Текст книги "Девятая рота"

Глава двадцать седьмая

Сегодня Лёнька находился во взведённом состоянии. Он ждал прихода в Провидения и даже не пошёл на утреннюю разводку, чтобы послушать, как второй механик будет раздавать работы рембригаде, и узнать судовые новости, с жаром обсуждаемые каждое утро на пяти углах.

Сегодня его это абсолютно не интересовало. Его волновало только, когда «Орджоникидзе» подойдёт к причалу и увидит ли он там Галю.

В мыслях он перебрал миллион вариантов их встречи, и что он скажет, когда увидит её.

Поэтому после завтрака он потеплее оделся и вышел на палубу.

Приткнувшись в уголке прогулочной палубы, он через широкое окно наблюдал за тем, как судно входит в узкости бухты и приближается к причалу.

Если в прошлый раз его поразила дикость природы, то сейчас на это он не обращал внимания, а всеми своими внутренними силами подгонял судно, чтобы оно побыстрее вошло в порт и он увидел Галю.

Но «Орджоникидзе» никуда не торопился. Судно шло по расписанию, не обращая внимания на какого-то пацана, который всем своим нутром подгонял его.

Судно медленно подходило к причалу, на котором небольшими группками стояли встречающие. Чем ближе судно подходило к выдвинутому в глубь бухты пирсу, тем эти группки становились отчётливее видны.

Лёнька уже разглядел каких-то военных, выделявшихся на общем фоне встречающих зелёной формой. Потом он разглядел несколько групп женщин и мужчин…

Неожиданно его сердце ёкнуло, потому что он различил в этих небольших группках девичьи фигурки, так отчётливо выделяющиеся на фоне взрослых.

Но, как Лёнька ни вглядывался, того, кого он хотел увидеть больше всего, так и не разглядел. Разочарование, как снежный ком, неожиданно свалилось на него, и он уже спокойнее, без прежнего напряжения наблюдал за швартовкой.

Неожиданно он ощутил всю мрачность и дикость этих берегов. В глаза бросились безжизненные скалистые склоны гор, резко вздымающиеся от крайних домов к низко нависшим облакам, и серость приближающегося причала. От всего этого стало нестерпимо тоскливо, и он почувствовал себя здесь абсолютно чужим.

Без прежней радости он уже безразлично смотрел на приближающийся причал.

Пассажиры, готовые к сходу на берег, суетились вокруг, а ему их суета и радостные крики стали абсолютно безразличны, хотя полчаса назад он, как и они, был полон радости в ожидании прихода.

Его оттеснили в сторону, и он уже собрался спуститься к себе в каюту, но тут какое-то чувство заставило его вновь посмотреть на причал.

Да, девчонки отдельной группкой стояли там. Он даже разглядел высокую Веру и её подружку, за которой ухлёстывал Серёга, но Гали среди них не увидел. Это ещё больше расстроило его, но неожиданно для себя он решил поговорить с девчонками. Может быть, они хоть что-то расскажут ему о Гале.

Дождавшись, когда все пассажиры сойдут на берег, он последовал за ними, отмахнувшись от матроса, который преградил ему путь.

– Ты куда? Экипажу схода ещё нет! – Матрос мешал Лёньке подойти к трапу.

– Да идёшь ты… – Лёнька скупо обозначил расстояние до того места, куда следовало исчезнуть матросу, и отодвинул его рукой, – … никакой я тебе не экипаж, – и спустился по трапу на причал.

При виде Лёньки девчонки радостно оживились, замахали руками и кинулись к нему. Вот только сейчас, когда группа девчонок раздалась, Лёнька разглядел худенькую незаметную фигурку в болоньевой курточке и вязаной шапочке. Она осталась одиноко стоять и не решалась последовать за своими подругами.

Зато те, налетев на Лёньку, засыпали его вопросами, на которые он не успевал отвечать, а когда девчонки узнали, что практика у его друзей закончилась, то пыл их моментально пропал.

Только Вера поинтересовалась:

– Так ты что, только один остался на корабле?

– Ага, – кивнул ей Лёнька.

– И что, никто из ребят тебе ничего не передавал? —Она с надеждой заглянула Лёньке в глаза.

