Текст книги "Алые маки «Арваза». Южная граница: люди, события, факты (1970-2000 гг.)"

Поспешно распрощавшись со старшим лейтенантом Виктором Колеватых и личным составом заставы, с рассветом я двинулся в путь. Неожиданные вводные давно стали частью моих повседневных будней. Я давно перестал им удивляться. Впрочем, в этот раз какой-то внутренний напряг все же давал о себе знать. Вполуха слушая рассказы словоохотливого солдата-водителя, периодически кивая головой и даже улыбаясь на его остроумные шутки, мыслями я был уже в отряде, в суматохе предстоящих дел.

«Интересно, справился ли с задачей по подготовке сувениров к совещанию мой инструктор прапорщик Сергей Пушок? – размышлял я, стараясь подавить в себе нарастающую тревогу. Парень он ответственный. Ему я бесконечно доверяю, но мало ли…

Глава 21
Лакейство мысли и действий: откуда корни?

Предчувствие – достоинство великовозрастных, опытных, умных офицеров. Они каким-то шестым чувством ощущают возможность перемен, служебные и жизненные «засады», умеют мастерски обходить их, торя себе дорогу в светлое завтра. Но я же еще молодой и неопытный! Мой «внутренний голос» всегда помалкивает. Не рисует перспектив и не предостерегает от ненужных рисков, излишне смелых поступков. Именно поэтому, в отличие от моих коллег, я чаще теряю в карьерных возможностях, чем приобретаю.

Вот и предстоящее Всесоюзное совещание комсомольских работников погранвойск лично я воспринял вполне спокойно. Ну, подумаешь, поучаствую в «массовке», послушаю очередных докладчиков и участников скучных прений. Что тут нового? Знать бы, какой шанс выпадет именно мне в плане продвижения по службе. Шанс, от которого я в итоге добровольно… откажусь.

Предполагаю, что многие мои сослуживцы, узнав об этом, поспешат покрутить пальцем у виска. И будут совершенно правы! Но ведь в жизни простых решений не бывает. Сказать по правде, я до сих пор не знаю, правильно ли тогда поступил, отпустив хвост доставшейся мне жар-птицы?

Но обо всем по порядку.

1977-й был щедр на знаменательные события. В их числе – Всесоюзное совещание комсомольских работников пограничных войск КГБ СССР, проходившее на базе родного мне Голицынского училища и собравшее для обмена опытом свыше двухсот штатных молодежных лидеров частей погранвойск страны. Уровень для нас – более чем высокий. В президиуме – первый заместитель Председателя КГБ СССР С. К. Цвигун, один из руководителей Отдела административных органов ЦК КПСС, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Б. Н. Пастухов, командование погранвойск.

Подготовка к совещанию на местах проводилась в привычной суете, но все же основательно, ответственно. Комсомольское отделение политотдела округа зарядило нас общей задачей – обобщить опыт работы, всем быть готовым к выступлению (хотя список из четырех основных ораторов был утвержден заранее). А главное – подготовить стенды с наглядной агитацией, сувениры и прочую атрибутику, призванную показать «героику будней границы».

Мастера чеканки и фотодела, самодеятельные поэты и художники, несмотря на крайне острый дефицит материалов (ну где в Туркмении раздобыть медь для чеканки или горный хрусталь для поделок?..), корпели над утвержденными проектами днем и ночью. Выложились по полной, но…

К великому сожалению, на нашем рейсе, вылетавшем в Москву, случился значительный перегруз багажа, и добрая половина самодеятельного идеологического творчества осталась за бортом, невостребованной. Ну, в самом деле, не разгружать же азиатские «дары природы» – коробки с плодами отборных гранат, винограда, фисташек, коими наполняли борт белоснежного лайнера ТУ–154 практически все пассажиры, включая и нас, грешных. Как сказали бы современники, холодильник взял верх над идеологическими постулатами и броскими лозунгами.

В числе участников совещания – много знакомых мне лиц. Однокашников, с которыми был съеден не один пуд соли, не засидевшихся в первичном звене заставы, контрольно-пропускного пункта, пограничного корабля. Тех, кто благодаря упорному труду, личным и деловым качествам, ну или своим высокопоставленным протеже бодрым шагом взбирался по карьерной лестнице.

