Текст книги "Девятая рота"

– В принципе, да, – подтвердил Лёнька своё понимание, задумчиво почёсывая в затылке.

– Так вот эта перспектива и будет нас ждать, когда мы училище закончим. Придётся поработать и в колхозе, и на стройках коммунизма, – пошутил Василий.

Вспомнив наставление Василия, Лёнька без труда нашёл овощной магазин.

Дверь в него оказалась открыта, из неё нёсся духан перепрелых овощей, такой же, как из всех баз, где Лёньке приходилось перебирать овощи. У них в училище таким образом молодёжь приучалась к труду, ей прививалась привычка бережного отношения к социалистической собственности.

Осенью их роту направляли на овощные склады на выгрузку вагонов с картошкой, а весной – перебирать картошку, которая успела сгнить за зиму. Поэтому запашок, несущийся из магазина, невольно вызвал у Лёньки воспоминания о друзьях, оставленных в Мурманске.

Но в магазине, несмотря на специфический аромат, было чисто и тихо. Покупатели отсутствовали, а две продавщицы в углу вели задушевную беседу.

Разложенные по полкам овощи так и манили к себе.

Отдельно стояли ящики с недавно привезёнными огурцами и помидорами.

Подойдя к стопкам ящиков, Лёнька внимательно осмотрел их.

Такой товар, что лежал в ящиках, можно брать на засолку и маринование, сразу определил он, а вот чтобы на еду, так это придётся старательно покопаться. То есть полностью красных помидоров, которые бы просились сразу с полки в рот – не было. Да и огурцы напоминали скорее кабачки. Наверное, те, что годились на еду, первые покупатели уже разобрали.

Подойдя к продавщицам, Лёнька поинтересовался:

– Скажите пожалуйста, а из ящиков помидоры можно выбирать?

Продавщицы одновременно уставились на него, прекратив беседу.

– А тебе зачем это? – с удивлением спросила одна из них.

– Да мама послала купить помидоров. Мариновать она собралась их, – наивно соврал Лёнька.

– А чего же это она сама не пришла? – со смешком отреагировала на его объяснения продавщица. – Чего это она такого симпатичного мальчика посылает на такое грязное дело? – усмехнулась продавщица и задорно посмотрела на свою подругу.

– А она пока банками занимается, – так же наивно глядя в глаза интересующимся тётенькам, сочинял Лёнька. – Тем более что ей много помидоров надо, а самой ей тяжело их нести, – уверенно продолжал он врать.

– Ты посмотри на него, какой он заботливый! – Продавщица перевела взгляд на подругу. – Маме он помогает, видите ли! – Но, подумав, заключила: – Молодец какой, вот бы мой такой же примерный был, а то всё с друзьями где-то носится… – И, тяжело вздохнув, указала на стопку ящиков. – Иди и сам там выбирай, мóлодец! – От чего обе продавщицы рассмеялись.

По их виду Лёнька заметил, что они уже столько натаскались этих ящиков за сегодняшний день, что им и вставать не хочется.

Лёнька, повинуясь хозяйкам магазина, прошёл к стопке с ящиками и принялся отбирать бурелые и твёрдые помидоры.

Наполнив сумку, он достал сетку-авоську и попросил женщин, чтобы они дали ему упаковочную бумагу.

Увидев усидчивость парня, те вынесли ему рулон плотной жёлтой бумаги и даже помогли застелить ею дно сетки.

Рассчитавшись за товар, Лёнька с полной сумкой и авоськой попёрся к трамваю.

Как же он теперь понимал Василия, который в прошлый раз притащил такой же объём помидоров! Пот с Лёньки лился градом, руки от двадцати с лишним килограммов чуть ли не отрывались. Но, превозмогая все неудобства и трудности, он в конце концов достиг конечной цели – судна.

Взобравшись на борт по крутому трапу под насмешливым взглядом вахтенного матроса, он прошёл к складу и оставил помидоры около его дверей. Отдышавшись и дав передохнуть рукам, пошёл искать Петруху, прихватив один из пузырей.

Открыв дверь в Петрухину каюту, Лёнька обнаружил, что тот по-прежнему пускает пузыри под иллюминатором.

– Сэр! Вас ждут великие дела, а вы тут всё дрыхните! – во всю глотку проорал он.

Петруха, как и в прошлый раз, подскочил на диване и осоловелыми глазами уставился на смеющегося Лёньку. Но, сообразив, что это не начальство, недовольно крикнул в ответ:

– Чё разорался-то? Не видишь, что ли, что я занят?

