Текст книги "Волки Дикого поля"

У Лукоморья

30 мая, в день святого Ермия, в канун дня Святой Троицы, дружина Александра Поповича перешла Северный Донец и остановилась на ночлег неподалёку от берега.

Был один из тех прозрачных, тихих вечеров, которыми так богата южная природа. Звёзды зажигались прямо над головой, засветился и бледный серп луны. Покой мнился на всём божьем свете.

В прибрежных зарослях согласно шумели лягушки, песенно стрекотали кузнечики.

– Странно всё это, друже Добрыня, – говорил Попович. – Странно, что дано нам Господом всё, о чём мечтает любой народ: плодородная земля, небо голубое, жито и другое пропитание… Не дано только единства помыслов и стремлений. Либо давалось ранее, а потом, старанием сильных нашего мира, стало потеряно. Иначе не было б народа сильнее и державы мощнее. Боюсь, что долго ещё будет длиться сумятица эта и разобщение. Страшно за землю Русскую!

– Олёша, все преодолеется, – отвечал Добрыня Злат Пояс. – Иначе не будет… Чуть позже, лет эдак через пятьдесят – семьдесят, люди станут куда как умнее! И во всём разберутся.

– Эка сказанул! Лет через сто на Руси всё станет совсем по-иному. А нам бы нынче разобраться во всём, а то идём вслепую – ни наших, ни монголов. Не к добру.

– Поищем – найдём… Знаешь, Олёша, – проникновенно молвил Добрыня, – все эти дни, покуда в седле качались, я думал о мамыньке своей. Жили мы, почитай, у самой Серебрянки, есть такая речушка на Рязани. Хорошо жили, спокойно. Потом пришли владимирские правители, вытеснили с родного места, переселили на Суздальщину. Мыкались мы на чужбине. А мамынька не озлобилась, а всё время мне твердила: «Добрынюшка, взрастёшь ты могуч, как войдешь в силу, не забижай простой люд – грех это». А жила грибок-грибком, но столько в ней было добра и света, что сияние её души я до сих пор ощущаю.

Он помешал суковатой палкой в костре.

– А недавно приснилась она мне, Олёша, – сказал могучий витязь Добрыня и всхлипнул.

– Друже! – встревожился Попович, он никогда еще не видел Добрыню плачущим.

– Угасла ведь быстро, – шёпотом отвечал Добрыня, – никто даже ничего понять не смог… Тихо и безответно.

Он вытер слёзы, будто усовестившись, и дальше говорил спокойно.

– Приснилась она мне на днях, тянет руки и говорит: «Сыне мой, приходи ко мне. Там все злыдни и нелегко тебе, я ведаю, как тебе там горько приходится…»

– А ты? – тревожно спросил Попович.

– Не помню, – отмахнулся друг. – Да и заботы теперь грядут ратные. Чую, завтра денёк будет жаркий и с неба палить станет, да и с земли тоже.

Александр Леонтьевич закрыл глаза, откинув голову на седло, заботливой рукой Екима Ивановича прикрытое попоной.

Ему тоже все эти дни виделся дом родной на берегу озера Неро. Они с маленьким Иваном – босые, в долгополых белых рубахах – спускаются с поросшего холма, идут в церковь к батюшке. А там покой, сладко пахнет ладаном, у икон горят свечи и повсюду разносится мощный голос отца Леонтия… Как ему хотелось домой! Он чувствовал, как устал. Домой! И чтобы брат был рядом.

– Брате, – всхлипывал во сне. – Прости мне…

И видел он брата – красивого и молодого, с неизувеченным лицом и широкой на нём улыбкой.

«Хорошо здесь, – говорил он, показывая рукой вокруг. – Светло, тепло и не жарко. Береги себя, брат мой, сказал бы я тебе, но ты ведь меня не послушаешь, ты предпочтёшь погибнуть».

– Александр Леонтьич! – кто-то теребил за плечо.

Евпатий Коловрат склонился над ним.

– Уже светает…

– Добро! Буди всех.

Витязи умылись в реке, пожевали сухарей, запили водой.

Надели чистые рубахи.

Лукоморье было рядом.

