Текст книги "Девятая рота"

От слов друга на душе у Лёньки стало легче, и он успокоился.

– Пошли лучше на левый борт, – вскоре предложил кто-то из парней. – Швартовка будет к Морвокзалу левым бортом. Там и будут все встречающие.

Парни гурьбой переместились на левый борт и сгрудились у лееров на шлюпочной палубе.

Судно прошло торговый порт, причалы и доки Владивостокского судоремонтного завода, за которыми появился Морвокзал.

Подошедшие буксиры плавно подтолкнули белоснежный лайнер к причалу, на котором уже толкалось несколько десятков встречающих.

Многие были в плащах, а кое-кто даже с зонтиками. Некоторые мужчины, подчёркивая свою принадлежность к морякам, выглядели по-особенному: в резиновых сапогах до середины голени, джинсах, подпоясанных широкими кожаными ремнями с большущей бляхой, кожаных куртках и с чёрными зонтиками-автоматами в руках. Почти каждый из них как бы случайно держал в руках пластиковый чёрный портфель-дипломат, в котором очень хорошо помещались не только папки с документами, а и кое-что другое, что может быть распечатано в тесном кругу друзей за праздничным столом.

Как и при отходе на причале и судне стоял гвалт. Все старались выразить свою радость от встречи со знакомыми, любимыми и родными.

Кто-то из девчонок-«танкисток» даже прокричал с борта, встречающей её подруге:

– Ты чего такая белая?! Что, на Седанке солнца не было?!

На что та, не стесняясь окружающих, прокричала в ответ:

– Да здесь целый месяц то тайфуны, то дожди были, а вот сегодня опять дождь лил! После вашего отхода только несколько дней солнышко светило, а так всё дождь или морось.

Кто-то, не сдерживая эмоций, что-то кричал и требовал, чтобы прибывший быстрее сходил на берег, а то водка прокисает, а некоторые женщины, не сдерживая слёз от радости встречи, утирались платочками.

Парни с нетерпением ждали, когда же закончится тягомотина со швартовкой и им разрешат сход на берег.

Лёнька не стал дожидаться этого момента, а спустился в каюту и через стекло иллюминатора смотрел на причал.

Иллюминатор находился как раз под трапом, поэтому он отлично видел, как трап опустили на причал, где его тщательно закрепили матросы, а через несколько минут по нему на берег хлынули прибывшие пассажиры.

В то же время в каюту вернулись, весело переговариваясь, парни, подхватили свои вещи – и были таковы.

Хорошо, что хоть на прощание каждый из них пожал Лёньке руку и пожелал спокойного рейса.

Вот тут Лёнька действительно остался один. Он сидел на койке, тупо уставясь на собранную сумку с чемоданом и старался сообразить, что ему сейчас надо делать.

Но сидеть так долго не пришлось. В каюту заглянула номерная Надя, в обязанности которой входило смотреть за порядком в закреплённых за ней каютах. У курсантов она не убиралась, те сами наводили у себя порядок, а вот в остальных каютах порядок наводила только она.

Увидев понурого Лёньку, она удивилась:

– А ты чего это тут сидишь? Ваши-то давно все сдриснули…

Её вопрос ввёл Лёньку в меридиан, и он невесело усмехнулся:

– Да кто его знает, что я тут сижу…

– Чё, некуда идти, что ли? – не отставала от него Надя.

– Дело не в этом, – поморщился Лёнька от назойливости Нади. – Практика у меня ещё на месяц продлилась. Все парни её уже отработали, а мне придётся ещё один рейс делать.

– А-а, – протянула Надя, якобы понимая Лёньку, но, озадаченная своими проблемами, поинтересовалась: – А ты что, один тут жить будешь, что ли? Или куда в другое место жить пойдёшь?

– А тебе-то что? – Лёньке надоело выслушивать вопросы номерной.

– Убираться мне здесь надо, вот что! – важно заявила Надя и принялась заносить в каюту приборочный инвентарь. – Ты или тут сиди, или давай шуруй отсюда, – начала она грубить Лёньке в ответ.