– Вижу, что ты харю плющишь! – Лёнька со смехом подошёл к столику возле дивана и жестом факира установил на него бутылку.

От увиденного у Петрухи весь сон моментально пропал, и он, нервно потирая ладони, потянулся обеими руками за бутылкой.

– Не-не-не, – предотвратил этот жест Лёнька, выхватив бутылку чуть ли не из рук у Петрухи и спрятав её себе за спину. – Сначала – помидоры, а потом – водяра, – чем вызвал недовольный вздох страдальца, больше похожий на стон.

– Я знал, что ты гад ползучий, но не настолько же… – зло пробурчал Петруха и, поднявшись с дивана, обтёр вспотевшие ладони о штаны, при этом обречённо пробормотав: – Пошли, ирод окаянный. Не видишь, что ли, что душа горит… – В его голосе присутствовало столько горечи, что Лёньке даже стало жалко несчастного Петруху, но он прекрасно знал, чем для его лепшего кореша заканчивается первая стопка.

– Ни фига не случится с твоей душой, – успокоил он Петруху, похлопав того по плечу, и как бы между прочим поинтересовался: – Пузырь-то куда положить?

– Тудой скложь, – указал Петруха на одну из коек. Что Лёнька и сделал, положив бутылку под подушку.

Уложив сумки в одной из овощных камер и аккуратно запрятав их от посторонних взглядов за одну из стопок ящиков, Лёнька направился в каюту.

Утомлённый сегодняшними приключениями, он по ошибке вошёл не в свою двадцать вторую каюту, а в соседнюю, двадцать четвёртую.

Только открыв дверь, он понял, что ошибся и оказался в каюте, где жили электрики.

Он уже хотел извиниться и выйти, но от крепкого духа солярных испарений застыл в недоумении.

На диване, раскинув ноги, сидел голый электрик Анатолий. И всё бы было ничего, но Лёньке сразу бросилось в глаза, что хозяйство у него было выбрито, а в каюте страшно воняло солярой. Открытая стеклянная банка с маслянистой жёлтой жидкостью стояла на столе, а квач, которым электрик мазал нижнюю часть тела, всё ещё был у него в руках.

Увидев застывшего Лёньку, электрик заорал:

– Чё вылупился?! Вали отседова! Чё ты тут забыл?!

– Да я спутал каюты, извини, – смутившись, пробормотал Лёнька. – Меня в двадцать вторую поселили… – И собрался уходить, но был остановлен новым окриком Анатолия:

– Погодь! Так говоришь, ты из двадцать второй?

– Ага, – ничего не понимая, кивнул Лёнька.

– Так это вот чё… – Электрик пытался что-то сообразить, но, вспомнив о чём хотел сказать, уже спокойнее попросил Лёньку: – Кликни ко мне Витька. Пусть зайдёт. – И уже требовательно добавил: – И скажи, чтобы срочно пришёл.

– А-а! – Лёнька понял просьбу Анатолия. – Щас позову. – И, выйдя из каюты, закрыл за собой дверь.

Витёк сидел на диване, и Лёнька сходу передал ему просьбу Анатолия.

– Иди, там тебя Анатолий видеть хочет, – кивнул он на соседнюю каюту.

– А чё ему надо? – в недоумении поинтересовался Витёк.

– А кто его знает, что ему надо? – пожал плечами Лёнька. – Лежит голый на диване. Ноги раскорячил, яйца все бритые, солярой в каюте воняет, и орёт: «Подать мне Витька!»

– А-а, – недовольно поморщился Витёк. – Это он в Провидения с какой-то лярвой связался в кабаке, вот мандавошек и подхватил. Уже и не знает, что с ними делать. Мается бедный. Не к доктору же идти… – Витёк нехотя поднялся с кровати, сунул ноги в тапки и вышел из каюты.

А Лёнька удобно устроился на своей койке на втором ярусе, включил надголовный светильник и собрался читать папино письмо. Но только он распечатал его, как в каюту вернулся что-то недовольно ворчащий Витёк. Лёнька только краем уха услышал, что Витёк, к его удивлению, матерится.

– Ты чё это там материшься? – отдёрнул он шторку и увидел одевающегося Витька.

– Да тут не только материться будешь. – Витёк поднял голову на Лёньку. – У него, видишь ли, в яйцах мандовошки бегают, а он меня в аптеку посылает… – Из Витька вновь вырвался поток ненормативной лексики. – …Говорит, чтобы я ему какую-то мазь купил. Вот и денег дал. – Витёк демонстративно потряс пятирублёвой купюрой.