Тут Лёньку что-то толкнуло изнутри, и он принялся безбожно врать:

– Как же не передавал? Боря сказал мне, чтобы я обязательно напомнил тебе, чтобы ты не забывала ему писать, и он с нетерпением будет ждать твоих писем, и чтобы ты ему писала на адрес училища. Ведь как только мы пришли во Владик, он сразу уехал в Ленинград. А тебе, – Лёнька обернулся к девчонке, за которой ухаживал Серёга, – Сергей тоже сказал писать на училище. Вот он, этот адрес, – и вынул из кармана записку с адресом училища, которую приготовил для Гали, и передал её Вере.

Та радостно выхватила у него записку.

– А больше он ничего не сказал? – она уже радостно смотрела на Лёньку.

– Ты знаешь, – продолжил дальше сочинять Лёнька, – как только пришвартовались во Владивостоке, начальник практики всю группу выстроил и они строем ушли в училище. Так что времени поговорить особого-то и не было. Но вы, девчонки, пишите. Парни только об этом просили. Вы же всё равно летом приедете во Владик поступать. Вот тогда и встретитесь. А сейчас пишите.

Девчонки хоть и расстроились, что не увидели своих друзей, но последние слова Лёньки их воодушевили, и они, собравшись в кучку, начали переписывать адрес с записки.

Неожиданно Лёнька из-за своей спины услышал тоненький голосок:

– Лёня, а мне ты этот адрес дашь?

Обернувшись на голос, Лёнька столкнулся взглядом с Галей.

– А ты что, его тогда у Веры не переписала? – удивлённо вырвалось у него.

– Переписала. Но когда ваш корабль уплыл, он у меня куда-то пропал… – Галя наивно посмотрела на Лёньку и, извиняясь, добавила: – Я его везде искала, но так и не нашла.

– А я-то думал, что ты мне напишешь, прибежал в училище, а письма нет. Я так тогда расстроился, – Лёнька изобразил степень крайнего разочарования у себя на лице и в голосе.

Кажется, у него это получилось, потому что Галя подошла к нему ближе и взяла его за руку маленькой холодной ладошкой.

– Извини, Лёнечка, я не хотела тебя обидеть. – Галя смотрела на него снизу вверх. – Это как-то само собой получилось.

– Ладно, чего в суете не бывает, – махнул свободной рукой Лёнька. – Хотя твоё письмо, что ты мне на отходе дала, я прочёл. Спасибо тебе за него. Мне было очень приятно его читать. Но ты же мне ещё напишешь? – Он наклонился к Гале и с надеждой заглянул ей в глаза.

– Конечно, напишу. Обязательно напишу! – Галя принялась горячо заверять Лёньку и с извинениями добавила: – Ты меня прости, что мы тогда толком не попрощались. Ведь рядом были папа с мамой. – Она виновато, с надеждой, что тот её поймёт, смотрела на Лёньку. – Они так по мне соскучились, да и я по ним тоже, а на причале, когда ваш корабль уплывал, я растерялась. – Галя ещё крепче сжала Лёнькину руку. – Простишь? – в её голосе было столько мольбы, что Лёнька тут же забыл все свои переживания и улыбнулся Гале:

– Да всё нормально, главное, что это ты сама всё понимаешь, – успокоил он её.

– А я тебе и без адреса хотела написать, – затараторила Галя. – Думала, потом у Веры адрес возьму, а он и у неё пропал. Но когда я села писать, то подумала: а о чём писать-то? Об этом, что ли? – она показала себе под ноги, на грязь причала, и перевела руку в сторону домов посёлка и безжизненных скал.

– Да хотя бы и об этом, – принялся объяснять ей Лёнька. – О себе пиши. Обо всём, что думаешь, что видишь, пиши.

Для него, как и тогда, при их прогулках по ночным палубам, пропало вокруг всё. Он вновь ощутил себя один на один с Галей. От этого на душе стало радостно и тепло, поэтому он с жаром продолжил:

– Пиши обо всём. О снегах, о буранах, о полярном сиянии, о морозах и льдах, да о тех же чукчах пиши. Ты же на журналистику пойдёшь. Тренируйся. Это тебе ох как в жизни пригодится! Вот папа у меня и хоть и не журналист, но, когда читаешь его письма, создаётся ощущение, что он находится с тобой рядом и ты его не только видишь, но и слышишь.