– Да подожди ты со своей приборкой! – отмахнулся от не в меру озадаченной номерной Лёнька. – Сейчас схожу ко второму механику, и он уже скажет, куда мне переселяться. Только пусть мои вещи пока здесь полежат. Ты их не трогай, пожалуйста, – уже вежливо попросил он Надю, поняв, что девчонка на него обиделась.

– Ладно, – неохотно согласилась та, – пусть пока лежат. Только ты там недолго ходи, а то я каюту закрою, – строго предупредила она Лёньку и принялась для начала размахивать веником.

Поняв, что времени для нахождения нового места жительства у него не так много, Лёнька вышел из каюты.

Поднявшись по трапу, он подошёл к каюте второго механика. Дверь в неё была открыта и, постучав в косяк, Лёнька заглянул внутрь.

В каюте находились Здор и новый второй механик.

Увидев заглядывающего Лёньку, Здор махнул ему рукой:

– А-а, Макаров! Ну заходи, заходи, друг ты мой сердешный! – И представил Лёньку новому второму механику: – Видишь, Борисыч, этого кадра? – Здор с усмешкой посмотрел на своего сменщика.

– Угу, – кивнул тот.

Сменщик оказался полнеющим мужчиной возрастом лет под сорок. Небольшая, начинающая лысеть и седеть голова крепко сидела на его широких плечах. Мощные кулаки спокойно лежали на столе, а изучающий взгляд нового второго механика заставил Лёньку даже слегка поёжиться.

«С таким дядькой дел лучше не иметь, а если иметь, то только дружеские», – невольно подумалось ему.

– Так это у нас практикант. Весь народ уже отработал половину практики, а этот кадр, – он ткнул пальцем в Лёньку, – где-то прогулял месяц и сейчас остаётся ещё на месяц или как там получится. Но, даже несмотря на своё разгильдяйство, он оказался на удивление смышлёным. Я его для начала окунул в мазуту, но он, понимаешь ли, справился со всем успешно. Освоил котёл, а Палыч, наш рефмеханик, на него не нарадуется. Исполнительный, говорит, и соображучий. Так что ты примени там его по своему усмотрению. Да, чуть не забыл! В конце практики у него надо будет экзамен принять. Так что ты уж ему спуску не давай, а то зазнается ещё, – и усмехнулся он краешками губ.

Закончив информировать сменщика, Здор вновь обратил свой насмешливо-сверлящий взгляд на Лёньку. От такого взгляда у Лёньки порой возникало ощущение, что Здор видит его насквозь, и все пакости, которые скрыты где-то в подкорке головного мозга, всё равно станут ему известны.

– Ну и с чем ты пожаловал ко мне на сей раз? Неужто хочешь сообщить какую-то суперважную новость? – Здор пытливо посмотрел на Лёньку.

– Переселяться мне куда? – задал животрепещущий для него вопрос Лёнька.

– А-а, это!.. – протянул Здор. – А то я уж думал, судя по твоему взъерошенному виду, что у нас труба отвалилась или запасной якорь спёрли, – с улыбкой пошутил он. – Но слушай сюдой, как говорит твой Палыч. Пойдёшь к точиле, и он тебе покажет каюту, где есть свободное место. Там и обоснуешься. Поня́л?

– Ага, пóнял, – кивнул в ответ Лёнька.

– Ну так действуй, чего застыл? – удивился Здор, видя, что Лёнька всё ещё стоит на пороге каюты.

Лёньке маячить перед глазами дотошного Здора совсем не хотелось, поэтому он, скатившись по трапам на свою палубу, подхватил сумку с чемоданом и, даже не попрощавшись с обалдевшей от такой суеты Надей, погнал к точиле.

Егорыча он застал за суперважным мероприятием. Они вдвоём с ГЭСом сидели за столом и, как два Диогена, пронзительными взорами смотрели на очень знакомый Лёньке сосуд с надписью в виде коленвала на зелёной этикетке. Под их испепеляющими взглядами крышечка с этого сосуда должна была сама собой слететь, а жидкость перекочевать в объёмные стопарики, выставленные перед присутствующими персонами.

Судя по задумчивости и плавности движений рук опытных товарищей, бутылёчек был уже не первый.

