Текст книги "Девятая рота"

Дверь в его каюту была открыта. Для приличия постучавшись, Лёнька вежливо поинтересовался:

– Разрешите, Виталий Борисович?

– Ты, что ли, Лёня? – раздалось из глубины каюты.

– Да, я, – подтвердил Лёнька.

– Ну если ты, то заходи. Чего застыл там? – пригласил его второй механик.

Каюта состояла из двух половин – -небольшого кабинета и маленькой спальни, за которой располагался вход в туалет и душевую. Лёнька это узнал из чертежей судна, которые изучал вместе со всеми парнями.

Второй механик сидел в кресле у письменного стола. При виде Лёньки он указал ему на диван, расположенный напротив:

– Проходи, садись. Побеседуем. – А сам тем временем вынул журнал и какую-то папку. Полистав бумаги в папке, он поднял глаза на примостившегося на краешке дивана Лёньку.

– Мне при нашей пересменке Здор говорил, что у тебя надо принять экзамен и оформить бумаги на корочки моториста. – Виталий Борисович разложил перед собой бумаги и поднял глаза на Лёньку. – Правильно я говорю? – улыбнулся он краешками губ.

– Всё верно, – торопливо начал Лёнька. – Наши парни сдали экзамен комиссии, предъявили отчёты по практике, и им выдали бумаги, чтобы они получили удостоверения мотористов в конторе капитана порта.

– И что? – так же загадочно улыбаясь, смотрел второй на серьёзного Лёньку. – Ты готов к такому экзамену?

Лёнька в данный момент был готов на всё. Он примерно представлял, что может спросить у него второй механик, поэтому к внеочередному экзамену морально подготовился. В голове у него уже звучали предполагаемые вопросы и заготовленными на них ответы. Поэтому на вопрос второго механика незамедлительно выпалил:

– Конечно готов!

Но второй механик имел свои планы на тестирование готовности Лёньки на должность моториста второго класса, поэтому, слегка поморщившись от шума, исходящего от него, сделал успокаивающий жест рукой:

– Ты охолонись, Лёня. Я знаю, что готов, поэтому и разговариваю с тобой, а не выставляю тебя тут по стойке смирно и не пытаю. Что ты всё знаешь, я убедился, наблюдая за тобой на вахтах и работах. Ты мне своим трудом доказал готовность к этому экзамену. Но дело не в экзамене, а в том, что понравился ты мне, Лёня, поэтому я думаю, что моторист из тебя уже получился. Но я бы очень хотел, чтобы и механик из тебя тоже вышел грамотный. Так что вот тебе твои бумаги – иди и продолжай учиться. – Второй пододвинул к краю стола несколько исписанных листов с печатями. – На море путей много, но кто его знает? Может, какая дорожка и сведёт нас когда-нибудь. А теперь давай сюда свой отчёт. – Второй протянул руку, а Лёнька передал ему тетрадку, которую до этого нервно теребил в руках.

Ну никак он не ожидал, что второй механик скажет ему такие слова. Значит, недаром он старался и выполнял то, что от него требовалось и чему обучили его здесь, на судне. От этого на душе у Лёньки чуть ли не лилась песня, насколько он был рад, что практика для него заканчивается именно так, а не по-другому.

Повертев в руках Лёнькину тетрадку и полистав её, второй механик поставил под последними записями подпись и, вынув из стола печать, шлёпнул её там же.

– На, держи, – протянул он Лёньке тетрадь, но тут же добавил: – Завтра на вахту не выходи. Подход планируют после обеда. Успей сдать бельё и подписать обходной – вот он, кстати, – второй протянул Лёньке небольшой клочок бумажки. – И получи документы у пассажирского помощника, пока он не занялся пассажирами. Так что – дерзай! – Второй механик встал из-за стола и протянул Лёньке руку. – Удачи тебе во всём, – и крепко пожал Лёнькину ладонь. – А теперь иди. Мне надо отдохнуть перед завтрашним приходом.

– Да свидания! Спасибо за всё! – горячо поблагодарил Лёнька, и ветром удачи его вынесло из каюты второго механика.

Разгорячённый таким неожиданным для себя вечером, он вернулся в каюту и, чтобы прийти в себя, оделся и вышел на палубу.

