Текст книги "В заколдованном Тринидаде"

– У вас на багажнике горные лыжи. Вы где-нибудь отдыхали?

– Да, мы с нашими друзьями из Мюнхена на машинах ездили в Доломиты. Знаете такой итальянский курорт?

– Слышал. Как вы провели время в горах?

– Ой, чудесно! Снег, высокие вершины, множество лыжных трасс разной сложности, горный воздух, уютные ресторанчики. Бесподобно! Угощайтесь. – Она протянула мне бананы и персики.

Я с голодухи их съел мгновенно, и благодетельница тут же протянула мне на белоснежной салфетке два маленьких шоколадных пирожных, сказав:

– Попробуйте, итальянские. Это мы в горах перед отъездом с подругой испекли.

Ее муж говорил мало, но был очень доброжелателен, все кивал головой в лад рассказам жены. Но про свою работу в компьютерном центре он рассказал.

Моника, так звали женщину, послала мужа покупать билет на электричку и объяснила:

– Дальше будете добираться самостоятельно, нам надо сворачивать влево на другую трассу.

Муж вернулся с билетом, передал его мне. Затем приятная пара проводила меня на станцию к нужной платформе.

– Через десять минут прибудет поезд. Возьмите вот. – Моника протянула пакет, в котором лежали фрукты и банка с соком.

– Да зачем, вы и так для меня столько сделали….

– Возьмите, возьмите в дорогу.

«Какие хорошие люди мне везде встречаются», – размышлял я, глядя в окно вагона. Всем ли автостопщикам везет так же, как мне, и всегда ли здесь было такое или только это происходит сейчас в благодарность Горбачеву за его дела? Но его дела хороши для Европы, для Америки. А для

России? Впрочем, ничто никогда не стоит на месте, и Россия

меняется.

ХIII

В подъезде по-русски, в гостях по-немецки

В Хале, узнав, как проехать до района Хале-Нестади, я сначала на трамвае, а потом на автобусе добрался до нужного квартала и только в половине двенадцатого нашел дом Андрея Герлаха. Код на двери подъезда, как это бывает и у нас, в московских домах, не работал. Я вошел. Лифта не было. Поднялся пешком на третий этаж, позвонил несколько раз в квартиру. Никто не открыл. «Может быть, уехали куда-то на выходные?» Вышел на улицу, направился в сторону сквера или аллеи – в темноте трудно было разобрать, освещение плохое. «Может, там найду скамейку прикорнуть?» Но в сквере скамеек не оказалось. Пошел дальше и увидел двухэтажный блочный корпус, примерно такие у нас в Москве бывают сооружения для центров досуга и ДЭЗов. За плотно занавешенными шторами играла музыка и двигались тени. Паб. Я потоптался у входа, не решаясь входить. Вытащил из кармана две немецкие десятки и четыре марки железом, покрутил их в руке, раздумывая: «Этого здесь в лучшем случае хватит на два-три стакана выпивки, а так, если покупать в день по банке пива за марку, можно протянуть две недели». Правда, закуска скоро закончится, осталось две упаковки нарезки, зато еще есть икра – весьма калорийный продукт: кроме двух банок черной еще пять железных баночек красной.

Район, в котором я находился, был похож на какое-нибудь наше Орехово-Борисово: примерно такая же планировка кварталов и примерно такие же, в основном блочные неброские дома. Я находился на территории бывшей ГДР, и архитектурно Хале еще не скоро преобразится, если вообще что-то можно сделать на месте некрасиво настроенного. Масштабно в архитектуре трудно что-то менять, даже труднее, чем исправлять уродливую городскую скульптуру. Церетели вон сколько наставил всего в Москве! И хоть бы что, стоит и стоять будет еще не один десяток лет.