Но Лёньке было не до того, чтобы обсуждать или комментировать действия умудрённых опытом старших товарищей. Ему срочно хотелось найти место, где можно приклонить голову и сложить свои скромные пожитки. Но даже при всей Лёнькиной юной несознательности инстинкт ему подсказывал, что в священный процесс, в который вовлечены Егорыч с ГЭСом, он не достоин вмешиваться. Поэтому, застыв на пороге каюты, он молча ждал, когда на него соизволят обратить внимание.

Конечно, суета молодого салажонка уважаемых членов машинной команды, сосредоточенных на процессе потребления оного вещества, абсолютно не касалась, но простить ему вмешательства в столь важный процесс они на могли.

Поэтому на запыхавшегося Лёньку сразу обрушился вихрь приближающегося тайфуна:

– Те чё надо?! – Точила от возмущения чуть ли не подпрыгнул на стуле. – Ты чё это врываешься, как к себе домой?! Ты чё, не видишь, что люди тут заняты?! – Егорыч широким жестом обвёл столик, на котором в тарелочках лежало тонко нарезанное сало, чёрный хлебец, солёные огурчики и недавно разделанная селёдочка, покрытая колечками лука.

От увиденного Лёньку пронизала мысль: «Откуда у них всё это? Когда они успели сбегать на берег?»

Но его сомнения разрушила ярко накрашенная женщина, вошедшая следом за ним в каюту.

– А это кто у нас такой, молодой да ранний? – хохотнула она, смерив Лёньку взглядом.

Лёньке даже показалось, что этот взгляд был не изучающий, а раздевающий, поэтому ему стало очень неудобно, да так, что он принялся извиняться:

– Егорыч, ну ты прости меня. Не хотел я нарушить вашу компанию. Но второй послал меня к тебе. – Для весомости своего визита Лёнька упомянул имя главного начальника машинной команды. – Говорит, что ты знаешь, где есть свободное место, чтобы поселить меня. А то наши все уехали, а меня номерная взашей вытолкала из каюты.

– А-а, – важно протянул Егорыч. – Ну так бы и сказал, что второй послал. Это уже другой коленкор. А то, понимаешь ли, он тут врывается и мешает нам, – это уже Егорыч говорил женщине.

– Так скажи ему, куда идти, и пусть катится, а мы тут продолжим наше общение, а то я уж так соскучилась по тебе, Мишенька! – Женщина вальяжно подошла к Егорычу и обняла его обеими руками, зазывно хохотнув при этом.

Егорыч, выглянув из-под полной руки женщины, махнул на Лёньку рукой:

– Иди в двадцать вторую. Там место было. Там как раз твой корефан Витёк обитает.

– Понял, спасибо, – отреагировал на его жест Лёнька и со всем своим барахлом выкатился из каюты токаря.

Глава двадцать четвёртая

Двадцать вторая каюта находилась в середине коридора. Дальше шли только женские каюты.

Свободной рукой толкнув дверь, Лёнька вошёл в своё новое жилище.

Оно представляло из себя пенал, по обе стороны которого стояли двухъярусные кровати с рундуками, а под круглым иллюминатором, задраенным наглухо, находился диванчик, возле которого приютился небольшой столик.

В каюте царил полумрак, так как света, исходящего из единственного иллюминатора, не хватало, чтобы её хорошо осветить, а потолочный плафон с люминесцентными лампами был сейчас выключен. Но так как правый борт судна выходил на бухту Золотого Рога, то отражённые от ряби поверхности её волн лучи солнца бликами играли на подволоке.

В каюте находилось двое. Одного из присутствующих Лёнька разглядел сразу. Это был вахтенный из дизель-генераторного отделения, который недавно проснулся и собирался идти умываться, а вот второго Лёнька сразу и не признал. Но когда глаза привыкли к каютному освещению, обнаружил, что это его старый знакомый Витёк.

– Здорово, Витёк! – радостно вырвалось у Лёньки при виде озадаченного Витька.

– А ты чё это с сумкой и с баулом? – не понял тот Лёнькиного появления в каюте.

– Жить я тут буду, – уверенно заявил Лёнька.

– А с чего это вдруг? – в голосе Витька сквозило неприкрытое недовольство.

– Второй сказал, чтобы я тут поселился, – пояснил Лёнька. – А ты что-то имеешь против второго механика? – с пол-оборота наехал Лёнька на недовольного Витька.

