Текст книги "Волки Дикого поля"

5

Но и на этот раз согласия не последовало. Уже вовсю шествовал месяц капельник-март, а владетельные князья никак не могли договориться.

Мстислав Романович, осознавая опасность, исходящую от монголов, всё же склонялся к мысли, что нет надобности соглашаться на поход в союзе с исконным врагом за половецкие вежи: шатко это, да и союзник никудышный.

Мстислав Удатный горел желанием боя, который, судя по всему, сулил лёгкую славу и богатую добычу.

Мстислав Черниговский находился между двумя этими мнениями. Возможная выгода его радовала, но беспокоили тяготы похода.

Последний совет княжеского союза проходил в присутствии настоятеля Софийского собора преподобного Пахомия, который благословил собравшихся, призвав к разуму и мудрости.

И здесь ловко проявил себя Мстислав Удатный. Он ярко и красочно упоминал в своей речи подвиги отцов и дедов. Много судачил о своей недавней борьбе за Галич по изгнанию подлых иноверцев из русских пределов. Упомянул и о битве черниговцев с язычниками-литовцами, чем заслужил доброе расположение Мстислава Святославича Черниговского.

Закончил обращением.

– … Это говорит о том, что мы всегда ждём, покуда враг нападёт, а потом отражаем. Ныне созрела необходимость напасть первыми и быть с удачей.

Видя, что князья до сих пор колеблются, хан Котян решил сказать о главном – о добыче монголов, взятой в Сугдее и складированной где-то в Лукоморье.

– Враг малочислен, отрезан от своих основных сил и владеет такими богатствами! По праву они принадлежат вам!

С уверенностью можно предположить, что сведения о сказочных богатствах стали решающими.

Никто не знал, что вся монгольская воинская добыча немедля отправлялась в головную ставку Чингиз-хана, оставалась доля воинов, но она была мала и состояла в основном из оружия и съестных припасов. Субедей делал это честно и постоянно, большими или малыми караванами. Добыча из Сугдеи действительно была огромной, но она уже находилась на пути в Хорезм, сопровождаемая сотней воинов во главе с Бату-ханом.

– Надо указать этим грязным степнякам их истинное место, – заявил Мстислав Удатный.

Князь черниговский заметил, что лучше встретить врага на Половецкой земле, нежели на своей.

– Ну, коли так, – закончил общую для всех мысль князь киевский, – то станем купно.

Три русских князя, в руках которых была вся военная мощь Южной Руси, договорились о совместном упреждении угрозам границ.

Три Мстислава решили, что присутствие вражьего войска в половецких степях – это, конечно, опасно, но…

Потому о едином командовании речи не шло, да и не могло идти, каждый из больших князей выставлял рать от двадцати до тридцати тысяч бойцов.

– Пойдём каждый своим войском, – сказал Мстислав Галицкий.

– О всяких действиях станем договариваться, – добавил Мстислав Киевский.

– Добычу – поровну, – объявил свое условие Мстислав Черниговский.

Достигнутое наконец согласие великие и удельные князья, а также их половецкие союзники отметили широким пиром, длившимся три дня.

Разъехались в середине капельника-марта, урядив через месяц сойтись конно и оружно на острове Варяжском близ города Зарубы, что на Днепре.

Время всеобщего сбора и окончательного формирования рати – месяц цветень-апрель 1223 года.

Сбор у Заруба

К Зарубу, находящемуся между Киевом и Каневом, русские отряды стали сходиться к середине цветня-апреля.

Пешцы, двигаясь правым берегом, выходили к самому городищу и располагались в его окрестностях. Те, у кого было в достатке лодей, а это князья киевские, черниговские, галицкие и волынские, плыли по Днепру и пришвартовывались к Варяжскому острову, что недалече от Заруба.

Лодья представляла собой долблённое из цельного дерева судно, в котором могло поместиться около пятидесяти человек. Имела большой холщовый парус и навес, укрывавший гребцов от солнца. Для увеличения вместимости по бокам наращивались борта из досок. На лодьях хранились припасы, необходимые в боях и походах: продовольствие, оружие, толстина и портно для перевязок, травы и коренья для уменьшения воспалений и снижения боли.

