Текст книги "Алые маки «Арваза». Южная граница: люди, события, факты (1970-2000 гг.)"

Глава 4
«Мы все тут устали, но…»

– Я же просил меня не беспокоить! – рявкнул обычно сдержанный комендант пограничного участка подполковник Чернецкий, едва завидев в приоткрытой двери физиономию конопатого круглолицего сержанта с повязкой дежурного на рукаве. – У меня молодые офицеры. Что неясно?

– Телефон, – коротко бросил тот и мгновенно скрылся за дверью.

– Докладывайте! – комендант нажал на кнопку громкой связи.

– Товарищ подполковник, – докладывал начальник заставы Дузлы-Тепе. – Сработала сигнальная система. Я поднял заставу по команде «В ружье!», в составе тревожной группы выехал на участок…

– Ну, не тяни!

– Два пролета сигнальной системы как корова языком слизала! Дикий кабан, килограммов под сто, со всем своим выводком рванул в сторону Ирана. На контрольно-следовой полосе характерные следы парнокопытных. Проверка соседних участков на 300 метров в обе стороны человеческих следов не выявила. Разрешите после восстановления поврежденных участков снять обстановку?

– Разрешаю. Только с полуночи и до 4.30 утра прикрыть данное направление «Часовым границы». И доложите оперативному дежурному по отряду. Все, отбой!

– Что приуныли? – обратился он наконец к нам. – Обычное дело. То кабаны через границу шастают, то дикобразы. Волки с лисами, шакалы – никакого покоя!

Уж кто-кто, а комендант пограничного участка хорошо себе представлял: на всю предстоящую ночь личному составу «Дузлы-Тепе» глаз не сомкнуть. Сигнальная система должна работать круглосуточно, как часы. Пахота предстояла серьезная. А после восстановительных работ, уже на следующий день, – восстановительный сон, после обеда – физзарядка, стрельбище, политзанятия, чистка лошадей и амуниции на конюшне… Обычная пограничная колея, с которой не свернешь.

– А вы как думали? – смачно затянувшись прикуренной сигаретой, комендант бросил короткий взгляд на часы. – Задержали нарушителя границы, медаль на грудь и айда в академию? Нет, братцы, граница – это тяжелый труд. Черновая работа, с кровавыми мозолями на руках и ногах. Суровая и неблагодарная! Каждый день!

Комендант участка «Койне-Кесыр» подполковник Чернецкий обычно был большим скупердяем по части слов и эмоций. Говорил он всегда кратко, строго по существу, требуя от подчиненных исключительно цифр, фактов и оценок с конкретными предложениями по устранению возникших проблем. Жалобные стоны и упования на трудности, включая хроническую усталость личного состава, он пресекал на корню: «Мы все тут устали, но проблема требует решения. Завтра я буду лично у вас на участке и всех „падающих от усталости“ оттащу в тенек передохнуть. А до тех пор будем работать! Вопросы?»

Обычно вопросов к коменданту не поступало.

Отпахав в беспокойной должности начальника инженерного отделения пограничного отряда много лет, он досконально знал состояние инженерных сооружений, специфику местности и особенности каждой заставы. Как и объемы технических, человеческих трудозатрат на случай самых непредвиденных обстоятельств. И уж если он вдруг упоминал о «черновой работе» и «мозолях на руках», то вовсе не как о фигуре речи, а скорее о пределах физических возможностей людей в выполнении запланированных задач.

«Трудяга, каких мало!» – так охарактеризовал его начальник Бахарденского отряда полковник В. А. Черняев, подписывая сразу два представления. Одно – к назначению на должность коменданта пограничной комендатуры Койне-Кесыр, другое – на присвоение очередного воинского звания «подполковник».