– Не-ет, – разочарованно протянула Галя. – У меня так не получится. Я только сочинения в школе хорошо умею писать.

– Ну, – радостно улыбнулся Лёнька, – вот видишь! Ведь умеешь же. Значит, получится.

Неожиданно их беседу нарушил высокий мужчина, который, подойдя к Лёньке и не обращая внимания, что тот разговаривает, перебил его общение с Галей.

– Привет! – грубым голосом начал он. – Ты, что ли, Леонид?

– Ну я! – Лёнька повернулся в сторону мужика и недовольно посмотрел на него. – А что, собственно, надо?

– Так я же Валентин! – Мужик пристально уставился Лёньке в глаза. – Не помнишь, что ли? Ты жил в каюте с Василием и Михаилом.

Вот тут Лёнька и узнал того самого Валентина, которому обещал привезти помидоры. Тот был одет совсем по-другому, да и освещение было не каютное, поэтому Лёнька его сразу не узнал.

– Пойдём отойдём, – попросил мужик, кивнув головой куда-то сторону.

От этой неожиданной встречи у Лёньки возникла настороженность, и прежнее настроение, от которого он был счастлив, моментально пропало.

Лёньке так не хотелось прерывать разговор с Галей! Но, почувствовав, что это сейчас придётся сделать, он с извинением посмотрел на неё:

– Извини, сейчас я узнаю, что этому дядечке надо… Я скоро…

– Хорошо, – понимающе кивнула Галя, у которой до сих пор ещё радостно сияли глаза.

Настроение из-за появления Валентина напрочь испортилось, но Лёнька подчинился его просьбе и отошёл от группы девчонок. Ведь сумки с помидорами до сих пор лежали у Петрухи на складе, и Лёнька за период перехода неоднократно думал, как он от них избавится.

– И что? – хмуро посмотрел он на Валентина, когда они отошли на достаточное расстояние.

– Как что? – в свою очередь удивился тот. – Ты же обещал привезти овощи. Забыл, что ли?

– Ничего я не забыл, – настороженность не покидала Лёньку. – Привёз я их. Но они сейчас на складе. Их надо оттуда забрать, – пояснил он, посмотрев в сторону, где стояли девчонки, но почему-то не увидел их.

Куда они делись, он не стал заморачиваться, а махнул Валентину рукой, чтобы тот следовал за ним.

Поднявшись на палубу, он указал вахтенному матросу, преградившему им путь:

– Это дядька мой. Мы в каюту ко мне пройдём.

– Понял, – понимающе протянул матрос, – только пусть оставит паспорт, и в журнал его надо записать, – показав на приготовленный журнал для посетителей.

Валентин, видимо, знакомый с подобной процедурой, достал паспорт и передал его матросу, а тот вписал в журнал его данные.

Без проблем и лишних вопросов они прошли в Лёнькину каюту.

В каюте никого не было. Витёк до обеда работал, а Васька находился на вахте.

Указав Валентину на диван, Лёнька предложил:

– Посиди пока здесь. Я за сумками схожу.

– Ладно, понял, – согласно кивнул Валентин, устраиваясь на диванчике под иллюминатором.

Выйдя в коридор, Лёнька направился на поиски Петрухи. В каюте того не было, зато на дверях склада замок отсутствовал, это означало, что Петруха где-то рядом.

Открыв дверь, Лёнька услышал его голос из овощных камер.

Зайдя в камеру, Лёнька подошёл к Петрухе.

– Слышь, Петь, – Лёнька дёрнул Петруху за рукав, – я там сумки заберу, – Лёнька кивнул в угол, где за стопками ящиков положил сумки.

От его прикосновения Петруха вздрогнул, но от осознания, что это Лёнька, испуг из его глаз пропал. Видать, этот жук что-то сам привёз паре мужиков, которые стояли в камере рядом с ним.

– Забирай, – Петруха вальяжно махнул рукой. – Только ты там осторожнее. Ящики-то все на место поставь.