Вдруг я услышал приглушенные домами звуки электрички. Зачем-то пошел в этом направлении. За посадками деревьев на пустой освещенной платформе нашел будку, а в ней скамейку. Укрывшись в помещении от ветра, сидел на скамейке, поставив сумку на колени. Хотелось спать, и я кемарил, временами открывая глаза. В конце платформы за железной дорогой по проспекту пробегали машины. Вдруг послышались веселые голоса и смех. Я поднял голову. В конце перрона появилась юная парочка в обнимку. Прошли на середину и встали напротив меня. Худощавый паренек с длинными светлыми волосами в черной кожаной куртке стал тискать подстриженную под мальчика черноволосую девицу. Они начали целоваться, а потом безудержно лизались. Она просунула руки ему под куртку и терлась о его поджарый торс животом. Я чувствовал, что они вот-вот начнут совокупляться стоя. Но парень, вдруг как-то остыв, достал сигарету и закурил. Им, очевидно, было тепло, а я начинал сильно мерзнуть. Девица чуть успокоилась, посмотрела на меня, хлопая ресницами и улыбаясь, затем вынула у пацана из губ сигарету и снова прильнула к его рту губами. Парень стал мять руками ее обтянутые джинсами маленькие ягодицы, а затем, расстегнув на ней пояс, полез ладонью в трусы.

– Шли бы вы куда-нибудь! – сказал я им по-русски тихо.

Я не хотел их напугать, но, видимо, мой севший голос прозвучал грубо: парень вздрогнул, испуганно обернулся, помахал мне кулаком, а девушка снова заулыбалась.

Они опять начали лизаться, теперь уже как-то совсем демонстративно.

– А идите вы! – отмахнулся я и пошагал в сторону дома Герлаха.

Подъезд Андрея давал тепло и уют, сравнимый с теплом трусов хорошенькой немки, вот только к мягкому приткнуться было негде… Увидев в пролете между вторым и третьим этажом натянутую сетку, я подумал: чем не солдатская кровать! Перелез на нее и улегся, положив под голову сумку. Спал чутко. Слышно было, как на улице порывами завывал ветер, и тогда казалось, что через мою теплую, выдержавшую ни один отдых на земле куртку просачивается холод. Пробивал озноб. Учитывая прошлый опыт, я, как в том туалете, бегал к горячим радиаторам на первый этаж погреться. Хотелось максимально большей частью тела обнять их. В такие минуты я иногда думал о том, что человеческий интеллект, развиваясь, когда-нибудь изобретет женщину-робота. Поначалу эти модели будут очень дорогие и доступны только богатым людям, но постепенно по желанию ими смогут воспользоваться все, и тогда, возможно, люди могут стать более счастливыми, так как совершенный робот-женщина способна подстроиться под любой мужской характер, даже самый нестерпимый. Такую женщину можно взять с собой в путешествие, и она будет многофункциональна: станет носить за тобой вещи, по команде моментально готовить пищу и наливать выпивку. Поскольку технологии сегодня так быстро развиваются, то будут придуманы материалы, в точности копирующие материю человеческого тела, а программы, заложенные чипом в голову робота, психологически практически способны будут творить чудеса. Например, по прихотям владельца робот может делать тайский массаж, заниматься вдвоем с хозяином танцами или показывать ему танцевальный стриптиз в одиночку. Возможности программ будут неограниченны…

Да, секс, секс! Сильно я озабочен был им в молодые годы, но всегда в приоритете был поиск безусловной любви. Впрочем, достигнуть осознавания безусловной любви и жить согласно ее законами в нашем проявленном мире архитрудно. Подавляющее большинство людей живет половыми и собственническими инстинктами, и даже те, которым кажется, что они обожают друг друга.

В мечтах и урывках сна я дотянул до семи утра. Посчитав, что рано ложащиеся спать немцы уже должны просыпаться, поднялся на этаж и позвонил в квартиру Андрея. Вдруг замок щелкнул раз, другой, и неожиданно дверь распахнулась. В белом с черными собачками по полю халатике стояла передо мной заспанная, коротко стриженная блондинка. «Они, видимо, как испытание выпадают мне в этой поездке, эти блондинки», – дрогнула в голове мысль.

– Андрей дома?

Блондинка открыла маленький и нежный, как у ребенка, рот, удивленно рассматривая меня:

– Вы кто?

– Я знакомый Андрея, из России.