Знакомя нас со стилем работы коменданта, его заместитель по политчасти капитан Александр Иванович Михайлов, по-своему оценив наши кислые, подуставшие за день физиономии, неожиданно произнес:

– Покажите-ка мне свои ладони, товарищи офицеры… А теперь взгляните на мои. – И он протянул нам свои тяжелые, явно не авторучкой политработника натруженные, мозолистые пятерни. – Разницу видите? Я – капитан, замполит комендатуры, для всех вас начальник. Согласны?

– Так точно, товарищ капитан, – вскочили мы с мест.

– Только какой из меня замполит, если я из кабинета буду вами руководить? За одни ведь лозунги и призывы на партсобраниях вы меня уважать не станете. Верно? Та же логика применима и к вам. Вот почему авторитет офицера здесь, на переднем крае, укрепляется только напряженной службой, делами, поступками. Когда возникают чрезвычайные обстоятельства, мы тут на должности и погоны не оглядываемся, все пашем по полной.

– Это как? – подал голос лейтенант Анатолий Турулов. Для меня лично подполковник, лейтенант и рядовой – всё же разные по статусу военнослужащие. И обязанности у каждого свои, разве не так?

– Хорошо, поясню вам ситуацию в более доходчивой форме, – переминая заскорузлыми пальцами незажженную сигарету отозвался Михайлов. – Вот вам конкретный пример. Пару лет назад, ближе к полуночи, у меня на заставе сработал третий участок левого фланга. Во главе тревожной группы выезжаю на место, а из головы не идет недавний звонок соседа – НЗ–5 капитана Славы Чумакова, его предупреждение: в Сумбаре резко поднимается уровень воды. За окном автомобиля – темень непролазная, что в это время года дело обычное. А вот то, что остатки звездного неба поспешно накрывали черные тучи, как-то настораживало. Не доезжая до ущелья Пур-Дэре, а это примерно в 50 метрах от места сработки, неожиданно вижу поток заливающей дорогу воды. Остановились. Заглушили двигатель. Внезапно ощущаю, как дрожит земля и с территории сопредельного государства доносится нарастающий гул.

Руководитель пограничного поиска капитан А. И. Михайлов (в центре)

Ору водителю: «Разворачивайся! Срочно двигаемся в тыл участка. Дави на газ, мать твою!», – а рука уже на тумблере радиостанции: «Дежурный. Срочно снять все пограннаряды с района „Рогатки“. Это приказ! Заставам на сработки сигнальной системы не реагировать! Идет сель! Повторяю – сель!»

На следующий день, с выездом на место, мы с комендантом участка обследовали размытую дамбу и широкую, под три метра глубиной, промоину, где еще до недавних пор располагалась сигнальная система. Мощный поток, неся огромные камни и потоки грязи, легко свернул в огромный клубок десятки метров колючей проволоки и столбов, деревьев и кустарников, до неузнаваемости изменил привычный ландшафт. На сохранившихся кое-где нитях колючей проволоки висели безжизненные, испачканные грязью, обезображенные туши овец, телят и другой домашней живности. Атмосферу накалял отчаянно громкий плач женщин-туркменок из близлежащего аула, чье домашнее хозяйство было просто разорено.

Мощная гроза, которой я не случайно опасался, заметно усилила накат селевого потока. Частично он ударил по каменным строениям питомника служебных собак, задел стены конюшни заставы Койне-Кесыр. Слава богу, инструктор и вожатые службы собак, дневальные по конюшне вовремя эвакуировали овчарок и лошадей.

Оперативно сработала и дежурная служба: с опасных участков были поспешно сняты и перемещены в безопасные места пограничные наряды и личный состав, не занятый по службе. Обошлось без жертв и серьезных травм! И на том спасибо!