Битва при Калке

«…Того же года пришли народ незнаемый, безбожные агаряне, о которых подлинно никто не знает, какого они отродия, откуда начало их и какой они веры. Они называются татара, кланяются солнцу, луне и огню. Некоторые междо ими зовутся таурмени, иные зовутся комани, иные монги. Некоторые же сказуют в них многим народам, от скиф восточных совокупленным, быть и, других покоряя, за едино называются».

Так писал о них неизвестный летописец.

Накануне решающей битвы Субедей-багатур был спокоен.

Завершилась многодневная байга (скачка на опережение), в ходе которой его воины подставлялись под урусутские мечи и кипчакские стрелы, выставляли себя глупыми и слабыми.

Он знал, что многие гибли, проклиная его. Хороший полководец не может быть добрым. За действия, которые приводят к победе, его неизменно проклинают, но за саму победу прославляют.

Зато теперь силы врага растянуты и разобщены, их разбить совсем нетрудно и его воины смогут сполна отомстить за погибших товарищей.

Глупцы эти урусуты! Ведь не думали монголы воевать с ними, по крайней мере сейчас…

Субедей вспомнил тысячника Ганибека. «Багатур, – подумал с теплом. – Надо будет возвысить его отца и брата, чтобы ни в чём не нуждались».

Из Закавказья пришёл тумен Тохучара, и Субедей был очень рад старому боевому товарищу. Ещё приблудились какие-то бродники, их привёл Очирбат, хотят воевать с кипчаками и князьями. Пусть воюют, только бы под ногами не путались.

Битва при Калке – одна из немногих в нашей истории, которая была проиграна нами до начала самого сражения – дело решилось полководческим талантом и хитростью Субедея, маневренностью и железной дисциплиной его войск; жадностью и ограниченностью южнорусских князей…

Едва рассвело, галицко-волынские полки и половецкая конница беспрепятственно переправились через реку Калку.

Развернув алые полотнища стягов и хоругви с Георгием Победоносцем, построились боевым порядком и, сотворив молитву, двинулись в степь.

– Ништо, детушки! – кричал Мстислав Удатный. – Врага одолеем, а соратников, кои в хвосте плетутся, посрамим!

Впереди шли копейщики – тяжёлая кавалерия, за ними легковооружённые лучники, русичи наступали развёрнутым фронтом: волынцы в центре, галичане с правого фланга, половцы слева.

Монголы появились из лощины, но теперь их силы были несоизмеримо бо́льшими. Осыпав градом стрел, стали исчезать в клубах пыли, уходя на восток.

Мстислав Удатный дико вскрикнул и направил свою дружину в погоню…

Уже солнце начинало припекать, а скачка, казалось, только начинается…

«Господи! Неужли вновь на целый день?»

Монголы, невидимые в облаках пыли, остановились, развернулись дружным строем и тихим шагом пошли навстречу бешено скачущим русичам.

Впереди – колючий, плотный строй копьеносцев, на который и напоролись первые ряды волынцев.

Целая шеренга разом рухнула под копыта коней и была смята своими и чужими.

В русичей полетели стрелы и копья.

Началась рубка.

То здесь, то там мелькал шлем волынского князя Даниила Романовича, украшенный золотым ободом и серебряной накладкой с изображением Михаила-архангела.

Воеводы Семён Олюевич и Василий Гаврилович прикрывали своего князя где щитами, где мечами.

Немного прогнувшийся внутрь монгольский строй вдруг выпустил на азартно атакующих волынцев целую тучу тяжёлых копий, а за ними – новая волна лёгкой кавалерии, несущаяся с пронзительными криками.

Это были те воины, которые наголову разбили армию цзинцев, каракитайцев, покорили Хорезм. Сила, страшная в своём единстве.

Воеводу Василия Гавриловича удар копья опрокинул навзничь, он раскинул руки в стороны, но оружия не выпустил: превозмогая боль, выпрямился, стал извиваться во все стороны, пытаясь ужалить врага остриём. Поняв тщетность усилий, отбросил в сторону щит и меч, схватился обеими руками за стружие (древко копья) и сильно потянул на себя, пытаясь вырвать, но эта попытка лишила его последних сил, и он упал…

Удар копьём получил и Даниил Волынский, остриё пробило панцирь, но застряло в кольцах кольчуги. Он покачнулся, но в седле удалось удержаться. К нему на помощь поспешил Мстислав Луцкий со своей дружиной и отбросил противника.