– Будь спок, – успокоил его Лёнька и, вынув свои сумки, составил ящики в прежнем порядке.

Валентин сидел в прежней позе, но, увидев вошедшего Лёньку, оживился:

– Ну и чего ты там привёз? – он с интересом поднялся и принялся копаться в сумке и авоське.

Удовлетворив своё любопытство, он переложил содержимое сумок в свои и с извинением посмотрел на Лёньку:

– Знаешь, а в этот раз я пива не принёс.

– А что так? – удивился Лёнька, хотя ему до этого пива было, что корове до кактуса в пампасах.

– Да выпили его, – усмехнулся Валентин.

– Как выпили? – тут уж пришлось удивляться и Лёньке. – Ведь у вас же здесь свой пивной завод.

– Завод-то заводом, – начал объяснять Валентин, – но ведь и пиво у нас особенное. Его закладывают в начале лета, а поспевает оно только к августу. А новая порция пива ещё не созрела. Так что ты меня извини, но я рассчитаюсь с тобой деньгами. Сколько ты хочешь? – Валентин вопросительно посмотрел на Лёньку.

В таких ситуациях Лёньке никогда не доводилось бывать, поэтому он в нерешительности пожал плечами:

– Ну а сколько ты Василию за килограмм отдавал? Тут почти двадцать килограмм…

– А, – согласно закивал Валентин, – ну тогда держи, – и, отсчитав положенную сумму, протянул деньги Лёньке.

Не считая, Лёнька положил деньги в карман и уставился на Валентина, а тот поинтересовался:

– В следующий рейс привезти ещё сможешь?

– Не-а, – отрицательно покачал головой Лёнька. – У меня практика заканчивается, и я в следующий рейс не пойду. Попроси кого из матросов. Может, кто из них и согласится, – предложил он Валентину.

– Жаль, – скривив рот, цыкнул губами Валентин. – Но ты сможешь меня с кем познакомить? – Он с надеждой, что тот не откажет, посмотрел на Лёньку.

– Не-а. – Лёньке от создавшейся ситуации стало столь неудобно, что он желал лишь одного – чтобы этот дотошный Валентин поскорее исчез, поэтому пояснил: – Я с ними не контактирую. Попытайся сам с вахтенным поговорить, когда паспорт будешь забирать. Может, он и согласится… А сейчас давай я помогу тебе сумки до трапа допереть, а то ты отсюда вовек сам не выберешься.

Подхватив одну из сумок, он пропустил Валентина в коридор и запер дверь каюты.

Вдвоём они вышли к трапу, и Лёнька на виду у вахтенного матроса бесшабашно хлопнул Валентина по протянутой руке:

– Ну ладно, давай бывай! Рад был тебя видеть, – и, развернувшись, сквозанул в надстройку.

Там, наконец спокойно выдохнув, он уже через другой выход выбрался на шлюпочную палубу.

Причал был пуст, только в конце его брёл Валентин с сумками в руках. От этого вида серости и одиночества Лёньке невольно подумалось: «Ну и где я тебя искать буду?» – потому что, как и в прошлый раз, он не взял у Гали её адреса.

Единственное, что он помнил, так это то, что Галя несколько раз говорила с ним про улицу Полярную.

На вахту после обеда Лёнька не пошёл, потому что практиканты на стоянке не работали, поэтому, плотно пообедав, собрался выйти, как Василий в своё время говаривал, «в городá».

Денег у него теперь было достаточно, поэтому он решил пройтись по магазинам. Хотя какие в Провидения магазины? Универмаг, гастроном и пара продуктовых.

Выйдя на причал, он виртуозно обрулил ещё не застывшие лужи грязи и, предъявив на проходной курсантский билет, вышел из порта на центральную улицу.

Поднявшись улицей выше, он несколько раз прошёлся по Полярной в надежде встретить кого-нибудь из знакомых девчонок.

Он надеялся, что из домов кто-нибудь посмотрит в окно и, увидев его, выйдет. Но его радужные надежды не сбылись. Никого он не встретил, и никто к нему не вышел.