Еще пример. Помню, мы с женой, Фаиной Петровной, только вернулись из отпуска. Настроение приподнятое: морской загар, встречи с родными и друзьями, веселые застолья. Словом, не жизнь, а праздник. На попутном транспорте благополучно добрались из управления пограничного отряда домой, в «Койне-Кесыр». Мысленно я уже набросал себе план предстоящей работы, подготовки к инспекторской проверке, посещения застав с целью проверки качества службы, состояния воинской дисциплины. А тут…

Последовавший вслед за продолжительными весенними грозами мощный селевой поток, неожиданно примчавшийся из ущелий сопредельного Ирана, разрушительным катком прошелся не только у соседей. Незваным гостем перескочив на нашу территорию, он в считанные часы уничтожил около 40 километров сигнальной системы, малозаметных препятствий и других инженерных сооружений. А еще подмыл бетонное основание наблюдательной вышки, разрушил дороги и мосты, линии электропередач. В числе пострадавших оказались многие жилые и хозяйственные постройки, в том числе в туркменских аулах. Застывшая, успевшая потрескаться на солнце грязь, в ряде мест ощетинившаяся обрывками колючей проволоки, лишь усиливала впечатление хаоса и нагрянувшей беды.

Доложили по команде. С учетом огромных масштабов происшедшего данное ЧП стало событием не только отрядного, но и окружного масштаба. По команде начальника штаба войск округа генерал-майора Ю. А. Нешумова была оперативно сформирована рабочая группа из резерва Бахарденского и Кара-Калинского пограничных отрядов. Не мешкая ни часу, военные срочно выехали на место, установили палатки и немедленно приступили к ремонтно-восстановительным работам.

В этих условиях на нас с комендантом навалилась двуединая задача: с одной стороны, в максимально сжатые сроки восстановить инженерно-технические сооружения, а с другой – надежно закрыть границу, поскольку природные катаклизмы – наиболее благоприятный вариант для заброски на нашу территорию агентуры, контрабанды, партий наркотических средств и идеологически вредной, экстремистской литературы. Курировавшие иранские спецслужбы американские советники таких «подарков» природы старались не пропускать. Действовали решительно, по заранее намеченным планам и отработанным легендам.

Тогда еще майор Чернецкий, его заместители, координируя работу инженерно-саперной роты, личного состава резерва застав и окружного звена, сами сутками пропадали на участках границы. В сжатые сроки удалось восстановить дамбу, укрепить ее бетонными плитами. Благо из отряда непрерывным потоком шли бетонные блоки, пакеты с деревянными столбами, опорами, козырьками, мотками колючей проволоки, изоляторами и всем необходимым.

– Представьте себе, – вглядываясь в лица молодых офицеров, горячился капитан Михайлов, – ночью солдаты и офицеры несли службу по усиленному варианту, а после короткого сна и перекуса направлялись на тяжелые физические работы. Вручную копали ямы для сотен опор! И при этом даже соревновались, кто лучше и быстрее выполнит и перевыполнит суточную норму.

Скрывать не стану, многих пограничников не то что мозоли беспокоили – у них ладони кровоточили. Их наскоро бинтовали, прикладывая мазь Вишневского, и снова бросали за работу: если не копать, то переносить деревянные опоры, набивать к столбам изоляторы, крепить колючую проволоку. Офицеры, между прочим, после ночной службы работали наравне с солдатами. А иначе морального права требовать ударного труда и надежной охраны границы с подчиненных не получишь. Я лично видел работающего на участке коменданта, офицеров и прапорщиков застав, прибывших для усиления резерва. Их личный пример множил силы подчиненных, заставлял всех работать через «не могу»!

Поучительно и то, что, несмотря на чрезвычайные обстоятельства, приоритет все же отдавался охране государственной границы. Как это было возможно без наличия работоспособных электронно-технических средств? В числе других, мы были вынуждены задействовать даже «дедовские» методы. Помню, каждому пограничному наряду, выходившему на службу, вручалась для растяжки катушка белых ниток, а последующие дозоры проверяли их целостность. На направлениях вероятного движения нарушителей границы выручали приборы «Кристалл», реагировавшие на разрыв сигнальных нитей. Широко использовали на угрожающих направлениях МЗП – малозаметные препятствия, – преодолеть которые без специальной подготовки было весьма затруднительно.