Смутившись, улыбнувшись и что-то проговорив по-немецки, она исчезла, прикрыв дверь. Две минуты спустя в дверях появился, протирая глаза от сна, усатый мужчина, в котором я с трудом узнал Андрея.

– О, Алекс? Май френд, велкам. – Андрей протягивал руки для объятий.

Он был в белой футболке и синих спортивных брюках. Внезапно, отчетливо вспомнив наше общение в Афинах, я специально напустил на себя некоторую развязность:

– Андрэ, ну ты в этих усах прямо на кота Базилио стал похож! Располнел, залоснился! А прошло-то всего года два, как мы не виделись…

– Да, ты знаешь, работа, некогда собой заниматься. Проходи.

Андрей проводил меня в просторную комнату со стоящим посредине обеденным столом.

– Моя жена Сюзанна.

– Здрасте!

– Покури, – Андрей положил на стол пачку «Мальборо», – я сейчас приду, пойду приведу себя в порядок.

Сюзанна скрылась на кухне – видно было через прозрачную дверь, что она что-то готовит.

Андрей появился в гостиной в белой безукоризненной рубашке с широко распахнутым воротником и в идеально сидевших на нем новеньких джинсах, опустился рядом со мной в другое кресло.

– Я забыл, ты сам-то куришь?

– Да можно одну, только эти для меня крепкие. – Андрей достал с полки другую пачку. – Вот из всех известных мне марок эти самые легкие. На, посмотри.

– Я в этом не разбираюсь, на наших пачках количество смол и никотина не пишут.

– Да знаю, как-то курил «Яву» и «Приму» – реально отрава.

– Не знаю насчет «Явы», а «Приму» я еще пацаном потягивал в деревне. Ты знаешь, мне нравилось.

– У вас есть пословица: «Что русскому хорошо, то немцу совсем не хорошо».

– Андрей, где ты таких слов нахватался?

– Интересовался немножко историей вашей страны, читал «Петра Первого» Алексея Толстого.

В комнату вошла светлоголовая девочка лет десяти.

– Эмма, познакомься с дядей!

Я пожал девочке руку и представился. Вскоре был готов завтрак. Мама и помогающая ей дочка накрыли стол белой скатертью, на которой появилась красивая, чем-то напоминающая гжельскую посуда и обычный утренний набор западников: джем, сыр, кофе, печенье. Все, включая Эмму, чинно сидели за столом. Андрей расспрашивал меня о моем путешествии, о том, чем сейчас занимаюсь в Москве, жаловался на свои проблемы, ну и, конечно, не обошлось без обсуждения политических вопросов.

– Сейчас я нашел хорошую работу в Белифельде, – говорил Андрей.

– А где это? Не знаю такой город.

– О, это старая Западная Германия! Работаю программистом. Хорошо оплачиваемая работа, но приходится уезжать на целую неделю из дома. Под Белифельдом я снимаю классную, но очень дорогую квартиру. Она площадью сто пятьдесят квадратных метров и пятьдесят метров терраса. Аренда ее стоит три тысячи марок в месяц, а у меня заработок четыре тысячи двести. Придется жене тоже устраиваться на работу. Они с Эммой потом собираются переехать ко мне. Необходимо сильно экономить, чтобы иметь такую квартиру. А эта очень маленькая, мы ее будем или сдавать, или продавать.

Я успел насчитать пять изолированных комнат, включая ванную, туалет и кухню, коридор был достаточно большой. И это на семью из трех человек! Вот немцы дают, пожили бы они вместе с бабушками и дедушками в наших малогабаритках!

После завтрака мы с Андреем на его возрастной, но в общем-то свежей «ауди» поехали кататься по городу. Женщины остались дома. Мой гостеприимный друг показывал мне достопримечательности нового района Халли-Нестади, где пока много было советских военных частей и заводов, на которых вместе с немцами работали советские специалисты.

Сделав обзорный круг по городу, мы поднялись на лифте на самое высокое современное здание. С высоты примерно сорокового этажа с широкого балкона поглазели на серый, малопривлекательный город. Потом я попросился на рынок автомобилей, и Андрей любезно меня доставил туда. Он хорошо разбирался в машинах и рассказал мне о достоинствах и недостатках той или иной модели. Автомобили здесь были разные – от советских «Лад» до «тойот» и «мерседесов».

