Текст книги "Волки Дикого поля"

Гнев Субедея

О свершённом злодеянии Субедею сообщил Ганибек, это его воины обнаружили тела подло убитых посольских. Бесстрашный тысячник буквально вполз в шатёр своего военачальника, повесив пояс на шею.

– Значит, случилось всё-таки, – внутренне содрогнувшись от предчувствия, сказал Субедей. – Поднимись на ноги, доблестный Ганибек.

Ганибек повиновался, по его щекам текли слёзы.

– Прости, непобедимый, я принёс тебе чёрную весть…

Субедей выслушал молча, ни один мускул на его лице не дрогнул. Он жестом велел тысячнику выйти, да так и застыл посредине шатра, онемев на какое-то время, потом с визгом упал словно подкошенный. Долго бесился и выл, стучал кулаками по пыльной кошме, пока не затих.

Волевой и жестокий полководец, один из «четырёх цепных псов Чингиз-хана», оплакивал старого боевого товарища Баатачулуна и молодого Очира, которого ценил и хотел возвысить.

Потом стал молиться великому богу войны Сульдэ и богине огня Галай.

– Мы очень далеко от дома, – бормотал он, словно в забытьи, – мы очень далеко от золотой юрты нашего грозного повелителя. Мы – одни, а врагов великое множество. Если ты скажешь, что нам надо умереть во славу страшного имени монголов, я прикажу всем и они умрут. Но мы хотим победить, это станет самым лучшим концом нашего похода. И повелитель будет нами гордиться, и монгольские улигеры (народные сказители) сложат про нас героические песни. А урусуты с кипчаками – эти подлые племена – будут нас проклинать, оплакивая своих мужей и сыновей. И это хорошо, когда враг тебя проклинает, значит, он побеждён. Скажи мне свою волю… Я точно знаю, они поступили неправедно, убив наших мирных посланцев. Ещё скажу, что зря они презирают нас, не зная совсем…

Из шатра на солнечный свет вышел притихший и просветлённый, видимо, общение с высшими силами пошло на пользу.

Велел позвать Джебе-нойона.

– Урусуты отказались от мира, кипчаки им дороже. Нас они презирают. Это их право. Но они убили наших послов, тем самым нарушив законы Ясы. И мы обязаны ответить.

– Урусуты двинулись вниз по Днепру, – ответил нойон. – Наверное, хотят выйти в наши тылы.

– Пускай выходят. Мы всё равно разобьём их…

– Прикажи сейчас послать хотя бы тысячу, чтобы пощипать этих убийц и хвастунов, пусть в бою покажут свою ловкость и умение владеть мечом! – воскликнул Джебе.

– Опять ты торопишься, – охладил его пылкость опытный полководец. – Всему своё время, мы отомстим за всё сразу. Они все ответят… А сегодня мы будем пить кумыс и есть кипчакских быков в память наших павших багатуров.

Он немного помолчал, вращая налитыми кровью глазами и тяжело дыша.

– А чтобы урусуты и кипчаки окончательно поверили в наш страх перед их большим воинством, нашу неуверенность, я через несколько дней пошлю к ним ещё одно посольство.

– Субедей, ты что, с ума сошёл?! – воскликнул Джебе. – Ты старше, опытнее, но… я против, я не позволю.

Он редко называл старшего товарища по имени, в исключительных случаях говорил с ним как равный по положению, сейчас это могло означать только высшую степень удивления.

– Нас и так не очень много, а посылать ещё один десяток опытных воинов на верную гибель – это… Ты ведь понимаешь, что неправильно это?!

Субедей только улыбался и молчал. Дождавшись, когда Джебе выговорится, прошептал таинственно:

– Ты, нойон, ничего не понимаешь… Пусть они потеряют голову от восторга перед близкой победой над нами. Пусть отложат мечи и латы в сторону, пусть объедаются мясом, обпиваются вином и брагой, пусть окончательно потеряют всякую воинскую бдительность. А мы их будем вести туда, куда удобно нам, и разобьём их в мелкий сушёный навоз. Глупцы! Глупцы…

Три Мстислава

Широкий и величавый Днепр на многие вёрсты был покрыт лодьями, державшими путь к порогам.