Период природных катаклизмов стал безошибочным мерилом дружбы и взаимопомощи пограничников и местного населения. Помогали друг другу, чем только могли. При этом одним из вариантов «помощи» со стороны гражданских лиц было условие не приближаться к пограничной полосе, не допускать туда домашний скот. То есть не отвлекать наши силы для дополнительных контрольных мероприятий. Сказано – сделано!

А сколько усилий потребовало восстановление контрольно-следовой полосы на сплошь каменистых участках! Землю порой приходилось высевать из грязи селевых потоков. Затем ее собирали в мешки и таскали на участок рядом с системой, формируя таким образом достаточно видимый ребристый рельеф.

В условиях нехватки тракторов вспашку нередко осуществляли свободными от службы лошадьми. Именно они, тяжело дыша, таскали плуг или бороны, спотыкаясь о камни и корни саксаула. Я сам видел, как искры летели из-под металла, гнулись плуги, но работа не прерывалась ни на час. В качестве финального аккорда наблюдательная вышка с сопки у мусульманского кладбища была перенесена на новое, недосягаемое для селей горное плато, правее пограничного знака 198. Только после этого, с одобрения коменданта, мы облегченно выдохнули и устроили сразу недельную разгрузку для отсыпания и отдыха всего личного состава, не задействованного в службе.

Восстановить в сжатые сроки сорок километров сигнальной системы, ликвидировать последствия селевых потоков – это был серьезный экзамен для каждого. Но и радость от того, что мы справились с этой крайне сложной задачей, была огромная. «Мы сделали это!» – не без гордости повторяли пограничники. В самом деле, таких трудовых подвигов в течение всей своей жизни не забудешь!

Эмоциональный, искренний рассказ капитана Михайлова произвел на нас, молодых офицеров, сильное впечатление.

– Так я доходчиво объяснил вам смысл своих слов, когда социальный статус, должность и воинское звание не разъединяют, а, напротив, делают всех нас единой командой, крепко сжатым кулаком? – поинтересовался заместитель коменданта, демонстрируя нам свой увесистый кулак как символ единства действий.

Под занавес встречи капитан Михайлов крепко пожал каждому из нас руку, оценивающе заглянул в глаза.

– Прощаемся ненадолго, – произнес он. – Уже завтра я выезжаю на одну из пограничных застав. Мой вам совет: по прибытии долго не раскачивайтесь – знакомьтесь с коллективами, вникайте во все мелочи обстановки, охраняемого участка, намечайте планы работ с личным составом. Времени на раскачку нет!

Глава 5
«Шал-Чеклен» нас встретил без фанфар

Пограничная застава Шал-Чеклен проходит с таким названием в оперсводках и служебных документах о боестолкновениях еще со времен борьбы с басмачеством, с 30-х годов прошлого века. Позднее, непонятно в силу каких причин, оно трансформировалось в «Шаличекен» и иные производные от него. По всей видимости, мастера рубить шашками и гонять по горам нарушителей границы явно преобладали над хорошо образованными, владеющими штабной культурой командирами, кто мог бы грамотно составлять документы, точно фиксировать географические названия.

Пограничная застава Шал-Чеклен

Именно на «Шал-Чеклен» мы с лейтенантом Гельды Амановым – я замполитом, а он замбоем – прибыли для дальнейшего прохождения службы. Застава встречала нас буднично, без фанфар. Всем своим видом она отражала казенную простоту и уныние заброшенного на край земли пограничного гарнизона.

– Представлю вас личному составу на боевом расчете, – после крепкого рукопожатия и цепкого, явно оценивающего взгляда произнес начальник заставы капитан Александр Николаевич Шаровский. – А пока дежурный проводит вас по территории, покажет, где и что. Квартиры – на ваш выбор!