Прохладный ветер остудил его, и он долго любовался закатом и тёмно-синим небом, приобретающим на западе багровый цвет.

Судно шло вдоль приморского берега, лесистые сопки которого уже виднелись вдали на горизонте.

Ничто не мешало Лёньке успокоиться, привести мысли в порядок и морально подготовиться к событиям, ожидавшими его завтра.

Глава двадцать девятая

После завтрака Лёнька собрал постельное бельё и отнёс его кастелянше Татьяне. Пересчитав бельё и проверив его целостность, та поставила подпись на обходном листочке и с полнейшим безразличием вернула его Лёньке.

Полностью подписав обходной лист, Лёнька направился к каюте пассажирского помощника. Вот с кем ему больше всего не хотелось видеться напоследок, так это с ним.

Тот своим чванством и зазнайством почему-то бесил Лёньку. Но что мог сделать какой-то практикант против власти, которой обладал пассажирский? Ничего. Только лишь стараться не сталкиваться с таким снобом. А пассажирский, почувствовав вседозволенность и безграничную власть над подчинёнными, нагло и беззастенчиво ею пользовался.

Когда Лёнька, предварительно постучав в косяк открытой двери, зашёл к пассажирскому в каюту, тот только смерил его уничижительным взглядом, скривив губы в презрительной ухмылке, и протянул руку за обходным листком.

Всё-то этот пассажирский знал и всё видел, но, не сказав ни слова, забрал обходной лист, поставил в каком-то журнале отметку, покопался в ящике с документами и вернул Лёньке паспорт.

Получив паспорт, Лёнька, сохраняя нейтралитет и не сказав ни слова, развернулся и вышел из каюты.

Всё! Самую неприятную часть процедуры списания он прошёл! Теперь осталось подождать постановку к причалу – и он свободен! От начала новой жизни отделяло его всего-то несколько часов.

Подход планировался к трём часам дня, поэтому времени, чтобы собраться и попрощаться с новыми друзьями, у Лёньки было достаточно.

Конечно, особых друзей он здесь не приобрёл, но те парни, с которыми ему пришлось общаться, глубоко запали ему в душу.

Вахтенный по котельной Колян, хоть и корчивший из себя большого начальника, на деле оказался простым парнем и многое дал Лёньке, чтобы тот освоил котельную установку.

Володя с Геной, с которыми Лёньке пришлось стоять вахту в главном дизельном отделении, стали его наставниками и посвятили в такие нюансы машинной установки, о которых ни в одном учебнике не прописано.

Васька из дизель-генераторной заразил жизненной энергией и дал понять, что у механика всё в его руках. Если они не пришпандюрены к голове, то грош тебе цена и никакой ты не моторист, а тем более не механик.

А Егорыч с Петровичем хоть и не проводили с ним никаких бесед, но всем своим видом и отношением дали понять, насколько приобретаемая Лёнькой профессия важна, и заложили в него основы, чтобы он ею гордился.

Всё это Лёнька понимал и был безгранично благодарен этим обычным людям, которые повстречались ему в начале его пути судового механика и дали понять почём фунт лиха.

Он обошёл всех, кого счёл нужным, и попрощался.

А чтобы скоротать время, вышел на палубу.

Приморская осень давала о себе знать. По-летнему мягкий, ласкающий ветерок ворошил волосы, а синяя морская гладь, раздвигаемая форштевнем «Орджоникидзе», переливалась мириадами сверкающих зеркал в дорожке кильватерного следа.

Судно проходило мимо острова Аскольд, на берегах которого даже невооружённым глазом просматривались расцвеченные осенью склоны сопок. Они радовали и завораживали глаз разнообразными красками, как картины какого-то французского художника, которые Лёнька однажды видел в Эрмитаже. А сейчас он любовался уже не полотнами, а чудесами природы, восторгаясь, насколько она талантливая художница – в какие только краски не раскрасила берега этого острова!

Перед выходом на палубу Лёнька посмотрел на карту, висящую перед музыкальным салоном, и теперь уже чётко, без подсказок своих друзей-курсантов представил, где идёт судно и что этот остров – именно остров Аскольд.

Он с нетерпением ждал, когда же «Орджоникидзе» повернёт за Аскольдом в сторону Владивостока, пересечёт Уссурийский залив и перед ним откроется сам город.

