Текст книги "Девятая рота"

Лёнька непроизвольно удивился, как это люди ходят по такому беспорядку и не спотыкаются и не падают. Ведь ему с первых же дней на судне внушали, что залогом быстрой и чёткой работы является чистое, прибранное рабочее место.

Кроме всего прочего, на палубе сейнера виднелась выстроенная из досок огромная выгородка, в которой серебристыми боками сверкала недавно выловленная рыба. Некоторые рыбины ещё до сих пор шевелили хвостами.

– Ты посмотри! – восторженно указала рукой вниз Галя. – Она же ещё живая! – и посмотрела за подтверждением своих слов на Лёньку.

Но он не успел отреагировать на Галины слова, потому что его поразило то, что поверх этой шевелящейся массы рыбы лежал огромный палтус.

Лёнька и раньше, в Мурманске, видел палтусов, но только в магазинах и не таких больших. Обычных, средних размеров.

Особенно Лёньке понравился палтус холодного копчения. Рыба сочная, жирная, почти без костей. В училище им иногда готовили супы из него. Но разве в супе можно распробовать эту вкуснейшую рыбу? Лёнька с друзьями иногда позволяли себе это сделать, когда бывали в городе в увольнениях. Да и то палтус продавался не во всех магазинах. Зато Валерка Смирнов, у которого мама работала в одном из гастрономов, порой приносил друзьям палтусов холодного копчения, чтобы они полакомились. Вот где они отрывались во время их дегустации!

Но огромных рыбин вроде той, что лежала на палубе сейнера, Лёнька никогда не видел и даже не представлял себе, что они могут существовать. Рыбина на самом деле выглядела громадной. Больше человеческого роста, если поставить её вертикально, и, наверное, человек не смог бы обеими руками достать оба его края за раз. Во всяком случае, так ему показалось с верха палубы.

Да-а, палтус его поразил.

– Что там твоя рыба? – усмехнулся Лёнька. – Ты только посмотри на эту громадину.

– Да-а, – согласилась с ним Галя. – Я таких в жизни никогда не видела! – восторженно воскликнула она.

Девчонки вокруг загалдели, переключив своё внимание на великана, а Лёнька, перегнувшись через леера, увидел, как матросы перекидывают штормтрапы на подошедший сейнер и около них стоят знакомые пассажиры с вещами.

Тут Лёньке стала понятна причина остановки «Орджоникидзе» в море.

На судне в район лова рыбы добиралось с десяток членов экипажа на замену рыбакам. Мужики эти держались обособленно, ни с кем из остальных пассажиров не общались, а только вечерами сидели в баре на корме, пили водку по рубль двадцать за сто граммов и слушали музыку из магнитофона.

Повернувшись к Гале, Лёнька показал ей на штормтрапы:

– Видишь эти верёвочные лестницы?

– Ага, вижу, – согласно закивала головой Галя.

– Сейчас вон те рыбаки, которых мы привезли, – он указал на палубу ниже, – слезут на сейнер, а вон те, – он показал на группу мужиков с вещами на палубе сейнера, – залезут к нам, и тогда мы пойдём дальше.

– А ты откуда это знаешь? – с недоверием посмотрела на него Галя.

– Вспомнил, как наш старшина рассказывал про них. Говорил, что на целый год они уходят на рыбалку, поэтому напоследок и пьют в баре. Долго им не придётся этого зелья пробовать, – тут же пошутил он.

– А-а, – сделав вид, что всё поняла, Галя согласно закивала головой и тут же метнулась к подружкам рассказывать последние новости.

Лёнька её действиям даже усмехнулся. Девчонки, где бы они ни были, всегда остаются девчонками. И если захочешь, чтобы «страшная тайна» стала всем известна, расскажи об этом под большим секретом кому-нибудь из знакомых девчонок. И всё! Тут тебе не надо будет никаких объявлений и собраний. Новость распространится со страшной силой F нулевое, обрастая по пути домыслами и догадками.

Пока шла перегрузка пассажиров, на корме настроили кран и на борт сейнера перегрузили сетку с овощами. Лёнька разглядел в ней картошку, морковь, капусту, а обратным ходом рыбаки загрузили на борт «Орджоникидзе» с десяток мешков со свежей рыбой, тут же вычерпанной из выгородки лопатами. Апофеозом всему стала перегрузка огромного палтуса.