Вдоль берега двигались пешцы и конные дружинники с развёрнутыми знамёнами.

Настроение у всех было отменным, каждый думал о славе, которую стяжает, и о добыче, которую посулили князья и воеводы.

Городские ополченцы – кузнецы и хлебопеки, гончары и седельники, плотники и бочары – тоже грезили о неслыханном для себя прибытке. И хотя воевать никто из них не умел, надеялись, что сумеют забрать у противника всё, что придётся по нраву. Враг коварен и жесток, но слаб и нерешителен…

Всем было весело и легко. Казалось, тревожился и переживал только бывший гурганджский невольник Невзор, потому что знал монголов.

По причине этого ему не верилось, что нынешний воинский поход может быть лёгкой прогулкой.

Пытался поговорить с князем Мстиславом Удатным, тот и слушать не стал, пригрозил высечь.

Нрав его суров, может наградить без меры, может наказать безмерно.

Сомневается и ссорится с другими князьями – значит, в себе что-то нехорошее припас.

Ранее в Киеве просился сходить на Подол, где находился отчий дом, – не дозволил. В общем, не отпускал ни на шаг.

«Ушёл из одного рабства, угодил в другое».

Мстислав Мстиславич стоял на носу лодьи и смотрел вперёд.

Что ждёт у порогов? Придут ли галицкие выгонцы?

Ушли от него воеводы, не признали, не поверили, что он внук Осмомысла. Да он и сам не верил в родство с легендарным галицким правителем, но княжеские родословные так запутанны, что в них легко найти и подтверждение, и опровержение чему угодно. Бог с ними! Они ему нужны как опытная дружина, которую необходимо заинтересовать богатой добычей, чтобы они уверовали: где Мстислав Удатный, там и удача.

Важно, что выгонцы, едва прознав об опасности вторжения монголов, от Белгорода-Днестровского прислали гонца, он передал слова Юрия Домамерича: «Смут меж своими может быть много, а земля Русская должна единой оставаться».

Посулили воеводы идти из Днестра в море Русское, а далее по Днепру к порогам на соединение с основными силами.

Великий киевский князь Мстислав Романович плыл следом за князем галицким.

И тоже напряжённо глядел поверх днепровских вод, с удовольствием созерцая много лодий. Он уповал, что нынешний поход и есть то самое, доныне не свершённое им деяние во благо отчины.

Надо лишь действовать с оглядкой, не бросаясь вперёд, как это делает его безумный двоюродный брат.

«Удатный! – усмехнулся про себя Мстислав Романович. – Я чай, в этом походе удача от тебя будет далека, а то и вовсе обогнёт сторонкой».

Если он, великий князь киевский, избавит земли своего княжества и те, которые с ними граничат, от монгольского лиха, то ко граду Киеву возвернётся вся былая слава и могущество. И станет князь Мстислав Романович новым Владимиром Мономахом. И все скажут, мол, недаром более десятка лет сидел на троне легендарного пращура.

Черниговский князь Мстислав Святославич сидел на резной скамье почти у самого носа своей затейливой лодьи, изукрашенной византийской росписью, и, вздыхая, мыслил о той докуке, что выпала на его долю: «Скорей бы сие завершилось».

Урянхатай и шаманы

1

Субедей-багатур был озабочен мыслью о назначении нового сотника.

Призвал Нугай-Мергена и спросил, кого он видит на месте предательски убитого Очира.

Тысячник хитро ответил:

– Непобедимый, ты спрашиваешь меня? Я горд таким доверием, но не лучше ли нам спросить воинов сотни Очира?

– Ты прав, давай спросим! – решительно ответил Субедей.

Отборная сотня приветствовала полководца восторженными криками.

– Храбрые монголы! Мы только вчера проводили в заоблачный тумен нашего доблестного Очира. Теперь он смотрит на всех нас и жаждет наших подвигов… Кого бы вы хотели видеть на его месте?

