Текст книги "Волки Дикого поля"

…За несколько недель, проведённых в Херсонесе, Ефросин успел основательно проработать все детали предполагаемого развития событий. Епископа города решил ни во что не посвящать, мол, излишне любопытен и праздно болтлив. Так, кое о чём, в общих чертах…

Конечно, можно было забрать икону сейчас и привезти её в Рязань вместе с Одигитрией, грамота Вселенского патриарха давала ему на это полное право; собственно говоря, поначалу он хотел поступить именно так; но расчётливый грек решил, что изображение Николая Чудотворца должно прийти в княжеские земли вслед за ним. Именно это станет сопутствовать и помогать служению, гораздо усилит его авторитет церковного иерарха.

Дело осталось за малым: кто сопроводит святую икону, не убоясь превратностей пути? В приказном порядке заставить можно любого, но Ефросин решил идти – опять же – особым путём.

Настоятеля церкви Святого Иакова отца Никифора просил порекомендовать верного человека для исполнения поручений в Херсонесе. Тот указал на неприметного священника.

– Числился хранителем иконы святого Николая, но должность упразднили за ненадобностью, а отче Евстафия благословили помощником второго священника. Богослужений не ведёт, исполняет чёрную работу. Живёт во флигельке на территории храма с женой и сыном. Что ещё сказать? Беден, честен, вина не пьёт, богохульных речей не ведёт, верует истинно.

На вопрос: «Ведом ли ему язык скифов?» – услышал гордый ответ:

– В этой церкви был сподоблен ко крещению великий киевский князь Владимир, вот русы сюда идут в первую очередь, когда приходят в Херсонес. Да и в самом граде постоянно проживают многие, есть даже концы: Новоградский, Киевский, Галичский и прочие, – вот все они – наша постоянная паства. И надо сказать – паства щедрая…

– Ведом ли отцу Евстафию язык скифов? – терпеливо повторил свой вопрос Ефросин.

– Ведом доподлинно.

И Ефросин возрадовался окончательно: для перенесения святой иконы не придётся искать более никого.

Евстафий оказался невысоким худым человеком, с пергаментным лицом аскета, долго, истово крестился на иконы, потом подошёл под благословение…

…Вскоре Ефросин со свитой проследовал в Киев для получения назначения в Рязанско-Муромскую епархию.

Уже там, в лесных Мещёрах, на границе со степью он заработает себе громкую славу многими славными делами, а более всего организацией самой эффективной миссионерской деятельности, народной молвой будет наречён Святогорцем; вызволит из монгольской неволи малолетнего Романа Олеговича, сына Олега Красного, будущего великого князя рязанского, в зрелые годы принявшего мученическую смерть в Орде и за это причисленного к лику святых; совершит иноческое пострижение муромской княжеской четы, а также христианское погребение этой легенды о любви раннего русского Средневековья именем Пётр и Феврония.

…С тоской смотрел вослед отъезжающему Евстафий, предчувствуя смутные времена, и не ошибся. Вскоре с ним стало происходить таинственное и непонятное, о чём по секрету рассказал пономарь Леонтий одному из прихожан. Постепенно чудесные новости о чудесных сновидениях скромного грека-священника распространились по всему Херсонесу.

…Снился ему Николай Чудотворец.

Евстафий до сих пор не может понять, снится ли ему святой либо это отпечаток чудесной иконы стоит перед его глазами и днём и ночью?..

Проще говоря, виделся ему Николай Чудотворец…

Совсем такой, как на иконе: твёрдо стоит на ногах, держит Евангелие в левой руке, а правую протягивает в сторону смиренно стоящего Евстафия, словно благословляя, и что-то ему говорит.

Изображение святого Николая священник знал наизусть и мог воспроизвести во всех деталях, закрыв глаза. Много лет он глядит на эту икону, по несколько раз на дню молится образу, прося благословения на все свои деяния и хотения. И святой Николай ему всегда и неизменно помогал: с голоду семья не умирала, крыша над головой имелась. Правда, злата-серебра Евстафий не нажил, да и зачем оно? Ребёнка подарил Господь всего одного, но здорового и крепкого. Супруга болезная, но хозяйственная и заботливая, и Евстафий на судьбу свою не в обиде, она сподобила его уверовать в истинного Спасителя и дала возможность служить в одной из прекраснейших церквей благословенного Херсонеса.