Здоровенный мужик, который громче всех орал на палубе сейнера, подцепил палтуса за жабры стальным кончиком и с помощью крана перенёс его к люку продуктового трюма пассажирского судна.

От вида громадной рыбины все на палубе примолкли и безмолвно провожали её глазами, пока она не исчезла в открытой горловине продуктового трюма.

Лёнька с улыбкой посмотрел на возбуждённых девчонок, о чём-то щебечущих меж собой, и, поёжившись, крикнул Гале:

– Галь! Пока! Я пошёл! До вечера. Там фильм в семь часов будет, приходи. – Но ответа Гали не услышал из-за басовитого гудка судового тифона, от которого у Лёньки что-то даже чуть-чуть не оборвалось внутри. Он только увидел, как Галя согласно кивнула головой.

Этим сигналом «Орджоникидзе» извещал сейнер, что отходит, а тот, поняв призыв белоснежного исполина, скинул швартовные концы и отвалил от борта, взяв курс на плавбазу.

Только сейчас Лёнька почувствовал, как продрог, и поспешил в тёплые объятия котельного отделения.

Тёплый поток воздуха, пахнущий тёплым железом и маслом, обдал его, когда он открыл дверь в трубу. Моментально согревшись, довольный Лёнька спустился в котельную и в красках описал Коляну швартовку в море и громадного палтуса, погруженного на борт.

Но Колян такой ерунде не удивился. Для него главным являлось то, чтобы пар находился «на марке» и обед наступал ровно в двенадцать часов. Он тут же налетел с громкими и резкими выражениями на Лёньку за долгое отсутствие и заставил крутить клапана, чтобы вновь подключить к паровой магистрали утиль-котёл и отсечь главный.

Но душа Лёньки пела от впечатлений, почерпнутых на палубе, и от предстоящей вечерней встречи с Галей. Поэтому на все возмущения, выражаемые Коляном глубоко нелитературными выражениями, Лёнька не обращал внимания, тем более что вахта подходила к концу и приближалось время долгожданного обеда, которого он так же с нетерпением ждал.

А на ужине у экипажа появилась возможность полакомиться внушительными кусками свежего палтуса с вкуснейшим картофельным пюре.

Но Лёнька с нетерпением ждал вечера. Даже несмотря на палтуса, которого можно было в неограниченном количестве взять как добавку, его ничего не радовало. В другой день он бы наелся до отвала и довольный завалился на койку порассуждать с друзьями о смысле жизни. Но сегодня аппетита не было. Даже на колкие замечания Василия по поводу его необычного настроения Лёнька не реагировал. Он даже отказался играть в «тысячу» с Серёгой и Мишей, и содержание книжки, которую попытался почитать, не усваивалось. Он поймал себя на мысли, что только водит глазами по строчкам, а содержание их не воспринимает. Попытался взяться за конспект отчёта по практике, но после замечания Миши «что, умнее всех, что ли, стать хочешь?» забросил и его. Делать ничего не хотелось.

Он ждал семи часов вечера. В это время начинались сеансы в музыкальном салоне.

Пассажирский помощник вообще-то курсантов туда не пускал. Парни вместе со всем экипажем обязаны были смотреть фильмы в столовой команды, но Лёнька надеялся проскочить мимо рентгеновского взгляда пассажирского помощника, затесавшись в группу вечно хохочущих девчонок.

Во всяком случае, Боря с Серёгой так делали – и ничего, у них это получалось.

Наконец-то по судовой трансляции прозвучало объявление, пронёсшееся по всем каютам голосом Левитана:

– Внимание пассажиров! В девятнадцать часов в музыкальном салоне состоится просмотр нового художественного фильма «Ещё раз про любовь» с участием знаменитых артистов театра и кино Татьяны Дорониной и Александра Лазарева! Желающие приглашаются для просмотра фильма!

Мощный, звучный, с неповторимым тембром голос пассажирского помощника произнёс интригующее название фильма и заставил Лёньку соскочить с койки.

Он вынул из шкафа отглаженные брюки со свежей рубашкой и крутился у зеркала, приглаживая отросшие волосы.