Сотня одним голосом ответила:

– Урянхатая!

Субедей рассердился.

– Разве среди вас не найдётся кого-то более достойного?! Почему именно Урянхатая? Не потому ли, что он сын Субедея?

– Нет! Он храбрый и справедливый!

Субедей побагровел и спросил ещё раз.

И получил тот же ответ.

– Хорошо! Обычно сотника назначает тысячник, но Нугай-Мерген захотел, чтобы вы сами назвали имя… Урянхатай!

Сын выехал из строя и приблизился.

– Теперь ты сотник! – громко сказал Субедей. – Будь достоин чести, которую тебе оказали.

Урянхатай поклонился воинам, прижав правую руку к сердцу.

Довольный Субедей вернулся в шатёр. Немного поразмыслив о превратностях судьбы воина-монгола, призвал к себе всех шаманов, которые сопровождали войско с самого начала похода. Это были: Оюун-мудрый, Шона-волк, Хулгана-мышь и Данзан-учёный.

– Я хочу, чтобы вы занялись делом, вместо того чтобы вечно клянчить у моих воинов еду и кумыс. Вы должны поговорить с богом войны Сульдэ и богом неба Тэнгри. Пусть они скажут, как нам действовать дальше.

Шаманы попятились к выходу, но полководец остановил их.

– И пусть они шепнут, когда нам лучше выслать новое посольство к урусутам и сколько в нём должно быть человек.

Шаманы ушли с видом бесконечной занятости и возложенной на них непомерной ответственности.

Весь вечер и всю ночь они жгли костры, били в бубны, метались перед пламенем, гукали, кричали, выли, подражая разным зверям и птицам, нагоняя страх на бывалых воинов.

Утром все четверо пали обессиленные.

Немного отдохнув, поспешили к Субедею и объявили, что врага непременно надо бить по частям, а посольство… лучше вообще больше не посылать к злобным кипчакам и коварным урусутам. Ну а коль нельзя обойтись, пусть в нём будет четыре человека.

– Хватило бы и двух, – таинственно сказал Данзан, – но урусуты могут это принять за нехватку воинов.

– Пошлём пятьдесят? – переспросил Субедей. – Тогда точно поверят, что нас много.

– Нет, бог войны сказал, что их должно быть четверо, – решительно добавил Хулгана, не оценив иронии полководца. – И это должны быть достойные люди.

– И ещё Тэнгри сказал по секрету, что шаманов больше не надо посылать к урусутам, а то ему будет не с кем поговорить, – шепнул Оюун.

– Шаманов в числе достойных никогда не бывает, – скривился Субедей. – Здесь самый достойный – это я, потом Джебе, потом тысячники. Но тысячников больше посылать не стану, – решил твёрдо. – Мне сейчас нельзя остаться без опытных командиров. Хватит того, что потеряли достойнейшего Баатачулуна. Идите! – велел шаманам. – Пусть мой повар накормит вас рисом.

Галдящей толпой шаманы ушли, а Субедей стал думать, кого послать со вторым посольством.

В его необходимости хитрый полководец не сомневался; решив один раз, больше не переиначивал…

Кого не жалко? Жаль всех монголов. Не жаль только кипчаков, приставших к его туменам ещё на Черном Иртыше. Но этих степных шакалов можно послать только двоих, но и двумя монголами всё же пожертвовать придётся.

В том, что урусуты со вторым посольством поступят, как и с первым, не сомневался: кипчаки пошепчутся, урусуты не станут возражать – союзники.

Он хорошо изучил кипчаков: тех, которые «помогали» шаху Мухаммеду потерять Хорезм, и тех, кто принял к себе меркитов, и тех, кто предал горцев… Именно они были сейчас с урусутами и нашёптывали, сколько надо положить урусутских же голов, чтобы вернуть кипчакам их степи.

Племена разные – сущность одна…

2

Урянхатай отвлёк его от горьких раздумий, стремительно ворвавшись в шатёр.

