Текст книги "Алые маки «Арваза». Южная граница: люди, события, факты (1970-2000 гг.)"

Глава 2
На первом месте – служба

Надо признать, что многие мои опасения оказались напрасными, а первые впечатления весьма неточными. Едва попав в управление Среднеазиатского пограничного округа КГБ СССР, разместившегося в центре города, в солидном по местным меркам здании по адресу: проспект Свободы, 80, я ощутил себя в вполне дружелюбной, товарищеской обстановке. Нас, прибывающих молодых офицеров – а мне уже встретилась довольно многочисленная группа однокашников, после вполне сносного обеда разместили в просторном, охлажденном кондиционерами актовом зале.

Пока кадровики уточняли формальности с документами, согласовывали с каждым состав семьи (число брачующихся в первый офицерский отпуск, как выяснилось, приобрело характер эпидемии), мы приходили в себя, обменивались дежурными шутками и гадали, кого же из нас судьба действительно забросит в приснопамятный Серахс или не менее экзотичный Тахта-Базар.

Прознав о наших страхах, офицер отделения кадров политсостава майор Лев Николаевич Щетинин, широко улыбаясь, лишь развел руками: «И рад бы в этом посодействовать, но вакансий для вас в этих пограничных отрядах нет!»

– Тяготы и лишения офицерской службы должны идти по нарастающей, – пояснил он. – Вот если зарекомендуете себя по службе с наилучшей стороны, тогда и подумаем о вашем переводе в Серахс или еще куда, но уже с повышением. Стимулы должны работать!

О чем умолчал кадровик группы политсостава, так это о том, что перевод на «пляжный» участок государственной границы был предусмотрен не только для перспективных офицеров, но и «пролетчиков», грубо нарушивших требования службы или воинской дисциплины. Причем неоднократно. Эта мера воздействия, безусловно, была не самой страшной, но с воспитательной точки зрения весьма действенной. При этом, если уж быть совсем точным, оступившимся давался шанс начать свою служебную биографию, что называется, с чистого листа.

Нередко это срабатывало. На участках, где труднее всего, офицеры, во-первых, зарабатывали себе удвоенный авторитет, как среди сослуживцев, так и вышестоящего командования. Их действительно уважали и ценили, по принципу «за одного битого, двух небитых дают». А во-вторых, зарекомендовав себя добросовестной службой в крайне тяжелых даже по среднеазиатским меркам климатических и бытовых условиях, офицеры могли на равных рассчитывать как на карьерный рост, так и перевод в другие подразделения с лучшими условиями службы и жизни – по выбору. Но этими подробностями наши неокрепшие офицерские души тогда никто травмировать не решался.

Пятидневный семинар в управлении округа, как и последующая, под медь нескладного духового оркестра, встреча выпускников училищ в Бахарденском пограничном отряде, куда я (о, счастливчик!) и еще четверо молодых офицеров получили назначение, пролетели на удивление быстро. Поток информации об особенностях обстановки на участке границы, наставления и практические советы офицеров командования, политотдела, руководителей отделений штаба и тыла части пролетали мимо наших ушей со свистом, не задерживаясь, как и все новое, тяжело воспринимаемое на слух. Усвоить огромный массив самой разнообразной информации – от последних приказов командования, особенностей организации службы и специфики воинских коллективов до важности работы с населением приграничья, ухода за лошадьми, заготовки сена и работы с комсомольским активом, сержантским составом – без привязки к конкретной заставе было практически невозможно.