Формально все южнорусские княжества спаялись в союз, но фактически они оставались соперниками, да и то в самом лучшем случае.

В отличие, например, от Владимиро-Суздальского княжества, где все удельные города подчинялись единому правлению во Владимире, южные княжества таким административным центром не обладали. Раньше им был Киев, но теперь… град наполовину разрушен, фигура великого князя изрядно размыта и обесценена, а каждый князь сам по себе «великий».

Это казалось удобным всем, но опытные ратники и боевые воеводы понимали, что такое войско только внешне выглядит грозным, но цельной силы представлять неспособно.

Мстислав Удатный сам себя назначил главным стратигом всего сбирающегося воинства, считая, что опытней его на Руси не сыщется.

Кстати говоря, его дружина и ополчение были не самыми многочисленными, не с самым большим числом удельных городов, даже вместе с Волынью…

Однако при любом раскладе русско-половецкие войска по числу ратников превосходили монгольские в несколько раз, надо было только наладить взаимодействие и… побеждать. Но самым слабым местом русичей и половцев было предчувствие того, что отправляются они за лёгкой добычей, а не в тяжкий воинский поход, сулящий невзгоды и даже гибель.

Внутренне разобщённые не могут образовать монолитную силу.

Споры и разногласия возникали уже на подходе: кто, где, за кем станет. И возникали они не только между волынцами и киевлянами, смолянами и галичанами, изрядно проявлялись даже изнутри удельных формирований, никто не желал уступать, дабы не показаться слабым.

…Первыми пришли дружины и ополченцы самого северного смоленского города Торопец, затем стали подтягиваться остальные.

И маленькое днепровское поселение, с одним монастырём и двумя церквушками, созданное только ради охранения брода через Днепр от половцев, превратилось в растревоженный пчелиный улей.

Зарубчане благодарили Господа, что стояние войска было недолгим. Но и эти дни вошли в летопись как неблагополучные.

Тесно стало не только в Зарубе, но и на великом Днепре – от лодий; тесно стало в лесах и степях, которыми двигались пешцы.

Всё вокруг шумело, кричало, ржало, бряцало оружием, пересвистывалось.

Одним словом, двигалось.

Княжьи слуги ставили шатры, разводили костры, резали скот.

Котяновские колодники старались у юрт из белого войлока.

Основные силы орды Дурут во главе с Сомогуром будут ожидать у Днепровских порогов. Сам Котян Сутоевич решил присутствовать изначально, дабы не пропустить ни единого военного совета. Его сопровождала тысяча телохранителей под началом хана Бастыя, получившего при крещении имя Василий.

– Ничего, Бастый, ради возвращения моих степей можно и потерпеть. Гляди, какое войско собирается! Урусы доверчивы, как дети. Ясно, монголам не устоять… Вернем всё, а ханов-изменников скормим бешеным псам. Всем нашим скажи так: монголов в полон не брать, уничтожать везде, где возможно…

Неприятность заключалась в том, что Котян Сутоевич всё меньше и меньше полагался на зятя. Мстислав стал дерзок и бахвалист, перестал советоваться и слушать наставления.

На первое же предложение немедленно перейти Днепр и углубиться в степь князь Удатный презрительно скривил губы и произнес:

– Это не скоротечный набег, а боевой поход, здесь потребна стоящая стратема…

Котян затаил обиду, которая выражалась во всё меньшем желании поддерживать чаяния зятя как первейшего полководца. Было ясно, что «стратема» здесь ни при чём, просто галицкий князь жаждал сказочно обогатиться за один раз. По его сведениям, все основные схороны монгольские находятся близ Лукоморья.

Воинов прибавлялось. Участились случаи раздоров между удельниками, а также их людьми. Иногда происходило и вовсе неслыханное: обнажались мечи.

Особенно отношения обострились, когда подошли основные силы галицкого князя, среди которых было много угров и ляхов – спесивых и заносчивых.

На княжеском совете решили идти до Днепровских порогов, где ожидать галицких выгонцев – воевод Юрия Домамерича и Держикрая Володиславовича.