Мы искренне радовались встрече, много шутили и ждали начала основного действа. Логика тут проста: выступить на подобном форуме – шанс «засветиться» конструктивным позитивом, обратить на себя внимание высокого начальства, получить «добро» на поступление в академию или дальнейшее продвижение по службе. По этой причине многие потенциальные ораторы тщательно штудировали свои тексты, вносили в них многочисленные правки и уточнения, уповая на свой «звездный час».

Надо сказать, что 1977-й – это год 60-летия Великого Октября. В советские времена подобные исторические вехи всегда носили сакральный характер, широко отмечались на общегосударственном уровне. Юбилеем Октября была пронизана вся партийная, идеологическая и политико-воспитательная работа, многочисленные публикации в СМИ, теле– и радиотрансляции. Даже театральные постановки и детские, пионерские утренники были насыщены глубоким идеологическим содержанием. Страна с удовольствием просыпалась под бравурные марши и популярные в те времена песни Иосифа Кобзона, Льва Лещенко и других исполнителей патриотических хитов. «Любовь, комсомол и весна», «БАМ», «За туманом», «Гренада» и другие, пронизанные зарядом бодрости и оптимизма песни слушала и напевала вся страна.

В авангарде всех успехов и достижений, разумеется, была Коммунистическая партия Советского Союза и ее бессменный лидер Леонид Ильич Брежнев. Здравицы в его честь порой грешили явным перебором, трансформировались в пересказываемые на кухнях вполголоса анекдоты, тем не менее оставались обязательным ритуалом, которому следовали все партийные, профсоюзные, комсомольские и прочие функционеры.

Справедливости ради надо отметить: никакого отторжения сама фигура престарелого генсека в обществе не вызывала. Почти все 18 лет его правления были для страны «золотым периодом» стабильности, неуклонной борьбы за мир во всем мире, реализации крупных экономических проектов и вполне приемлемого народного благосостояния. Даже скудный и однообразный в провинциальных городках ассортимент продовольственных товаров, как и дефицит модных, импортных вещей, ни для кого не являлся неразрешимой проблемой. У любой хорошей хозяйки холодильник всегда был забит под завязку, а проблема тряпишного дефицита запросто решалась при помощи знакомого завмага и червонца сверху. Да и сам Леонид Ильич – добродушный, улыбчивый, не вполне здоровый дедушка-фронтовик, неизменно служил примером личной скромности и трудолюбия.

По воспоминаниям офицеров «девятки», охранявших в те времена кремлевских небожителей, в 1960 году, после избрания Л. И. Брежнева Председателем Президиума Верховного Совета СССР (главой государства), ему была выделена в пользование государственная дача, известная в чекистской среде как «Объект «Заречье–6». Ничем не примечательный деревянный дом, в окружении берез и островерхих елей, тихих аллей и птичьего перезвона очень нравился главе законодательной власти страны. Здесь, в небольшом, по-своему уютном кабинете он много работал над проектами важных постановлений, часто гулял по территории, обсуждал с помощниками и соратниками важные государственные проблемы.

Позднее, по инициативе членов Политбюро, Л. И. Брежневу предложили проект новой, более комфортабельной дачи в подмосковном поселке Раздоры, что по Рублево-Успенскому шоссе, всего в шести километрах от Москвы, в живописном месте близ излучины Москвы-реки. Говорят, приехавший на место Леонид Ильич первоначально выбранным местом остался очень доволен, но, когда ему озвучили смету расходов, от новой дачи категорически отказался, заявив: «Народные деньги надо экономить!» Вместе со своей семьей он до последних дней так и коротал свободное время в «Заречье», демонстрируя всем пример личной скромности и бережливости.

Одно из похвальных качеств тогдашнего главы государства, на мой взгляд, заключалось в его умении не раздражать своих сограждан частым мельканием на телеэкранах и газетных полосах. Главным героем на протяжении всей брежневской эпохи оставался человек труда: сталевар, шахтер, врач, инженер, колхозник. Все те передовики производства, кому приходилось «пахать от зари до зари», чтобы выполнить и перевыполнить повышенные соцобязательства, уложиться в семейный бюджет, справиться с текущими проблемами. И если уж сам Л. И. Брежнев появлялся в информационном пространстве, то к его речам обычно прислушивались. Своими, хоть и прочитанными по бумажке, но все же заряженными оптимизмом выступлениями он вдохновлял общество надеждой на лучшее будущее (лишь бы не было войны!) и поэтому воспринимался всеми с уважением и искренней симпатией.