– Здесь цены повыше, чем в Западной Германии, – заметил я.

– Да, это потому, что многие советские военнослужащие желают купить бэушную машину. Даже голландцы и датчане везут сюда тачки, чтобы быстрее и дороже продать. Вон, посмотри. – Андрей показал на капитана советских войск, внимательно рассматривающего черный «Фольксваген-Пассат». Рядом толкалась, крепко держа руками коричневую сумочку, смазливая молодая женщина, очевидно его жена. – А вот это, – Андрей показал на старенький «трабант», – презент, отдают почти даром.

На лобовом стекле авто была приклеена цена – сто марок.

– Действительно подарок. Но мне такое страшилище и даром не нужно. К тому же машина всегда привязывает, лучше я буду путешествовать автостопом.

– Ну здесь я тебя не совсем понимаю. На автомобиле комфортнее.

XIV

Воспоминания о публичных домах Греции, изысканный обед и культурная программа

С рынка мы поехали домой. По дороге Андрей меня спросил:

– Ты помнишь наш интервечер в таверне под Акрополем?

– Еще бы! Греция! Как ее не помнить! Мы тогда много дискутировали о политике.

– А потом ты с югославкой танцевал, помнишь?

– Все помню.

– Красивая была девушка.

– Югославки вообще красивые. Но она ведь мне отказала, а танцевал я сиртаки с ее подругой.

– Да-да, помню, эта красавица была с каким-то рыжим парнем, невзрачный такой, конопатый..

– О, ты все помнишь! Они с ним пили мартини и курили «Мальборо», а я себе «Мальборо» позволить не мог, потому что гражданам Союза тогда в капиталистическую поездку только пятьдесят рублей меняли. Это равнялось примерно пятидесяти долларам. И на эти деньги нужно было умудриться как-то две недели развлекаться. Помню, когда мне она отказала, я вышел на улицу и купил в ларьке «Кэмел» – очень я любил эти сигареты – и ими угостил всех курящих из нашей группы. Народ ведь, экономя деньги, дымил «Явой».

– Почему ты это сделал?

– Не знаю, наверное, хотел нас, русских, немного поднять на один уровень с капиталистами.

– Замечательное было время! – вздохнул Андрей. – Из Афин наша группа отправилась на острова в Эгейском море. Какая там природа! Вина попили! Покупались в лазурной воде! А вы тогда через сутки после нас улетали, что еще успели посмотреть?

– Ой, много чего! В первый день поездки, когда еще только направлялись из аэропорта в гостиницу, я спросил у гидессы, есть ли здесь публичные дома. Для нас, советских, все очень любопытно.

– Вообще-то это американское любопытство, – хихикнул Андрей. – Там, чтобы уединиться с хорошей проституткой, платят пятьдесят долларов, а чтобы посмотреть в дырочку на то, чем они занимаются, уже платят сто. Хочешь посмотреть на того, кто смотрит, плати сто пятьдесят!

– Ты не совсем о том говоришь. Это даже не любопытство, а желание стать очевидцем разложения Запада и, так сказать, узнавание подробностей о глубинах жизни местной публики. Наши тогда в автобусе надо мной сильно смеялись. Гидесса сказала, что гостиница, принадлежащая компартии Греции, куда нас поселят, находится прямо возле улицы красных фонарей. А потом двое наших познакомились с дядей Мишей в польском ресторане, там собирались туристы и переселенцы из стран соцлагеря, чтобы обмениваться и продавать местным привезенные с собой сувениры. Дядя Миша был из Сухуми, приехал на жительство к дочери, которая была замужем за греком. Он рассказывал, что первое время, когда было скучно, шатался по публичным домам просто так, не платя денег, ведь можно зайти, спросить, сколько стоит, и уйти. И это как-то скрашивало одиночество.

– И тебе товар покажут товар? – спросил Андрей.