– Ну, если человек просит, то надо ему помочь. Чё, не понимаешь, что ли? – попытался успокоить его Лёнька. – Сходи, помоги. Тебе что, трудно, что ли? Ведь всё равно тебе делать нечего.

– Эт точно, – тяжело вздохнул Витёк, но уже более оптимистично закончил: – Если надо, то схожу. Заодно и развеюсь, тем более до тридцать третьей аптеки тут недалеко.

– А это где? – не понял его Лёнька.

– Да рядом тут, – махнул рукой Витёк. – Как раз напротив памятника на Океанском.

– А-а, – протянул Лёнька, как будто что-то понял, хотя только приблизительно представлял себе, где эта аптека находится.

– Ладно, – ещё раз тяжело вздохнул Витёк и вышел из каюты.

А Лёнька достал листы папиного письма и углубился в чтение.

Наверное, он заснул, потому что очнулся от криков, несущихся из-за переборки и сотрясающих весь пароход.

Ничего не понимая, он слез с койки, и его чуть не сбил с ног вбежавший Витёк. Он с выпученными глазами вбежал в каюту и изрыгал только маты.

– Чё случилось? – Ничего не понимающий Лёнька уставился на него. – Чего орёшь?

– Чего, чего?! – возмущался Витёк. – Сам дал деньги, сам сказал, чтобы я ему эту поганую серно-ртутную мазь купил, ну я и купил ему эту мазь.

– Ну и молодец, что купил, – одобрил действия Витька Лёнька. – А кричит-то он чего? – Лёнька кивнул в сторону соседской каюты.

– Так он не сказал, сколько мази купить, а просто пятёрку дал. Вот я на все и купил. – Витёк в бессилии опустился на диван.

Тут до Лёньки начал доходить весь трагизм создавшейся ситуации, и он осторожно поинтересовался:

– А сколько бутылёк мази стоит?

– Двадцать восемь копеек, – обречённо пробормотал Витёк. – Тётки там ещё спросили меня: «На все?» Ну я и сказал, что на все. Так они всей аптекой мне эту поганую мазь искали, но всю так и не нашли и восемьдесят копеек сдачи дали. Так я Анатолию эту сдачу и отдал. А он орёт… – Витёк от обиды готов был расплакаться, а Лёнька, просчитав в уме, сколько же пузырьков припёр исполнительный Витёк, свалился в припадке смеха.

От смеха он схватился за живот и чуть ли не катался по палубе, а Витёк, увидев корчащегося от смеха Лёньку, только махнул рукой:

– Да ну вас всех, – и выскочил из каюты.

Успокоившись, Лёнька перечитал папино письмо и сел писать ответ. Писал он его долго, потому что хотел подробно ответить на все родительские вопросы и рассказать обо всём, что произошло с ним за то время, как он покинул дом.

Глава двадцать пятая

Раздевалка и вход в машину находились на одной палубе.

Поэтому Лёньке теперь стала понятна шутка моряков. На вопрос, почему им нравится работать на судне, они со смехом отвечали: «А потому что вставил ноги в тапки – и ты на работе». Вот и от Лёнькиной каюты до входа в машинное отделение было не больше двадцати метров.

Вчера стало известно, что Палычу прислали рефмоториста, поэтому Лёнька решил не идти к рефмеханику на утреннее чаепитие и бегание на камбуз за кипятком, которое ему порядком надоело. Поэтому после завтрака пришёл на разводку в раздевалку.

Из-за отсутствия практикантов она казалась большой и пустой. В ней сейчас находилась только рембригада, которая совершала утреннюю гимнастику по вентиляции лёгких, поэтому в помещении витали густые облака дыма, в которых с трудом различались лица присутствующих.

Токарь, сварщик, старший моторист, два моториста первого класса и оба электрика вели неспешную беседу и выпускали клубы дыма, столбами поднимавшегося к подволоку.

Главные двигатели не работали, и в раздевалке стояла тишь да благодать. Беседа велась обычными голосами, и только где-то завывающий вентилятор, вытягивающий дым, исходящий от серьёзных работяг, напоминал о том, что за переборкой находится машинное отделение.

Промелькнули вахтенные мотористы, спешащие на приёмку вахты в главное и дизельное отделения, важно продефилировал четвёртый механик, и наконец-то появился новый второй механик.

Зайдя в раздевалку, он внимательным взглядом окинул сразу примолкшую рембригаду и поздоровался:

– Здорово, мужики!