Но вот по левому борту показался знаменитый остров Скрыплёв, а справа остались три трубы ТЭЦ.

Всё! Вот он, Владивосток! Практика закончилась! Больше не придётся лазить по льялам и отмывать мазут с перепачканных рук, а останется только в строгой форме ходить строем, грызть гранит науки и вливаться в новый коллектив. Но это Лёньку не пугало, а наоборот радовало. Он с нетерпением ждал того момента, когда наконец встанет в строй своей новой девятой роты.

«Орджоникидзе» из пролива Босфор Восточный завернул в бухту Золотого Рога, где его подхватили буксиры и осторожно помогли встать у причала Морвокзала.

Лёнька поднялся на шлюпочную палубу с девчонками-«танкистками» и, переговариваясь с ними, смотрел на долгожданный причал.

На нём собралась большая толпа встречающих. Все они радостно кричали, увидев своих родных и знакомых, от чего вокруг ощущалась радостная суета.

Погода стояла замечательная. Послеобеденное солнце разгулялось не на шутку, поэтому встречающие были одеты по-летнему. Женщины – в разноцветных лёгких платьях, а мужчины – в светлых брюках и рубашках с короткими рукавами. Некоторые из них даже в модных шляпах.

Знакомых в городе Лёнька ещё не приобрёл, поэтому вышел на палубу только ради любопытства. Он никого не ждал. Зато девчонки, увидев на причале своих подруг, радостно с ними переговаривались, смеялись, и ему от этого становилось хорошо.

Ему так хотелось, чтобы этот рейс побыстрее закончился, он сошёл на берег и смог пойти в училище.

Но сейчас рабочий день у всех клерков в училище заканчивался, и даже если бы он и появился там, то ничего бы не успел сделать. Поэтому для Лёньки лучшим вариантом оставалось переночевать ещё одну ночь на судне, отложив все дела на завтра.

Заболтавшись с девчонками, Лёнька даже не заметил, как время приблизилось к ужину. Усвоив чёткий закон приёма пищи (опоздавшие ждут утра), он попрощался с щебечущими созданиями и решил сходить в каюту.

Спустившись на палубу мотористов, он на пяти углах неожиданно столкнулся с Василием.

– О! Вась! – радостно вырвалось у Лёньки. – Ты как это тут?! – Он раскрыл объятия и крепко прижал к себе друга.

– Да вот, – как всегда важно начал Василий, отстраняясь от Лёньки, чтобы получше рассмотреть его, – решил зайти и проведать тебя, как ты тут…

– Да всё нормально! – заверил его обрадованный Лёнька.

Ведь знал же он, что никого из знакомых во Владивостоке у него нет и никому-то он здесь не нужен, а тут вот, оказывается, как! Есть всё-таки тот, кто хоть немного, но думал о нём.

– Пошли в столовку, похарчим. Как раз время ужина, – предложил Лёнька и показал на наручные часы.

Крепко обняв Василия за плечи, он увлёк его за собой. Василий не сопротивлялся.

В столовой буфетчица узнала Василия и навалила ему в тарелку чуть ли не двойную порцию.

Поев, друзья вернулись в Лёнькину каюту. Василий интересовался, как у Лёньки прошёл этот месяц на судне, а тот с жаром рассказывал ему о вахтах, о мотористах и работах, которые ему пришлось выполнять. О новом втором механике и обо всём, что залегло в его память.

Неожиданно в каюту вернулся Витёк. Он как бы и не вмешивался в разговоры парней, но Лёньке стало неудобно рассуждать о таких вещах, которые Витька вообще не должны касаться. Василий почувствовал возникшую напряжённость и предложил:

– А что это мы тут сидим? Пошли лучше по городу полазим, а ещё лучше поехали ко мне домой. С сеструхой познакомлю, да и мамане я о тебе многое рассказывал. Ей будет интересно посмотреть на тебя. А завтра утром вернёшься на пароход и пойдёшь уже в бурсу.

– А что? Поехали, – тут же согласился Лёнька. Ему так хотелось сменить надоевшую до оскомины судовую обстановку на что-нибудь новое, неизведанное.