– Сотник, я не вызывал тебя! – удивился Субедей такой наглости. – А таргауды почему тебя пропустили?!

– Отец, не наказывай их, они пропустили сына Субедея, а не сотника Урянхатая… Я пришёл умолять тебя оказать мне великую честь!

– О какой чести ты снова просишь? Не много ли будет на одного скромного монгольского воина? Тебе уже оказали сегодня великую честь воины тысячи Нугай-Мергена.

– Они сделали сотником не меня, а сына великого полководца.

– Давай за это накажем всю сотню! Чего ты хочешь, сын мой?

– Я прошу послать меня с посольством к урусутам.

Субедей давно смирился с мыслью, что и его сыновья, и старший брат Джэлмэ, да и сам он когда-нибудь погибнут в битвах с бесчисленными врагами монголов. Но вот так, чтобы зарезали, как барана? Почти собственной рукой? Не будет этого!

Он уже вознамерился выгнать этого щенка прочь, чтобы и думать забыл… Но, глядя в глаза Урянхатаю, увидел самого себя – молодого, дерзкого, самоуверенного. Не отступит.

– А твои воины не сочтут себя проклятыми, если их сотники один за другим падают от кипчакских ножей, ещё до начала битвы? – вкрадчиво спросил он.

– Не знаю, но они могут подумать, что Урянхатай не захотел разделить с Очиром участь героя.

«Не отступит, волчонок», – терзаясь, подумал непобедимый.

– Ты прав – это великая честь, – сказал вслух, раздувая ноздри и пытаясь изобразить великий гнев. – Но это не значит, что я готов её тебе оказывать по два раза в один день. Ещё и врываешься в шатёр военачальника, как в грязную овчарню… А плетей не желаешь, сотник?

– Согласен получить от тебя плетей, отец, но разреши… Я тоже хочу стать легендой, как и ты.

На душе у Субедея враз потеплело.

– Ладно, иди, – милостиво разрешил он. – Но больше не смей врываться ко мне в шатёр, а то накажу!

– Не буду, отец!

– Неправильно отвечаешь!

– Слушаю и повинуюсь!

– Вот это другое дело! Кого с собой возьмёшь? Будет два кипчака и два монгола.

– Октая, он из нашего улуса, моего десятка.

– Надеюсь, он хорошо тебя понимает[7]7
  Октай – по монгольски «понимающий».


[Закрыть] и не опозорит имя монгола?

После того как сын ушёл, Субедей вынул меч и порубил в куски несколько персидских ковров, висевших на стенах, без гнева и злости.

Потом выглянул из шатра, опалил взглядом таргаудов у входа, но ничего не сказал.

Сел, стал думать.

«Он – настоящий монгол, он – второй я».

Второе посольство монголов

В середине травня-мая флотилии южнорусских князей встретились с пехотой галицких выгонцев воевод Юрия Домамерича и Держикрая Володиславовича. Они двигались навстречу основным силам с другой стороны порогов.

Суда стали разгружать, формировать обозы.

Здесь каждому князю предстояло сгруппировать свои силы и выступать в степь.

Сюда же подошли главные части половецкой орды Дурут, которые привёл родной брат Котяна Сутоевича – Сомогур.

Теперь собрались все. Получилась внушительная сила, около восьмидесяти тысяч человек. Это хорошо. Плохо то, что только одна восьмая часть обладала опытом боевых действий.

До Днепровских порогов оставалось половина дня пути, когда стали раздаваться тревожные голоса.

– Видим отряд монголов.

– Небольшой совсем, всего четверо, но с бунчуком.

– Двухвостый, красный…

– Приставай к берегу!

– Они будто всё время знают, где мы находимся! – проворчал Мстислав Черниговский.

– Так и есть, дядя, – отвечал его племянник Михаил Всеволодович Переяславский.

– А давайте побьём всех? – предложил сын князя черниговского Василько, розовощёкий отрок в богатых доспехах, всё время рвущийся в бой.

– А ежели послы? Думай, что говоришь!

– Так ведь одних послов уже побили, и ничего, – резонно отвечал княжич.