– Это ещё зачем? – бурчал киевский князь. – Монголов не так много, а рухляди с ними и того менее…

– Ты её завоюй сначала, эту рухлядь-то, – отрезал Мстислав Мстиславич.

По сведениям сторожевых застав воеводы Яруна, основные скопления врага замечены на той стороне Днепра, да уж больно они незначительны.

– Сведения верны? – уточнил Мстислав Романович и подозрительно добавил: – Пошто в разведку только твои ходят?

– Ярун опытен, не подведёт. Добавь своих, ежели желаешь.

– Добавлю Ивана Дмитриевича… Черниговцы своими не желают усилить сторожи?

– Колгота ни к чему, – устало ответил черниговский князь. – Я вам доверяю.

В шатёр влетел воевода Ярун. Забыв поклониться высоким князьям, он крикнул:

– На Днепре лодья с того берега! В ней монголы…

– Вот этого я и ожидал, – довольно улыбнулся галицкий князь.

– Чего ты ожидал? – подступил к нему Мстислав Романович. – Что это значит?

– Боятся нас недруги, потому шлют соглядатаев, говорят, послы…

Он подозвал Яруна и доверительно велел:

– Проводи их сюда, чтобы половцы не забидели.

Ярун поклонился и стремительно вышел.

– Невзора ко мне! – вдогонку ему крикнул князь Удатный. – Толмачить станет.

– Зачем они пожаловали? – озабоченно поскрёб затылок князь черниговский.

– Как зачем? Усыпить бдительность противника – наполовину его одолеть, – назидательно ответил князь галицкий. – Станут твердить, мол, не с вами воюем… Знаю я эти речи.

– А ежели предупреждение? – засомневался Мстислав Романович. – Что станем ответствовать?

– Поглядим.

Жребий Баата чулуна

Узнав о начале сбора войск урусутов, Субедей-багатур погрузился в глубокие раздумья. Необходимо отметить, что именно они – раздумья, иногда длившиеся по несколько часов, – составляли основу его громких и бесспорных побед.

Думал он вот о чём.

«Разговоры о непобедимости монгольского оружия хороши у золотой юрты повелителя, когда под твоей рукой не менее двадцати туменов отборных бойцов, способных дойти до Последнего моря.

А если их всего два и ты находишься на чужой территории, окружённый только врагами, или теми, кто готов тебе вцепиться в глотку, как только заметит, что ты стал уставать и выдыхаться?

Кипчаки вот-вот соединятся с большим войском урусутов, – думал полководец. – Значит, они решились напасть. Ничего, рассудит нас только вечное небо».

До последней минуты он не верил в серьёзную возможность такого союза, хотя никогда его и не исключал.

Кипчаки надавили на жалость урусутов… Пожалеть этих степных бродяг вместо того, чтобы их бить, забирать добро, скот и земли! Глупцы они, эти урусуты!

Помощи монголам ждать неоткуда, до главной ставки – тысячи вёрст.

Субедей представил, как возрадуются все эти лизоблюды у трона, когда примчится его гонец с нижайшей просьбой: помоги, выручай!

Карьеру полководца Чингиз-хана можно считать оконченной. Самое время идти крутить хвосты коням, считать быков.

Можно просто уйти тихо и незаметно, тогда кипчаки возрадуются, а урусуты долгое время будут рассказывать внукам, как смертельно напугали монголов своими густыми бородами.

В этом случае имя Субедея навеки покроется позором.

Он даже встряхнул головой, чтобы очнуться, шатнулся по-пьяному и зримо представил своих джагунов: сколько уже с ними пройдено – и ни одного поражения.

Немного повеселел, подумав, что сейчас, как и ранее, ситуация такова: победить или умереть – нормальный выбор для монгольского военачальника.

Не впервой сражаться с большим войском. Тактика многодневной войны в степи стара, как и сама степь: измотать, расчленить, потом перерезать по отдельности. Не считая, как баранов.

Багатур хлопнул в ладони и приказал созвать тысячников обоих туменов.