– Ну если второй сказал, тады ладно, – уже мирно согласился тот и развалился на нижней койке, находящейся справа.

– А где тут кости можно кинуть? – поинтересовался Лёнька, оглядывая каюту.

– А вона, – Витёк указал на левую койку второго яруса. – Она сейчас свободная, – и задёрнул шторку, всем своим видом показывая недовольство от общения с Лёнькой.

А тот, раздвинув шторки своего нового обиталища, осмотрел выделенную койку.

Ничего особенного. Койка как койка. Точно такая же, как и была у него в пассажирской каюте, где он жил перед этим. Но вот только без постельного белья.

«Придётся идти к кастелянше», – решил Лёнька и, сложив вещи в рундук, двинулся за бельём.

Это в первый день прихода на судно переходы и палубы казались ему запутанным лабиринтом, а сейчас всё оказалось просто. Тогда бы Лёнька без помощи Василия блукал полдня, прежде чем нашёл кастеляншу, а сейчас, после месяца пребывания на судне, он уже свободно ориентировался во всех переходах пассажирского лайнера, поэтому через пару минут добрался до помещения, где кастелянша выдавала бельё.

В помещении, освещённом яркими люминесцентными лампами, стоял запах чистого белья, а за столом чинно и важно восседала та же самая аккуратно причёсанная и в меру накрашенная женщина. Теперь-то Лёнька знал, что зовут её Татьяной, а её независимый вид легко и просто объяснялся очень хорошей дружбой со старпомом.

– Здрасьте, – поздоровался Лёнька, переступив порог царства Татьяны.

Женщина томно подняла на него глаза и бархатным голосом неспешно произнесла:

– Тебе чего? Ты чего это такой запыханный?

– Так это… – нерешительно начал Лёнька, – бельё надо получить…

– А зачем тебе бельё? – не поняла его Татьяна. – Вам же там Надя всё меняет.

– Так наши все списались, а меня переселили в каюту мотористов, – начал торопливо объяснять Лёнька. – А там ничего нет. – И он в нерешительности уставился на непробиваемую Татьяну в ожидании решения своей судьбы.

– Давай квиток от второго механика, – потребовала Татьяна.

– А у меня его нет, – в недоумении пожал плечами Лёнька.

– Как нет? – На лице Татьяны проявилось явное недовольство.

– А вот так, – Лёнька развёл руками. – Нет – и всё. Не дал мне Здор никакой бумажки. Он там дела пересдаёт, и некогда ему… – жалостно закончил он, просительно заглядывая в глаза непоколебимой Татьяны.

– Не-ет, – протянула самый главный начальник всего белья знаменитого пассажирского лайнера, – без квитка я тебе ничего не могу выдать, – подвела она итог, но, посмотрев на часы, которые медленно, но уверенно констатировали приближение обеда, решила: – Подожди, – и, подняв трубку телефона, набрала двухзначный номер.

Через пару секунд в трубке раздался мужской голос, на который Татьяна отреагировала совсем другим тоном.

– Николай Васильевич, это Таня говорит, – голос Татьяны лился в трубку, как журчанье весеннего ручейка. – Тут ко мне подошёл ваш курсант-практикант и требует, чтобы я ему выдала бельё, а бумажечки-то от вас у него нет. Что мне делать? Не смогли бы вы посоветовать мне?

В трубке прозвучала определённая сентенция, выданная голосом Здора, смысла которой Лёнька не расслышал, но от которой лицо Татьяны расплылось в улыбке, и она проворковала:

– Хорошо, Николай Васильевич! Я всё сделаю, Николай Васильевич! Но только под вашу ответственность, Николай Васильевич! – щебетала она елейным голоском, на что из трубки прозвучала очередная песня, сказанная твёрдым уверенным голосом Здора. – Я всё поняла, Николай Васильевич! Я выдам ему бельё, Николай Васильевич! – подтвердила Татьяна и повесила трубку.

Подняв на Лёньку глаза, она уже официально отрубила:

– Жди здесь, – и, встав из-за стола, ушла в недра кладовой.

Вернувшись через пару минут, Татьяна без признаков любезности плюхнула Лёньке в руки пару простыней с наволочкой и полотенцами.