Уже после третьего прохода по улице Полярной он оставил свои бесплодные попытки найти Галю и, спустившись к гастроному, зашёл в него.

В предбаннике магазина на полу сидела старая чукотская женщина. Насколько она стара, Лёнька судить не мог, но из-под капюшона её парки, как пакля, торчали седые волосы. Её плоское лицо было чуть ли не бронзового цвета, а глаза представляли из себя узенькие щёлки.

Она сидела на корточках, прислонившись спиной к стене, и что-то монотонно то ли выла, то ли пела. Увидев Лёньку, она прекратила заунывный вой и, повернув в его сторону лицо, протянула руку.

– Купи нож, – хриплым голосом попросила она.

От неожиданности Лёнька остановился перед женщиной и ощутил исходящий от неё неприятный запах. Это была какая-то адская смесь пота, прогорклой рыбы и ещё чего-то, что заставило его задержать дыхание.

Присмотревшись повнимательнее, Лёнька увидел, что чукчанка действительно протягивает ему нож.

Подчинившись какому-то неведомому чувству, Лёнька взял из рук чукчанки нож и принялся его рассматривать.

Нож оказался прекрасным. Отполированное лезвие, привлекая взгляд стальным блеском, невольно гипнотизировало его. Отточенное, с заострённым под острым углом остриё ножа подчёркивало его стремительность, а рукоятка, сделанная из копытца какого-то животного, удобно лежала в руке.

Повертев нож и подробно рассмотрев его, Лёнька подумал, что нож этот старинный, хотя лезвие, заточку которого он попробовал на ногте, было не хуже, чем у бритвы.

– И за сколько ты его продаёшь? – поинтересовался он, на что женщина прохрипела:

– Давай за три рубля. Нет, лучше ты мне купи бутылку водки или три бутылки тройного одеколона. – Но, увидев непонимающий взгляд Лёньки, пояснила: – Нам продавцы водку не продают. И тебе не продадут, потому что подумают, что ты её мне покупаешь, а вот одеколон тебе продадут.

В говоре чукчанки Лёньку удивило то, что акцент не выдавал в ней северного жителя. Она говорила на правильном русском языке. Лёнька даже на слух не смог уловить фальши в её речи, настолько та была правильной.

Но что-то Лёньке не давало осуществить эту сделку, хотя нож ему очень понравился, и он с трудом сдержал себя, чтобы не купить его.

Но, совладав с желанием приобрести столь интересную вещь, вернул нож чукчанке.

– Подожди, я не знаю, что у них есть в магазине, – ответил он, на что женщина с мольбой в голосе напомнила ему:

– Не забудь… Три одеколона…

Войдя в зал магазина, Лёнька осмотрелся. За прошедший месяц здесь ничего не изменилось. Даже продавщица за прилавком стояла та же. А когда он подошёл к прилавку, то она узнала его и пошутила:

– Что, опять за колбаской пришёл?

– Ага, – кивнул Лёнька.

– И опять тебе её меленько порезать? – рассмеялась продавщица.

– Так вы всё запомнили, что ли? – удивился он.

– А как же тебя не запомнить! – добродушно улыбнулась продавщица. – Таких, как ты, у нас не бывает. Чтобы меленько порезать и тут же её кушать, да ещё и конфетками закусывать. Что, и сейчас конфеток наберёшь?

– Конечно возьму, – согласился Лёнька. – Колбаса у вас отменная. Я такой никогда в жизни не ел. Даже финский сервелат с ней ни в какое сравнение не идёт.

– Ишь ты подишь ты! – удивилась продавщица. – Он даже про финский сервелат знает. И где ж ты его пробовал? – Она игриво уставилась на Лёньку и, достав большой нож, старательно принялась резать на тонкие дольки палку колбасы, которая своим ароматом словно манила: «Возьми меня и съешь».

– В Мурманске, – как само собой разумеющееся ответил Лёнька, не сводя глаз с блестящих ломтиков, которые продавщица заворачивала в плотную жёлтую бумагу.

– А что это ты там делал? – уже не скрывая удивления, посмотрела на него продавщица и протянула Лёньке свёрток.

– Учился, – пожал плечами Лёнька, выуживая из свёртка тонкий, блестящий жиринками ломтик.