Одноэтажное типовое здание пограничной заставы, с высоким каменным крыльцом, ничем особенным не отличалось. Справа, под сопкой, баня и конюшня. Чуть пониже – журчащий ручей, из которого то и дело черпали воду коноводы, занятые чисткой лошадей. Живительной влагой родника питалась и огромная дуплистая ива, прикрывая зеленью своих развесистых ниспадающих ветвей небольшую беседку – любимое место времяпрепровождения солдат. Повыше от казармы – складские помещения, место стоянки прожекторной станции АПМ–90 на базе автомобиля ЗИЛ–130. Чуть в стороне – контуры наблюдательной вышки с часовым. Слева, поодаль от служебной суеты, ДОС (дом офицерского состава) с полуразрушенной песочницей для детских забав.

– Здравствуйте! Вы, наверное, Раиса Михайловна, жена начальника заставы? – почти в один голос поздоровались мы с молодой привлекательной женщиной, прижимавшей к себе худенького мальчугана.

– И где же ваши жены, товарищи офицеры? – с подчеркнутой укоризной ответила она вопросом на вопрос, приветствуя нас доброжелательной улыбкой. – Я так надеялась обрести новых подруг, но, похоже, снова буду коротать время одна.

Вежливо попрощавшись, мы снова двинулись в сторону заставы.

Перед крыльцом казармы, с редким зеленым кустарником вдоль всего фронтона, – старательно утоптанный солдатскими сапогами строевой плац. Его пределы обрывает подножие высокой пирамидальной сопки. Местные умельцы, видимо чтобы согреть сердце начальника политотдела отряда подполковника Льва Мефодьевича Брагина, выложили камнями и аккуратно покрасили белой краской надпись «Решения XXV съезда КПСС – в жизнь!». Рассуждали вполне здраво: на ближайшую пятилетку свою актуальность лозунг не потеряет, да и в идеологической зрелости личного состава никто не усомнится.

Просторная конюшня, куда мы с Гельды Амановым в первую очередь заглянули, сразу же за порогом обдала нас пряным запахом свежескошенного сена, сыромятных ремней и конского навоза. Девятнадцать лошадей, каждая в своем стойле, не спеша пережевывали пучки сена, старательно собирали с пола нечаянно просыпанный овес. Иногда некоторые из них недовольно фыркали и стегали себя по бокам хвостами, отгоняя назойливых мух и оводов. Большинство же пребывало в приятной дреме, лишь изредка поглядывая в сторону дневального по конюшне, энергично шаркающего метлой, из-под которой живо вылетали кругляшки навоза и ломти перепревшей соломенной подстилки.

У каждого станка, на высоту человеческого роста, подвешено седло. Строго лукой вперед, с уздечкой, строевым оголовьем и поводьями, надраенными до блеска стременами. На кожаных крыльях каждого седла – аккуратная бирка с фамилией ответственного коновода.

Пройдя курс кавалерийской подготовки в стенах пограничного училища, мы с Гельды Амановым хорошо знаем: закрепление лошадей за конкретным хозяином – процедура обязательная. Именно он отвечает за повседневный уход, чистку, правильное кормление и водопой, наблюдает за поведением и настроением лошадей. Наука эта несложная, но крайне ответственная.

– О правилах ухода за лошадьми, как «Отче наш», хорошо знает каждый срочник, – поясняет нам дежурный по заставе сержант Петро Франчук. То и дело поправляя штык-нож на широком поясе с надраенной до блеска медной бляхой со звездой, парень по-хозяйски оглядывается вокруг. Сам он из луганских. До призыва на службу работал в колхозе и с лошадьми был на «ты». В его образной, колоритной речи часто встречались украинские словечки. Обращение «Петро» – оттуда же. К его манере общения все давно привыкли, ведь больше половины личного состава заставы призывались с Украины. Суржик – устоявшаяся смесь русских и украинских слов – воспринимался солдатами и офицерами вполне нормально, как само собой разумеющееся.