– Распишись здесь. – Она достала амбарную книгу и ткнула в одну из строк пальцем.

Лёнька, засунув стопку белья под мышку, изогнулся и поставил закорючку в указанном месте.

– Всё! Иди! – скомандовала Татьяна неожиданно прорезавшимся командирским голосом. – На обед мне пора, – и чуть ли не вытолкала Лёньку из своей богадельни.

Но Лёньке было уже глубоко начихать на эмоции Татьяны. Бельё он держал руках, а на обед и сам не хотел опаздывать. Ведь теперь их курсантский стол мог не обслуживаться, и ему предстояло определиться с местом трапезы.

Закинув бельё на койку, он на полных парах двинулся в столовую, потому что чётко усвоил, что тот, кто опоздал, ходит голодным до ужина, а кто опоздал на ужин, тот терпит до утра.

Но в столовой всё разрешилось само собой.

Буфетчица, увидев его, указала на один из свободных столов, за которым питались мотористы:

– Здесь будешь сидеть. – И, увидев его нерешительность, усмехнулась: – А ты думал, что я тебя к девчонкам посажу? – На что из-за стола матросов послышался смех. – Не надейся, тут и без тебя ухажёров хватает.

А Лёньке было вообще-то фиолетово, где сидеть – с девчонками или с мотористами. Главное, чтобы он никого на стеснил, и из-за места, которое он займёт, у него бы не возникли в дальнейшем неприятности.

Справившись с обедом, он прошёл на кормовую швартовную палубу, так как когда-то выходил на неё с друзьями.

Для себя он отметил, что погода сегодня стоит замечательная. Утренний туман и морось, как по мановению палочки, исчезли, и над городом раскинулось ярко-синее небо с редкими белёсыми облачками.

Солнце не припекало, как летом, намекая на то, что осень скромно входит в свои права.

Даже несмотря на то что Лёнька находился в тени, ему всё равно стало жарко, и он спустился в каюту переодеться в чистую летнюю одежду.

А так как сегодня он никому не подчинялся и был сам себе голова, то у него появилась возможность сходить в город.

Лёнька постоянно помнил, что Валентин в Провидения просил его купить каких-либо овощей, поэтому поставил себе задачу – обязательно сходить во время стоянки в овощной магазин. Василий подробно объяснил ему, где в центре города находится неплохой магазинчик – там и народу много не бывает, и овощи всегда свежие, потому что привозят их туда из какого-то совхоза, где на полях работают моряки, ожидающие свои пароходы.

Но переход до Провидения со всеми заходами составлял около двух недель, и из-за этого овощи при хранении в каюте могли испортиться. Хотя парни их сохранили, но это было среди своих, а тут Лёньке предстояло жить с незнакомыми людьми, и кто знает, как его новые соседи к этому отнесутся.

Поэтому Лёнька решил использовать отработанный вариант и пошёл к Петрухе.

Петруха жил вместе с плотником в каютах левого борта. Как-то раз он приглашал к себе Лёньку, чтобы усугубить доставшийся ему на шару пузырёк, но Лёньке стоило большого труда и изобретательности отказаться от возлияния. Не потому что Петруха ему не нравился, а из-за того что Лёньке было с ним неинтересно. Ну о чём бы он с ним говорил после первой стопки? Тем более что Петруха стопкой не ограничится, и его развезёт на приключения, которые Лёньке были абсолютно не нужны.

Найдя каюту Петрухи, Лёнька для приличия постучал в дверь и сразу заглянул в неё.

– Петруха! – громко позвал он. – Ты здесь?

Каюта у Петрухи была двухместная, не то что у Лёньки. Начальник как никак. Маленький, но начальник.

Петруха вальяжно раскинулся на диване под иллюминатором и изволил почивать.

От Лёнькиного окрика он резко подскочил и ошалело уставился на вошедшего, но поняв, что это всего лишь Лёнька, недовольно разразился отборнейшими морскими заклинаниями:

– Те чё надо, мать-перемать?.. Ты чё, не видишь, что ли… мать-перемать… что человек отдыхает? Те чё, вообще делать нечего, мать-перемать?! – И резко перескочил на другую тему: – Ты чего это сёдня на склад не приходил? Я, понимаешь ли, там корячусь, а он где-то сачкует, понимаешь ли…

– Да ничего я не сачкую. – Лёнька зашёл в каюту и закрыл за собой дверь. – Наши сегодня все списались, а я их провожал.