Половцы попытались увеличить брешь, образовавшуюся после натиска галичан, но действовали бестолково, словно не решаясь ударить посильнее, дабы не привлекать к себе излишнее внимание.

Внезапно сквозь дикие крики, лязги ударов, ржание коней стали прорываться звуки сигналов неприятельских труб.

Монголы разворачивали коней вспять и уносились прочь, что-то громко крича и одновременно стреляя из лука.

Половцы кинулись за ними, чтобы гнать дальше и громить при отступлении.

Мстислав Удатный выехал на холм, господствующий над местностью, чтобы перевести дух и утереться от пота. То, что он увидел в нижней лощине, повергло воинственного князя в истинный ужас.

Если бы перед ним, во всей своей безобразной красе и мощи, возник властитель тьмы, галицкий князь осенил бы себя крестным знамением в надежде, что поможет.

Но, видя перед собой большое степное пространство, сплошь занятое монгольскими всадниками, он едва только молвил: «Господи, помоги!»

Было непонятно, сколько врагов: много, очень много, и предельно ясно, что воины и кони многодневной скачкой не измучены.

Несколько передних рядов были закованы в чёрную броню – и лошади, и всадники.

Будучи опытным воином, князь Удатный понимал, что сие означает.

«Господи, это железный клин! Их прорывы по силе удара равны камням из пороков!»

Мстислав Мстиславич понял, что удача ему изменила, всё это время хитрые пришельцы заманивали его в ловушку.

И вот она захлопнулась.

Теперь надо было всерьёз думать, как отсюда вырываться живым. Он развернул коня и помчался к своей дружине…

Тяжёлая кавалерия отборных воинов Субедея – джагунов – не знала преград на своём пути.

Одним ударом, который был сродни удару молота, они остановили попытки половцев прорваться, смяли их ряды и погнали вспять. Половцы, в свою очередь, попятным валом своей конницы поломали строй волынцев и увлекли за собой, убегая.

Мстислав Удатный попытался перегруппировать галичан для боя, заметив, что к нему на помощь от калкинской переправы спешит дружина Олега Курского.

Но невелика была она. «Эх, ударили бы кияне!» – подумал Удатный, но сразу отмёл такую мысль, осознавая, что долгий раздор – не причина для выручки.

Схватка была короткой и кровавой. Громко, неистово и обречённо кричали вчерашние бочары и седельники, хлебопёки и чеботари, пробиваемые насквозь стрелами, порубаемые на части мечами.

Куряне полегли почти все, но дали возможность вырваться части галичан и волынцев, которые кинулись к переправе.

Мстислав Удатный собрал вокруг себя оставшихся дружинников, они стали копьями и мечами прокладывать себе путь сквозь строй безжалостных врагов. Каждый шаг давался с потерями. Волынцы на плечах несли раненого Даниила Романовича.

Прорвавшись к Конским Водам, беглецы спешно поскакали в сторону порогов, где стояли лодьи.

Галицкие выгонцы сумели сохранить лишь часть своих дружин, остальные были порублены, прикрывая отход князя Удатного. Теперь они отступали к своим судам на Хортице.

Юрий Домамерич и Держикрай Володиславович заклялись никогда более не вступать в союз с Мстиславом Мстиславичем.

Между тем монгольские тумены прорывались к переправе через Калку, куда стремилось большинство в панике бегущих русичей.

Черниговцы не успели даже надеть кольчуги и взять в руки оружие, их атаковали лобовым ударом, положив на месте почти всех. Кому повезло уйти от монгольских мечей, кинулись бежать подальше в степь.

Усиленно погоняли коней черниговский князь Мстислав Святославич с сыном. Михаил Всеволодович прикрывал их отход, не успевая отбиваться.

У монголов началась «большая охота».