– Да-а, – печально вздохнула женщина. – Мы вот тоже под Мурманском жили в своё время. Североморск, слышал такой городок?

– Конечно слышал. Там в основном подводники…

– Да и не только… – перебила его словоохотливая женщина. – Ох и хорошо же мы там жили, пока мой там чучу не замандрючил. Теперь вот здесь кукуем, – тяжело вздохнула она.

Тщательно пережёвывая ломтик колбаски, Лёнька внимательно слушал женщину, а после её вздоха, унёсшего продавщицу в светлые воспоминания, поинтересовался:

– А чего это там чукча в прихожей сидит?

– Сидит себе да сидит. Тебе-то чего? – безразлично пожала плечами продавщица. – Они тут уже неделю как по всему посёлку бродят. Всё пропили и никак остановиться не могут. Но сегодня за ними вездеход придёт и всех их в тундру увезёт, – разъяснила она сложившуюся с аборигенами ситуацию.

– Эта женщина, – Лёнька кивнул на входную дверь, – нож мне предлагала купить. Нож уж больно хороший у неё. Понравился он мне.

– Не вздумай! – непритворно вскрикнула продавщица. – Во-первых, она эти деньги сразу же пропьёт, а во-вторых, заявит на тебя нашему лейтенанту Кляйну, что ты у неё за спиртное нож выдурил. Так тебя сразу же в ментовку загребут и деньги заставят вернуть, да ещё и на работу сообщат, что ты издеваешься над местным населением и, как империалист, спаиваешь его. А тут с этим строго. Местным для них спиртное запрещено покупать. Не способны они пить его. Вымирают, – уже сочувственно закончила она и напомнила: – Ни в коем случае не покупай.

– Понял, – согласился с ней Лёнька и попрощался: – До свидания!

– Всего хорошего! – ответила участливая женщина и ещё раз предупредила: – А с чукчей не связывайся.

– Хорошо, – согласился Лёнька и направился к выходу из магазина.

Выйдя в предбанник, он вновь увидел чукотскую женщину. Та уже не сидела, а стояла. При виде Лёньки она кинулась к нему:

– Ну что, купишь? – дохнула она на него «ароматным» перегаром, от которого у Лёньки чуть не возникли рвотные позывы. Крепко ухватившись за рукав его куртки, она со стоном потребовала: – Одеколон где? Давай его сюда!

С трудом освободившись от цепкой хватки женщины, Лёнька зло посмотрел на неё:

– Да отстань ты! Нет у меня одеколона, и нож я у тебя не куплю. Он тебе самой понадобится. Только ты об этом ещё не знаешь, – добавил он при этом с сожалением.

Брезгливо оттолкнувшись от прилипшей к нему женщины, он направился к входной двери, а вслед ему раздалось хриплое пожелание:

– Ну и дурак же ты! Сам ещё не знаешь, какие беды тебя ждут…

Но дальше выслушивать бред полупьяной женщины он не стал, а прибавил шагу от столь неприятного места.

«Ну и ладно, пусть себе пьют, пусть спят и валяются где хотят. Это их жизнь. Это их земля. Они вольны распоряжаться своей жизнью как хотят. Жаль только, что в неё влезли мы, белые, со своими законами и спиртным», – с горестью думалось Лёньке.

На утренней разводке второй механик обратился к ремонтной бригаде:

– Так, парни, слушайте сюда! – От такого начала разговора клубы дыма перестали подниматься к подволоку и посторонние разговоры прекратились. – Отход сегодня планируется на два часа. До этого времени надо успеть прочистить газовую часть правого утилькотла. – Он внимательно осмотрел притихший контингент. – Понимаю, что работка не ахти, но, как мне говорил Здор, вы её уже делали и весь инструмент для этого у вас есть.

– Инструмент-то есть, – как бы исподволь начал Егорыч, – да и работка знакомая, но только вопрос в том, кто туда полезет. Я после неё последний раз сажей три дня сморкался да харкался.