– Ну и чё? – Петруха уже пришёл в себя и с интересом смотрел на Лёньку. – Проводил?

– Ага, – утвердительно кивнул Лёнька и обозначил причину своего появления: – Слышь, Петь, а что если я в овощные камеры пару сумок положу?.. – Лёнька испытующе посмотрел на своего «дружбана». – Пообещал я там одному мужику в Провидения привезти кое-чего…

Вид Петрухи моментально изменился, и он чуть ли не раздулся от важности возложенного на него задания.

– Ну-у, – с великой значимостью в голосе начал он, – это как посмотреть. Положить-то всё можно, но если Олеговна увидит или, что ещё хуже, Юрьевна, то знаешь, что будет? – Петруха сделал трагическую паузу.

– Не-а, – Лёнька отрицательно покачал головой.

– А это значит, что Петрухе придёт кирдык! – И Петруха, выпучив глаза, уставился на Лёньку.

– Это как? – не понял его Лёнька.

– А вот так. – Петруха изобразил руками петлю, которая будет завязана вокруг его шеи и подцеплена где-то в районе подволока.

– Да ну!.. – недоверчиво протянул Лёнька. – Гонишь…

– Зуб на мясо! – Петруха всунул большой палец правой руки в рот и, зацепив ногтем за один-единственный передний зуб, резко выдернул его, отчего по каюте разнёсся чёткий щелчок.

– Да-а… – задумчиво протянул Лёнька. – Ну а что если вот так? – Он сжал кулак, оттопырил на нём большой палец с мизинцем и провёл им перед собой.

– Ну-у… – довольно изрёк Петруха. – А это уже совсем другой разговор.

– Так я принесу овощи? – С надеждой, что его поняли, Лёнька подошёл к гордо восседающему на диване Петрухе.

– Но без ентого дела, – Петруха повторил Лёнькин жест с кулаком и оттопыренными пальцами, – ничего не получится.

– Да будет всё, будет! – начал жарко заверять его Лёнька. – Ты за енто дело не переживай. Всё будет. Только ты мне скажи, покупать мне эти… овощи или нет?

– Да покупай, – махнул рукой Петруха. – Но без ентого дела даже и не подходи. Можешь всё за борт смайнать, а я даже об этом не пожалею. – Петруха выдал самый значимый для него аргумент – конечно, имея в виду, что ему не придётся усугубить доставшуюся ему таким путём бутылочку.

– Да не переживай ты так, кореш ты мой лепший! Всё будет на мази! – радостно заверил его Лёнька и выскочил из каюты.

Купить-то купить… Но на что купить? После Провидения у Лёньки в кармане гремела только какая-то мелочь. Для того, чтобы выполнить обещание, данное Валентину в Провидения, нужны деньги. У Лёньки теплилась только одна надежда на пополнение своего бюджета – это денежный перевод из дома. Он очень надеялся, что мама получила его адрес и отправит деньги на почтовое отделение училища.

Поэтому, выскочив от Петрухи, он забежал в каюту переодеться, закинул пустую сумку на плечо и рванул в училище.

Погода, несмотря на начало сентября, стояла по-настоящему летняя. Яркое солнце, синее небо, голубая гладь бухты Золотого Рога и жаркий асфальт на привокзальной площади.

От воздуха, насыщенного городскими испарениями, Лёнька сразу же покрылся потом. И это он ещё не бежал, а быстро шёл.

Пройдя мимо памятника Ленину, уверенно указывающего правой рукой на выход из бухты, а левой – себе под ноги, он неожиданно вспомнил морскую шутку: «Там заработаете, а здесь пропьёте».

Невесело усмехнувшись шальной мысли, он поднялся по ступенькам бетонной лестницы и вышел к автобусной остановке.

Здесь находилась конечная остановка автобуса №1, который колесил по всему Эгершельду.

Хорошо, что в кармане нашлось несколько пятаков, один из которых пришлось отдать кондуктору за билет.