На что в ответ послышалось сказанное вразнобой:

– Здрасьте!

Второй механик сделал паузу и, взяв журнал инструктажа, принялся знакомиться с рембригадой.

Дойдя до Лёнькиной фамилии, он в раздумье посмотрел на него:

– А с тобой, Макаров, решим так. Тут мне Василич вкратце рассказал кое-что о тебе, но мне бы хотелось поближе познакомиться с тобой, поэтому иди-ка ты сейчас отдыхай, а к двенадцати подходи. Будешь со мной стоять дневную вахту. Буфетчицу в столовой я предупредил, что ты будешь обедать с вахтой.

Для Лёньки такое назначение явилось полной неожиданностью. Ему казалось, что Здор считает его разгильдяем, а тут, смотри, он чуть ли не на повышение пошёл.

Вахта со вторым механиком считалась престижной. Многие из мотористов хотели бы на неё попасть.

Потому что утром вахтенные, несущие вахту на мостике и в машине с полуночи до четырёх утра, спали до обеда, а ночью, после четырёх утра, для них накрывался ночной завтрак.

Удивлённый такой новостью, Лёнька только хлопал глазами, но Виталий Борисович ухмыльнулся, глядя на ошарашенного практиканта, и добавил:

– Ты ничего лишнего тут не подумай. Я просто хочу посмотреть, каких это специалистов готовит нам ДВВИМУ и кто придёт нас менять через несколько лет. Так что давай иди, – махнул он Лёньке рукой, чтобы тот не мозолил ему глаза.

Поняв, что для него начался новый этап жизни, Лёнька исчез из раздевалки и сразу же воспользовался первым преимуществом вахтенного, то есть завалился спать до обеда.

Пообедав, он спустился к посту управления главными двигателями.

Там уже находились три моториста. Высокий и кучерявый Владимир. Коренастый и лысеющий Гена. Оба они были возрастом под тридцать, спокойные и не особо разговорчивые. Они стояли вахту в главном отделении, а шустрый, с вечно растрёпанными волосами Юрка был вахтенным в дизель-генераторном отделении.

Сейчас они втроём стояли у конторки и что-то обсуждали. Из-за шума, несущегося из дизель-генераторного отделения, Лёнька их разговор не слышал. Но когда Владимир закончил разговор с товарищами по вахте, то жестом поманил Лёньку к себе. Лёнька подошёл, и Владимир прокричал ему на ухо:

– Ты, что ли, с нами на вахте стоять будешь? – На что Лёнька утвердительно кивнул. – Ну тогда сейчас пойдём со мной, пока есть время до отхода, и я тебе покажу, за чем тебе надо будет следить и что придётся делать на вахте.

Махнув Лёньке рукой, чтобы тот следовал за ним, он пошёл по трапам вверх.

Поднявшись к платформе котла, он остановился.

– Короче, слушай сюда… – обстоятельно начал Владимир.

Но тут из котельной выглянул Виталька и махнул Лёньке рукой.

– Здорово! – прокричал он. – Ты где пропал?

– Тут я буду вахту в главном стоять, – прокричал ему в ответ Лёнька, на что тут же получил недовольный окрик от Владимира:

– Ты слушать будешь или всё руками махать собираешься?

Поэтому Лёнька отмахнулся от Витальки и повернулся к Владимиру, изобразив полную готовность воспринять всю информацию, которую в его пустую башку попытаются влить.

– Так вот, – продолжил Владимир, – это расширительная цистерна для главного двигателя. Её надо проверять в начале вахты, в середине и в конце. Вот по этому стеклу надо смотреть за уровнем воды в ней, а если вода ушла, то надо пополнять её вот этим крантиком, – и Владимир показал Лёньке на маленький маховичок небольшого клапана. – Если будешь пополнять, то засеки, сколько воды добавил, и сообщи об этом второму. Понял? – Владимир требовательно посмотрел на Лёньку, который все его слова заносил в свой незаменимый блокнот.

– Ага, – кивнул в ответ Лёнька, продолжая делать записи.

Так они и пошли вниз. Владимир всё обстоятельно рассказывал, а Лёнька записывал.

Добравшись до нижней платформы, Владимир начал рассказывать о регулировке температуры в масляной системе, затем о системе пресной воды охлаждения цилиндров и т. д. и т. п. Если бы Лёнька не записывал всю полученную информацию, то она бы у него вся перемешалась в голове и из неё бы получился один коктейль.