Если что и влияло на имидж главы государства в негативном ключе, так это его «свита» из многочисленных, таких же престарелых соратников. Вольно или невольно они оказывали генсеку «медвежью услугу», увешивая его грудь многочисленными геройскими звездами и орденами, одаривая государственными и литературными премиями, роняя авторитет нескончаемым славословием и ничем не прикрытым подхалимажем. Очевидно, что атмосфера, царящая в верхах, невольно распространялась и на низовые звенья. Комсомол, увы, тут не был исключением.

Первый день Всесоюзного совещания – самый ответственный. К трибуне, сменяя друг друга, поспешным шагом выдвигались ораторы. Монотонными голосами они озвучивали свои заранее согласованные, множество раз перепроверенные в отрядных и окружных политотделах идейно выдержанные тексты. Первых – слушали внимательно, с любопытством. Тех, что ближе к полудню, – с откровенной дремой, преодолеть которую часто было невмоготу. Ближе к концу дня в зале периодически возникал гул голосов. Звучали жидкие аплодисменты, реплики, остроты и плохо скрываемые насмешки.

Откровенно скучали, поглядывая на часы, и члены многочисленного президиума. Что-то пошло не так. И это мнение в узком кругу откровенно высказал организаторам форума из Политуправления пограничных войск первый зампред КГБ СССР генерал армии С. К. Цвигун: «Лозунгов – много, а практики службы, комсомольских дел – мало! Где острые проблемы, пути их решения? Или в комсомоле пограничных войск все благополучно?»

Начальственное недовольство тут же довели до всех участников совещания наши кураторы из округов. Комсомольский лидер Среднеазиатского пограничного округа капитан Юрий Медведев, видимо, в числе других своих коллег получивший взбучку, говорил прямо: «Президиум недоволен. Одних парадных рапортов и заверений в верности идеалам марксизма-ленинизма и КПСС мало. Нужны дела. Важно показать живую, напряженную работу организаций ВЛКСМ застав и подразделений».

– Алексей, ты к выступлению готов? – неожиданно подошел ко мне старший инструктор комсомольского отделения политотдела округа старший лейтенант Игорь Котов.

– Так точно!

– Давай текст.

– К утру будет в лучшем виде, – с готовностью отозвался я, сознавая, что зря не отпечатал текст на пишущей машинке. Выступление на пленарном заседании мне явно не светило, а работа на мусорную корзину всегда лишь раздражала.

– Не к утру, а к 22.00, – бросил недовольный взгляд в мою сторону Котов. – Ужин разрешаю пропустить.

Откровенно говоря, с оценкой генерала армии С. К. Цвигуна трудно было не согласиться. Наблюдая за происходящим из зала, а особенно из галерки, все мы, молодые офицеры, удивлялись, как наши сослуживцы – энергичные, деловые, остроумные в обиходе парни, едва их приглашали к трибуне, мгновенно превращались в закомплексованных чинуш. Быстро семенили к трибуне. Судорожно сжимали в руках аккуратно вложенные в папочки тексты выступлений, а приблизившись к микрофону, скороговоркой, не смея ни на миг оторваться от текста, зачитывали свои казенные, обильно сдобренные цитатами классиков марксизма-ленинизма и материалами минувшего партийного съезда тексты. При этом буквально каждый оратор клятвенно заверял «родную Коммунистическую партию, ее Политбюро и лично дорогого Леонида Ильича Брежнева…».

Возникавший в это время шум и улыбки в зале провоцировали некоторые безответственные шалопаи, взявшиеся вести подсчет, кто станет чемпионом по количеству произнесенных цитат и заверений. Шутки шутками, но пальму первенства получил мой однокашник по училищу Виктор Тяблин, умудрившийся втиснуть в восьмиминутное выступление целых пять цитат и эмоциональных заверений.

Не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба. Вполне возможно, спустя годы Виктор достиг желаемого: стал важным партийным функционером, напыщенным начальником или даже обладателем генеральских лампасов. Каждый лепит свой образ сам, сообразно уму, воспитанию и нравственным убеждениям. Важнее другое. В пограничном училище нас учили многому, но только не лицемерию и лизоблюдству, умению «держать нос по ветру» и мастерски прогибаться перед начальством, менять свои убеждения в зависимости от курса, провозглашаемого очередным руководителем страны.