Если что и осело в голове, крепко врезалось в память, так это появление начальника разведотдела отряда капитана В. Литвинова. Во время короткого перерыва мы стали свидетелями того, как к штабу части, скрипнув тормозами, подрулили два запыленных УАЗика. Из головного не спеша вышел сухощавый, подтянутый капитан и жестом подозвал к себе дежурного по части старшего лейтенанта А. Сальникова. Из другого автомобиля неожиданно для нас появился закованный в наручники иранец. Он был высокого роста, худощав, в широкой, свободного кроя национальной одежде. На босых ногах – пыльные сандалии. Иссиня-черные, с легкой проседью, волосы на голове растрепаны. Взгляд – испуган, растерян. Задержанный то и дело жалобным тоном о чем-то сыпал скороговоркой на непонятном нам языке, будто оправдывался. Однако все его сетования оставались без внимания.

В окружении трех крепких солдат-караульных иранца направили в камеру предварительного задержания. Ну а капитан Литвинов поспешил вместе с нами в зал совещаний, где ему предстояло ввести нас в курс дел, касающихся сопредельной стороны.

– Товарищ капитан, неужели нарушителя границы задержали? – поинтересовался мой однокашник Валера Роман.

– Да, поэтому не будем терять время, – отозвался спокойным, почти равнодушным тоном Литвинов. – На ближайшие несколько дней мне и так дел предстоит невпроворот.

– Но почему он так напуган? – не унимались мы.

– Потому что жандармы регулярно запугивают население приграничных аулов, распускают о нас всякие небылицы. Чуть ли не пытками и жестокими расправами стращают тех, кто попадет «в лапы» советских пограничников. Страх неминуемого наказания – основа их идеологии в работе с бесправным, в подавляющем большинстве неграмотным населением. Кстати, в выборе методов физического воздействия они себя также не ограничивают. Наказание розгами, а то и палками – обычная практика воспитания строптивых и непонятливых… Ничего страшного. Накормим задержанного, успокоим, пообщаемся. Все будет нормально, – произнес капитан, и деловито подошел к карте.

Спустя пятьдесят минут мы уже хорошо представляли себе сопредельную сторону: нравы и обычаи, образ жизни иранцев; их беспросветную бедность и тяжелый труд от зари до зари; систему контроля за государственной границей; место расположения погранпредставительского дома, где ведутся все официальные переговоры, и многое другое. Особое внимание в разговоре было уделено деятельности жандармерии и органов безопасности САВАК, рекомендациям по линии нашего поведения на государственной границе, в том числе при встрече с представителями погранохраны сопредельной стороны.

Интересным и содержательным стало погружение в детали закрытого характера, поскольку напротив участка пограничного отряда время от времени активно действовали американские кураторы местных спецслужб и жандармерии. Они тщательно изучали малейшие изменения с нашей стороны на государственной границе, фиксировали появление новых офицеров, анализировали действия пограничников по команде «Застава, в ружье!», при проведении пограничных поисков. Немало внимания уделяли работе с местным населением, особенно в плане добывания важной оперативной информации.

Рассказ капитана Литвинова, подкрепленный примерами из реальной практики, на многое открыл нам глаза. Как выяснилось, охрана границы со стороны Ирана осуществлялась преимущественно пешими парными нарядами. Иногда одиночными выездами с проверкой участков на японских мотоциклах «Хонда». Редко – в конном строю. Высокопоставленные жандармы, взаимодействуя с армейскими чинами, предпочитали объезжать участки и проверять погранзнаки на американских открытых «Доджах» повышенной проходимости.

Жандармов с погранпоста «Ашрафталь» наши офицеры хорошо знали в лицо. Впрочем, как и они нас. При встрече неизменно следовал обмен воинскими приветствиями, но и только. В разговоры никто не вступал. Это было запрещено. Переговоры и обсуждение служебных вопросов, будь то чрезвычайные ситуации или задержание нарушителей границы, «хозбытовиков» или контрабандистов, – прерогатива специально назначенных для этих целей должностных лиц.

– Помню, в конце марта представители жандармерии выехали к Сумбару уже поздним вечером, – рассказал капитан В. Литвинов. – Светили фонарями. Сверяли с картой прохождение реки, фиксировали изменения рельефа местности, вызванного грозовыми дождями и недавним прохождением мощного селевого потока. А утром следующего дня наш пограннаряд доложил о поднятом иранцами в условном месте флаге. Это был специальный сигнал с предложением об официальной встрече.