Пройдясь по машине, Володя сводил Лёньку в туннели, где уже конкретно рассказал об опорных подшипниках, дейдвуде и как за всем этим следить.

Два часа пролетели, как одна минута, и только распухший блокнот был свидетелем того, насколько обогатилось Лёнькино восприятие машинного отделения. Теперь оно уже не казалось ему таким незнакомым и непонятным. Теперь хитросплетения трубопроводов, расположение механизмов и щитов, с которых они управлялись и запускались, не вызывали у него невольного ужаса, а приобрели вид уложенных в голове схем.

Эти схемы он уже видел и изучал на чертежах, когда они с парнями писали отчёт по практике, а теперь Владимир показал ему их воочию. Оказывается, всё это так просто, и если ко всему этому толком приложить руки, то вся эта техника легко должна слушаться его, Лёньки.

Но тут Владимир охладил его воспалённое сознание:

– Ты только сам тут ничего не крути и на кнопки не жми. Ты за нами в основном смотри, и тогда тебе всё станет ясно. Понял?

– Да понять-то я понял, а вот как всё это запомнить и не перепутать – вот это будет проблема, – пошутил Лёнька.

Но в каждой шутке есть доля правды, поэтому через пяток минут после того, как они подошли к конторке, в машину начали поступать телефонные звонки и пришёл «дед».

Второй механик скомандовал вахтенным мотористам:

– Начинайте готовить машину! Судно готовится к отходу. Сейчас будем отходить!

Как говорится, поторапливайся не спеша. Так получилось и с Володей и Геной.

Каждый из них, не торопясь и не бегая попусту, направился исполнять то, о чём только что Володя рассказывал Лёньке.

Они валоповоротным устройством провернули главные двигатели и прокачали лубрикаторы. Из-за запущенных ранее насосов температуры охлаждающих жидкостей регулировались для стояночного режима, а теперь пришлось все клапана перекручивать и готовить системы к ходовому режиму. Володя руководил действиями Лёньки, и тому пришлось огромной «клюкой» крутить их. Клапанов оказалось столько, что к концу подготовки руки у Лёньки даже занемели от напряжения.

Когда они закончили приготовления (а эта масса работы без криков и понуканий была выполнена вахтенными минут за десять), то подошли ко второму и деду и доложили, что всё готово для проворота главных двигателей на сжатом воздухе.

Механики большими штурвалами, слегка отклонив их от вертикального положения, приоткрыли воздух высокого давления в пусковую систему.

В это время мотористы взбежали на плиты второй палубы и ждали, когда из индикаторных клапанов с шипением начнут вырываться струи воздуха.

Володя с силой пригнул Лёньку и заставил его присесть на корточки, объясняя криком:

– Присядь, а то ещё неизвестно, что вылетит из индикаторных. Не дай бог по башке чем-нибудь засветит!

Когда продувка главных двигателей сжатым воздухом закончилась, Володя с Геной бросились закрывать индикаторные краны, а после их закрытия прокричали вниз, ожидающим внизу информации механикам:

– Всё! Всё нормально! Можно запускать! – продублировав свои слова жестами.

Для Лёньки всё это было в диковинку. Хотя за прошедшие полтора месяца произошёл не один отход, но он ни разу за это время не присутствовал в машинном отделении и почему-то не поинтересовался, как всё этот происходит воочию. Он больше находился на палубе и наблюдал за красотами природы, а вот тем, чем ему предстоит заниматься всю оставшуюся жизнь, как-то не удосужился поинтересоваться.

После подтверждения готовности «дед» зашёл в телефонную будку, а когда вышел из неё, то раздался звонок телеграфа.

Механики по очереди запустили главные двигатели. Те послушно отреагировали на их действия. Вначале главные двигатели запустили на передний ход, но, сделав несколько оборотов, их остановили; затем двигатели запустили на задний ход и так же после нескольких оборотов остановили.

– Это проверяют реверс, – наклонившись к Лёньке, объяснил ему Владимир манипуляции с главными двигателями.

Как только двигатели заработали, Володя с Геной бросились к топливным трубкам форсунок, пытаясь успеть прощупать их пульсацию.

– А это делается, чтобы узнать: все цилиндры работают или нет, – прокричал Лёньке Владимир, увидев его удивлённый взгляд.

– По-нят-но! – прокричал в ответ Лёнька.

После проворота и проверки реверса механики неотлучно находились возле постов управления и ожидали дальнейших указаний, дающихся телеграфом с мостика.