Есть такое понятие – «лакейство мысли и действий». Это когда ты сегодня «верный ленинец», завтра – убежденный противник «застоя» и активный сторонник перестройки, а послезавтра дикий капитализм – лучшая среда, где ты можешь раскрыть свои способности, втереть очки, облапошить менее опытного и образованного соплеменника, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Так вот, «лакейство мысли» – точный предвестник лакейства действий, нравственного саморазрушения человека. Тут есть над чем поразмышлять, особенно если ты выбрал для себя профессию бойца идеологического фронта, «инженера» человеческих душ.

Говорят, с годами не меняют своих убеждений только дураки. В зрелости, и не только возрастной, но и мировоззренческой, есть свое рациональное зерно. Чем старше мы становимся, тем большей объективной информацией располагаем. Открытые архивы, воспоминания очевидцев событий, откровенные статьи талантливых, свободно мыслящих публицистов на многое открывают глаза. Взвешивая все «за» и «против», мы невольно меняемся, уточняем собственную мировоззренческую позицию. Это естественный, закономерный процесс. Другое дело, когда ты сталкиваешься с людьми, для которых убеждения, что флюгер. Лишь бы в паруса личной карьеры и выгоды ветер конъюнктуры поактивнее дул.

Не знаю, кому как, а лично я, почувствовав в человеке фальшь, неискренность, всегда старался от такого дистанцироваться. Даже если в прошлом нас связывали вполне дружеские отношения. С годами не раз убеждался в правильности такого выбора. Случалось, в процессе последующей службы встречал иных полковников и даже генералов-политработников, начинавших, как и я, в комсомоле. Когда-то веселых, простецких в общении, вполне себе искренних и дружелюбных. Спустя годы передо мной возникали уже совсем другие, напыщенные, чужие люди. Перед начальством – подчеркнуто подобострастные, угодливые, с подчиненными – чванливые и высокомерные, то и дело надувающие щеки, провозглашающие банальные истины как некое открытие.

Оговорюсь, среди моих многочисленных сослуживцев таких были единицы. Но они были! Каким-то удивительным образом эта двуликая, весьма посредственная рать проникала через сито строгого кадрового отбора, занимала в высоких кабинетах места более достойных и порядочных офицеров.

И еще. Странный парадокс. Приедешь на любую пограничную заставу, поприсутствуешь на комсомольском собрании. Все говорят коротко и по делу. Порой спорят друг с другом, предлагают пути решения конкретных, действительно важных проблем. Никому из них в голову не придет, скажем, прежде чем высказаться по теме запущенности «Городка следопыта» или заготовки сена для лошадей, цитировать классиков марксизма-ленинизма или бить себя в грудь и заверять начальника заставы в верности и личной преданности. Что же мешало запустить разговор на всесоюзном сборе комсомольских работников войск в конструктивном ключе? Организовать дискуссии, «мозговые штурмы», обмен опытом по действительно важным проблемам низовых звеньев, от которых реально зависит качество службы, дисциплины, микроклимат в коллективах.

К примеру, лично я на одной из застав столкнулся с совершенно идиотской традицией. Как только министр обороны подписывал приказ об очередном увольнении в запас, молодняк переходил в статус «дедов». Но не автоматически, а после довольно болезненной экзекуции: двенадцати ударов солдатским ремнем по голой заднице ровно в полночь. Осознание явной глупости этого даже среди солдат-срочников было подавляющим. Тем не менее кое-кто из теневых лидеров, то ли от скудости ума, то ли из желания укрепить собственный авторитет, традицию поддерживал. Разве не проблема, требующая публичного осуждения и искоренения? Несомненно!

Довольно часто по итогам расследований о грубых нарушениях по службе выяснялось, что первопричина всему – запредельные служебные, а значит, и физические нагрузки, хроническая усталость, отсутствие полноценного сна и отдыха (в период усиленной охраны границы продолжительность службы пограннарядов доходила до 10–12 часов). Так может, не наказывать нужно было провинившихся, а установить приказом посильные нормы, исходя из физических возможностей военнослужащих? Чем не тема для обсуждения?

