду. Попасть на нее оказалось непросто. Я пошел по узкой асфальтовой дороге, приняв ее за развязку шоссе, и уперся в лесной замок из желтого камня высотой примерно в три этажа, построенный в готическом стиле. Сквозь сосны проглядывалась круто взбирающаяся в гору асфальтовая дорога, но она была отгорожена высокой металлической сеткой. Пришлось возвращаться назад к пятиэтажкам. Проходя прозрачную будку остановки, увидел на ее стене план городка. Кое-как сориентировавшись, направился в горы другой дорогой, надеясь выйти на основную трассу, но, пройдя с километр до большого перекрестка, снова растерялся, не зная, куда идти. Тогда я достал табличку с надписью «Мюнхен» и стал ждать у обочины. Машин было мало. Те, которые подъезжали к перекрестку, притормаживали, водители покачивали головой и ехали дальше.

Наконец мне повезло. Моложавый усатый толстячок в офисном костюме открыл дверь новенького «БМВ», приглашая в автомобиль. Я сел, и белое чудо, словно птица, полетела в гору, слегка притормаживая на поворотах. Благодетель заговорил на немецком, но, узнав, что я иностранец, перешел на английский. Ехали с полчаса, переговариваясь о том о сем. Толстячок оказался спортивным менеджером. Выяснив, куда мне надо, он сказал, что ему не по пути, но он отвезет меня до того места, откуда можно будет быстро добраться до мюнхенской автострады. Остановились на развилке горных дорог.

– Можешь подождать здесь автобус, – сказал немец и, улыбнувшись, по-русски добавил: – До свидания!

Машина умчалась, а кругом ни единой души! Я постоял, поглазел по сторонам, не забывая держать большой палец вверх (знак автостопщика), но водители редко проезжающих машин не обращали на меня внимание. «Чего ждать у моря погоды, пойду дальше», – подумал я и пошел. Слева от меня лежала каменистая, уходящая вниз долина, справа – ровная зеленая лужайка, а впереди темнел старый лес. В лесу дорога стала круче, пешеходного тротуара вдоль обрывистых склонов не было. Приходилось останавливаться, прижимаясь к тянувшимся вдоль проезжей части перилам, пропускать машины.

Наконец я забрался на перевал и вошел в красивый, старинной застройки поселок со множеством отелей и ресторанов – видимо, какой-то горный курорт. Далее дорога шла под гору. Но я прошел еще не менее пятнадцати километров, прежде чем очутился на мюнхенской автостраде. Сил идти до ближайшей бензозаправки не было. Я вынул табличку и стал голосовать, уповая на чудо. Машины одна за другой мчались мимо меня. Неожиданно, резко затормозив, подрулил на обочину маленький бежевый «пежо». И молодой, чем-то похожий на хомяка очкарик кивнул головой, приглашая в машину.

– Мюнхен? – спросил я, удивившись.

– О’́кей, о’́кей, ноу проблем! – снова закивал юноша.

Я прыгнул в почти анатомическое кресло и, блаженно вытянувшись, стал слушать льющуюся из динамиков музыку.

Мой очередной благодетель оказался поляком. Перейдя на русский язык, он поведал мне о своей работе дантиста, о хороших заработках в Германии, о маме, которая живет с ним и также хорошо зарабатывает врачеванием. То, как он живет с мамой, меня не особо интересовало, хотя в голове сразу возникли ассоциации, связанные с моими соседями. Над моей квартирой в Москве уже лет пятьдесят живут стоматологи, мама с сыном, еврейская семья, и последние лет двадцать пять почти каждую неделю у них возникают ссоры. Поскольку слышимость в панельном доме хорошая, со временем стало понятно, что сорятся они чаще всего из-за политики. Накалы страстей доходят до таких криков! В девяностые сынок крыл сою мамашу матерными выражениями, защищая Горбачева и кляня Ельцина. А мать, наоборот, была сторонницей ельцинских радикальных реформ. Я никогда не любил политику, но они заставляли меня это слушать. Сегодня, несмотря на года, они продолжают горячо спорить. Их любимое место общения – кухня, а время – утро, поэтому, завтракая, я продолжаю находиться в курсе всех мировых событий. До накала страстей доходит, когда вопрос касается политики Путина и оппозиционеров. Естественно, старушка-мать сторонница В.В.