– Лёнь, а Лёнь, – Василий перевернулся у себя на койке и с деланым непониманием уставился на Лёньку, – а куда это ты собрался?

– Куда, куда… – пропыхтел Лёнька, изворачиваясь перед зеркалом, чтобы получше разглядеть свой затылок, на котором вечно торчал хохолок, – на кудыкину гору. Вот куда.

– А-а… – с издёвочкой протянул Василий, – и эта кудыкина гора находится как раз рядом с каютой двести три. – Подперев ладонью щёку, он наивным взглядом уставился на Лёньку.

Миша с Серёгой не остались в долгу.

– Так ты, Лёня, смотри, не заплутай там по пути, – тяжело вздохнул Миша, – а то как же мы без тебя тут будем? – И, свесившись с койки, обратился за сочувствием к читающему книгу Сергею: – Точно, Серёга, я говорю?

Тот, отложив книжку, скорбно, как того и требовала ситуация, вздохнул:

– Эт точно. Ты там, Лёня, заранее все подходы разведай, а то заплутаешь ещё. Ищи тебя свищи там после этого.

– Да не заблудится он, – в таком же тоне ёрничал Василий. – Галя его из любых очкуров вытащит и до дому доставит. – Отчего трое острословов довольно залились ехидным хохотом.

Лёнька долго слушал издёвки товарищей по поводу своих сборов, но, когда все складочки одежды оказались разровненными, а волосы уложенными волосок к волоску, он оторвался от зеркала и подошёл к Василию.

– Слышь, Вась, а не заткнулся бы ты, пожалуйста, а то тут и без тебя кондрат бьёт…

– А что так? – Василий прекратил смеяться и с сочувствием посмотрел на озабоченного Лёньку.

– А вдруг пассажирский не пропустит? – сознался в своих переживаниях Лёнька. – Придётся задний ход давать, а перед девчонками как-то неудобно это делать…

– А ты не смотри на этого пассажирского, – посоветовал Василий. – Морду колодкой – и вперёд. Он тебя ещё в лицо не знает, авось и проскочишь. Вон к Боре с Серёгой он не пристаёт, потому что видит, что они с девчонками. Может, и у тебя прокатит, – уже по-дружески посоветовал он.

– Посмотрим, – согласился с ним Лёнька и, махнув рукой: – Пока, парни! – вышел из каюты.

Девчонки, среди которых затесалась Галя, толпились у закрытых дверей музыкального салона.

Увидев Лёньку, Галя растолкала подружек и, улыбаясь, вышла к нему.

От её улыбки все сегодняшние страсти-напасти моментально испарились, настроение улучшилось, и Лёнька почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Он сам удивлялся тому, как на него влияла эта маленькая, худенькая девчонка с тоненькими косичками. Он как-то не замечал всего этого. Для него главным были её всепоглощающие глаза, в которых он тонул, и голос, обволакивающий его и заставляющий забывать реальность места и событий, в которых он находится.

Вот и сейчас, почувствовав в своей руке маленькую Галину ладошку, он всё забыл. Хотел что-то сказать, но не успел.

Дверь салона открылась, и они всей гурьбой прорвались внутрь. Лёнька уже мысленно представил себе, куда сядет с Галей, и потянул её за собой.

Два кресла, стоящие рядом у круглого столика под квадратным иллюминатором, оказались свободными, и Лёнька, усадив Галю на одно из них, пододвинул к нему другое.

На подлокотнике кресла лежала миниатюрная Галина ручка, и Лёнька, положив на неё свою ладонь, так и просидел почти весь фильм.

Они оторвались от экрана только на то время, пока кинооператор перезаряжал бобину в киноаппарате.

Посмотрев на свою спутницу, Лёнька поинтересовался:

– Ну и как тебе фильм? – и был поражён, когда увидел в широко раскрытых Галиных глазах незнакомый блеск.

– А разве такое бывает? – тихо вырвалось у Гали.

Голос её был именно таким, пронзительные подрагивающие нотки которого будоражили и не покидали Лёньку в течение всего дня.

Услышав такую знакомую интонацию в голосе Гали, Лёнька почувствовал, как по спине у него сыпанулись мурашки, но, справившись с невольно набежавшими ощущениями, пожал плечами.