Довольно часто в ходе общения с комсомольцами приходилось выслушивать упреки, дескать, служим на совесть, без нарушений, а увольняемся в запас и едем по домам, одалживая на время знаки солдатской доблести у тех редких счастливчиков, что их получили. Будь моя воля, для стимулирования отличившихся я бы активно использовал меры не только морального, но и материального (денежного) стимулирования. Почему нет? Если солдат купит себе лишний раз конфет, печенья, пакет молока или платок для матери и невесты в подарок, что в этом плохого? Уверен, проблема вполне решаема и государство уж точно не разорит.

Наконец, еще один характерный пример. Жены многих офицеров застав имели высшее образование, в том числе педагогическое. При этом возможности работать, хоть как-то реализовать себя на отдаленных заставах – никакой. Вынужденно они теряли квалификацию, педагогический стаж, просто томились от безделья. С другой стороны, немало пограничников после увольнения в запас планировали поступать в техникумы и институты, нуждались в соответствующей предвузовской подготовке. Вот бы задействовать имеющийся потенциал, получить обоюдную выгоду! А заодно морально и материально поддержать жен офицеров. Польза от этого была бы несомненной. Но, увы! Никто не осмеливался поднять этот вопрос перед Политуправлением пограничных войск, попытаться решить давно назревшую проблему. А ведь следовало!

К сожалению, упомянутые, как и многие другие заслуживающие внимания проблемы продолжали оставаться «под сукном». Большинство якобы ценных инициатив снизу внедрялись исключительно «сверху», после тщательных согласований и одобрений в руководящих инстанциях. Спору нет, некоторые из них получали реальную поддержку в первичных организациях ВЛКСМ. К примеру, идея проведения Всесоюзной эстафеты вдоль Государственной границы СССР, движение «Брат на смену брату», за право стать старшим пограннаряда уже на первом году службы. Но были и явно провальные. Тот же забюрократизированный до крайности «Ленинский зачет», так и не получивший широкой поддержки снизу.

Комсомольская жизнь войск часто копировала недостатки «старшего брата», партийных структур. А там формализма, протоколов, отчетов и зачетов было, как мха на болоте. Разумеется, никому из нас и в голову не приходило поменять или хотя бы модернизировать Систему. А вот подумать о том, чтобы на «болоте» проросли ростки интересного, оригинального, нового, безусловно следовало. Лучшей площадки для «обкатки» этой и других идей, чем Всесоюзное совещание, и не представить. К сожалению, не рискнули. Решили не сворачивать с накатанной колеи. А жаль!

Участники Всесоюзной эстафеты вдоль Государственной границы СССР

Второй день Всесоюзного совещания комсомольских работников близился к завершению, и я, грешным делом, подумал – пронесло! Как вдруг в большом зале пленарного заседания отчетливо прозвучала моя фамилия. Сосед резко толкнул меня в бок, давая понять, что я не ослышался. Подавляя волнение, встал с места и энергичным шагом двинулся в сторону голгофы с трибуной и микрофоном.

– Выступление забыл! – бросил мне вслед кто-то из наших.

Текст у меня был в голове. Продуманный до мелочей, выверенный по содержанию и времени, достаточно конкретный. Для подстраховки (вдруг от волнения «переклинит») записанные от руки тезисы я все же сунул себе в карман. Тем не менее желание выступить без бумажки было моим принципиальным и бесповоротным решением. «Будь что будет!» – решил я, направляясь к трибуне, по пути следования демонстративно потирая свободные от «конспекта» руки, цепко удерживая в памяти начало выступления.

– Однажды у нас на заставе произошло ЧП. Один из увольняемых комсомольцев грубым, понукающим тоном «попросил» молодого солдата-первогодку почистить за него амуницию коня. Почему так произошло, почему беззубо на это отреагировал комитет комсомола?

Нестандартное начало тут же привлекло внимание притихшего зала. Как и то, что говорил я эмоционально, не отводя глаз от зала, не заглядывая в шпаргалку.

Мои предусмотренные регламентом восемь с половиной минут вместили несколько конкретных примеров из жизни застав и подразделений. А еще – три вопроса «почему?», на которые мне самому пришлось отвечать, раскрывая практику комсомольской работы. Прозвучавший в финальной части вывод был четким и оптимистичным: не существует неразрешимых проблем там, где комсомол на своем месте, работает не формально, а кропотливо, шаг за шагом, преодолевая трудности!

Каюсь, под занавес выступления я тоже согрешил, озвучив известную ленинскую фразу: «Поменьше политической трескотни, побольше простого будничного дела!» Но она показалась мне уместной и служила своего рода публичным упреком всем, кто демонстрировал здесь накануне свои верноподданнические чувства.