– Конечно, как говорится, товар лицом, а точнее, попой, обтянутой стрингами. Дядя Миша за один вечер провел нас по пятнадцати заведениям, и нигде мы не платили денег, заходили, прикидываясь клиентами, рассматривали оголенных проституток и уходили, обещая подумать или вернуться. Но, конечно, девиц красивых было мало, в основном какие-то бесформенные, а то и откровенно жирные тетки. И дома публичные были разные. Одни до того грязные, что из них тут же бежать хотелось, а другие – чистенькие, комфортные, где вначале подавали бесплатно чай или кофе, а потом уже выходила напоказ женщина. А потом мои друзья по группе, одного звали Саша, а другого Юра, кстати, дядя Миша помог им продать крупную партию черной икры (не знаю, правда, как они умудрились ее провезти), запали в одном заведении на таких красоток.

– Что за красотки? – оживился Андрей.

– А вот какие… Мы уже хотели закончить нашу экскурсию, но тут, наверное, пятнадцатый по счету публичный дом показался нам слишком необычным, к тому же подниматься в заведение предстояло по железной лестнице, зигзагами вьющейся по фасаду красивого кирпичного дома к третьему этажу. Мне уже порядком надоел длительный просмотр голых проституток, большинство из которых вызывало истинное сострадание, и некоторые заведения я стал пропускать, поджидая товарищей на улице. Однако на этот раз дядя Миша с хитрецой в глазах настоял, чтобы я поднялся в этот дом. Мы стали подниматься, гулко топая по железу лестницы, восхищаясь красивыми цветами, растущими в горшочках на перилах. Вошли в прихожую, в комнату ожиданий, а в ней все кресла заняты импозантными мужчинами, все в костюмах, при галстуках, белые рубашки… «Дядя Миша, куда ты нас привел? Что это?» – спрашиваю я. А он только посмеивается. Вдруг выходит в гостиную высокая, стройнейшая девушка, грудь идеально упругая, третьего размера, соломенного цвета кудри расплескались по красивым плечам. Улыбается, показывает себя, как на модельном подиуме. А за ней другая, черные короткие волосы, и ноги тоже от ушей растут. По сравнению с теми низкорослыми и вислозадыми, что мы в основном видели, просто высший класс! Ну, товарищи мои оживились, говорят, мы остаемся здесь. Но очередь ведь большая! А они: ничего, мы подождем. Очень они запали на девиц и уже разбирали, кому какая из них достанется. Дядя Миша как-то замялся, пойдемте отсюда, говорит, здесь не надо оставаться. «Почему, куда идти? – воспротивился Юра. – Эти как раз хороши, и нам подходят, мы хотим их попользовать!» – «Пойдем, пойдем, не следует нам тут оставаться, – настаивал дядя Миша, – они дорогие». – «Да у меня денег валом, —

чуть ли уже не кричит возбужденный Саша, – я тут любую куплю!» – «Поймите, не в деньгах дело… – И шепчет: – Уходим. Это трансвеститы, то есть мужики, которых переделали в баб». А Саня не на шутку завелся. «А хоть бы это и мужики были, – говорит, – раз они такие красивые, я и мужика оприходую!» Ну, в общем, мы с дядей Мишей ушли, а ребятки остались. На другой день они нам в том же польском ресторане рассказывали, что транссексуалы с ними вытворяли!

– Фу, пендосы! – Андрея передернуло.

– Что делать, приспичило ребятам!

– Я этих голубых ненавижу. В Афинах транссексуалов… куда ни посмотри, везде они. Вечером на одной площади дамочки собираются, все такие нарядные, а прислушаешься – голоса мужские, грубые.

– В общем, я теми экскурсиями по публичным домам наелся досыта. После уже проститутки меня никогда не интересовали.

– А обычные девушки?

– Я жену свою люблю.

– И я свою люблю.

– Это естественно, она у тебя такая милая.

Андрей остановился возле универсама, к вечернему застолью купил пива и продуктов.

А дома нас ждал безукоризненно сервированный стол. Обеденный фарфоровый сервиз, включая большую суповую емкость, золотыми окоемами подчеркивал торжественность приема. Сюзанна и Эмма были нарядно одеты. Андрей открыл бутылку марочного сухого вина и налил в графин апельсиновый сок. Овощной суп-пюре был нежный. На второе примерная жена подала тушеное, тающее во рту мясо и спагетти с необыкновенно вкусным и ароматным соусом. Я понял, что меня встречают в лучших немецких традициях.