– Ну, если о такой любви фильм, значит, наверное, с кем-то такое и случилось, – предположил он, хотя что-то конкретное ответить так и не смог бы, хоть пытай его.

– Какая счастливая женщина… – мечтательно-тихо проговорила Галя, понизив тембр голоса до минимума, отчего он начал переливаться, как волны, набегающие на галечный берег.

– Вырастешь, и у тебя такое будет, – попытался пошутить Лёнька, чтобы скинуть с себя невольно набежавшее наваждение.

– Да ну тебя! – отмахнулась от него Галя. – Вечно у тебя какие-то шутки! – Но, задумавшись на секунду, едва шевеля губами, пробормотала: – Хотя…

Что именно она подразумевала под этим «хотя…», Лёнька так и не услышал, потому что вновь застрекотал киноаппарат «Украина» и любовные отношения между Дорониной и Лазаревым продолжились.

Фильм закончился, трескотня аппарата прекратилась, а в небольшом зале музыкального салона повисла тишина. Обычно после каждого фильма в зале отчётливо слышались людские голоса, люди перекликались между собой, делясь впечатлениями или вспоминая то, что им сейчас предстоит сделать или куда поехать. К этому Лёнька привык. А сейчас в салоне было почему-то непривычно тихо.

Лёнька посмотрел на Галю и неожиданно увидел её затуманенный взгляд, который оставался ещё там, в фильме, так неожиданно трагически закончившемся. В ушах ещё стоял голос Дорониной, напевающей про солнечного зайчика, но Лёньке и самому стало невероятно грустно от неожиданного окончания таких светлых отношений между двумя искренне влюблёнными людьми.

Не желая, чтобы чувство, заполнившее его, исчезло, он подал Гале руку, и они вместе вышли из салона, спустившись по трапу на свою палубу.

Неожиданно Галя остановилась, повернулась к Лёньке, подняла на него взгляд и тихо, с небольшим звоном в голосе, едва слышно произнесла:

– А ведь и я с тобой постоянно разговариваю… – На этом, вероятно, мысль, которую она хранила где-то в глубине себя, оборвалась, и она, резко отвернувшись, пошла к примолкшим подружкам.

Лёнька непроизвольно двинулся за ней и, повысив голос, спросил:

– Так, может, пойдём и поговорим на палубе? – Подразумевая, чтобы Галя надела куртку и они совершили такую привычную для них вечернюю прогулку.

Но путь ему преградил незнакомый парень в сером вязанном свитере и с рыжей клочковатой бородой. От парня за версту пёрло перегаром.

– Потом поговоришь, – развязно, заплетающимся языком прервал он Лёньку и широким жестом руки отстранил его. – Дай и нам с девочками побазланить, а то мы таких красавиц давненько не видали, – хохотнул рыжий и, повернувшись к Лёньке спиной, двинулся к девчонкам.

А те, увидев незнакомых пьяных парней, сгрудились в кучку на площадке перед входами в коридоры второго класса и беспомощно озирались.

Борис с Серёгой, наверное, задержались на палубе музыкального салона, потому что там «Каравелла» собиралась проводить вечернюю репетицию. Лёнька с девчонками в холле стоял один, а парней оказалось трое.

Самый активный – рыжебородый, оказавшийся инициатором знакомства, второй – в таком же сером свитере крупной вязки был повыше и коренастее рыжего, а третий, примерно с Лёньку ростом, был настолько пьян, что едва передвигался вдоль переборки, держась за пластиковый леер.

Лёнька краем глаза увидел, как из коридора появился Василий и в недоумении остановился.

Рыжий, оставив Лёньку за спиной, развязной походкой подошёл к девчонкам и поздоровался:

– Здорово, девочки! Как дела?.. Не хотелось бы вам пойти прогуляться с советскими рыбаками? Мы, понимаешь ли, восемь месяцев тут болтались и соскучились по таким красоткам, – нагло напирал он на девчонок, изрыгая между фразами матерщину. С трудом выговаривая слова, он посмотрел на своего спутника: – Ведь верно же я говорю, Вован? – На что здоровенный детина только кивнул, при этом громко икнув.