– Урусуты готовятся выступать против нас, их много, они дома, – сказал всем. – Скоро к ним придут кипчаки Котяна. Их тоже много. На реке им станет совсем тесно, и они пойдут в степь – охотиться за нами. Нас мало.

– Урусуты – это плохо, – сказал Баатачулун. – Мы с ними ещё не дрались и не знаем, каковы они.

– Нас мало, и мы на чужой земле, – сказали Тешихан и Чегирхан. – Надо скорее напасть на них, пока не ждут.

– Пойдём лучше и сразу захватим их главный город Кивамень, – предложил до сих пор угрюмо молчавший Джебе. – Только и слышно: нас мало, нам плохо… Тьфу!

Он сплюнул на кошму.

– Можно подумать, что нас когда-то где-то ждали, а теперь не знают, как избавиться… Воины вы или слабые женщины?

Тысячники промолчали, выжидательно глядя на Субедея.

– Джебе прав, – примирительно сказал он, – но не совсем и не во всём. Их много. Сзади – горцы, они побиты, но не совсем… На севере – эти хвастуны булгары, которые считают нас грязными язычниками, того гляди кинутся. Мы в кольце врагов. И это плохо… А что хорошо?

Субедей обвёл взглядом боевых товарищей, которые преданно смотрели на него, ожидая в его словах обрести выход из ситуации.

– Скажи, что хорошо, непобедимый, порадуй нас.

– Хорошо то, что урусуты уже много лет воюют на своей земле друг с другом. У нас тоже так было, пока не появился повелитель, объединивший все племена в один железный кулак. У них такого нет, и все они по-прежнему враги, хотя и делают вид, что друзья. Кипчаки и урусуты тоже враги многие годы.

Он показал два пальца. Потом один загнул.

– Один сломаем, а одним даже дырку в циновке пробить невозможно… Повелитель всегда говорил: чтобы победить врагов, надо их рассорить изнутри, а потом натравить друг на друга. – Он хитро посмотрел на всех и заявил: – Мы к ним пошлём посольство.

Это прозвучало неожиданно.

После того, как правитель Отрара Каир-хан Инальчик с одобрения хорезмшаха Мухаммеда приказал перерезать монгольских послов, посылать посольство к кому бы то ни было для монголов стало дурным знаком.

– Непобедимый, ты – великий воин, – нерешительно сказал Баатачулун. – Дай команду, и мы их всех перережем, как бешеных псов. Но не посылай нас на добровольную смерть, чтобы урусуты резали монголов безнаказанно.

– Старый друг, – проникновенно сказал Субедей. – Ты – лучший из монголов. Боишься ты – боятся все… Тогда я сам пойду к урусутам с посольством.

На этот раз все действительно испугались и стали кричать, размахивая руками, уговаривать, потому что знали: если Субедей что-то решил, от своего решения никогда не отступится.

– Непобедимый, не бросай нас!

– Прикажи любому, мы пойдём куда угодно.

– Не ходи к злым кипчакам…

– Главная цель посольства – рассорить урусутов с кипчаками, – закончил Субедей свою мысль.

На этот раз тысячники поверили, что это единственно верное решение.

Бросили жребий, он достался Баатачулуну.

С ним поедут: шаманы Баяр и Сохой, от которых, по словам Джебе, всё равно никакого толку. Шаманы должны бить в бубен и бормотать для устрашения, вдруг какая-нибудь порча всё-таки попадёт на урусутов и кипчаков. Ещё поедет сотник Очир и десятник Нохой, а также пятеро простых воинов – иргизских кипчаков.

– Яса повелителя охраняет вас везде, – сказал Субедей. – Вспомни о неприкосновенности послов… Говорить будешь ты, храбрый Баатачулун. И скажешь то, что монголы всегда говорили своим врагам: «Если вы добровольно сдадитесь, то вы найдете хорошее обращение и покой, но если вы сопротивляетесь – что с нашей стороны мы можем знать? Вечный Бог знает, что случится с вами». И после этих слов пусть урусуты и кипчаки порвут глотки друг другу.