Хозяйка говорила мало, всегда очень кстати. Хорошо воспитанная дочка Андрея держалась по-взрослому серьезно и в то же время не была скована, улыбалась и отвечала на вопросы. Она произвела на меня приятное впечатление. И вообще я был на верху блаженства!

За столом я вручил семье подарок, одну из своих картин, на которой был изображен зимний сосновый лес, а пред ним на освещенной луной поляне стояли три матерых волка.

– Это моя работа.

– Правда? Это что, масло? – Эльза аккуратно тонким нежным пальчиком трогала холст.

– Да.

– О-о! Ты художник?!

– Самоучка.

– А папа у нас тоже рисует. Посмотрите, вот его картины. – Эмма поманила меня к стене, на которой висели маленькие акварельные натюрморты, пейзажи и наброски карандашом.

– Андрей, поздравляю, – восхитился я, – у тебя хорошо получается! За это надо выпить!

Мы выпили за искусство и вообще за творчество, ведь творчество объединяет людей.

После обеда все вместе поехали в старый город, ходили по улицам и площадям, любуясь архитектурой домов и башен. В старой ратуше сходили на выставку изобразительных искусств, где наряду с картинами современных художников выставлялось много произведений народного промысла.

Потом мы попали в Дом-музей Георга Фридриха Генделя, где фоном звучала успокаивающая романтическая музыка этого великого композитора. Интерьер комнаты, включая старый клавесин, перенесли нас во времена, когда Германия еще входила в состав Священной Римской империи. Интересно, что отец наметил для Георга Фридриха карьеру юриста и всячески противился его тяготению к музыке, так как придерживался укрепившегося в Германии мнения, что музыкант не серьёзная профессия, а лишь развлекательная. Однако протесты отца не возымели должного действия на сына: он в возрасте четырёх лет самостоятельно научился играть на клавесине. Этот инструмент находился на чердаке, куда маленький Гендель приходил по ночам, когда члены семьи спали. На память о посещении музея Андрей подарил мне набор красочных открыток. Наконец меня, порядком подуставшего (сказалась плохо проведенная ночь), привезли домой.

XV

Счастливые продажи

Рано утром Андрей собирался уезжать на работу в Биелифельд на своей «ауди». Жена и дочь еще спали, когда мы, наскоро позавтракав, выехали из города. В Магдебурге на Берлинской трассе я распрощался со своим другом. Сумка моя стала еще тяжелее: прибавилось две презентованных Андреем банки голландского пива и пакет с подарками для моей жены и ее ребенка.

Мне повезло: как только машина Андрея исчезла вдали, возле меня затормозил белый «опель». Бородатый мужчина в очках взял меня до Берлина. Водителем оказался поляк, по профессии врач-нарколог. В Германии он был на работе и теперь направлялся на родину. В пригороде Берлина мы въехали на пристанционную площадь. Добрый поляк извинился, что время не позволяет ему довести меня прямо на вокзал. Он взял мне билет за свои деньги до станции Хауптбанхоф, проводил на перрон и, помахав на прощание рукой, ушел, а я еще некоторое время размышлял, глядя ему вслед: «Совпадение ли это, что меня подобрал врач-нарколог? Или это знак? И почему у меня такая привязка к выпивке?» Но я снова оправдывался перед собой тем, что небольшое количество алкоголя меня расслабляет, делает свободнее и вообще придает силы. Дальше в моей жизни было всякое, и мне пришлось здорово взяться за себя, найти альтернативу в виде спорта, танцев, йоги и других увлечений, что дало возможность снять алкогольную зависимость.

Приехав на вокзал, я сразу пошел в кассы узнавать насчет билета. Оказалось, что мой обратный билет могут прокомпостировать только на десятое января, а я прибыл седьмого. «Трое суток торчать на вокзале? Кто это выдержит?» – подумал я. Снова отстояв длинную очередь к окошечку спецкассы, попросил кассиршу дать билет на более раннее число.