Вообще-то до училища можно было дойти и пешком. Это заняло бы минут десять, но влажный воздух и дневная жара к этому не располагали. Поэтому Лёнька втиснулся в жёлтую «гармошку» «Икаруса» и на второй остановке вышел напротив училища.

Поднявшись по широкой лестнице к парадному входу в главный корпус, он почему-то вспомни бравого Батькова. Но сейчас у входа стоял другой курсант, и, предъявив ему курсантский билет, Лёнька вошёл во внутрь.

Полумрак высокого холла и его прохлада остудили разгорячённое тело, и Лёнька, повернув налево, прошёл к почтовому отделению.

Предъявив курсантский билет, он с замиранием сердца ждал, когда миловидная девушка закончит копаться и решит все его сомнения.

А они разрешились, когда она протянула ему бланк перевода и два письма.

Сердце Лёньки ёкнуло. Неужели письмо от Гали уже пришло?! Быстро же ходит почта! Но, взяв письма, он рассмотрел, что это письма от родителей. От Гали письма не было, с сожалением отметил Лёнька, но зато другие два его обрадовали.

Одно письмо было от папы. Лёнька это понял, увидев мелкие буковки, написанные папиным почерком. От втиснутых в конверт листов бумаги тот чуть не лопался. Папа всегда писал ему письма на нескольких листах с подробным описанием жизни в доме и различными советами. Зная, что прочтение письма займёт много времени, Лёнька положил его в сумку с расчётом, что вечером в тишине каюты займётся прочтением.

А другое тоненькое письмо и почтовый перевод были написаны маминой рукой. Мама ему писала очень редко, потому что все её мысли и чаяния описывал папа. Мама же, когда очень переживала, отсылала Лёньке письма с множеством вопросов. И, чтобы успокоить её, Лёнька всегда подробно отвечал на каждый вопрос. Если он что-то забывал или неполно отвечал на поставленные вопросы, то папа ему в следующем письме напоминал о них, и Лёньке приходилось самым подробным образом описывать своё житьё-бытьё.

Вот и сейчас он сразу же раскрыл мамино письмо и прочитал одну-единственную страничку, написанную на тетрадном листочке убористым почерком.

Посмотрев на такие родные буквы, выстроенные, как по линеечке, Лёньке невольно вспомнилось, как мама однажды захотела, чтобы и у него был точно такой же почерк.

Она усадила сына за стол и несколько дней подряд заставляла его писать одно и то же слово, потому что Лёнька был тот ещё грамотей. Папа и сейчас со смехом вспоминал его перлы: «виня» (вишня), «песя» (песня), «челодан» (чемодан) и такое близкое всем мальчишкам слово «мальчик». Так мама усадила Лёньку за стол и заставила его писать слово «мальчик». Лёнька исписал этим словом почти всю двенадцатилистовую тетрадь, и каково же было мамино удивление, когда при проверке она обнаружила, что почти в каждом слове «мальчик» её сын сделал ошибку! Вечером она показала тетрадку папе, на что тот со смехом сделал вывод: «Ну не хочет он быть мальчиком. Мужчина у нас растёт».

И сейчас, после прочтения маминого письма, на душе стало тепло и уютно. Мама, как всегда, задавала множество вопросов. Вопросы, казалось бы, были простыми, но от каждого из них веяло таким теплом и любовью, что от некоторых слов у Лёньки даже защипало в глазах, так они проникали в его душу. Потому что о таких вещах, о которых спрашивала мама, его никогда никто и нигде не спрашивал.

Денежный перевод оказался на двадцать пять рублей. Мама в письме пояснила, что это деньги ему на два месяца, поэтому просила, чтобы он обязательно купил себе фруктов и ел их регулярно, потому что летом обязательно надо насытить организм витаминами.

О витаминах Лёнька от мамы слышал с самого детства, сколько себя помнил. Поэтому улыбнулся при прочтении столь важного совета. Конечно, он купит себе пару яблок или ещё чего, но этим до весны организм не насытишь. Но мама есть мама, и её заботу и любовь Лёнька постоянно ощущал на себе. Даже когда он, набедокурив, удрал из дома, мама первая бросилась к нему и прижала к своей груди, а когда он подвёл всю семью и не пришёл на прощальный ужин, мама простила его, и он до сих пор ощущал в руке ту десятку, которую она тайно сунула ему в ладонь.