После вопросов и ответов на предмет внешней политики СССР поляк стал угощать меня большими бутербродами с вкуснейшей колбасой, предварительно протянув вынутую из бардачка банку пепси-колы. Перед мюнхенской кольцевой на бензозаправке я вышел. Дальше дантисту надо было поворачивать на второстепенную дорогу, ведущую к какому-то городку.

Теперь уже, как повелось, на выезде с бензозаправки меня подобрал очередной молодой немец. Он был на белой «Тойоте Камри». Спросил, куда мне нужно в Мюнхене. Я попросил высадить меня возле какой-нибудь станции метро. Но водитель уточнил, какой именно район мне нужен. После этого он полистал карту и довез меня до какой-то станции метро, сказал, что, садясь на этой линии, мне не придется делать пересадку, что в Мюнхене на каждой линии нужно оплачивать метро. На прощание он подарил мне карту города.

Перед входом в метро я замешкался, но подвернувшийся под руку пожилой мужчина тут же помог мне взять билет, ловко перебирая пальцами по кнопкам на корпусе билетного автомата. Когда я узнал, что мне через одну остановку выходить, я пожалел заплаченные за билет четыре марки – можно было и пешком пройтись. Выйдя на следующей после Дахау станции, я спросил у пожилой женщины про необходимый мне микрорайон. Оказывается, отсюда еще нужно добираться на автобусе, а они уже не ходят – поздно. Я потащился пешком по освещенной фонарями и украшенной рекламой улице в предполагаемом направлении. Долго блуждал по окраине – не мог найти заветный адрес. Редкие прохожие такой улицы не знали. Выйдя к ярко освещенной бензозаправке, увидел отходящего от продуктового ларька человека в синем рабочем комбинезоне и быстро пошел к нему

– Вы не подскажете, где находится улица Велке?

Рабочий некоторое время соображал, потом пожал плечами, пошел, потом спохватился, позвал меня за собой. Мы перешли дорогу и отправились в конец коротенькой улицы. Рабочий открыл дверь двухэтажного дома, сказал, что он здесь живет. Я, не совсем понимая, что происходит, вошел. В просторной комнате возле камина в креслах сидели старик со старухой в чистых одеждах, очень ухоженные. Они молча вытаращили глаза, наблюдая за пришельцем, который поздоровался с ними на очень плохом немецком. Рабочий выхватил откуда-то с полок карту, разложил ее на столе, некоторое время тыкал заскорузлым пальцем, ища нужную улицу. Наконец, обрадованный тем, что нашел, подтолкнул меня рукой к выходу. Старики, одновременно улыбнувшись, все так же молча проводили меня глазами.

Выйдя за порог, рабочий объяснил:

– Иди туда, – он показал рукой, – там у сквера повернешь налево, дойдешь до кафе, повернешь направо и на первом переулке налево. Там твоя улица.

ХI

В гостях у Николауса или как переночевать в туалете с железной женщиной

Был поздний час, когда я нашел улицу, где жил Николаус. Свет в окнах домов уже почти нигде не горел. Я постучался в дверь нужного мне дома. Никто не ответил. Поискал и нашел кнопку возле двери. Стал настойчиво жать ее, но так никого не дождался. Сел на чистеньких каменных ступеньках порога, не в силах искать другого пристанища, достал Валерину бутылку шампанского, приготовленную для распития с Николаусом, негромко открыл ее и, мучимый жаждой, большими глотками из горлышка осушил ее до половины. Вдруг все вокруг стало более веселым. Шампанское заиграло в голове. И тут же послышалась немецкая народная музыка. Где-то покрякивали утки. Встав и чуть пройдясь, увидел ресторан в дальнем конце проулка, а за декоративно подстриженным кустарником – пруд, в котором плавала пара лебедей. Задумался, опьяненный шампанским: «Вика, Викочка, лебедь ты моя… сможешь ли ты быть такой же верной мне, как эта птица своему возлюбленному? Навряд ли. Много между нами общего, но и много разделяющего. У тебя задача устроиться в Москве, создать крепкое семейное гнездо, а я, наверное, не очень для этого гожусь. Я все время в поиске: то стихи, то рассказы, то живопись, то путешествия… Когда найти время, чтобы хоть наполовину посвятить себя семье, не знаю… Но ведь творчество для меня очень важно, оно обновляет человека, делает его лучше. Разве нетворческий мужчина может быть интересен женщине? Духовность может привнести только творческий, всегда находящийся в поиске мужчина… А кто сказал, что всем нужна духовность? Можно, конечно, ходить по музеям и любоваться творчеством великих Мастеров, имея при себе мужчину под названием „денежный мешок“, но тогда в нем, этом мужчине, должен быть хотя бы юмор. Впрочем, юмор – это большое творчество!»