Общение с помощником погранкомиссара Ирана прошло в конструктивном ключе. Все вопросы решили в рабочем порядке, хотя на одном из участков наши бульдозеристы, устраняя последствия селя, чуть было не накосячили, задели кусок сопредельной территории. Совместный выход на участок позволил на месте устранить все «шероховатости». Обменявшись рукопожатиями, мы завершили деловую встречу, как всегда, в духе добрососедства.

Состоявшийся с начальником разведотдела пограничного отряда разговор оказался весьма полезным и содержательным. Не в пример очередной паре часов нудных лекций по теории и практике ведения войскового хозяйства, сохранности вооружения и специальной техники. К концу занятий, утомленные жарой и общей усталостью мы откровенно клевали носами и мечтали только об одном – поскорее добраться до офицерской гостиницы.

Полковник Владлен Черняев

Финальный аккорд в длинном перечне запланированных мероприятий принадлежал командиру. Бросив пристальный взгляд на притихшую аудиторию, он ободряюще улыбнулся.

– Да вы не волнуйтесь, – пробасил приглушенным, с хрипотцой, голосом полковник Владлен Андреевич Черняев. – Не боги горшки обжигают! А чтобы по-настоящему прочувствовать доверенный каждому из вас участок государственной границы, его нужно для начала протопать на своих двоих. И не однажды.

Не стесняйтесь задавать вопросы и учиться. В том числе у солдат-срочников, сержантов и прапорщиков. Нарабатывайте опыт, вживайтесь в коллектив и помните, что авторитет в придачу к дипломам и офицерским погонам никто не выдает. Его надо сначала заработать, а затем подтверждать каждодневным трудом, поступками, взвешенными решениями.

Немного смущаясь от пафоса произнесенных слов, явно не свойственных командирскому стилю общения, полковник Черняев на миг задумался и добавил:

– В любом деле, потоке информации важно научиться вычленять главное. Для вас это самое главное заключается в осознании простого правила: пока на ваших плечах погоны, вы несете персональную ответственность за надежную охрану порученного участка государственной границы. Служба для вас всегда должна быть на первом месте. Занятия, тренировки, стрельбы и даже личная жизнь, да простят меня коллеги по службе и ваши юные жены, – второстепенны. Именно способность надежно закрыть границу определяет степень вашего профессионализма. Вот и выстраивайте приоритеты!

И еще. Всегда живите по правилам офицерской чести. Ни на шаг не отступайте от них. И у вас все получится.

Седовласый полковник знал, о чем говорил.

Он крепко пожал каждому из нас руку, коротко бросив на прощание: «Удачи!»

В следующий раз командирского рукопожатия я буду удостоен лишь через два с половиной года, получая свою первую грамоту за успехи в службе.

Глава 3
Сермяжная правда майора Подолякина

Ровно в пять тридцать утра, что называется, «с петухами», в комнату отрядной приежки, чуть шаркая подкованными сапогами, зашел дежурный по части капитан Ата Гашаев. Как всякий родившийся и воспитанный на восточных традициях человек, он даже в неурочный час старался быть подчеркнуто доброжелательным и участливым. Для капитана такая манера общения была характерна еще и потому, что он был не просто отрядным офицером, служакой, а главным отрядным… стоматологом. Молва о нем как о рекордсмене по удаленным зубам, вполне возможно, была преувеличена, но допотопная бормашина, работавшая на ножной тяге, с которой Гашаев разъезжал по пограничным заставам для лечения всех нуждающихся, была чистой правдой.