– Э, парни, – встрял в монолог рыжего Лёнька, – а вы тут ничего не попутали? Вы что, не видите? Девчонки вас видеть не хотят, и им давно пора к себе в каюту – время ведь позднее.

Рыжий, услышав голос Лёньки, медленно развернулся к нему и, зафиксировав взгляд на букашке, которая нагло прервала его, хмыкнул:

– А ты вообще хто тут такой, чтобы встревать в разговор настоящих моряков? Ты, Вован, посмотри на это борзое чмо… – с новой серией матов обернулся он к своему другу, ища у того поддержки. – Наверное, эта салажня давно по сусалам не получала… Ну это мы сейчас быстренько исправим… – И рыжий, сделав пару шагов в сторону Лёньки, хотел ткнуть ему в лицо растопыренной ладонью.

На этот недружелюбный жест Лёнька сделал шаг вправо, перенеся вес тела на правую ногу, одновременно слегка наклонившись вбок и вперёд, и автоматически разрядился сжатым кулаком правой руки в самый низ подбородка, покрытого рыжими клочками волос.

Голова рыжего от такого удара дёрнулась, и он кулём осел на палубу.

Увидев поверженного друга, его коренастый спутник чуть ли не зарычал:

– Ты чё сделал, падла?! Ты зачем Жорика уронил?! – и с устрашающим рыком ринулся на выпрямившегося Лёньку.

Лёньке уже приходилось бывать в ситуациях, когда на танцплощадке захмелевшие пацаны кидались на него, что быки на красную тряпку, никогда не думая о последствиях.

Вот и сейчас, вспомнив прежние потасовки, Лёнька сделал шаг вперёд и, резко наклонившись вправо, крюком левой рукой отработал в печень здоровяка, мчавшегося на него.

Кулак чётко зафиксировался на верхней трети нижнего ребра, а здоровяк от такого удара с хрипом согнулся. Увидев перед собой бородатую физиономию здоровяка с выпученными глазами и открытым ртом, Лёнька с разворотом тела разрядился кулаком правой руки в его челюсть.

Если центр удара точно попадал в выход нерва на челюсти, то это приводило клиента-пациента в нокаут, а в Лёнькиной практике на ринге их получилось чуть больше пары десятков.

В этот раз он вновь не промахнулся. Голову здоровяка от удара тряхануло, и он, закатив глаза, медленно начал заваливаться на правый бок.

От кучки девчонок раздался пронзительный визг, но Лёнька, обогнув здоровяка, подскочил к ним.

– А ну, девочки, давайте быстренько по каютам. Быстро-быстро– быстро! – растопырив руки, приговаривал он, подталкивая девчонок к коридору, ведущему к их каютам.

Девчонок и упрашивать не пришлось. Моментально замолчав, они бегом устремились в коридор.

Вера с ключом от каюты в руках бежала первой. Подбежав к каюте, она сунула ключ в замочную скважину, крутанула его и, сразу распахнув дверь, запустила в неё подружек.

Увидев, что все девчонки зашли, Лёнька подтолкнул обалдевшую Веру к открытой двери.

– Давай-давай-давай заходи, – торопил он застывшую в нерешительности девчонку.

– А как это у тебя получилось? – только и смогла вымолвить она.

– Не знаю, – пожал плечами Лёнька, – как-то так вышло. – И громко, чтобы привести в себя Веру, приказал ей: – Заходи, закройся и никого не запускай. Поняла?

– Ага, – только и кивнула та, а Лёнька, захлопнув за ней дверь, услышал звук поворачивающегося в замке ключа.

Облегчённо вздохнув, он, уже не спеша, вышел из коридора второго класса на площадку холла.

Третий пьяный парень по-прежнему держался за пластиковый леер, прикреплённый к переборке, а рыжий пытался встать, что у него плохо получалось. Здоровяк же сидел в неприличной позе и из стороны в сторону мотал головой.

Возле пьяной троицы уже стояли пассажирский помощник и пара пожарных матросов.