Конечно, подтекст чувствовался. Кое-какие высказывания были на грани «фола». А ведь даже в нашей далекой азиатской глубинке ни для кого не было секретом, что могущественный первый зампред КГБ СССР генерал армии Семен Кузьмич Цвигун, кстати, начинавший службу с младших оперов, входил в число самых близких к генсеку людей. Долгие годы их связывали доверительные, товарищеские отношения. За «вольнодумство» и нарушение принятых правил публичных выступлений можно было запросто загреметь куда подальше (хотя куда уж дальше!). Но мне повезло.

Сорвав дружные аплодисменты зала и даже членов президиума, я скромно занял свое место среди сослуживцев. Все еще волнуясь, пытался вспомнить, достаточно ли точно и логично высказал то, что хотел.

А спустя час, по завершении работы совещания ко мне неожиданно подошел капитан Ю. Медведев: «Среди лучших выступающих президиум отметил троих. В том числе тебя. Поздравляю! Вероятно, вскоре тебе предложат должность с бо́льшим объемом работы». Именно так: не вышестоящую должность, а с гораздо бо́льшим объемом работы!

Судя по всему, он не очень-то одобрял мое рисковое поведение. Как и отказ от цитат и традиционных «заверений». Возможно, по-своему он был прав, поскольку гораздо больше меня знал и понимал о взаимоотношениях с московским начальством. Но кому как ни нам, молодым, порой бесшабашным старлеям, дерзать и ошибаться, набираться опыта, без которого путь личностного становления просто невозможен?

Вернувшись в часть, я снова погрузился в «прозу жизни», решение поднакопившихся проблем: на заставе Чаек повздорили, едва не подравшись, два солдата-комсомольца; на «Фирюзе» решившего полакомиться виноградом бойца укусила змея (хорошо не гюрза, а то могли бы и не спасти!); на «Сарым-Саклях» не провели плановое комсомольское собрание, сославшись на непомерно высокие служебные нагрузки. Получив за это «втык» от шефа, я собирался в очередную служебную командировку на отдаленную заставу, как неожиданно раздался телефонный звонок из Москвы. Мне предлагалась должность инструктора в комсомольском отделении политотдела Забайкальского пограничного округа.

Найдя на карте город Читу, где размещалось управление войск округа, я приуныл. «Царь-батюшка явно не дурак был, знал куда декабристов и прочих государственных преступников ссылать», – подумал я невольно, не испытывая никакой радости от поступившего предложения. Но деваться некуда. Доложил суть вопроса шефу.

Подполковник Геннадий Федосеевич Максименко, откинувшись на спинку кресла и смачно затянувшись дымком сигареты, философски заметил:

– А оно тебе надо? Нет, я понимаю, повышение по службе – это всегда приятно. Однако посуди сам: Забайкальский – округ третьей категории, тьму-таракань. А наш Среднеазиатский – первой. Именно здесь – кузница кадров, здесь открываются перспективы настоящего служебного роста!

– Хотелось бы в академии поучиться, – скромно отозвался я.

– Будет тебе академия. Обещаю! Вот только поработай еще с годик, и я лично подпишу тебе представление на должность старшего инструктора политотдела отряда. Ты будешь самым молодым офицером, занимающим эту должность. Поступать с такой должности в академию – сам Бог велел! Ну что, по рукам?

Шеф явно не горел желанием оголять хлопотную должность комсомольского работника части и поэтому старался быть убедительным, даже настойчивым. Ответить ему отказом у меня просто не хватило духа.

Мой отказ от перевода в Читу и высказанные аргументы московский кадровик воспринял с нескрываемым удивлением. Тем не менее отговаривать от принятого решения не стал. Сдержанно пожелав успехов, он тут же положил телефонную трубку, оборвав тоненькую ниточку надежды на мое скорое повышение.

По части новой должности шеф свое слово сдержал. Однако не все в этой истории завершилось так гладко. По молодости лет и неопытности я, конечно же, не знал, что у кадровиков существуют свои правила. Так в моем личном деле появилась отметка: «От вышестоящей должности с бо́льшим объемом работы отказался». Эта строчка поставила крест на моей будущей академии, и мне пришлось еще ой как много и упорно потрудиться, чтобы доказать свою профессиональную состоятельность.