Заглянув однажды в бытовую комнату, где разместился офицер-стоматолог, я с фотографической точностью запечатлел в памяти сидящего на крепком табурете перепуганного солдата. Его широко открытый рот и выпученные глаза, полные обреченности и ужаса, говорили сами за себя. В такой ситуации любой бы струхнул. Своеобразной «палочкой-выручалочкой» для изнывающих от зубной боли пациентов были спокойствие и уверенность в действиях Аты Гашаева.

Приглушенным, умиротворенно-воркующим голосом, с шутками и прибаутками он живо рассуждал на самые разные пустяшные темы, отвлекая страждущего от боли и страха бойца. При этом капитан не забывал весьма энергично работать начищенным до зеркального блеска сапогом сорок третьего размера, дабы придать максимальное ускорение ремням бормашины и безостановочно сверлить больной зуб. Когда же на несколько секунд этот жуткий, посвистывающий звук умолкал, Гашаев старательно доводил до нужной консистенции замазку для пломбы, «паковал» кариес и уже под занавес процедуры участливо интересовался: «Нигде не жмет, может подправим?» Желающих продлить сеанс с мастером-универсалом, как правило, не находилось!

Вспыхнувшая под потолком яркая лампочка гостиничного номера, потревожив рой недобитых нами накануне мух, никак не смутила глубокий лейтенантский сон.

– Товарищи офицеры, подъем! – совмещая нотки требовательности и сочувствия, произнес дежурный, тормоша некоторых лейтенантов за плечи.

Впечатление – как будто не ложились. Только и помню: трижды за ночь мы поочередно бегали под холодный душ, смачивали простыни, поглощали стаканами теплую воду из графина – бесполезно! Всепроникающая жара, потное липкое тело, духота не оставляли никаких шансов на скорый сон. Чертова пустыня, раскаленное дыхание которой ощущалось каждой клеточкой организма, похоже, испытывала нас на прочность. В бездну сна, точнее, какое-то полузабытье мы провалились лишь после двух часов ночи. А тут – что за ранний подъем?

Поспешный сбор, чисто символический перекус в офицерской столовой, и вот мы уже в распоряжении старшего офицера отделения службы штаба части майора Анатолия Васильевича Подолякина. В отличие от нас он выглядел бодрячком. В очередной раз нетерпеливо взглянув на свои новенькие, со светящимся циферблатом, часы «Командирские», он хорошо поставленным командным голосом напомнил: «Шесть минут до отъезда, товарищи офицеры. Едем по утреннему холодку, это ценить надо!»

Всякая поездка из управления отряда на участок границы, как и в обратном направлении, тщательно продумывалась заранее. Экономию бензина, материально-технических и человеческих ресурсов никто не отменял, поэтому мы идем колонной. Видавший виды УАЗик, куда мы вчетвером погрузились, шел во главе колонны. За нами – ГАЗ–66 с продовольствием и овсом для лошадей, следом – груженный под завязку сеном ЗИЛ–130. Замыкал колонну старенький, сразу после ремонта в «хозяйстве» капитана Ивана Ивановича Тихого ГАЗ–66 с несколькими солдатами, прибывшими из госпиталя, и отпускниками.

Наш путь лежал на правый фланг пограничного отряда, в Койне-Кесыр, где размещалось управление комендатуры, пограничная застава и одноименный туркменский аул.

– Ну, что, лейтенанты, смотрите, слушайте, запоминайте, – поглядывая на нас с ободряющей улыбкой, произнес майор Подолякин, едва колонна выехала за ворота КПП. Справа по борту взгляд упирался в ничем не примечательный бетонный забор с венчиком жидкой проволоки-«колючки», огораживающий территорию части. Слева – только-только просыпался пэгэтэ (поселок глинобитного типа), он же районный центр, Бахарден.