Философствуя, я не забывал закусывать тем, что заботливо собрал мне в дорогу брательник: бутербродами с нарезкой из брауншвейской колбасы, двумя сортами сыра и маленькими помидорчиками. Потом, почувствовав блаженство сытости, я лихим движением вскрыл блок немецкого «Мальборо» и, достав из пачки ароматно пахнущую сигарету, жадно понюхал ее и сладко закурил. Звезды над головой, притихшая природа и вхождение в тишину себя, отдаленные звуки музыки и осознание того, что находишься на старинной земле Баварии (вообще при коммунистах недосягаемый мир), – все это стало меня убаюкивать. Я уткнулся лицом в промокшие колени и незаметно уснул. Внезапно подувший ночной ветер и голоса людей разбудили меня. Я поднял голову. Уже немолодая пара, мужчина и женщина, вышли из ресторана, направляясь куда-то через мою улицу. Они шли нараспашку, и видно было, что им вместе очень хорошо. Проводив их взглядом, я стал бегать туда-сюда, прыгать, разогреваясь, потом еще посидел. Но было холодно, а впереди еще долгая зимняя ночь. Я вспомнил, что, когда выходил на станции (она располагалась над поверхностью земли и выглядела почти как наши станции для электричек, только застекленная), там на платформе стоял деревянный диванчик.

Я быстрым шагом, таща на плече надоевшую сумку, направился туда. На станции совсем никого не было, и я спокойно перемахнул через турникет. Положив сумку на край диванчика, улегся на нее головой. Некоторое время после интенсивной ходьбы было комфортно, но потом тело стало потрясывать дрожью. Стеклянные стены хотя и защищали от ветра, но от жуткого холода не спасали. Поискав глазами еще какое-нибудь укрытие, я увидел в конце платформы туалет. Он оказался теплым и совершенно чистым. В нем, в отличие от наших отечественных, не пахло. Кафель повсюду идеально блестел. Я увидел возле стены высокую батарею и прислонился к ней, как к родной женщине. Выше батареи серым небом светилось окно. На какое-то время удавалось засыпать стоя, но напряженное состояние через каждое мгновение будило меня. Я боялся, что кто-то войдет, а то еще, чего доброго, полиция начнет разборки. Спать в таком положении, даже имея железную женщину под грудью, было некомфортно. Согревшись, я снова уходил к диванчику на платформу, засыпал, но, быстро растрачивая тепло, опять просыпался. И так много раз туда-сюда.

В очередной раз, стоя в туалете у батарейки и поглядывая в окно на звездное небо, я думал: как же стоя спят лошади? Они же могут это делать! Я вспомнил, как, поступив после школы в геолого-разведочном техникум, ездил каждый понедельник на станцию Решетниково, что за Клином. Неделю я жил в общаге с пацанами, а на выходные ездил в Москву к родителям. Так вот, чтобы вовремя попасть к занятиям, приходилось ехать семичасовой утренней тверской электричкой. В метро я нередко засыпал стоя, потому что места в общественном транспорте мне тогда еще никто не уступал. Я спокойно мог тогда спать стоя минут двадцать на перегоне Кантемировская – Павелецкая-кольцевая и еще минут пятнадцать Павелецкая – Комсомольская! И не просыпался.