Повсеместно они преследовали русичей и безжалостно убивали…

…И смоляне не успели вступить в схватку. Да и как было вступать, если разом всё смешалось: дождём сыплются копья и стрелы, кони бешено мчатся, люди мечутся в ужасе, давят сами себя…

Владимир Рюрикович мгновенно оценил ситуацию и понял, что всё кончено, битва проиграна, и не сегодня, не сейчас.

«Будь ты проклят!» – процедил сквозь зубы.

Его дружина, выделившись из всеобщего хаоса, стала уходить в степь. Заслоны прикрытия лишь на несколько минут сдерживали напирающие монгольские сотни. За ними по пятам гналась тысяча Очирбата. Гибель становилась неизбежной.

Сотня Урянхатая шла в авангарде преследования.

Урусуты не пытались защищаться, они хотели только спасать свои жизни. Но в степи от монгольских скакунов не уйти. Это был уже не бой на силу и хитрость, а простая бойня, то есть именно то, что глубоко противно душе настоящего воина. Но полководец Субедей приказал пленных не брать.

Вдруг впереди Урянхатай увидел того самого князя, которому обязан спасением: отливающий золотом панцирь, кроваво-красный плащ, борода клинышком. Этого урусута он запомнил навсегда.

Урянхатай поднял вверх правую руку с мечом и потряс ею. Сотня остановилась разом, будто и не было азарта погони. Он понял, что и урусутский князь его узнал, и крикнул ему:

– Ты – великий багатур, но больше не воюй с нами! В другой раз мне придётся тебя убить!

Когда Владимир Рюрикович увидел, что враги уходят, то счёл это проявлением Божьей милости.

Ветер донёс до его слуха слова, сказанные монголом, видимо, из начальных людей.

– Интересно, кто это и что он сказал? – озадаченно пробормотал князь смоленский.

– Он сказал, княже, чтобы ты больше с ними не воевал, иначе ему придётся тебя убить, хоть ты и великий богатырь, – ответил Невзор, оказавшийся неподалёку.

– А-а, Мстиславов толмач, – узнал князь. – А кто он?

– Тот самый главный из посольства, которого ты спас от смерти.

Владимир Рюрикович задумался.

– Ты как здесь, толмач?

– Выкатило волной и понесло вместе со всеми. Княже, я знаю, что половцы начали эту беготню, я своими очами видел.

– С ними ещё будет толкование. А пока что едем в Киев. Будь рядом!

Совсем худо сделалось тем, кто бежал один или оказался в одиночестве, потеряв друзей. Таких грабили и убивали не только монголы, но и половцы.

Радостно скаля зубы, они вымещали всё свое зло на недавних союзниках.

Забирали одежду, нехитрый скарб вместе с конём. И убивали.

…Когда над всем обезумевшим скопищем людей, казалось, уже простёрла свои чёрные крыла неминуемая гибель, со стороны Северного Донца заклубилось облако пыли.

Вначале небольшое, но плотное, оно равномерно двигалось навстречу беглецам. Наконец облако стало рассеиваться, из него постепенно вырисовывался конный отряд русичей. Он казался большим и грозным, а его воины – архангелами с небес – падали на монгольских мучителей и мгновенно поражали их.

Черниговцы и смоляне, переяславцы и северцы воспряли духом и тоже стали отбиваться.

– Всех в мечи! – раздался зычный голос Александра Леонтьевича Поповича.

Преследователей быстро смяли и обратили в бегство, но через несколько минут они вернулись и возобновили натиск.

Витязи развернулись широким строем и шагом пошли на врага, осыпая его стрелами.

Евпатий съехался с коренастым монголом настолько близко, что мог видеть его снисходительную усмешку. Метнулся косой огонь меча, Коловрат увернулся, удар пришёлся по крупу коня, кожаная попона смягчила удар, но конь заржал и рванулся в сторону. Следующим движением молодой русич разрубил улыбающегося монгола наполы – надвое.

Поймал щитом две стрелы и поспешил на помощь изнемогающему от ран воину, одетому в княжеские доспехи. На него сразу с двух сторон напирали монголы, а меч уже плохо слушался его руки.

Евпатий метнул сулицу, поразив одного, второму срубил голову после отвлекающего замаха.

Скоротечный бой стих. Беглецы ловили монгольских коней, садились на каждого по одному-двое и уходили к Днепру.