Незамысловатый быт туркменских семей

В некоторых дворах по холодку жизнь уже бурлила: женщины в длинных, без намека на приталенность национальных платьях и в платках, привычно прикрывающих нижнюю часть подбородка, хозяйничали у тандыров. Разводили огонь, согревали воду в чайниках. Тут же, неподалеку, широко двигая по горизонтали большими желтыми зубами, неспешно пережевывала траву пара двугорбых верблюдов. У загона блеяли барашки. Высокие, с человеческий рост, глинобитные дувалы скрывали большую часть территории, но отнюдь не бедность и однообразный быт многодетных туркменских семей.

– Ассалом-алейкум, яшули! – махнул рукой в окно Подолякин, когда наш УАЗик, подпрыгивая на рельсах, преодолел железнодорожный переезд.

Дедушка-аксакал, с красной повязкой на рукаве видавшего виды халата, приветливо улыбнулся беззубым ртом и неспешно, как в замедленной съемке, помахал нам в ответ худощавой кистью руки. Его взгляд был долгим и вполне дружелюбным.

– Ветеран ДНД (добровольной народной дружины) Дурды Оразкулиев, наш человек, – бросил в салон майор. – Виноград у него – пальчики оближешь! Да и по части бдительности он молодец. Ни одного постороннего с прибывающего пассажирского или грузового поезда не пропустит. Ведь у нас тут пограничная зона, чужих не жалуют.

Железнодорожная станция, как и одноколейка, соединяющая Ашхабад и Красноводск, были местной достопримечательностью. Пару раз в день шумно вздрагивающий, дымящий трубой тепловоз, наполняя округу запахом прогорклой солярки, тащил за собой с десяток пассажирских или грузовых вагонов. Здесь же, параллельно железной дороге, проходила прямая, как по линейке прочерченная, асфальтированная трасса. Движение по ней было незначительным, но аварии случались. Водители, включая военных, расслабленные жарой и однообразием несменяемой до самого горизонта «картинки», иногда за рулем засыпали. Благо отсутствие глубоких кюветов и сравнительно небольшая скорость движения редко доводили до тяжелых последствий.

Спустя тридцать минут езды, притормозив на повороте, наша колонна окончательно распрощалась с ровным асфальтовым полотном и съехала на каменистую, с выбоинами грунтовку.

– На Койне-Кесыр ведут два маршрута, – пояснил майор Подолякин. – Один – сравнительно короткий, через Арчман и Нохур, с традиционным перекуром на самом водоразделе горной вершины, в районе «Белого камня». Мы им пользуемся в весенне-летний период, пока погода и не размытые селевыми потоками дороги позволяют. Отличительная особенность этого маршрута какая? Правильно, – не дождавшись ответа, продолжает майор, – ухабы. Вместо дорог здесь одни направления: между валунами, крутыми подъемами и спусками, пересохшими руслами родников. Так что к концу маршрута ваши задницы станут деревянными. Это я вам гарантирую!

– Кстати, – поучительно задирает вверх указательный палец майор, – сразу предупреждаю: если кто из ваших жен вздумает рожать, для них этот маршрут в любом случае не годится. Горные серпантины, бездорожье – всю душу вытрясут!

К счастью, мы пока холостяки и нас эта проблема не касается.

Другой маршрут в Койне-Кесыр был более приятным, хотя и намного продолжительным. Он пролегал через в чем-то схожие с крымскими субтропики Сумбарской долины.

«Субтропики по соседству с раскаленной пустыней, возможно ли такое?» – не верили мы своим ушам. Оказывается, чудеса случаются. Высокогорный Копетдаг двумя своими нисходящими хребтами, подобно заботливым женским рукам, прикрывал этот благословенный уголок земли от горячего дыхания Каракумов, а извилистая речка Сумбар хоть и заметно пересыхала знойным летом, но все же помогала сохранять здесь мягкий и комфортный микроклимат. В его ореоле буйно цвели весной и щедро плодоносили осенью яблони и инжир, абрикосы, персики и алыча, плантации граната, виноградников и арбузов. Каменные дувалы повсеместно прикрывали густые заросли ежевики и шиповника. Они же служили преградой от вездесущих ослов, разгуливающих по аулу без всякого хозяйского присмотра.