– Тут у нас минувшей весной «чепок» приключился, – неожиданно хмурится сержант. – Один сердобольный солдат-первогодок из самых добрых побуждений сыпанул втихаря своему коню дополнительную мерную кружку овса. Да еще сухого, не замоченного. Спустя час-полтора живот коня от разбухшего овса и образовавшихся газов стал похож на барабан. Срочно вызванный из комендатуры прапорщик-ветеринар долго гонял Икара в поводу по территории, лечил, использовал все возможные в таких случаях манипуляции. И все же спасти бедолагу не удалось. Пришлось забить коня на мясо и использовать на корм служебных собак.

Провинившегося, впавшего в депрессию солдата строго наказали дисциплинарно и по комсомольской линии, а главное – в воспитательных целях – перевели только на пешие виды пограннарядов.

«Раздолбай! – коротко вынес ему свой вердикт сержант. – Не можешь ухаживать за лошадьми – меряй дозорку своими двоими. И на мозоли не жалуйся!»

– Нетрудно представить, каких «люлей» получил от начальства Александр Николаевич Шаровский, – сочувственно вздыхает дежурный. – Сам-то он это ЧП переживал внешне спокойно: эмоции не афишировал, злость на подчиненных не срывал. Личный состав это оценил. Только ведь беда в одиночку не ходит. Уже спустя неделю солдатская молва разнесла еще одну паршивую весть: помимо дисциплинарного взыскания, в течение полугода капитану было предписано ежемесячно выплачивать четверть должностного оклада в качестве компенсации за причиненный государству ущерб. А у него семья, сынишка подрастает! Такие дела!

– Дневальный по конюшне ефрейтор Виктор Конивец! – бодро представился подбежавший к нам пограничник, поправляя на рукаве видавшую виды замусоленную красную повязку.

– Показывай товарищам офицерам свое хозяйство! – бросил ему дежурный и, с нашего разрешения, вышел покурить.

Клички и характер лошадей Виктор знает, похоже, наизусть. Рассказывает подробно, широко при этом жестикулируя. Особенно выделяет молодую длинноногую кобылу Ночку, отмечая ее буйный, неукротимый характер и представительный экстерьер.

– Для нее встать в «свечку» или сбросить неопытного наездника – плевое дело. Лошадь тонко чувствует всадника всеми фибрами своего осанистого тела. И если тот хоть самую малость менжуется, проще говоря, побаивается лошади – даже оседлать себя не позволит. Не любит неожиданностей. Зайти к ней ночью в станок без предварительного громкого оклика – прямая угроза здоровью: взбрыкнет, мало не покажется.

Ночка – кобыла начальника заставы. У нее персональный, отлично подготовленный коновод – ефрейтор Николай Жилин. Он хорошо знает все установленные правила и следит за их выполнением. Днем кобыла всегда на коротком чомбуре, ночью – на длинном. Заботливо, строго по нормам накормлена, ухожена, вычищена до блеска, как и все снаряжение. Настроение лошади зеркально отражает состояние ее здоровья. Скажем, всякая попытка прилечь в станке – верный признак недомогания. Тут уж хлопот не оберешься!

Лучший кавалерист заставы ефрейтор Николай Жилин

– Зато на службе она неутомима, – перескакивает на позитивную тему Конивец, заходя в станок. Он ласково гладит, пошлепывает Ночку по сильной, упругой шее, поправляет ее густую гриву, подносит к вздрагивающим разборчивым губам кусочек припасенного сухаря. – Ночка – красотуля, легко переходит с шага на рысь и обратно, но как только почувствует ослабленный повод всадника или подталкивание стременами, запросто может сорваться в галоп, увлекая за собой остальных, менее темпераментных лошадей.

– Выбирая себе коня, – доверительно сообщает Виктор, – имейте в виду: все они как дембеля… извините, солдаты второго года службы на финишной прямой. Придешь, к примеру, в пять утра седлать коня на службу: окликнешь, погладишь по шее, кусочек сахарку сунешь к морде – а он лишь тяжело, продолжительно вздыхает, сопит недовольно, толкается. В его печальном взгляде я всегда отчетливо читаю: «Как же вы мне все надоели, с вашей бесконечной службой! Элементарно выспаться не даете!»