И парни, прихватив куртки, сошли с судна на причал.

Они никуда не торопились, поэтому Лёнька предложил Василию:

– Слышь, Вась, а давай посмотрим, как наш «Джоник» смотрится со стороны. А то я его так толком и не разглядел.

– А чё тут смотреть? – усмехнулся Василий. – Нормально он смотрится. Как обычный пароход смотрится.

– Нет, ты не понял. – попытался объяснить Лёнька своё желание. – Я всё время смотрел с его борта на берег, а теперь хочу посмотреть наоборот. С берега. Есть ли какая разница или нет.

– Ну ты даёшь, фантазёр, – усмехнулся Василий. – Ну, если хочешь, то пошли.

Они поднялись на платформу Морвокзала и, встав у лееров ограждения, смотрели на судно, на котором Лёньке пришлось провести два месяца.

В ночи, расцвеченный наружным освещением, «Орджоникидзе» смотрелся шикарно.

Лёньке невольно вспомнилось, как на этих палубах, которые сейчас выглядели пустыми, толпились десятки кричащих пассажиров, машущих на прощанье своим родственникам и знакомым. Как он гулял по ним с Галей и прятался вон там, за углами надстройки, от ветра, а вон тот самый бассейн, который за рейс так и не наполнили водой, где он в первый день сидел с Витьком, готовясь к сдаче экзамена стармеху.

Полюбовавшись видом белоснежного сверкающего лайнера, парни вышли на привокзальную площадь и сели в трамвай до Луговой.

Город в ночи выглядел по-особому. Проезжая по Ленинской, Лёнька с трудом узнавал те места, которые в первый день прошёл с Виталиком и Серёгой. Только название остановок, объявляемые кондуктором, восстанавливали в памяти то, что он видел при свете дня.

На Луговой они вышли из трамвая и пересели в автобус. Василий жил на Чуркине, поэтому, как Лёнька ни старался вглядываться в окна автобуса, так и не понял, куда его завёз Василий.

Но тот свободно ориентировался в знакомой ему обстановке и, предупредив Лёньку, что скоро придётся выходить, начал пробираться к выходу.

Выйдя из автобуса, Лёнька вообще оказался в полной прострации. Где он находится и куда завёз его Василий, он вообще не представлял. Редкие уличные фонари и кромешная темень на улицах и в переулках довершили это путешествие. Из-за темноты и зарослей густых деревьев Лёньке даже показалось, что он находится не в оживлённом морском порту, а в глухой таёжной деревне.

После захода солнца заметно похолодало, и Лёнька не пожалел, что надел рубашку с длинным рукавом и прихватил куртку.

Зато Василий на Чуркине чувствовал себя как рыба в воде. Он даже, несмотря на кромешную темень, легко прошёл между хрущёвками и вышел к нужному дому.

Только в ярко освещённом подъезде Лёнька пришёл в себя после блужданий по тёмным улицам.

Квартира Василия находилась на первом этаже. На звонок дверь сразу открылась, как будто их ждали.

Утром Василий с трудом растолкал Лёньку, которому постелили в отдельной комнате-«темнушке».

– Что случилось? – никак не мог понять Лёнька, чего хочет от него Василий.

– Подъём, Лёня! – шёпотом будил его Василий. – Тебя ждут великие дела!

Что за дела и где он находится, Лёнька спросонья не понимал. В комнатке, где они ночевали с Василием, стояла темнота, и только узкая полоска света, сочившаяся из-за неплотно прикрытой двери, напомнила Лёньке, что он у Василия в гостях и сегодня ему обязательно надо приехать в училище.

– А-а… – протянул Лёнька и, сладко потянувшись, выскочил из постели.

Курсантская жизнь приучила его просыпаться сразу и без дальнейших рассуждений влатываться в робу и мчаться в строй. Время от подъёма до постановки в строй, как того требовал в Макаровке старшина Смирнов, не должно превышать сорока пяти секунд. То есть времени горения спички. Лёнька никогда не считал секунды горения этой самой спички, но привычка подскакивать и мчаться уже одетым в строй у него выработалась.

Василий надел брюки и, приоткрыв дверь в большую комнату, поманил за собой Лёньку.