В последующем каждый раз проезжая по Сумбарской долине, мы невольно любовались устроенным здесь бытом, тщательно продуманной системой орошения участков, утопающими в зелени частными домами, заботливо ухоженными россыпями плодородной земли. Редкий хозяин не имел тут пары верблюдов, коров или хотя бы вечного трудяги осла – лучшего транспортного средства в горах.

По всему маршруту то и дело встречались кошары с блеющими овцами. Здесь же, неподалеку, ютились приземистые, сложенные из подручных материалов овчарни, рядом с которыми резвились родившиеся всего пару-тройку недель назад шаловливые ягнята. С детской непосредственностью они носились по округе, бодались, куролесили, а подустав, отлеживались, мирно пощипывая зеленую травку, ни о чем не беспокоясь. Их безопасность обеспечивали не столько мальчишки-пастухи, жующие краюху лепешки и отхлебывающие из пиал зеленый чай, сколько огромные сторожевые псы – алабаи. Хищных волков, шакалов и лисиц они чуяли за версту, не оставляя им ни малейшего шанса подкрасться незамеченными.

Алабаи

На высоте здесь всегда была и безопасность жителей. В районном центре Кара-Кала («Кала» в переводе с туркменского – «крепость») дислоцировался штаб одноименного пограничного отряда. Местные жителы, вспоминая рассказы своих убеленных сединами аксакалов, любили называть эти места на старый лад «Карры-Кала» («Старая крепость»). Лишь спустя годы название населенного пункта постепенно трансформировалось в Кара-Кала («Черная крепость»), да так и закрепилось на веки вечные.

К концу XIX века здешние места были надежно прикрыты от враждебных вылазок с территории Ирана. Слишком уж тягостные воспоминания оставили о себе работорговля и разорительные набеги. А вот процветавшая пышным цветом контрабанда через границу долго считалась вполне себе обыденным занятием. «Разве торговля с иранскими сородичами преступление?» – удивлялся местный люд, ловча, изворачиваясь и охотно подпитывая взаимную нелегальную торговлю. Искоренить эту дурную привычку пограничникам долго не удавалось. Так и жили, постепенно наводя «революционный порядок». Поначалу этим занимались русские казаки – надежные стражи границ царской империи. После эстафету охраны государственных рубежей подхватили, сменяя друг друга, солдаты-срочники, призываемые из Украины, Молдавии, Сибири, некоторых центральных районов России и Урала. Причем делали это на совесть. Стерегли рубежи Родины как порог отчего дома. Отсюда и уважение, которое ни за какой бакшиш не купишь.

Когда-нибудь время безжалостно сотрет следы крови и пота защитников этих рубежей. Исчезнут, превратясь в пыль веков, камни, на которых кто-то старательно нацарапал штык-ножом свое личное послание потомкам: «Держим границу крепко». И подпись – есаул Голота. «С нами Бог» – казаки Голованов, Чеметьев, Ряшкин, Матузин. Надпись ротмистра Сотникова уже почти нечитаема. Впрочем, как и хорунжего Астахова. Кто они, эти безвестные ныне герои, стражи границ? Мы наверняка никогда не узнаем подробностей их биографий, но, когда присядешь на помеченный автографом камень, коих все еще немало на участке Среднеазиатского пограничного округа, сердце наполняется чувством гордости и уважения. А еще – сопричастности к тому великому делу, которому они служили и которому ныне служим мы, пограничники 70-х.

Примечательно, что солдатский труд всегда высоко ценился местными жителями, а пограничники были желанными гостями в любом доме. В исторической памяти туркмен применительно к русским не сохранился уничижительный термин «завоеватель». Скорее это был брат и добрый наставник, привнесший разрозненным, вечно враждующим между собой кочевым племенам ростки цивилизации, духовности, технического прогресса и всестороннего развития. Брат, который ничего не навязывал, не диктовал свою волю, но с готовностью делил пополам последнюю лепешку чурека. А еще удивлял своим упорством в преодолении трудностей, достижении поставленных целей.