Помощник от души возмущался:

– Понажираются тут, гады! Говорил же мне капитан, чтобы им в баре не наливали, так я забыл предупредить бармена. Те-то были спокойные, а этих как будто из дурдома выпустили. То там валяются, то тут пристают ко всем. Совсем одурели рыбаки. – И прикрикнул на застывших матросов: – Чего застыли? Берём и тащим их по каютам! – А увидев курсантов, вышедших из кают на шум в коридор, обратился к ним с просьбой: – Помогите, парни, разнести рыбачков. Совсем они от нормальной жизни отвыкли.

Ребята в такой просьбе не отказали, а Васька, подойдя к Лёньке, только восторженно прошептал:

– Ну ты даёшь, Лёня! Как это так у тебя вышло?

– А чё вышло-то? – сделав вид, что не понимает Василия, Лёнька с удивлением уставился на него.

– Да вот это вот, – Василий указал на рыбаков, которых под руки куда-то уводили матросы и доброхоты-курсанты.

Лёнька ничего не стал отвечать Василию, ведь если до начальства дойдёт весть о драке и выявят зачинщика, то училища ему не видать как своих ушей.

Василий, поняв Лёнькино молчание, отстал от него, и они вернулись в каюту, где Миша с Серёгой сразу вовлекли его в очередной тур игры в «тысячу».

Глава девятнадцатая

На утренней вахте Колян, позёвывая после «выполнения срочного задания от второго механика», спустился к Лёньке, сидевшему на ящике с песком, тупо уставясь на водомерные стёкла котлов.

– Скоро подойдём к Анадырю. – Колян потянулся, разминая затёкшую шею.

– Когда? – встрепенулся от такого известия Лёнька.

– Слава богу, что не на нашей вахте, – поделился Колян, но, увидев Лёнькино удивление, пояснил: – Пусть лучше Вадик тут носится и клапана крутит, а мы спокойненько пообедаем да в люле хоря будем плющить.

– А когда всё-таки подойдём? – не отставал Лёнька от расслабленного Коляна.

– У кто ж его знает, когда? – поморщился тот. – Сказали, после обеда, а когда именно… Да бес его знает, – пожал плечами Колян. – Время мне не сказали.

– Так я выгляну на палубу? – Лёнька с надеждой, что Колян не откажет ему, посмотрел на важного начальника и пояснил: – Может, там что видно уже?

– А чё там может быть видно? – Колян посмотрел на суетливого курсанта и снисходительно обронил: – Вода как была водой, так водой и останется.

– А может, берега уже видны? – не отставал Лёнька от Коляна.

– Вряд ли, – безразлично ответил тот, осматривая водомерные стёкла котлов. – Рановато ещё. Но если хочешь, иди. – И, посмотрев на часы, напомнил: – Только здорово там не разгуливай, а то через полчаса надо вахту готовить к сдаче.

Этого хватило, чтобы Лёньку из котельной моментально смыло.

Но если волна с палубы медленно с шипеньем уходит через клюзы за борт, то Лёньку волна любопытства подхватила и вознесла к двери из котельной за пару секунд.

Открыв её, он в очередной раз с удовольствием отметил, что площадка блестит свежей краской и на неё приятно смотреть.

Мощный поток тёплого воздуха из машинного отделения подхватил дверь, и Лёнька с трудом удержал её, чтобы она полностью не распахнулась. Тёплый поток воздуха, пахнущий нагретым железом, как бы выталкивал Лёньку на палубу, обдувая спину, развевая полы рабочей куртки и беззастенчиво ероша отросшие за лето волосы.

Поддавшись ему, Лёнька переступил комингс, шагнул на палубу и огляделся.

Здесь оказалось намного прохладнее, чем в котельной, поэтому ему пришлось поплотнее застегнуть куртку.

После сумрака котельного отделении, хотя оно достаточно освещалось люминесцентными и обычными лампами, ему невольно пришлось на некоторое время прищуриться. Конечно, северное солнце не такое яркое, как во Владивостоке, но от его света глазам всё равно стало больно. Через пару минут глаза привыкли, и он заметил изменения, свидетельствовавшие о том, что судно приближается к берегу.

Вода уже не имела прежней прозрачности и бирюзово-синего цвета, как вчера, а приобрела светло-зелёный оттенок.

Насколько хватал взгляд, по правому борту расстилалась только эта зеленоватая мутная поверхность, и берегов с правого борта видно не было. Тогда Лёнька обогнул трубу и вышел на левый борт, прикрывая ладонью глаза от лучей солнца и вглядываясь в морскую даль.