Долго смотрел вслед, потом приказал тысячникам, стоявшим сзади:

– Ждём вестей, следим за передвижением войск противника. Тысячи свои держим в полной боевой готовности.

Убиение посольских

Шатёр великого киевского князя располагался на небольшой возвышенности близ берега Днепра. Рядом с ним образовалась площадка, у которой обычно спешивались гонцы, биричи оглашали распоряжения и приказы…

Сейчас на ней стояли десять монгольских посланников, окружённых буйным воинством.

«Чудны дела Твои, Господи», – думал набожный князь, глядя на эти «порожденья ада», от которых несло кислой овчиной, конским навозом, давно не мытым телом, и вонь эта оскорбляла обоняние чистоплотных русичей, с детства раз в седьмицу моющихся в мови, и сразу настраивала против.

Шубы мунгалов засалены, лица голы. Из-под рысьих и волчьих шапок пробивались пучки грязных волос. Но глаза смотрели дерзко и гордо.

Двое посланцев были обвешаны ракушками и костяшками птиц, в руках держали небольшие барабаны, обтянутые буйволиной кожей только с одной стороны. Халаты долгополы. Время от времени эти «старые бабки» постукивали в свои чудные барабаны и что-то подвывали, настороженно и тревожно глядя по сторонам.

«Ведьмы и есть».

– Зачем явились? – строго спросил Мстислав Романович. – И кто такие есть?

Невзор толмачил.

– Мы – слуги могучего Чингиз-хана, да будет его имя прославлено на все времена, – бесстрашно отвечал тысячник Баатачулун. – В эти степи пришли, потому что наш повелитель повелел наказать кипчаков, наших конюхов и холопов. Мы знаем, что и вы, урусуты, много пострадали от этого подлого и коварного племени… Давайте их бить вместе, нам нужны только их жизни, вы нам не враги, так станьте нашими союзниками, себе заберите их рухлядь, повозки, стада, рабов.

Он перевёл дух, оглядываясь вокруг себя, но видел только злые бородатые лица и презрительные ухмылки.

К берегу Днепра тем временем прибывали новые и новые лодьи, урусутов прибавлялось.

«Как их много, – с тревогой отметил тысячник, – рука махать устанет… В прямом столкновении просто сомнут. Но у непобедимого есть свой план. Этот тигр умён и хитёр, мы с ним и не в таких битвах выигрывали».

Невдалеке Баатачулун заметил кучку кипчаков, гордо восседающих на лошадях и плотоядно поглядывающих на монголов.

– Наш непобедимый полководец Субедей-багатур очень любит урусутов, – заверил тысячник. – Он очень удивился, узнав, что вы идёте на нас. Нам надо только наказать подлых кипчаков. Не ходите на нас, не воюйте с нами, мы и сами скоро уйдём в свои степи.

На какое-то мгновение он вспомнил родные края, и тоскливо стало ему во враждебном стане, и стало приходить понимание, что остаться живым вряд ли получится.

«Вечное небо, я не боюсь. В твоих чертогах уже столько моих родных и друзей, столько боевых товарищей! Хоть немного струсить теперь означает предать их бессмертные души и память о них. Дело всей жизни монгола – принимать смерть в борьбе с врагами нашего могучего повелителя. Днём раньше или днём позже… Я не опорочу великое имя монгольского тысячника, не испугаюсь ни подлых кипчаков, ни глупых урусутов» – так думал Баатачулун, и его храброе сердце исполнилось твёрдой решимости.

– Ну и уходили бы, – буркнул черниговский Мстислав. – Это не ваши степи.

– Накажем кипчаков и уйдём.

– Уже наказали. Что ещё надобно? Поголовно истребить? – спросил Олег Курский.

– Субедей-багатур предлагает храбрым урусутам тоже бить кипчаков, они – подлые предатели! Вашими руками хотят нас изгнать. Погодите, они и вас предадут, как предали аланов.

Собравшиеся у шатра князья и дружинники сильно зашумели, после того как Невзор перевёл эти слова. Заорали и половцы, потрясая луками и вынимая мечи из ножен.