Витязям стало понятно, что битва основного войска проиграна.

– Люди, торопитесь! – призывали оставшихся.

Евпатий помог спуститься с лошади князю, тот сразу в изнеможении прилёг на траву, прикрыв глаза и тяжко дыша. Возле него стали собираться служилые люди – переяславские и черниговские, горестно охали и глядели на витязей, как на чудо небесное.

– Князь Михайло Всеволодович! – крикнул подъехавший Александр Попович. – Жив ли?

– Спаси Господи молодого витязя твоего, Олёша, – тихо отвечал переяславский князь, указывая на Евпатия Коловрата.

– Что содеялось?

– Нас разбили в пух и прах…

– Это ныне понятно. Где Мстислав Романович Киевский?

– Он ещё там, сражается, его люди сладили крепостицу на холме.

– А стрый твой?

– Стрый, – застонал Михаил Всеволодович. – Я их прикрывал до последнего, но изранен был. Порубили их в версте отсюда и братика малого погубили.

Он зарыдал, сотрясаясь плечами.

– Боже, что творится! Отродясь на Руси ничего подобного не случалось.

Добрыня и Попович стали совещаться.

– Времени мало, скоро монголы опять пойдут, – сказал Добрыня. – Что станем делать?

– Надо где-то укрыться и обстановку разведать, – решил Попович. – Надобно выручать киевского князя и его людей.

– Князя надобно сопроводить в Переяславль.

– В Чернигов, – простонал Михаил Всеволодович. – Моя семья там, надо принять меры к ограждению княжества от вторжения пришельцев.

Требовалось быстрое решение, и Попович его принял.

– Евпатий Коловрат, ты повезёшь князя в Чернигов. Ты его спас, тебе его и далее беречь. Тебе поможет Алёша Суздалец.

– Александр Леонтьевич, помилуй! – горестно вскричали молодые витязи. – Позволь идти с дружиной до конца или убей на месте!

Попович вначале посуровел, потом смягчился и сказал:

– Знаете, почему на Руси всегда будут богатыри могучие и витязи светлые? Потому что одни приходят на смену другим. Теперь вам быть! Да и силу слова начального человека не отменял никто. Заповедываю-приказую вам: князя доставить к месту назначения. – Он подчеркнул слово «князя». – Князь – охранитель земли нашей, а вы охраните его!

Он кивнул на суетящихся возле Михаила Переяславского слуг.

– Они не воины, а слуги, они не сумеют защитить князя. А с вами им будет надёжнее.

– Олёша, пора! – крикнул Добрыня.

– Прощевайте, витязи русские! – донёсся до них голос Александра Поповича.

Евпатий Коловрат и Алёша Суздалец провожали дружину долгим и горьким взглядом.

– Алёша, а ведь мы их больше не увидим…

Битва на холме

1

…Старинная крепость, которая располагалась на одном из холмов близ реки Калки, киянами была замечена ещё на завершении большого перехода через степь. Небольшая, с кое-где обвалившимися стенами, она всё равно представляла собой достаточно укреплённую позицию, в которой можно держать осаду.

Великий князь киевский Мстислав Романович распорядился немедленно привести её в порядок: стены подлатать деревянными кольями и досками, соорудить крепкие ворота; внутри навести порядок, а всякие каменья не выбрасывать, а поскладывать по углам, дабы служили они метательными снарядами на случай ратной надобности.

Мстислав Старый мыслил не о скором наступлении и мгновенном разгроме непрошеных гостей, а о том, как выжить в непонятной обстановке, когда враг не проявляет себя, а потому всегда приходится ждать подвоха с его стороны.

Достаточно быстро кияне привели крепость в состояние готовности.

В ней и расположился великий киевский князь со своими удельными, их дружинами и небольшими ополченческими формированиями. Всего внутри смогло разместиться около восьми тысяч киян. Добавим к тому, что часть ополченцев – ранеными, убитыми, заболевшими и отставшими – была потеряна во время гонки в степи. Остальные расположились вне стен крепостицы, в кущах (кустах), где служили охранением.