Второй механик посмотрел на примолкшего токаря и уже не попросил, как это показалось вначале, а приказал:

– Та-ак, – он пристальным взглядом окинул примолкшую бригаду. – Я сказал, чтобы к отходу правый утиль был почищен. Значит, он будет почищен. А то не хватало нам пожара в выхлопном тракте! Штурмана уже жаловались на искры из трубы в ночное время после манёвров. Так что не тяните себя за гениталии, а встали и пошли! – закончил он повышенным тоном.

Этого вполне хватило, чтобы вопросов больше не задавалось и мужики дружно поднялись с насиженных мест.

– Да, – кинул им вслед второй, – Лёньку с собой возьмите. Он шустрый. Во все дыры залезет. – И, посмотрев на напрягшегося Лёньку, добавил: – С завтрашнего дня пойдёшь на утреннюю вахту в дизель-генераторное отделение. Ко мне после обеда не выходи. Понял? – второй уже мягче посмотрел на Лёньку. – А сейчас давай присоединяйся к парням, и постарайтесь побыстрее всё закончить.

Точила с варилой принесли в котельное отделение какие-то длинные прутья с ёршиками на конце и ключи, а стармот тащил на спине огромный мешок.

Долго не рассуждая, стармот распотрошил мешок, в котором оказались выстиранные комбинезоны, накидки, сапоги, треухи и пачки с респираторами.

Посмотрев на Витька с Лёнькой, он приказал им:

– Так, парни, давайте влатывайтесь в комбезы да поплотнее их затягивайте, а то эта сволочная сажа во все дыры залезает.

– А чё мы-то? – попытался возмутиться Витёк. – Как в льяла – так Витёк, как в танк – так опять Витёк! Задолбали вы меня. Везде я вам затычка!

– А ну заткнулся! – прикрикнул на него стармот. – Сказано перелатывайся, значит, делай и не возникай, а то ишь… – И уже спокойнее добавил: – Вот оттарабанишь с моё, тогда и будешь указивки раздавать. А теперь слушайте сюда внимательно… – И старший моторист начал объяснять содержание предстоящей работы. – Берите эти проволоки с ершами, – показал он на длинные прутья с верёвками на одном конце и ёршиками на другом, – и залезайте в горловину. Верёвку обмотаете вокруг кисти, а проволоку суйте в трубки и елозьте ими там, чтоб пижнаки завертались. – И пояснил: – Надо налипшую сажу счистить с трубок. Трубок там больше сотни. Так что попотеть придётся. А мы тут включим вентиляцию, и она будет вас охлаждать.

– Так вся же сажа нам в рожи попрёт! – тут же возмутился Витёк.

– Вот в том-то и дело, что попрёт, – согласился с ним стармот. – Чем быстрее закончите чистить, тем меньше её наглотаетесь.

Лёнька возмущения Витька не поддержал, потому что знал: делать это надо и никто, кроме них, этого не сделает. Поэтому без лишних эмоций напялил на себя прорезиненный комбинезон, надел на ноги сапоги, на голову – треух, а на руки – брезентовые верхонки.

Стармот дополнительными верёвочками перевязал ему запястья, вокруг шеи намотал кусок бельевой ветоши и помог поплотнее напялить треух, завязав его лямки на затылке.

К этому времени вахта уже сняла изоляцию на выхлопном коллекторе, а точила с варилой отдали все гайки на горловине.

Егорыч при виде одетых в «доспехи» Витька с Лёнькой пошутил:

– Вперёд, космонавты!

Лёнька бы послал этого шутника подальше, но из-под намотанных на лицо тряпок раздавалось только мычание. Хотя он и в самом деле походил на какого-то инопланетянина. Рот и нос закрывал плотный респиратор, глаза защищали огромные герметичные очки, а лицо было обмотано тряпьём. Дышалось тяжело, а из-за отсутствия вентиляции пот моментально выступил на всём теле. Глаза заволокло каплями пота, так что пришлось прищуриться и смотреть только сквозь ресницы.

Поддержав Лёньку за руки, Егорыч помог ему пролезть в горловину и подал проволоку с ёршиком и переноску.

Под ногами у Лёньки оказалась трубная доска со множеством отверстий. Чтобы лучше рассмотреть их, он подвесил переноску себе на шею, так, чтобы она светила только вниз, и вставил прут с ершом в отверстие первой трубки.