В той же логике складывались отношения пограничников, преимущественно славян, с коренными жителями туркменских аулов, приверженцами ислама. Разгром басмачества в 30-х годах прошлого века, победа русских войск над многочисленными, но слабо обученными бандами местных баев некоторое время саднили сердца воинственной части туркмен. Однако продолжалось это недолго, поскольку не было питательной почвы для конфликта. Продвигаемые иноверцами лозунги о свободе и справедливости, передаче наделов земли беднейшим дехканам, образовании детей и уважительном отношении к женщине-матери грели сердца подавляющей массы местных жителей, множили число сторонников «победы социализма».

Мне могут возразить: лозунги хороши, но жизнь часто вносит свои коррективы. И далеко не всегда в лучшую сторону. В этой связи уместен вопрос: а что же подпитывало на протяжении свыше полувека взаимные дружеские чувства? Скажу определенно: отнюдь не партийные лозунги и начальственные установки. Дружба пограничников и жителей этих удаленных мест складывалась постепенно, кропотливо, по кирпичику. Каждый из которых состоял из поступков, готовности по первому зову протянуть руку помощи, поделиться последней лепешкой чурека, не колеблясь спасти чью-то жизнь. И, конечно, из духовной близости, общих моральных и нравственных принципов людей, не привыкших держать камень за пазухой. Пограничники всегда говорили то, что думали, не допускали подлости и предательства, умели прощать и ладить, находить выход из общих проблемных ситуаций.

О двух таких случаях, вполне себе будничных, рассказал нам по пути следования майор Подолякин.

– Под гусеницу трактора во время уборки урожая случайно угодил мальчишка лет двенадцати. Сложный перелом ноги, большая кровопотеря. Малейшая задержка по времени и – неминуемый летальный исход. Семья в отчаянии! Что предпринять?

На машине заставы, что оказалась поблизости, быстро доставили пострадавшего в больницу, а затем еще и прямое переливание крови произвели, благо группа крови одного из солдат подошла. Новость о «кровной дружбе» пограничников и туркменской семьи тогда молниеносно облетела не только местный аул, но и весь район, была опубликована даже в республиканских СМИ. К счастью, жизнь подростка была спасена. Семья пострадавшего, как и весь приграничный аул, отныне были накрепко, «кровными узами», связаны с пограничниками. И это был только один такой «кирпичик».

В другом случае, совсем недавно, экзамен на высокий профессионализм пришлось держать находящемуся в служебной командировке поблизости от туркменского аула Дайне капитану медицинской службы Сергею Маринину. Внезапные роды у молодой женщины спровоцировало ее нечаянное падение у горного ручья. Большая кровопотеря, угроза жизни ребенку. И снова счет шел на минуты. Эвакуация больной была проведена силами санитарной авиации. При этом наш военный врач до последней минуты не отходил от больной, сделал все, чтобы она поправилась, стала счастливой мамой. Разве такое забудешь!

Но чаще всего на характер взаимоотношений влияли ситуации чисто будничного, прозаичного характера. Скажем, местный колхоз при случае всегда выручал пограничников сеном, соляркой, тракторами для вспашки контрольно-следовой полосы, запчастями для машин. Никто не говорил вслух, но все понимали: не о себе хлопочут пограничники, о нуждах надежной охраны государственной границы страны пекутся. Именно осознание важности общего дела, взаимное бескорыстие были той цементирующей основой, которая сплачивала воинов в зеленых фуражках и жителей приграничья, придавали их взаимоотношениям особую ценность.