Берегов он и тут не разглядел. Тогда, воровато оглядевшись (а вдруг какое начальство обнаружит, что он покинул вахту?), он поднялся на верхнюю прогулочную палубу, быстро прошёл в её носовую часть и, выглянув из-за ветроотбойника, принялся вглядываться в горизонт. Но берегов и впереди по курсу нигде не было видно.

Постояв некоторое время у носового ветроотбойника, он почувствовал, что, хотя и был разгар лета, здесь, на прогулочной палубе, оно не особо то и ощущается. От порывов пронзительного холодного ветра Лёнька невольно передёрнул плечами и, быстро пробежав до знакомой двери в трубе, спуститься в тёплое котельное отделение.

Колян встретил Лёньку насмешливо.

– Ну и чё? – с ехидной улыбкой поинтересовался он. – Насмотрелся на берега? – На что Лёнька только утвердительно кивнул.

А что было рассказывать бывалому Коляну? Лёнька уже несколько раз пытался поделиться с ним своими восторгами, но в ответ получал только насмешки да скептические замечания, касающиеся его восторженности. Поэтому внутри себя он решил, что Колян – это не объект для выражения эмоций, и с Лёнькой он их не разделит, а только в очередной раз покажет своё превосходство, которое Лёньке порядком надоело. В другом случае, если бы это было не на судне, он послал бы самодовольного Коляна ко всем матерям, которые ему были даже не известны, ну а в крайнем случае отцентровал его наглую физиономию.

Но во всём всегда нужны трезвая мысль и холодный взгляд на создавшуюся ситуацию, как учил его тренер в училище. Он всегда напоминал, что никогда не надо поддаваться всплескам эмоций. Надо научиться обуздывать их и находить единственно правильное решение, которое приведёт к намеченной цели. А если поддаться мимолётным слабостям и эмоциям, то ты заведомо поставишь себя в проигрышное положение, и тогда победы тебе не видать.

Поэтому Лёнька на скептическое замечание Коляна не отреагировал, но тот всё равно подчеркнул свою значимость и бывалость.

– Ну а я тебе чё говорил? – с высокомерным видом посмотрел он на притихшего Лёньку, который прижался к тёплой поверхности обшивки котла, стараясь согреться. – Берегов нет, ветруган задувает. До подхода ещё часа три. Зачем морозиться? Давай-ка лучше принимайся вахту сдавать.

– Ага, – Лёнька согласно кивнул и, взяв веник, пошёл подметать плиты по котельному отделению и протирать и без того блестящие поручни трапов.

Как прошёл обед, Лёнька даже не заметил и, автоматически проглотив его, пристал к Василию с расспросами:

– Вась, а Вась, ты в прошлый приход Анадырь видел?

– Ну видел, – недовольно пробурчал Василий. – А что?

– Расскажи! – Лёнька с нетерпением уставился на Василия, у которого в глазах виднелась только койка, на которую он намеревался прилечь.

– А чё тут рассказывать, – хмыкнул Василий. – Встали на рейде, пассажиров привезли и пошли дальше.

– И всё, что ли? – Лёнька с недоверием смотрел на Василия. – И ничего больше?

– А что больше? – равнодушно пожал плечами Василий. – Город как город. Стоит себе на крутом берегу. Но так, простым глазом, его подробно не разглядишь. Да! – что-то вспомнив, встрепенулся Василий. – Антенны там здоровенные, как паруса, на сопках были. Вот это я точно помню.

– Пойдём посмотрим, – не отставал Лёнька от Василия.

Поняв, что Лёнька от него не отстанет, Василий, как старый дед, поохал, покряхтел, но с койки поднялся.

– Ладно, – неохотно согласился он. – Пошли. Заодно и свежим воздухом подышим, а то Здор уже задрал. То тут мой, то там крась и сиди себе вечно в этом подвале, – и, пройдя к рундуку с верхней одеждой, раскрыл его, чтобы достать бушлат.

Увидев, что Василий с Лёнькой собираются на палубу, Серёга с Мишей присоединились к ним.