На других лодьях тоже заметили непрошеных гостей.

– Неужли другое посольство? – охнул Невзор. – Боже ж твоя воля! И ведь не страшатся…

– Замолчь, смерд! – велел ему князь Мстислав Удатный.

Котян грузно ступил на берег и вопросительно поглядел на зятя. Тот презрительно махнул рукой.

Великий князь киевский повелел воеводе Ивану Дмитриевичу выслать воинов, чтобы сопроводили.

Монголы стали на расстоянии поприща и замерли, всячески выражая мирность намерений.

Отряд киевских дружинников взял их в кольцо.

Вокруг Мстислава Романовича быстро собрались удельники, бояре и воеводы.

Незамедлительно явился князь черниговский и галицкий со своими.

Последним плёлся хан Котян, по землистому лицу было видно – не совсем здоров.

– Как теперь станем поступать? – спросил Мстислав Святославич.

– Я же говорил, они боятся! – выкрикнул Мстислав Мстиславич. – Говорил же! Надо быстрее идти вперёд и бить нещадно!

– И так, слава Богу, идём, не зная задержек, – ответил киевский князь. – А излишнее поспешание не приведёт к добру. Зовите ужо послов этих…

Их было четверо. Трое угрюмо молчали, тревожно озираясь вокруг.

Впереди гордо стоял крепкий воин в белой кипчакской шапке и лисьей шубе, под которой виднелась хорезмская кольчуга. Рукоять его меча украшали красные лалы.

Чуть позади, словно охраняя со спины, застыл высокий воин в блестящем стальном панцире и железном шлеме с серебряной насечкой.

Оба казались спокойными. Говорил тот, которого все сразу и признали за старшего.

– Мы – воины непобедимого монгольского владыки Чингиз-хана, – переводил Невзор. – Снова обращаемся к вам с предложением не начинать войны. Если вы сейчас уйдёте домой, мы тоже повернём своих коней. Уходите, урусуты, и мы больше никогда не встретимся в этих степях, мир и без того велик.

– А я что говорил? – вскричал князь Удатный. – Боятся они, потому и юлят!

Все дружно зашумели.

Урянхатай продолжал:

– Вы здесь по прихоти подлых кипчаков, это они ведут вас, как буйвола в упряжке. Вы уже убили наших послов, которые никогда и никого из урусутов даже пальцем не тронули. Вы их убили, потому что вас к этому подговорили лживые и хвастливые шакалы кипчаки. Вы, урусуты, поступили как последние трусы, потому что послы – неприкосновенны даже для самых диких племён. Выходит, что вы гораздо хуже?

Последние слова Невзор произносил с опаской…

И точно, началась целая буря возгласов и угроз. Над головами монголов засверкали мечи, но посланцы оставались спокойны, на их молодых жёлтых лицах ничего не дрогнуло, не затрепетало, глаза без страха глядели на врагов.

Мстислав Романович пытался успокоить людей, но не получалось.

Наконец затихли.

– Зачем вы следуете за нами? – спросил он. – Это не ваши степи – половецкие, а мы нынче и вовсе идём по русским землям. Уйдите от половецких земель, верните их стада и вежи.

– Кипчаки – наши холопы и конюхи, – упрямо твердил Урянхатай. – Вы действительно хотите за них воевать? Великий бог Тэнгри пусть будет вам судьёй. Но ваших весей и городов мы не зорили и не осаждали…

На этот раз буйно взревели половцы. Они стали напирать на киевских дружинников, которые стерегли монголов, бдительно зыркая по сторонам.

– Братья мои урусы!

Перед толпой князей и бояр вырос хан Котян.

– Они, – показал на монголов, – лживы и жестоки, они истребляют мой народ и уже захватили половину наших степей. Вы – союзники и родичи наши. Зачем слушаете подлых монголов? Убейте их!

– Убить их! Убить!

– Побьём всех коварных язычников!

Большинство поддерживало хана Котяна, молчали только черниговцы и кияне.