Позиция была хорошей, потому что главенствовала над всей близлежащей местностью. Справа река Калка, в остальные стороны – бесконечное степное пространство.

Начало разгрома русских войск, половецкую панику и охватившее поголовно всех смятение кияне видели достаточно ясно. Мстислав Романович вполне отдавал себе отчёт, что вступление в схватку его дружины и ополчения могло переменить исход битвы.

Но обида и злость на Мстислава Удатного, его возможное торжество в случае победы пересилили все остальные чувства.

«Не будет тебе подмоги!» – решил твёрдо.

Невесть откуда хлынувшие монгольские полки заставили киян плотно закрыть ворота и даже подпереть их бревнами, сделав недоступными не только для врага, но и для своих ополченцев, расположившихся вне крепости, – о них попросту забыли; а также для тех русичей, которым надо было укрыться от расправы.

По команде воевод и бояр возы и телеги расставили вдоль стен, воины стали на них, чтобы ловчее отбиваться.

Поначалу монголы хотели взять укрепление с ходу, не тратя сил и не привлекая большое количество воинов.

Полезли на приступ, но пали изрубленные и побитые.

«Киевский холм» был величиной со средних размеров детинец. Князья, бояре, воеводы и ратники имели отвагу, храбрость и боевой опыт. Дружинники – потому что дружина являлась профессиональным военным формированием. Ополченцы – вчерашние бочары и ювелиры, кузнецы и плотники – словом, охочие люди были умелыми защитниками городских стен и выгодно отличались горьким опытом от других посадских жителей других русских городов, которые не так часто подвергались осаде.

Так получилось, что настоящая битва при Калке развернулась у подножия этого безвестного холма.

Мгновенно получив мощный отпор, монгольские военачальники призадумались.

Субедей оценил ситуацию и велел призвать к нему тысячников Чегирхана и Тешихана, которые возглавляли отряд смешанных племён.

Они были похожи как родные братья, оба низенького роста, безбородые, с вислыми жиденькими усами.

– Вам и вашему сброду я разрешаю взять это укрепление и даже разграбить его. Урусуты, которые там спрятались, никакие не воины, а обычные ремесленники и скотоводы. Вы – тоже точно такие же, поэтому силы будут примерно равны. Этих воинов, которых мы разбили в степи, преследовать и добивать будем сами, а вам выпала отличная возможность доказать преданность нашему грозному повелителю.

Кипчакские воины остались недовольны таким решением непобедимого. Преследуя поверженного в ужас врага, всегда есть что положить в седельную суму, а штурмуя тех, кто бьётся насмерть, легко получить только стрелу в горло или копьё под ребра.

Тысячники огрели плетью несколько недовольных, скорее вымещая свою злобу на полководца Субедея, и стали объезжать лагерь урусутов.

Но поездка эта чуть не вышла боком Чегирхану. Под ним убили лошадь, а самого, внезапно онемевшего от страха, еле спасли смеющиеся нукеры.

– Ослы! – ругнулся на них Тешихан. – Зря скалитесь.

– Ишаки! – ожил и Чегирхан и велел взять холм в осаду. – Чтоб мышь не проскочила.

На приступ идти не хотелось, метали зажигательные стрелы. Урусуты успевали гасить. Тогда стали собирать камыш, вязать в пучки и вновь пытались запалить.

Когда и эта попытка окончилась неудачей, плюнули на всё и стали ждать, пока урусуты сами сдадутся на милость победителя. Главное, чтобы успеть до прихода монголов порыться в их мешках и сумках…

Глубокой ночью, когда большинство измученных воинов уснуло, а часовые клевали носом у костров, осаждённые кияне произвели вылазку. Перерезав часовых, напали на палатки, в которых мирно спали осаждающие, и обратили их в постыдное бегство.

Чегирхан был вне себя от гнева. Обругав подчинённых «грязными свиньями», повелел идти на штурм.

Навалились со злостью. Тучами пускали стрелы, лезли на стены.

Урусуты действовали слаженно и деловито, как при защите стен родного города, в котором пережили не одну осаду. Поражали ударами топоров на длинных рукоятках, шестопёрами, чеканами, дубинами, стрелами и камнями.

Кипчаки вновь отступили.