Однако служба есть служба. Первейшее средство тут – силой воли задушить в себе эту временную слабость. Опытные пограничники так и поступают, а вот лошади…

– Выезжаешь, бывало, с заставы на фланг, – рассказывает подошедший к нам ефрейтор Александр Бударин, – только и работаешь шенкелями, поторапливаешь крепким словцом. У нас ведь приказ: в строго установленное время доложить с фланга о результатах проверки контрольно-следовой полосы, сигнальной системы, убедиться в отсутствии подкопов и иных признаков подготовки к нарушению границы. Время идет, а ленивая кобыла еле-еле ноги тащит, всем своим видом подчеркивая свой особый, дембельский статус. Зато едва встав на обратный путь, к заставе, эти паршивцы того и гляди норовят сорваться в галоп.

Отличник пограничной службы ефрейтор Александр Бударин

Такое случалось почти с каждым из нас: несется конь так, что слезу из глаз вышибает. Не остановишь! Но на то ты и всадник, чтобы этот дикий нрав, вспышку эмоций быстро и бескомпромиссно погасить. Вот почему опытный старший пограннаряда всегда двигается первым. Именно он в ответе не столько за себя, сколько за солдат-первогодок. Для них ведь вылететь из седла, полететь кубарем по каменистому грунту, вслед за споткнувшейся лошадью, обычное дело.

Слушая рассказы бывалых пограничников, мы с Гельды ловим себя на мысли: умению быть на коне, а не «под конем», постараться обойтись без травм при падении, уверенно преодолевать естественные препятствия – дотошно, целых четыре месяца учат молодых солдат на учебном пункте. А далее, практически каждый день, знаний и навыков добавляет «академия границы», дислоцирующаяся на заставе. Именно здесь каждый из них со временем становится профессионалом!

Поблагодарив Виктора Конивца за обстоятельный рассказ, мы с Гельды Амановым возвращаемся в кабинет начальника заставы.

– Представляешь, этот ефрейтор по возрасту на год старше меня, лейтенанта, – отмечаю я, – но парень тактичный, виду не подает. После первого курса техникума сам попросился в пограничные войска. В Мариуполе у него осталась невеста. И чего парню не хватало?

– Наверное, романтики, – улыбнулся Гельды. – Ведь мы с тобой тоже добровольно от пива, девчонок и шумных дискотек отказались. Но не переживай, мы тебе подыщем подходящую красотку из близлежащего аула.

– Да уж, ближайший аул здесь в шестнадцати километрах от заставы, на свидания не наездишься! – поддержал я его шутливое настроение.

– А свиданий и не будет, – не унимался Гельды. – По туркменским обычаям, решающее слово принадлежит близким родственникам жениха и невесты. Я готов действовать от твоего имени. Ударим по рукам с родителями невесты, и тебе останется самая малость: выплатить калым, профинансировать свадебный пир, подарки невесте и ее родственникам. А там – пожалуйста, твое законное право уединиться с невестой, заглянуть под скрывающую личико накидку, возрадоваться ее молодости и красоте.

– А вдруг там прячется отнюдь не красотка Гюльчатай?

– Ну, брат, не всем же везет! – заливаясь смехом, хлопает меня по плечу Гельдышка. – Как там у вас, русских, говорят: «Стерпится – слюбится!»

Гельды Аманов – отличный парень! Еще в Ашхабаде, на сборах в управлении Среднеазиатского округа кто-то рассказал, что при поступлении в Алма-Атинское пограничное училище он весьма слабо владел русским языком. На элементарные вопросы экзаменаторов отвечал невпопад, путая слова, потея и бледнея от смущения. Однако физически был достаточно крепок и, что особенно важно, буквально горел желанием обязательно поступить в училище, доказать всем силу своего характера, готовность преодолеть любые трудности и невзгоды.