– Ей-богу, монгол дело говорит! – воскликнул розовощёкий князь Святослав Шумский. – Не надобно нам биться с ними. Ты посмотри, какой храбрец этот дикарь! Он и в самом деле нисколечко не страшится.

– А как же договор с половцами? Стыдись! – урезонил его родной брат Изяслав Дорогобужский. Они были очень похожи друг на друга: русоволосы и голубоглазы, красивы и статны.

– С аланами половцы, я чай, тоже договор имели? А что вышло?

Мстислав Удатный пристально посмотрел на обоих, помутнел от гнева, но промолчал.

На монголов всё теснее напирали воины, кто-то уже тянул к ним руки, пока что без оружия…

Великий князь прикрикнул. Шум стих.

– Точно ли толмачишь, сыне? – спросил Невзора.

– Как есть, великий князь, – отвечал тот с поклоном.

– Тогда скажи им, что мы не половецкие люди и слова своего нарушать не обучены, пусть идут себе с Богом к своему Субедею. Эй, там! Пропустите их!

Монголы попятились и ушли с глаз, просочившись через толпу.

– Это что ж такое творится в нашем стане боевом?

Вперёд выступил Мстислав Удатный и его удельники.

– Киевский князь с миром отпускает соглядатаев, чтобы они рассказали про наши силы, расположение? Они тут всё посмотрели, всё выведали, а теперь уйдут себе спокойненько?!

Толпа опять зашумела, и не поймёшь, кто за что.

– Посол – особа неприкосновенная, – отвечал Мстислав Романович. – На том стою. И ты на том же стоять должен, как природный ратник. А если полагаешь иначе – дело твоё, но я в сём не участник.

С этими словами скрылся в шатре.

– Хан, немедленно вели своим догнать и порубить этих подлых монголов! – шёпотом велел князь Мстислав Удатный хану Котяну.

– С великой радостью! – воскликнул тот и помчался к Днепру, куда только что удалились монгольские посланцы, за ним с гиканьем рванули половцы.

– Как же так, батюшка? – спросил Даниил Романович Волынский. – Это ведь послы… А послов-то нельзя убивать, это вопреки чести воинской.

Князю едва исполнилось двадцать два года, и он был наивен.

– Неуж не разглядел? – воскликнул Мстислав Мстиславич. – «Как же так, батюшка?» – передразнил Даниила. – Это не послы, сыне, а подлые соглядатаи, прелагатаи монгольские. Веруй, что я праведно поступаю.

– Верую, – смиренно отвечал князь Даниил.

…Но киевский и черниговский князья не «уверовали». С Мстиславом Галицким у них вышел полный раздор по поводу неправедности такого поступка.

– А ежели они вовсе не собирались воевать с нами? – кричал Мстислав Романович. – А теперь у них не стало другого выхода.

– Вот те раз! – удивился князь галицкий. – А мы для чего в степи идём? Не воевать ли их? Побьём всех до смерти – и кто скажет нам в упрёк?

– Мы идём оградить наши рубежи от вторжения, – заметил Мстислав Черниговский.

– Лукавите, князья, – ехидно заметил Мстислав Удатный. – Все вы за добычей идёте, а не брани для. Ну побили монголишек, что из того? Половцы побили, а они наши союзники. Коли так мыслите, что ж не остановили? А ведь могли…

– Бог тебе судья, – твёрдо отвечал Мстислав Киевский. – Но ты поступил неверно. И если случится какая большая беда, вина ляжет на тебя и всех твоих потомков, Мстислав Удатный! Казнить послов – дело не князя русского, а дикаря подлого!

– Вот как ты заговорил?! – насупился тот. – Ну-ну… поглядим… Поздно судить да рядить.

– Не будет единства меж нами, покуда ты своевольство творишь.

– Сам слажу! И без вас – жалобщиков…

В конце цветеня-апреля сбор войск русичей у Заруба завершился. Объединённые силы двинулись вниз по Днепру, в крайне разобщённом состоянии их предводителей.

Порубленные тела «десяти мужей» были свалены в лодку и переправлены на левый берег.

Их обнаружил монгольский дозор.