Эх, молодость, молодость! Сколько было сил! А потом я их растратил впустую на девицах и гулянках после того, как мне отказала белобрысая фигуристка. Эта история длинная… В отрочестве, отдыхая в деревне у бабушки, я познакомился с Галей. Влюбился, сам того не зная. Адреса московского ее не взял, думая, что летом она снова приедет, но, увы, не приехала. И бабушка ее дом продала, пока я в армии служил. Не осталось никаких зацепок. Потом девять лет разыскивал ее. А когда после армии нашел, сильные чувства всколыхнулись с новой силой. Мы встречались, ходили в походы, спали в чем мать родила в одной палатке, но дальше этого не шло, мы только спали в обнимку. А мне хотелось большего. И так Галя мучила меня на протяжении года. Я искал выход и в конце концов нашел другую, вторую, третью… Но это уже была не любовь… словом, распылился. Я тогда еще не знал, что такое тантра, сейчас бы воспринял ее по-другому. Она была молода, стройна, красива, почти светилась исходящей из нее энергетикой, и еще она страстно целовалась. И это могла быть восхитительная тантра, а не мучение, знай бы я тогда, как можно трансформировать внутри своего тела цзин духовными намерениями. Однако это очень сложная тема, скорее здесь она не к месту.

В принципе, освоившись, я чувствовал себя на станции, почти как в незаселенном отеле. А что, главное, никто не мешает! А в туалетном номере тепло, и только шум воды в унитазе временами создает сильный дискомфорт (при открывании парадной двери срабатывали фотоэлементы, как-то связанные с функцией смыва).

Первые пассажиры появились без пятнадцати шесть. Я постеснялся валяться при них на диване и отправился бродить по улицам. Спать хотелось невыносимо, сладкий сон подкатил как раз к утру.

Около восьми я снова был по записанному в записной книжке адресу. На газоне стильная бабушка (в берете и добротной кожаной куртке) выгуливала пуделя.

– А где дверь жилья Николауса? – спросил я.

Бабуля молча показала на соседний одноэтажный домик, где в окошке уже горел свет. Оказывается, вчера я ломился не в ту дверь.

Бабуля подошла к окошку, позвала:

– Николаус!

Створки окрылись, высунулась белобрысая голова.

– Что угодно, мадам Флорина?

Бабуля показала на меня.

– Я из Москвы, – начал я, торопливо подходя, – от ваших друзей по московской работе.

– А… Заходите, пожалуйста. – И Николаус пошел открывать дверь.

Все его жилье состояло из одной комнаты и крохотной кухни, которые занимали нижний этаж. Я заметил какое-то шевеление на широкой, заваленной чем-то площадке, образующей второй ярус в половину комнаты.

– Ты извини, у меня девушка. – Хозяин показал вверх. – Она еще спит, так что будем говорить шепотом.

Николаус налил из термоса две кружки кофе, достал с края яруса поднос с грязной посудой и, протерев его, стал выкладывать на него из холодильника нарезанный сыр, масло, джем.

Виновато улыбнувшись, сказал:

– Типично немецкий завтрак.

– Да ладно, я не голодный.

Жуя бутерброд, Николаус прочитал письмо, которые через меня передали его друзья-плотники.

– Значит, путешествуешь?

– Да вот автостопом хочу объехать всю Германию. Уже был в район Магдебурга, Дортмунда, Кельна, Бад-Годесберга. Теперь вот здесь.

– Извини, мне сейчас нужно сделать несколько звонков по работе, кстати, сейчас буду звонить в Киев, могу им передать привет от земляка.

– Откуда ты знаешь, что я жил когда-то у бабушки на Украине?

– Не знаю, я о тебе вообще ничего не знаю, просто Украина, или по-другому Малороссия, почти то же, что и Россия…

Почти, да не почти.

– Хохлы… они знаешь какие?

– О, я-то знаю, работал с ними! Очень прижимистые, – поморщился Николаус.

– Не только, они меня в детстве кацапом обзывали, а еще москалем, хотя я им плохого ничего не делал, и в задымленной землянке закрывали, когда мы гусей на выгоне пасли.