Под воздействием этих воспоминаний и от теплоты маминого письма он здесь же написал телеграмму: «Мамочка, родная. Спасибо тебе за заботу. Деньги получил. Послезавтра уходим в новый рейс. Вернусь в конце сентября. Твой сын Лёньчик».

Девчонка за окошком с усмешкой посмотрела на него:

– Я не могу передать такую телеграмму, – безапелляционно заявила она, возвращая Лёньке бланк.

– Почему? – непроизвольно вырвалось у того.

– Здесь написано не то имя, которое стоит у вас в документе. – Девчонка ткнула пальцем в имя «Лёньчик».

– Ну и что? – удивился Лёнька. – Мама меня всегда так называет…

– Неважно, как там вас называет мама, но имя должно быть такое же, как и в предъявленном документе.

Рассусоливать и разглагольствовать с этой представительницей закона Лёньке абсолютно не хотелось, поэтому он переправил в телеграмме имя на «Леонид», хотя знал, что маме такая официальность и холодность не понравятся, но спорить у него не было времени.

Девчонка приняла телеграмму, вычла её стоимость из причитающихся Лёньке денег и вернула сдачу.

Скинув с себя неприятный осадок, оставшийся от общения с важной девчонкой, Лёнька быстро пошёл к автобусу.

Но на пути к остановке у него находился «Зелёный магазин».

Ещё во время пребывания в одиннадцатой роте Лёха рассказывал ему об этом жизненно важном для курсантской жизни магазине. Там продавались любые продукты и консервы на закусон. Ну и то, что необходимо было закусывать. Но особого внимания заслуживала небольшая пристройка, в которой периодически появлялось пиво владивостокского пивного завода.

Зайдя в магазин и подойдя к прилавку, Лёнька увидел, что дефицита с пойлом здесь нет. Полка с этим товаром оказалась забита до отказа.

Покупатели в этот жаркий дневной час в магазине отсутствовали, и Лёнька, протянув упитанной тётеньке в золотых украшениях десятку, попросил:

– Будьте добры, мне пару бутылочек коленвальчика.

Представительница торговли взглянула на него прожигающим взглядом.

– А ещё чего?

– Только пару пузырьков, – повторил свою просьбу Лёнька.

– А закусывать чем будешь? – не сводила она с него глаз.

– Есть у нас чем закусывать, – попытался отвязаться от назойливой продавщицы Лёнька.

– Знаю я вас, курсантов, как вы её там, радёмую, глушите… – недовольно пробурчала продавщица, но достала с полки две бутылки.

Её ответ Лёньку поразил не меньше, чем африканца – вид снежной бабы. Поэтому он в полной прострации стоял с открытым ртом, наблюдая, как продавщица выставляет бутылки на прилавок и отсчитывает сдачу. Как это она определила, что он имеет отношение к курсантам? Но, видать, у этой тётеньки за многие годы глаз настолько наметался на их братию, что осечки дать не мог ни при каких обстоятельствах.

Уложив бутылки в сумку, Лёнька вышел из магазина.

Автобус не пришлось долго ждать, и он вновь оказался на привокзальной площади, где сел в трамвай №4 и доехал до центра.

Как рассказывал Василий, за зданием ФТИ, что напротив ГУМа, находилась поликлиника водников, а напротив неё стоял жёлтый дом, с обратной стороны которого находится овощной магазин.

Василий рассказывал, что в этот магазин поставляются овощи, которые собирают на полях какого-то совхоза бичи.

– Чё за бичи? – удивился тогда Лёнька.

– А это те моряки, которые находятся на бичу, – пояснил Василий, но, увидев, что Лёнька и этого не понимает, пояснил конкретнее: – Вот вышел моряк с отпуска, а парохода у него нет. Тот, на котором он перед этим работал, где-то в море находится. Деваться ему некуда, поэтому моряку приходится ждать пароход. А пароход приходит не завтра же? Вот и сидит моряк и ждёт пароход. А чтобы он не просто так сидел, а приносил пользу нашему социалистическому обществу, его отправляют в колхоз, где он зарабатывает деньги пароходству, собирая овощи на полях. Теперь понятно? – Василий с иронией смотрел на внимательно слушающего его Лёньку.