Кассирша оказалась нервная, снова увидев мое лицо, она резко ответила:

– С вашим купоном вы получите билет только на ту дату, которую вам дают. Если есть марки, можете взять билет на любое число.

– Вот она, Совдепия, начинается уже здесь, – вздохнул я, отходя от кассы.

Меня остановила русская женщина.

– Вы не уходите, – сказала она, – может быть, кто-то будет билеты на завтра сдавать. Некоторые ведь машины покупают и на них едут, а билеты сдают.

Я толкался в сплошь остекленном помещении кассы несколько часов, и за это время с билетами появились только два человека, но один хотел продать билет за марки, правда, в два раза дешевле, чем в кассах, а у второго билет был на девятое января. Ему как раз нужно было открытое число.

Но я не захотел меняться. Двое суток торчать на вокзале – тоже не подарок! Я решил взять кассиршу измором, вспомнив наставления своего отца, который говорил: «Если тебя выгоняют из дверей, стучись в окно».

В этот раз в очереди передо мной стоял пожилой мужчина. Блестя совершенно голой, как коленка, головой, крутя длинным заостренным носом и что-то смешно бормоча широким ртом, он выглядел как нечто среднее между веселым комиссаром Жуфом и Фантомасом. Он был одет в фирменный спортивный костюм и держал на локте спортивную сумку. Когда подошла его очередь брать билет, я подсказал ему какую-то несущественную информацию на английском. Жуф-Фантомас посмотрел на меня внимательно, улыбнулся, поблагодарил, а получив билет, не ушел, а чуть посторонился.

Моя третья попытка взять билет также провалилась. Я приуныл, но тут меня остановил человек «голова– лысая коленка».

– Дружище, – сказал он, мило улыбнувшись. – Не хотел бы ты выпить со мной коньячку? У меня есть несколько минут до отхода поезда. Поднимемся в бар. Я угощаю.

Ну что мне оставалось? Не раздумывая, я пошел за ним.

Поднявшись по лестнице в бар, мы сели за свободный стол.

– Фрейлейн! – Благодетель щелкнул пальцами девушке. – Два коньяка и два пива, мне и моему другу.

– По два пива и по два коньяка? – переспросила подошедшая молодая официантка.

– Нет, пока каждому по одному пиву и по одной рюмочке французского конька, того, что я пил раньше.

Жуф-Фантомас бросил на стол пачку «Лорда», развалился в кресле, поглядывая на меня, мелко перебирая пальцами одной руки по другой, придурковато улыбаясь и часто моргая ресницами.

Закончив меня разглядывать, он протянул широкую волосатую кисть:

– Стефан.

– Алекс, по-русски Алексей.

Я не успел еще прийти в себя, как официантка с подноса ловко разметала возле нас наполненные бокалы и рюмки.

– Россия?

– Да.

– О! Гут, гут! Я был в России и этим летом опят буду. Мы большой группой будем совершать велопробег Берлин – Варшава – Брест. Я занимаюсь велосипедным спортом.

– Здорово! Будешь в Москве, заезжай ко мне. Ты тренер?

– Нет, я любитель. Правда, я был когда-то профессионалом в футболе, но это было давно, когда я еще жил в Варшаве.

– А сейчас ты где живешь?

– Во Фленсбурге, на границе с Данией. Работаю в Дании, преподаю философию в университете. У меня большой трехэтажный дом, много денег. Но мне этого ничего не нужно. Я люблю двигаться, заниматься спортом, рисовать, писать стихи.

– Слушай, Стефан, а я ведь тоже к спорту имею отношение. Я закончил Институт физкультуры в Москве, тренировал детей и даже организовывал большие соревнования.

– Вот молодец! А я недавно стал тренировать детскую футбольную команду. – Тут он позвал: – Фрейлейн, еще по коньяку и по пиву мне и моему другу!

И опять так же быстро на столе появилось спиртное. Мы пили, не чокаясь.

Но вот Стефан посмотрел на свои позолоченные наручные часы, сказал:

– Ну, дорогой, мне пора, у меня отправляется поезд. – Подняв рюмку с остатками коньяка, он произнес: – Давай за дружбу между народами, за то, что мы так похожи друг на друга!