– Гусей?

– Да-да, гусей я пас босиком у бабушки на Украине. И это еще когда была единая Совдепия, то есть СССР! А сейчас хохлы отделятся, и посмотришь, каким местом к нам повернутся!

– Жопой, что ли?

– А ты и это слово знаешь?

– Я его первым делом выучил, потому что в это место, особенно у вас в России, часто попадал. Но вообще-то люди у вас хорошие, сердечные. А ты злопамятный, что ли? Если у себя ночевать не оставлю, тоже обижаться будешь?

– Да нет, это я про хохлов так, к месту сказал. Хохлы и украинцы – разные люди. Это все равно что жиды и евреи. А у тебя теснота, да еще девушка… куда мне с вами груши околачивать… Поеду дальше.

– Погоди, какие груши? И чем ты собирался их околачивать?

– Да это я так, к слову.

– Пойдем ко мне в офис. Я оттуда позвоню, а ты отдохнешь немного. Недалеко тут.

Мы вышли. Николаус поставил сумку на багажник своего велосипеда, шел пешком, придерживая ее. Мы миновали канал с идеально чистой набережной, красивый ряд богатых особняков, костел из серо-бурого кирпича. Погода после ночи потеплела, но на небе плыли плотные кучевые облака. Щебет птиц и хорошее общение вносили успокоение.

– Вот и мой офис, проходи через калитку.

Оказавшись в полисаднике большого, какого-то пузатого особняка из красного кирпича, я спустился вслед за Николаусом в тыльное полуподвальное помещение. Стильный дизайн интерьера и два компьютера, большая картотека на столах производили впечатление.

– Твоя фирма, похоже, процветает.

– Да нет, какой там. Живем на дотации правительства. Я и еще девушка.

– Та, которая дома осталась?

Николаус скривился в улыбке:

– Нет, другая. Получаем по восемьсот марок в месяц. Это, сам понимаешь, небольшие деньги. На вот, познакомься, чем мы занимаемся. – Он протянул мне нарядно оформленный проспект.

Текст был на английском. В проспекте я прочитал, что бюро организовывает для различных фирм обмены мастерами самых разных профессий, чтобы во многих странах мира люди перенимали друг у друга профессиональный опыт.

– Вообще все очень трудно дается, – сетовал Николаус. – Денег у нас мало, соответственно, у отправляющихся в командировку возникают проблемы с жильем. Чтобы открыть эту контору, пришлось ехать в Бонн к высоким правительственным чиновникам. Спасибо хоть поддержали и дали небольшую дотацию. Но этого для нас мало. Запросов море, особенно из России, – он показал на картотеку, – а я обеспечить работой пока всех не могу, хотя у нас работал и стоматолог из Киева, и столяр из Москвы.

С разрешения Николауса я позвонил в Бонн. Галя взяла трубку и удивилась, что я так быстро оказался в Мюнхене.

– Успехов тебе в нелегком путешествии, – пожелала она на прощание.

Чтобы не занимать больше у Николауса время, я засобирался в дорогу. Развернув карту, Николаус показал, как добраться до северной окраины города и попасть на нужную мне автостраду. Я собирался ехать в Хале к Андрею Герлаху. Николаус дал мне фломастер и бумагу, и я написал очередные таблички «Хале» и «Берлин». Провожая меня, мой новый друг посетовал, что ему нечего дать мне в дорогу, а также нечего передать московским друзьям. Потом порылся в глубоком кармане брюк, протянул мне хрустящую бумажку:

– На вот, десять марок, в дороге пригодится.

Прежде чем продолжить путешествие, я отправился в центр Мюнхена, где с подсказки Николауса разыскал «Русский магазин». Там я попытался всучить стоящему за прилавком мужчине черную икру, но тот с извиняющейся улыбкой отказался купить две красивые баночки.

Пройдя несколько улиц, я вышел на большую площадь, окруженную высокими, готического стиля домами и гармонично вписавшимся между ними костелом. Здесь было много людей. Симпатичная блондинка с хвостиком волос на затылке торговала на углу дома мягкими игрушками. Глядя на нее, я тоже рискнул испытать торгового счастья и выставил возле бортика перехода свои две картины: «Волки» и «Мельница». Никто не обращал на мои «шедевры» внимания. Я чувствовал какую-то неловкость и поэтому убрал картины.