Дед и второй прохаживались у пультов управления, готовые в любой момент запустить главные двигатели. Гена остался на верхних решётках, а Володя, поманив Лёньку, пошёл проверять температуру в системах охлаждения.

Вскоре начали звенеть телеграфы на главных двигателях, сообщая в машину, в какую сторону они должны запускаться. Вначале запустили левый двигатель на передний ход, а правый – на задний. Так они поработали некоторое время, а затем по требованию громкого звонка телеграфа правый двигатель остановили и оба двигателя запустили на передний ход.

Это Лёнька подметил, пробегая за спинами механиков.

Володя, увидев бегающего Лёньку, поймал его за рукав:

– Да не суетись ты. Будь рядом. Сейчас выйдем из порта, повернём на выход, механики добавят ход, а мы с тобой будем регулировать температуру.

Лёнька тут же вспомнил, как они с ребятами стояли на палубе при прошлом отходе и смотрели на проплывающие берега Эгершельда и Чуркина. Но теперь, находясь в машинном отделении, он только по сигналу телеграфа мог догадаться, где сейчас находится лайнер и куда идёт.

Здесь не было ни ветерка, треплющего волосы, ни ласкового солнышка, греющего тебя своими благодатными лучами. Здесь был только вой вдувных вентиляторов, свист турбин и оглушающий стук от вспышек сгоревшего топлива, несущийся из глубин цилиндров главных двигателей.

Здесь некогда было поправлять растрепавшуюся от потоков нагнетаемого вентиляторами воздуха причёску. Здесь надо было смотреть во все глаза за тем, как работают двигатели, слушать их и выполнять приказания механиков. А о том, чтобы поправить причёску, приходилось забывать. Чтобы не тратить время на такую ерунду, мотористы повязали головы кусками чистой бельевой ветоши.

Лёнька взял за привычку постоянно держать в руке кусок ветоши, а когда он оказывался не нужен, то совал его в карман. Ведь ветошь для мотористов являлась неотъемлемым атрибутом – мало ли для чего могут понадобиться чистые руки. Заодно ему стала понятна причина, почему вахтенные мотористы повязывали головы чистыми лоскутами бельевой ветоши и становились издали похожи на пиратов.

После выхода в пролив Босфор Восточный телеграф перевели вначале на «средний вперёд», затем на «полный», а потому уже и на «самый полный».

Прозвучал звонок телефона, «дед» зашёл в телефонную будку, о чём-то там поговорил и, выйдя из будки и что-то сказав второму механику, пошёл по трапам наверх, на выход из машинного отделения.

Второй же механик постепенно начал добавлять подачу топлива на обоих двигателях. Двигатели заработали более надсадно, удары внутри цилиндров сделались глуше и чаще, а турбины завыли пронзительнее.

Второй подозвал к себе Володю. Наклонился к его уху и что-то прокричал. Тот согласно закивал головой и, поманив к себе жестом Лёньку, пошёл показывать, какую и где надо смотреть температуру и как её регулировать.

В шестнадцать часов вахта Володи и Гены закончилась, и они ушли из машины, но второй механик там так и остался вместе с третьим механиком, продолжая вводить главные двигатели в режим полного хода.

Стоять вахту Лёньке определили с двенадцати до шестнадцати часов, но всё, что происходило в машинном отделении, его настолько заинтересовало, что он даже забыл про ужин.

Он остался в машинном отделении и после вахты, пока двигатели окончательно не ввели в режим полного хода, и только, когда новый вахтенный моторист показал ему на часы, намекая на то, что он может до утра остаться голодным, понял, что надо идти на ужин.

Поэтому, метнувшись в каюту, Лёнька быстро вымыл руки и всё-таки успел на ужин.

Недовольная буфетчица даже сделала ему упрёк:

– И где это тебя только носит? Я из-за тебя одного перерабатывать тут не собираюсь!

На что Лёнька ей тут же соврал:

– Главные вводили в режим, а второй меня задержал, – хотя отчасти это и было правдой.

– А-а, – со знанием дела протянула буфетчица и позволила Лёньке закончить ужин в одиночестве.

Придя в каюту, Лёнька уже не хотел идти любоваться красотами моря или звёздным небом. Он завалился на койку и, взяв в руки книгу, попытался хоть что-то прочесть, но буквы начали расплываться в глазах, книга отвалилась в сторону, а новоиспечённый моторист улетел в нирвану. Даже повышенный шум и вибрация от работы главных двигателей (ведь каюта располагалась почти у входа в машинное отделение) не помешали ему. Юношеский сон был крепок и безмятежен.