В ванной комнате они ополоснули заспанные лица и, пройдя на кухню, выпили по стакану чая с бутербродами, с вечера оставленными им матерью Василия.

Всё это они проделали тихо и осторожно из-за того, что не хотели потревожить сон матери Василия и его сестры.

Конспирация им удалась, и, покончив с чаепитием, Василий показал кивком головы на дверь из квартиры:

– Ну чё? Пойдём, я тебя до автобуса провожу. – Но, увидев удивлённый Лёнькин взгляд, пояснил: – Тут из наших шхер просто так не выберешься. Все парни, что у меня ночевали, плутали по нашему Чуркину.

Лёнька понял обеспокоенность Василия. Вчера в абсолютной темноте Василий легко провёл его до дома. Но, к своему стыду, Лёнька понял, что, если его выпустить сейчас наружу, он вряд ли найдёт путь до остановки автобуса.

Они осторожно вышли из квартиры, и вскоре Василий вывел Лёньку к остановке.

Василий по обескураженному Лёнькиному виду понял, что правильно сделал, проводив друга, и похлопал его по плечу.

– Не ты первый! – усмехнулся он, а когда подошёл автобус, пожелал Лёньке: – Давай, счастливо! – Пояснив при этом: – Луговая будет конечной. Сиди спокойно и едь, а там пересядешь на трамвай до вокзала. До встречи в бурсе! Я туда приеду только к началу занятий.

Пожав руку Василию, Лёнька забрался в полупустой автобус, устроился у окна и, разглядывая лесистые склоны дороги, вспоминал, как он хорошо провёл вечер в семье Василия.

Вернувшись на судно, Лёнька забрал сумку с чемоданом, которые ещё вчера приготовил для эвакуации, попрощался с Витьком и поехал в училище.

Перед входом в главный корпус дорогу ему преградил здоровенный курсант.

Смерив Лёньку испепеляющим взглядом, он возмутился:

– Куды прёсси со своим шмутьём? Общаги – там, – и кивком указал куда-то направо.

– Ты чё? – остолбенел Лёнька от такого нахальства, но, справившись с эмоциями, пояснил: – Я только с парохода и иду в отдел практики.

– А доку́мент у тебя есть? – уже мягче продолжил курсант, сделав ударение на букве У.

– А как же! – уверенно хмыкнул Лёнька: – Вона он, – и, вынув курсантский билет, чуть ли не ткнул его в лицо здоровяку.

– А… – протянул тот, разглядев курсантский билет, – а то шлястают тут всякие, которые то на заочный, то на какие-то курсы… – и, отступив шаг в сторону, дал Лёньке пройти.

Поднявшись на второй этаж, Лёнька прошёл к кабинету с надписью на дверях «Отдел практики» и постучался.

Из недр кабинета послышался грозный голос:

– Заходи! Чего долбишься?

Лёнька, толкнув дверь, ввалился в кабинет начальника практики со всем своим «шмутьём» и застыл у входа, глядя преданным взглядом на недовольного дядьку в синей штурманской тужурке с несколькими лычками на погонах и остатками тщательно прилизанных волос на голове.

– Курсант Макаров после окончания практики прибыл в ваше распоряжение! – бойко доложился он.

Вздрогнув от громкого доклада, Кузьмич поднял на него глаза:

– Тьфу ты, японский городовой, а я-то думал, это Фёдорыч что-то опять забыл! – Но, приглядевшись к Лёньке, вспомнил: – Это ты, что ли, из тех последних, что я на «Орджоникидзе» направлял?

– Так точно, он самый! – чётко подтвердил Лёнька.

– Да не ори ты так, – прервал его Кузьмич жестом руки. – И без тебя вижу, что ты тот самый. И что тебе надобно? Чё ты сюда явился? – Кузьмич в недоумении уставился на Лёньку.

– Как что? – не понял его тот. – Доложиться и узнать, что мне делать дальше… – растерялся Лёнька от поставленного вопроса.

– А делать тебе надо вот что, – глядя на стушевавшегося курсанта, уже мягче продолжил Кузьмич: – Дуй в свою роту. Там как раз сейчас ваш Сысоев находится. Он тебе всё и разъяснит.

– Как?.. Чё?.. – ничего не понимая, залепетал Лёнька.