Урывки встреч с нохурлинцами, а также опытными пограничниками то и дело приходили мне на память, пока наша колонна с черепашьей скоростью, не более 5–7 километров в час, медленно ползла по намеченному маршруту.

Майор Подолякин деликатно помалкивал. Он давно обратил внимание на провалившихся в утреннюю дрему молодых лейтенантов, вырвать из которой их не могли самые крутые раскачивания УАЗика и резкие скачки на ухабах. По неписаным правилам старший машины даже слегка вздремнуть права не имел. И дело здесь не столько в уставных требованиях, сколько в жизненном опыте. Поглядывая на спящего старшего машины, тут же начинал клевать носом водитель. А это уже опасно! Тут под угрозой жизни всех попутчиков.

– Тормозни-ка вон у того ручья, – приказал Подолякин водителю.

Минутная остановка. Умылись ледяной водой, размялись – и снова в путь.

Сопят лейтенанты. Поглядывая на них, майор о чем-то задумался. Как выяснилось, о том, как сам когда-то, получив приказ, добирался на свою первую пограничную заставу Тагарёво. Самую трудную, высокогорную, зимой просто недоступную в силу суровых климатических условий. Следовавшая с ним молодая жена, невысокого росточка, совсем хрупкая симпатичная девушка, которую Подолякин неизменно называл «мой Галчонок», наверняка испытывала ужас от нависающих горных скал и обрывов, узкой, извилистой дороги, ведущей, казалось, к вратам самого ада.

На границе полно непредвиденных ситуаций. Вот и в этот раз случилось так, что старенький автомобиль заглох у самого подножия горного хребта и добираться далее к месту службы молодой семье пришлось в конном строю. Хорошо кобылу для жены молодого офицера солдаты подобрали смирную, с ленцой. Своего же коня он тогда едва сдерживал, не особенно беспокоя шенкелями, притормаживая натянутыми поводьями. Как умелый кавалерист, получивший превосходную выучку в Алма-Атинском погранучилище, Подолякин прекрасно знал: если один конь выходит из-под контроля и срывается в галоп, остальные понесутся за ним с той же резвостью и неукротимостью. Ахнуть не успеешь, как шею свернешь!

Почти двенадцать километров по грунтовой извилистой дороге вверх, через заросшие травой и можжевельником распадки, нагромождения камней и глины, принесенных селевыми потоками. Эти суровые километры стали тогда первым серьезным экзаменом для молодой пограничной семьи. Ничего, добрались. Обжились, не спасовали перед трудностями! Ну, а уж застава, особенно жены начальника заставы, замбоя и старшины, расстарались от всей души: полевые цветы, образцовый порядок в выделенной квартире, праздничный обед с пельменями собственного приготовления и даже компот из сухофруктов. От былой опаски лейтенанта Подолякина и его Галчонка тогда не осталось и следа!

Женщины Тагарёво – ментально те же декабристки!

В последующем, в очередную годовщину начала службы, Подолякины частенько седлали лошадей и, прихватив вина, яблок, инжира и сладкого винограда, выезжали на пикник в тыл участка своей заставы, к небольшому, искрящемуся кристально-чистой водой роднику. Их роднику! Окружающая тишина, выразительный перезвон птиц, плескающаяся в прозрачной воде небольшого озерца мелкая рыбешка создавали неповторимую атмосферу единения с природой, нежности чувств, красоты и романтики отношений, которую хотя бы на пару часов не мог потревожить никто.

Бросив укоризненный взгляд на беззаботно посапывающих молодых офицеров, Подолякин повернулся ко мне и повел неспешный рассказ о том, как, едва прибыв на заставу Тагарёво, он тут же попал… «под раздачу».

– Через три недели нам предстоит инспекторская проверка. Проводит группа офицеров управления отряда и пограничного округа – озадачил меня тогда без особых предисловий начальник заставы. Проверяющие «лютуют», на служебную нагрузку скидок не делают. Многим солдатам ставят тройки и даже «неуды».