На пустынной прогулочной палубе парни, пристроившись у широких окон и, изредка перекидываясь замечаниями по поводу увиденного, рассматривали показавшиеся берега.

От берегов Камчатки, украшенных частыми островерхими вулканами, местный пейзаж отличался тем, что представлял из себя зализанные пологие сопки, покрытые какой-то невзрачной растительностью. На них то тут, то там просматривались зелёные пятна то тёмного, то светлого цвета.

– Что тёмного цвета – это стланики, – с видом знатока начал объяснять Миша, но тут же был прерван скептическим замечанием Серёги:

– А ты откуда знаешь, что это именно стланики?

– Дядька рассказывал, – весомо ответил Миша и продолжил: – А то, что светло-зелёное – это тундра. Дядька рассказывал, что берёзы там по пояс и, если туда сейчас пойти, то грибов там и ягод различных – немерено. Он рассказывал, что ягоду они собирали там специальными совками. Полчаса – и ведро полное.

– Ну, если так, то поверим, – согласился Серёга, пристально вглядываясь в очертания берега, на котором уже начали просматриваться какие-то постройки.

А берег имел свою особенность. Он сразу от воды поднимался крутым откосом, а дальше уходил в сопки с небольшим подъёмом к их круглым пологим вершинам.

По мере приближения к порту судно постепенно начало сбавлять ход, что ощущалось по тому, как исчезла вибрация и стих натужный гул главных дизелей.

Здесь, в Анадырском лимане, вода потеряла былую прозрачность, которую имела в Анадырском заливе, и стала коричневого цвета, напоминая кофе, слегка разбавленный молоком.

Чем ближе судно подходило к Анадырю, тем больше вода меняла цвет, переходя чуть ли не в коричневый.

На бак мимо стоящих у смотровых окон парней прошли третий помощник с боцманом и парой матросов.

На их проход Василий отреагировал по-своему:

– На якорь будем становиться, – тихо осведомил он друзей. – Пошли лучше наверх. Оттуда лучше будет всё видно. Заодно и посмотрим, как они будут якорь майнать, – кивнул он в сторону прошедшей швартовой команды.

Парни поднялись на верхнюю прогулочную палубу и, пройдя к её носовой части, остановились у ветроотбойника. Сложив на него руки, они принялись рассматривать вид, открывшийся перед ними.

Судно медленно продвигалось посередине коричневых вод реки. Слева, на крутом косогоре, уже отчётливо начали проглядывать жилые дома, почему-то раскрашенные в различные цвета. На фоне однообразия окружающего ландшафта они выглядели как стёклышки в калейдоскопе. Розовые, оранжевые, голубые.

С правого борта тоже виднелись какие-то строения, на которые Лёнька даже не обратил внимания, потому что его поразили огромные серебристого цвета паруса, распростёршиеся на одной из сопок далеко за городом.

От вида этих грандиозных конструкций у Лёньки неожиданно вырвалось:

– У-а-у! А это что такое? – толкнул он Василия в бок.

– А-а-а, это, – по-деловому важно протянул тот и напомнил: – Вот я тебе про них и говорил. Это антенны космической связи. Вояки ими распоряжаются. Так что нам, обычным крестьянам, нечего там делать, и лезть туда не стоит, да и не пустят нас туда, – хохотнул он.

Его объяснения прервал грохот пропускаемой через клюзы якорной цепи.

Лёнька, услышав его, перегнулся через ветроотбойник и с интересом смотрел, как третий помощник жестами что-то показывает боцману, а тот начинает быстро крутить какую-то огромную рукоятку.

Василий тут же пояснил:

– Это он стопор затягивает, чтобы цепь застопорить.

В тот же самый момент за спинами парней раздался хлопок. Из трубы вылетело серое облачко выхлопных газов, и по судну прошла вибрация.

Тут уже и Серёга с Мишей проявили свои знания:

– А это дали задний ход, чтобы остановить инерцию судна, – комментировали они.

Все эти объяснения, конечно, были обращены к Лёньке, но он уже и без доброхотов вполне разбирался в нюансах судовой жизни. Чтобы не портить общего настроения, он промолчал, согласно кивая на каждое замечание своих товарищей. Ведь этими объяснениями они не хотели его принизить, а только из наилучших побуждений всё поясняли.