– А… Понял, – закивал головой Кузьмич. – Наших порядков ещё не знаешь.

– Так точно, – вытянулся Лёнька и уже бодрее подтвердил: – Не знаю.

– Тогда слухай сюдой. – От этих слов Лёнька в душе даже ухмыльнулся, насколько сейчас Кузьмич напомнил ему Евгения Палыча. – Идёшь вон тудой, вниз, – Кузьмич правой рукой сделал широкий жест, обозначающий поворот направо, – там, внизу, находишь третью общагу и на четвёртом этаже находишь свою девятую роту. Там найдёшь своего командира роты капитана третьего ранга Сысоева Геннадия Гавриловича, и будь уверен, что он из тебя сделает настоящего человека. – Кузьмич, довольный проведённым инструктажем, откинулся на спинку кресла.

– Всё понял, Владимир Кузьмич, – чётко подтвердил Лёнька. – Разрешите идти?

– Давай-давай, иди-иди, – замахал на Лёньку Кузьмич и довольно цокнул языком: – Надо же, а запомнил, стервец ты эдакий!

Но Лёнька не стал дожидаться дальнейших дифирамбов в свой адрес, а, подхватив барахлишко, выскочил из кабинета.

На скорости бреющего штурмовика он вылетел из дверей корпуса.

Здоровенный курсант уже не перегораживал ему дорогу, а только поинтересовался:

– И в какую роту мылишься?

– В девятую, – выдохнул Лёнька и, вновь подхватив сумку с чемоданом, приготовился сделать следующий рывок.

– А я из первой. Мы судоводы.

– Ну давай, до встречи, первая рота! – усмехнулся здоровяку Лёнька и быстро двинулся в ту жизнь, о которой так долго мечтал.

Открыв зелёную хлипкую дверь, Лёнька оказался в длинном коридоре, шедшем далеко влево и вправо. В нём стояла абсолютная тишина. Заканчивался коридор широкими окнами, дающими достаточно света. Света из них и Ленинской комнаты, расположенной посередине, вполне хватало, чтобы всё разглядеть.

Стены, выкрашенные ядовито-салатной краской, гулко отражали каждый шаг. Такого же цвета были и двери в кубриках, кое-где даже открытые, что свидетельствовало о том, что обитатели в них отсутствуют.

Середина коридора освещалась лучше. Туда-то и направился Лёнька, пройдя мимо тумбочки дневального, сиротливо стоящей у входной двери.

На одной из дверей кубриков, почти напротив Ленинской комнаты, красовалась табличка с надписью «Командир роты. Канцелярия».

Оставив чемодан с сумкой в Ленинской комнате, Лёнька подошёл к этой двери и постучал в неё, с трепетом ожидая, что же его встретит за ней.

За дверью раздались грузные шаги, и она широко распахнулась.

На пороге стоял офицер. На плечах кремовой рубашки навыпуск красовались погоны с чёрными просветами и одной большой звездой.

«Капитан третьего ранга», – сразу промелькнуло в голове у Лёньки.

Коренастый, широкоплечий офицер, среднего роста, с зачёсанными назад густыми чёрными волосами без единого седого волоска, молча рассматривал чудо, представшее перед ним.

Офицер был полной противоположностью предыдущего Лёнькиного командира – тощего, седого, вечно кричащего гундосым голосом Максакова.

И эта противоположность тут же заявила о себе густым возмущённым басом:

– Эт-то что ещё тут за явление Христа народу?!

Не обращая внимания на возглас командира, Лёнька, насколько хватило у него двухлетней выучки, представился:

– Разрешите представиться, товарищ капитан третьего ранга! – во всю глотку чуть ли не заорал он. – Курсант Макаров после прохождения плавательской практики прибыл для дальнейшего прохождения учёбы в ваше распоряжение!

– Эт-то какой-такой ещё курсант?! – грозно накинулся офицер на Лёньку.

А накинуться флотскому офицеру на чучело, представшее перед ним, было за что.

Во-первых, Лёнька был одет по гражданке: светлые брюки клёш, цветная рубашка навыпуск, с длинным рукавом и со шнуровкой вместо пуговиц на вороте. Её они с мамой специально заказали для Лёньки в ателье по Лёнькиному эскизу. Во-вторых, отросшие за лето и чуть ли не спадающие до плеч густые светло-русые волосы. Да и модные коричневые туфли вместо уставных чёрных ботинок.