Проехав на метро до окраины города, отправился дальше пешком по улице с высокими современными домами, придерживаясь указателей. Отмахал, наверное, километров десять. Потом высотки закончились, потянулись районы поселкового типа. В конце улицы двухэтажных домов увидел стройку с большим деревом на краю широкого земляного бугра с частями фундамента. Перешагнув через низкие деревянные ограждения, вскарабкался под желанную тень, прилег на клок валявшегося здесь утеплителя, давая ногам и телу отдохнуть. Наконец присел, открыл чекушку «Столичной» и как-то незаметно под Валерину закуску всю ее выпил. Пообедав, снова прилег.

Вдруг услышал позади:

– Ханде хох!

Оглянулся, неподалеку под бугром один пацаненок наставил в спину другого игрушечный автомат, повел его куда-то. «В войну играют маленькие фрицы! Нельзя, что ли, другую игру придумать? Благодать ведь кругом! Какая война!» Откуда-то выскочили еще четверо ребятишек и стали понарошку палить друг в друга из оружия, крутясь вокруг меня и не обращая на меня внимания. «Поспать не дадут, черти! Знали бы, что я русский, наверняка в плен бы стали брать».

Вечер близился быстро, и я снова засобирался в дорогу. На развязке шоссеек с облегчением увидел долгожданный знак «Нюрнберг, Берлин». Однако радость моя была преждевременна. Мне пришлось еще пройти более десятка километров, продираясь через колючие кусты или обходя встреченные на пути штабеля стройматериалов, насыпи щебня, песка, заборы, жилые кварталы поселков, прежде чем я попал на внутреннюю сторону ограждения трассы. Наконец, устав от выпавших на меня испытаний, нагло зашагал по скоростной шоссейке, ни от кого не пряча вызывающего значения надпись на сумке – СССР.

ХII

Как я заснул с голубоглазой блондинкой

Голосование с выставленной перед грудью надписью «Нюрнберг, Берлин» результатов не давало. Я решил, сколько есть сил, пока двигаться вперед в надежде увидеть автозаправку, но время от времени я все же останавливался и снова поднимал кусок ватмана. Неожиданно на мой призыв стал тормозить было уже промчавшийся вперед желтый легковой «мерседес». Затем он резвым задним ходом подъехал ко мне. Из окна пассажира высунулась очаровательная блондинка.

– Битте, Нюрнберг, – сказала она по-английски и кивнула на сиденье: – Садитесь.

– Как вас зовут, добрая фея? – спросил я как можно более равнодушно, рассматривая красивое лицо с умело нанесенным макияжем.

Коричневая кожаная куртка с большим лисьим воротником стянута на тонкой талии пояском, джинсы привлекательно обтягивали красивые бедра. Маленькие изящные ступни расположились возле педалей. А какой тонкий аромат духов в салоне! И мне казалось, я даже чувствовал запах ее молодого тела! И все это в такой романтичной обстановке под тихую, мелодичную музыку радиолы. Одна вишневая обшивка салона чего стоит!

– Эльза. – Красотка посмотрела на меня и улыбнулась.

– Меня Алексей, Алекс. Я из Москвы. Путешествую по Германии. Сейчас еду к другу в Хале.

– Я сразу поняла, что вы иностранец. Ну как Москва?

– Нормально, стоит.

– Я знаю, сейчас у вас там много проблем.

Девушка рассказала, что учится на юрфаке в Ганноверском университете, была на каникулах у родителей, проживающих в Мюнхене, и теперь возвращается на учебу. Она что-то еще говорила, а я отрубался – очень хотелось спать. Наконец, не в силах поддерживать разговор, извинился, сказал, что хочу чуть-чуть поспать.

Проснулся от ласкового голоса:

– Алекс, проснитесь, вам здесь выходить!