В это время в машине включили вдувную вентиляцию, и прохладный воздух из трубок под напором струями начал овевать его тело. Было бы хорошо, чтобы эти струи приносили только облегчение своей прохладой, но в них присутствовала счищаемая сажа, которая моментально забила очки. Однако Лёнька всовывал и вынимал прут из трубки до тех пор, пока поток сажи из неё не уменьшился. Тут он посчитал, что трубка очистилась, и, вынув прут из первой очищенной трубки, вставил его в другую.

Поначалу в комбезе чувствовалась невероятная жара и хотелось скинуть его, но постепенно он охладился жёсткими струями воздуха, дующего под напором из трубок, и работать стало легче, а пот престал застилать глаза.

Витёк стоял к Лёньке спиной и проделывал то же самое. Через некоторое время они столкнулись спинами и уже точнее определились, какие трубки оставались грязными, а какие очищенными.

Но иногда Лёнька всовывал прут в очищенную трубку, о чём говорило ему отсутствие выдуваемой сажи.

Время шло, неочищенных трубок становилось всё меньше и меньше.

В конце концов из всех трубок перестала идти сажа, а зычный голос Егорыча скомандовал:

– Харе долбиться! Давайте вылезайте! Наработались!

Подчинившись ему, Лёнька с Витьком через горловину вылезли на платформу.

И только тут Лёнька увидел, что с ними произошло.

Себя он, конечно, не видел, но перед ним стоял Витёк, покрытый серой сажей без единой белой полоски, поэтому можно было представить, что из себя представляет он сам.

Когда Лёнька снимал очки с треухом, Егорыч с ГЭСом от него отскочили, потому что над ним поднялось серое облако сажи, но оно быстро развеялось машинной вентиляцией, и Лёнька принялся раздеваться дальше.

Стармот, стараясь не трясти, складывал снятое облачение в мешок, а вахтенный Колян тут же влажной тряпкой протирал плиты и, как всегда недовольно, бухтел:

– Вот, наводи тут порядок, трать своё время, а некоторые только и хотят, чтобы у Коляна ни минутки свободной не было.

Пришёл второй механик, залез в горловину, проверил качество работ и похвалил «космонавтов»:

– Молодцы, парни! Отлично всё сделано! А главное – быстро! Идите мыться да отдыхать. А робу вахте сдайте, пусть постирают.

Сняв с себя «набор космонавта», Лёнька ощутил, что вся его одежда промокла до нитки, настолько она пропиталась потом, поэтому он сразу же спустился в раздевалку, снял с себя робу и оставил её там для стирки.

Хотя в конце их коридора и жили женщины, но мотористы, иной раз разлатавшись в раздевалке, не стесняясь шарахались по коридору в одних трусах. Это было как-то в порядке вещей. Тем более если кто-то шёл в душ или выходил из него.

В душе Лёнька уже разглядел себя более подробно.

Руки его во время работы находились в верхонках, но кожа на них всё равно пропиталась сажей, ну а лицо… В малейшую щёлочку, которая оставалась неприкрытой, сажа забилась с такой силой, что её никакое мыло не брало, а оттирать её было опасно из-за вероятности содрать кожу. Поэтому под носом и вокруг глаз у Лёньки ещё два дня красовались чёрные подтёки. Он еле отмылся, но харкал и сморкался сажей ещё пару дней, а наволочку на подушке пришлось пару раз перестирывать самому, потому что она становилась чёрной. Даже несмотря на то что голову он мыл по паре раз в день, за такую черноту ему могло бы здорово влететь от кастелянши.

Васька, Лёнькин сосед, с которым ему пришлось стоять вахту, в шутку кричал:

– Лёня, ты сопли все подобрал?

А девчонки в столовой над ним с Витьком подтрунивали:

– И где такие тени продаются? Вы нам, мальчики, только скажите, так мы сразу их купим!

А вот о том, что он не встретился с Галей и не закончил с ней прерванный разговор, Лёнька вспомнил только после отхода судна.

Она для него растаяла, как утренний туман от лучей восходящего солнца, оставив после себя ощущение холодной ладошки, отогревающейся в его горячей руке.