Такой импозантный вид молодого человека, пытающегося выдать себя за курсанта, поневоле выведет из себя строевого офицера. Что и случилось с новым Лёнькиным командиром.

– Эт-то что ещё за вид такой?! – негодовал Сысоев. – Да как вы, товарищ так называемый курсант, имели смелость появиться в расположении роты в таком виде?! – неслось по пустому коридору, многократно отражаясь и усиливаясь от голых стен. – Мне о вашем прибытии декан уже говорил, и дело ваше он мне передал. – Сысоев кивнул на стол, на котором лежало несколько папок. – Но чтобы являться в роту в таком виде!.. – голос командира взвился до последних нот второй октавы.

– Так я только сейчас сошёл с судна… – попытался вставить Лёнька в промежуток, пока командир набирал воздух в лёгкие для последующих изречений.

– Молчать! Слушать и немедленно выполнять! – продолжал в полную силу своих лёгких изливаться Геннадий Гаврилович. – Немедленно! – От напряжения у Сысоева даже затряслись щёки. – Послушайте сюда, товарищ якобы курсант, немедленно подстричься и сбрить, состричь или выдрать все вот эти самые лохмы.

Сысоев протянул руку и захотел то ли дёрнуть, то ли потрогать локон Лёнькиных волос, зачёсанный за ухо. Но это у него не получилось. Лёнька незаметным движением уклонился от прикосновения и отступил на полшага назад. Рука командира роты прошла мимо его волос, чем вызвала очередной всплеск возмущений и приказаний.

– И чтобы я никогда… слышишь, никогда больше этого битловизма не видал! Ясно тебе?! – Сысоев отбросил всяческие условности и перешёл на разговор начальника с подчинённым.

– Так точно, товарищ капитан третьего ранга! – отчеканил Лёнька. – Никогда! – и уставился взглядом полнейшего остолопа на своего командира.

– Ну а если тебе всё понятно, – уже мягче и тише продолжил Сысоев, – то тогда слушать внимательно и выполнять немедленно.

– Есть слушать и выполнять немедленно! – повторил за командиром Лёнька.

– Тогда, значит, будет так, – начал излагать свои правила Сысоев: – Во-первых, иди и изничтожь эти лохмы и приведи себя в соответствующий вид.

Пройдя к столу, Сысоев сел за него и, достав какую-то бумажку, принялся на ней что-то писать. Покончив с писаниной, он протянул листок Лёньке.

– Иди в первое общежитие. Найдёшь там Марьванну и передашь ей, чтобы она тебе выдала постельное бельё и форму. Я так понимаю, у тебя ничего достойного, кроме этих клоунских тряпок, нет?

– Так точно! Нет! – Лёнька стоял навытяжку перед своим командиров и «ел» его глазами.

– Ты смотри на него, какой он послушный, – удивился Сысоев, с подозрением разглядывая вытянувшегося Лёньку. – Во злодей! Во даёт! Знаю я вас таких. Ну ничего, времени у нас достаточно. Никуда ты от меня не денешься. А сейчас иди. И чтобы завтра был как штык! Ясно? Я сам всё проверю! – многообещающе закончил воспитательный процесс Сысоев.

– Так точно, ясно, товарищ капитан третьего ранга! – отчеканил Лёнька.

– Ну вот и отлично! – довольно заключил Сысоев. – Вопросы ещё есть? – напоследок поинтересовался он.

– Так точно, есть, – подтвердил Лёнька.

– Какие ещё вопросы? Неужели не ясно, что я тебе только что растолковал? – недовольно поморщился Сысоев.

– Ночевать мне негде, да и питаться как. Я только с «Орджоникидзе», а там меня уже сняли с довольствия. – Лёнька застыл в ожидании ответа.

– Ты распределён в первую группу, поэтому иди в 417-й кубрик. Там найдёшь старшину первой группы Рогозина. Он тебе покажет кубрик для проживания. А на довольствие, к сожалению, ты будешь поставлен только с завтрашнего дня. Но я скажу Рогозину, и он тебе сегодня обеспечит и обед, и ужин. Так что давай действуй. И павлином тут не шарахайся и на глаза мне в таком виде больше не попадайся. На первый раз прощаю, – благосклонно закончил командир.