Спросонья в глаза бросился яркий салонный свет, красивая музыка играла громче. Пахло ароматом сигареты. Эльза курила и улыбалась. А на улице уже было сумеречно.

– Вот автозаправка, – она кивнула в сторону, – здесь найдешь машину на Халле-Берлин, а я сворачиваю на Ганновер.

Так не хотелось с ней расставаться, и я, чтобы еще потянуть минуты общения, стал размышлять вслух:

– А может, мне в Нюрнберг махнуть? Посмотреть на здание, где происходил Нюрнбергский процесс?

Она пожала плечами, как-то сразу поскучнела:

– Ну, мне пора, выходи.

– Спасибо, ты самая красивая студентка, которую я когда-либо видел, – сказал я, закрывая дверь.

Она улыбнулась и поехала.

Поднявшись к автозаправке, я побрел к тому месту, где машины выезжают на автостраду. На багажниках многих автомобилей лежали горные лыжи открыто либо в специальных пластиковых футлярах. Я вспомнил огромный рекламный плакат-карту, который видел в мюнхенском метро. На нем на фоне заснеженных гор красовался молодой человек в горном костюме и с лыжами в руках. Он приглашал посетить любой из множества обозначенных на карте отелей.

К моей великой радости, мне не пришлось долго держать в руках табличку «Халле– Берлин». Новенький современный «опель» притормозил, и сидевший на заднем сиденье подросток лет пятнадцати пригласил меня в машину. Водителем был другой парнишка, также казавшийся слишком юным. Справа от водителя, вальяжно развалившись, занимал место упитанный, с усатым лицом мафиози-мен. Он сказал по-немецки, тяжело вздохнув:

– Мы довезем вас до Хирсчберга.

Я не знал такого города и сказал, что мне нужно до Халле.

– О’кей, о’кей, гоу! – засуетился задний подросток, высовывая из окна дорожную карту и тыча в нее пальцем. – Вот Халле, вот Хирсчберг.

Я сел. Этот парнишка неплохо говорил по-английски. С его слов я понял, что их семья без мамы проводила каникулы в Альпах. Его папаша, узнав, что я русский, ожил, полуобернулся ко мне и не давал сыну умолкать, используя его в качестве переводчика, то и дело спрашивал меня о политике, спорте, культуре моей страны. Особенно сын с папой проявили интерес, когда узнали, что я тоже занимаюсь горными лыжами, бываю на Кавказе, и подробно заставили рассказать о склонах и инфраструктуре Домбая и Эльбруса.

За разговорами время пролетело быстро. Часа через полтора на очередной бензозаправке мы распрощались. Я теперь уже без всякой суеты прошелся под козырьком бензозаправки, туда-сюда, спрашивая у водителей, не захватит ли кто меня в нужную мне сторону. Все ехали не туда. Рядом в стеклянном здании, поначалу показавшемся мне фантастическим (шаротрубообразное сооружение), оказались бар и ресторан. Я было хотел зайти в него, но понял, что с моим капиталом там делать нечего. В киоске автозаправки я купил банку пива за одну марку и пошел к выезду. Долго стоял. Все проезжали мимо. Вдруг выруливавший к выезду «фиатик» остановился. Из него вышла женщина лет сорока, коротко стриженная шатенка в бело-синем спортивном костюме, и, открыв передо мной заднюю дверь, стала убирать с сиденья высоко наваленные вещи. За рулем сидел симпатичный, приветливо улыбающийся мужчина.

– Мы довезем вас до Хале, – сказала женщина по-русски, узнав, из какой я страны. – Садитесь, вам здесь будет удобно.

Я с благоговением полез в салон. Она снова села за руль.

– Здравствуйте, – сказал мужчина.

– Вы неплохо говорите по-русски, – сказал я.

– Да, мы с мужем всю жизнь прожили на территории социалистической Германии и, конечно, изучали русский язык, сначала в школе, а потом в институте. Теперь у нас большие перемены, – продолжала она, – Горбачев много сделал для объединения Германии, и мы за это ему благодарны. Сейчас мы имеем возможность хорошо зарабатывать. Мой муж получает четыре тысячи марок в месяц – это очень хороший заработок.