И несмотря на конкурс в 14 человек на место, он поступил. Командование и преподавательский состав училища Аманова поддержали. Во-первых, национальный кадр! Туркмен среди офицерского корпуса страны можно было пересчитать по пальцам. И те трудились в основном в разведотделах, добывая важную оперативную информацию в интересах надежной охраны государственной границы. Стиль их деятельности кардинально отличался от войсковой практики, повседневной работы с личным составом срочной службы. А во-вторых, первейшая задача преподавателя – «зажигать огонь» познания в каждом, создавать условия для максимальной самореализации, а никак не следовать казенным предписаниям о набранных баллах и наличии пролетарского происхождения. Внутренний стержень, наряду с природным трудолюбием, скромным, уживчивым характером, сыграли свою решающую роль.

Курсант Гельды Аманов за время учебы в Алма-Атинском пограничном училище КГБ СССР умудрился не только успешно усвоить учебную программу, хорошо изучить разговорный русский язык, но, что особенно важно, стать своим «в доску» парнем в воинском коллективе, сыпать поговорками и даже песни строевые петь, четко выговаривая слова, попадая в такт музыкальному ритму. Неслучайно, услышав о распределении нас на одну заставу, я очень обрадовался. Мы сразу подружились.

Генерал-майор Г. А. Аманов (в центре) с офицером пограничной жандармерии Ирана

Пройдут годы, и Гельды Аманов станет генералом, возглавит штаб пограничных войск независимого Туркменистана. Правда, ненадолго. Подчеркнутое чинопочитание и угодничество перед вышестоящим начальством активно противились всей его правдорубской натуре. Впитав в себя лучшие традиции российского офицерского корпуса среднеазиатской границы, он следовал им неукоснительно. За годы службы Гельды Атаевич так обрусел, что предпочел отставку новым веяниям политической жизни и подковерных схваток за власть среди основных туркменских кланов. И этот его выбор, как мне кажется, достоин всяческого уважения.

Завершив «обзорную экскурсию» по территории заставы, мы с Амановым вернулись в канцелярию. Капитан Шаровский все еще размышлял над планом охраны границы на сутки, энергично орудовал карандашом и ластиком. Посвященные знают: у каждого пограничника заставы – свой личный номер. Именно он заносится в план. На боевом расчете каждый узнает время выхода на службу и тех, кто пойдет с ним в пограннаряд. Место службы и вид наряда до момента отдания приказа на охрану государственной границы засекречены.

Ни один план охраны границы на сутки не повторяет другой. Шаблон здесь сродни преступной халатности! И на то есть ряд причин. Судите сами: обстановка на границе постоянно меняется. Почти ежесуточно из управления отряда либо погранкомендатуры поступают ориентировки о разыскиваемых преступниках, нарушителях погранрежима, вызывающих подозрение пассажирах поездов, междугородних автобусов или туристах. Учитываются проводимые поблизости армейские учения и другие важные обстоятельства. Под строгим контролем ситуация непосредственно в тылу заставы, где часто ведутся сельхозработы, будь то заготовка сена или дров, выпас скота или сбор урожая. В плане охраны границы на сутки обязательно фиксируются все эти обстоятельства, анализируются варианты возможных действий заставы на случай обострения обстановки.

Иранская территория в приграничной полосе – также предмет пристального наблюдения пограннарядов, как и специальных групп, возглавляемых офицерами разведотдела отряда. Особенно если замечены подозрительная активность или скрытое наблюдение за нашей территорией с сопредельной стороны. Скажем, приграничный аул посетили офицеры иранской жандармерии или армейские офицеры. Отмечено их общение с местными жителями, осмотр скрытых подступов к линии государственной границы. Любая, на первый взгляд, незначительная мелочь тщательно анализируется начальником заставы и учитывается им в рамках планирования служебно-боевой и оперативной деятельности.