– Есть действовать и павлином не шарахаться! – отрепетовал Лёнька и, чётко развернувшись, покинул канцелярию командира роты.

Известие о том, что он будет направлен в первую группу, его расстроило. Ведь все ребята, с которыми ему пришлось познакомиться, были из третьей группы. Это означало, что ему придётся вновь со всеми знакомиться и заводить новых друзей.

Забрав вещи из Ленинской комнаты, он пошёл вдоль коридора в поисках старшинского кубрика с номером 417.

У двери с номером 417 он остановился и громко постучал. Из-за неё тут же послышался нелицеприятный возглас, выданный хриплым громким голосом:

– Какому… – дальше шло перечисление некоторых человеческих анатомических органов, – …тут надо? Какого… – чувствовалось, что человек, который извергает из себя глубокие анатомические познания, таким стуком крайне недоволен, – …надо?

Услышав подобные изречения, Лёнька поостерёгся открывать дверь кубрика, но, имея предписание командира роты, бесстрашно заявил:

– Меня к старшине группы Рогозину командир роты направил! Могу я его видеть?

– Обожди… – дальше почему-то шло перечисление некоторых индивидуумов несчастного женского рода, – …я щас.

Из-за двери раздался знакомый скрип пружин койки, который свидетельствовал о том, что представительобладатель громкого и хриплого голоса вышкрёбывается из неё.

Шаркающие шаги приблизились к двери и она широко распахнулась.

На пороге стоял широкоплечий парень в тельняшке и синих хэбовых брюках чуть повыше Лёньки ростом с выпученными от злости глазами и торчащими дыбом волосами на голове.

Смерив Лёньку испепеляющим взглядом, только что проснувшийся человек прохрипел:

– Ты хто такой? Какого… – дальше шло употребление термина из учебника «Анатомии», – … тебе надо?

Не обращая внимание на видокс своего будущего старшины, Лёнька независимо повторил:

– Командир роты приказал, чтобы вы мне указали, где в кубриках есть свободное место и где мне там поселиться.

– А-а… – недовольно протянул Рогозин. – Ты, что ли, новенький? – почёсывая голову и стараясь привести причёску в должный вид, пробурчал он.

– Да, – подтвердил Лёнька.

– Ну тогда п…й… – дальше шло направление, куда следовало двигаться Лёньке через какие-то женские анатомические органы, – …в 408-й кубарь. Там Бэндэр валяется… – и пояснил, что, наверное, его туда послала родившая его женщина.

– Понял, – приняв информацию, Лёнька подхватил вещи и направился в сторону 408-го кубрика.

Подойдя к его двери, Лёнька толкнул её и обнаружил видос, достойный картины «Приплыли».

В кубрике находилось четыре койки, но только левая ближняя оказалась застеленной, и на ней валялся длинный парень в чёрных суконных форменных брюках и тёмно-синей фланке.

Остальные три койки были не застелены, и на них отсутствовали даже матрасы. У окна стоял стол в окружении четырёх «баночек», а между койками притулились две тумбочки.

Несмотря на столь спартанскую обстановку, у Лёньки на душе стало тепло. Наконец-то он на месте! И теперь он это место займёт на долгие годы.

Парень на койке повернулся к Лёньке и недовольно поинтересовался:

– Тебе какого х… – ну, естественно, именно этого органа тут не хватало, – …тут надо?

– Рогозин сюда направил, – пояснил Лёнька недовольному Бэндэру. – Сказал, что тут можно кости кинуть. Вообще-то правильно сказал. – Лёнька осмотрелся в кубрике и тут же поинтересовался: – Только куда?

– А вон напротив свободная койка, – подтвердил длинный курсант, – там и располагайся.

– Отлично! – понял его Лёнька. – Сейчас шмутьё в рундук сложу и к Марьванне пойду.

– Давай, – лениво ответил Бэндэр и перевернулся на другой бок.

Лёнька рассовал чемодан с сумкой по полкам рундука и, стараясь не потревожить сон отягощённого трудовыми заботами Бэндэра, направился в первую общагу, на вещевой склад к Марьванне.