Я проводил Стефана до вагона, и мы распрощались.

Тяжелая сумка мне порядком надоела. Я пошел и сдал ее в камеру хранения. В полиэтиленовый пакет, который решил взять с собой, положил немного еды, картины и икру. Для начала я направился пешком к Бранденбургским воротам – уж очень мне хотелось посмотреть на то место, где раньше была неприступная стена, разделяющая два лагеря – буржуазии и социализма.

Пришел. Вот оно это место. Здесь я был три года назад туристом, приезжал в ГДР по линии БМТ «Спутник». Тогда, стоя на площади, мы с товарищами по группе радовались, что видим по ту сторону флаг Рейхстага. И недосягаемая буржуйская земля там, за стеной, казалась нам необыкновенной, сказочной, загадочной страной.

«Пройдусь из этого города в тот, чтобы ощутить разницу», – размышлял я. И прошел по коридору между рядами торговцев; на лотках и прямо на асфальте лежала всякая всячина, но больше всего здесь было военной атрибутики разных стран, особенно выделялись фуражки, шинели, мундиры, каски, ордена и медали нашей страны.

Пройдя через ворота, я увидел большой, простирающий далеко-далеко вперед парк. Город был где-то за ним. Чтобы идти туда, нужно было иметь деньги. «Вернусь-ка к торговцам и попробую что-нибудь продать им», – решил я.

Торговцы в основном были русские, встречались поляки и немцы. Подойдя к небритому толстяку в овчинном тулупе, я спросил у него:

– Может быть, вы купите у меня бутылку водки?

– Нет, мне водка не нужна. – Он помедлил. – Но я подскажу, к кому подойти. Вон, видишь, в шинели мерзнет кудрявый парень. Спроси у него. Да постой. А икра у тебя есть?

– Есть.

– Какая?

Я показал стеклянную баночку с черной икрой.

– Сколько ее у тебя?

– Одна банка черной и две красной.

– Красная меня не интересует. А что так слабо с черной? Ну, ладно, шесть марок дам.

Я не стал торговаться и отдал банку.

– Подойди к тому, – еще раз сказал торговец.

Я пошел.

– Возьмете? – спросил я у кучерявого.

Парень как бы равнодушно и в то же время пристально посмотрел на водку, сказал:

– Ладно, считай, что тебе повезло. Я с хорошего бодуна, а в магазин идти не охота. Дам тебе семь марок, как в магазине.

– Спасибо.

«Неплохо для начала», – подумал я. Осталось отдать две банки красной икры и картину «Мельница». Это была написанная мной копия с полотна какого-то голландца 19-го века. Ветряная мельница стояла на берегу стылого озера, на поверхности которого отражались налитые дождем облака. От полотна, написанного в светло-серо-зеленоватых приглушенных тонах, веяло прохладой и успокоением.

Я подошел к нескольким торговцам картинами, но моими работами никто не заинтересовался. Один сказал:

– Если бы у тебя было несколько картин, тогда авторская выставка могла бы заинтересовать покупателя.

Наконец русский по имени Евгений, человек интеллигентной наружности, продающий всевозможного размера бинокли и линзы, посоветовал:

– А ты сам постой, может, кто и купит.

– Да? А разрешишь рядом с тобой выставить?

– Валяй!

Наблюдая, как я устанавливаю на асфальте картину, Женя-бинокольщик поинтересовался:

– А что у тебя еще есть?

– Только красная икра, две банки.

– Ну и поставь, что стесняешься?

– Хорошо.

Молодой торговец в джинсовой куртке (его лоток располагался через одного по нашему ряду) спросил:

– Сколько хочешь за банку икры?

– Семь марок.

Не хотелось дешевить после того, как я отдал почти задаром черную.

– Семь не дам, а за шесть куплю, для себя, не на продажу. Просто соскучился по русской кавиа.

– Бери.

В кармане оказалось еще двенадцать марок. На картину внимание никто не обращал. Даже обидно было – одна из лучших моих работ.