Урянхатай с удивлением смотрел на это сборище, искренне удивляясь. Он только на миг представил себе, что ханы-тысячники в присутствии его отца Субедея или темники перед самим верховным каганом могут затеять такую свару и такое несогласие. У монголов подобное невозможно! Потому подчинение единому командованию и единому мнению является залогом всех прежних и грядущих побед. Разномыслие ведёт к поражению и рабству.

– Братья русичи! – подал голос высокий князь с небольшими усами и бородкой клинышком, на нём был отливающий золотом панцирь и очень богатая боевая справа; мощь чувствовалась в каждом движении и сильном голосе.

– Дозвольте спросить вас, как давно Божьим русским воинством заправляет хан половецкий? – спросил Владимир Рюрикович Смоленский.

– Брате, он правду говорит, – смутясь, ответил Мстислав Удатный, явно не ожидавший таких слов от своего верного союзника.

– Какую правду? О том, что половцы беспечно потеряли свои степи? О том, что их многотысячные орды рассеял небольшой отряд монголов? Так, что ли? Робкие там, они храбры здесь, когда перед ними беззащитные послы…

– Хана можно понять, отомстить хочет.

– Пусть мстит в бою. Давай поставим этого молодца, – Владимир Рюрикович указал на Урянхатая, – в поединке с любым из половецких. Станут отнекиваться или согласятся?

– Думаю, не ратники это, а просто грязные и вонючие дикари.

– И вот они, эти самые не ратники вытряхнули твоих половцев из ихних широких степей? Малым числом? А отчего дикари они? Грязны и немыты? Так ведь в походе, чай, не в мови горячей. Да и мы к ним ещё послов не посылали, они наших послов не убивали.

– Думаю, они бы с наших послов с живых кожу сняли, – буркнул Мстислав Мстиславич. – Ты, брате, что-то шибко уж ратуешь за них.

– Я за ратную честь, Мстислав, яростным поборником которой ты был всё время! И что случилось с тобой, брат, что ты про неё запамятовал? А вот я до конца своих дней останусь блюстителем чести воинской. Я сражался и с немцами, и с литвой, и с другими дикими народами, но никто посланцев не убивал! Неуж русичи похуже всех и этот воин прав?

Урянхатай смотрел на этого большого князя, не зная содержания разговора, но душой и сердцем понимал: в нём вся их защита…

Монгол выполнит свой долг до конца, враги не услышат его стонов, но… умирать не хотелось. Как плещет вода, как греет солнце! Как хорошо жить! Смерть в бою не страшна, но вот так…

Вновь все возопили, кто – одобряя, кто – порицая.

– Вот ты, брат, – продолжил князь смоленский, – отдал первое посольство половцам. Именно ты! Жаль, меня рядом не оказалось, я бы воспротивился. Помни, поступок кровожадного дикаря не украсит русского витязя.

Он обвёл взглядом всех и положил ладонь на рукоять меча.

– В общем, так, родичи мои князья, я против убийства монгольских посланцев. Кто готов оспорить мою уверенность, кто станет мне возражать, прошу, – и решительным жестом указал напротив себя.

Киевский и черниговский князья громко выразили одобрение словам Владимира Рюриковича.

И сразу как-то сник Мстислав «удалой», и слетела вмиг с его облика вся лихость, будто стал меньше ростом и старше на десяток лет.

Молча удалился на свою лодью, прихватив с собой Котяна.

– Скажи монголам, – велел Мстислав Романович Невзору, – пусть уходят домой и более нигде нам не попадаются. Мы верны договору.

Урянхатай приложил правую руку к груди и поклонился князьям. Обращаясь к Владимиру Рюриковичу, быстро произнёс несколько слов, склонив голову, и гордо, намеренно не спеша, пошёл к берегу Днепра, только потом тронулось его сопровождение.

– Что он сказал, толмач?

Невзор посмотрел вслед монголам, почему-то вспомнив в этот момент, как сам уходил из плена, и ответил:

– Он сказал, что ты, князь, настоящий багатур и ему не хотелось бы повстречаться с тобой в бою…