Проснувшись, священник ещё раз перебирал в памяти всё сказанное накануне епископом Ефросином: «Будет сниться тебе святой Николай Чудотворец…»

Вот, оказывается, откуда уверенность, что это сон.

Зря он так стращал Евстафия. Образ старца с Афонской горы и без того, в его понимании, граничил со святостью, а этот ещё и назначенный самим патриархом епископ. Шутка ли?

Густой бас священнослужителя, казалось, и сейчас звучит, лаская уши, потому что обещает обеспеченную безбедную старость, а главное, передачу по наследству должности хранителя иконы на все грядущие времена. Правда, в далёких скифских степях, где нет ни этого ласкового моря, ни этих каменных строений, ни храмов Божьих…

Ефросин прошёлся по келье, своим огромным ростом заслонив свет свечей в канделябре, крепко зевнул, перекрестив рот, и продолжил:

– Ты не знаешь, где находится Рязанская земля, тебе не хочется оставлять этот город, ты не можешь оставить своё жилище, ведь здесь, в местах победившего православия, так хорошо и спокойно. Словом, ты просишь святого тебя пощадить и оставить на своём месте…

– Ваше преосвященство, – робко вопрошает Евстафий, – так мне оставаться в Херсонесе?

– Внимай с прилежанием! – обрывает Ефросин. – Господь призвал, а патриарх благословил. Я тебе рассказываю, о чём ты поведаешь праздным зевакам на торжище. О чуде я тебе говорю! Снится тебе святой Николай несколько раз кряду! Понимаешь?

Евстафий понимал. Он хорошо понимал, что призван служить Господу, а в какой мере служба эта будет назначена, решать не ему.

– Нам выпало нести свет православия во все окраины этой заблудшей земли, – продолжал громыхать Ефросин. – А туда, куда мы идём, заблудших душ, которые надо спасать, бесконечное множество. Феодор! – крикнул в коридор. – Свету поболее!

Неслышной тенью возник служка, принёс подставник на пять свечей.

– Подсядь ближе к столу, – велел епископ. – Вот он – скифский мир. – Он повёл ладонью над картой, нанесённой на пергамент. – Вот Херсонес, а вот здесь Рязанская земля… Недалече. Дорога лежит степью, в которой безраздельно властвуют разбойные половецкие безбожники… Здесь не пойдёшь, ибо опасность похищения и порушения святой иконы – велика. Ты пойдёшь тропой святого апостола Андрея Первозванного – через первокрещёные Киев, Великий Новгород, там безопаснее и везде живут православные; там образу Николая Чудотворца ничто не грозит, напротив, везде примут с распростёртыми объятиями. В Новгороде хорошенько отдохнёшь, а уж оттуда без передыху двинешься прямо на Рязань, где тебя будут встречать. Придёшь туда, в целости и сохранности донесёшь образ святого Николая, и считай, что ты дома, под моим высоким покровительством. Только заклинаю именем Господа нашего: ничего самостоятельно не предпринимай, делай всё, как обговорено – и будешь обеспечен на всю оставшуюся жизнь, и потомство твоё пребудет в сытости и благости на Рязанской земле.

Он приподнял подставник, поднёс ближе к лицу Евстафия и проникновенно сказал:

– Но предупреждаю: если забоишься али свернёшь в сторону, ждёт тебя немилость великая и тюрьма в самом глухом монастыре византийском до скончания века. Запомни, великое дело мы ныне делаем. Образ Николая Чудотворца отныне и навеки на Руси должен стать особо почитаем.

Он подошёл к двери и прислушался к звукам из коридора, потом приложил палец к губам.

– Уйдёшь отсюда и навеки унесёшь это таинство из Тавриды, ибо более никому ничего не ведомо. Это нас с тобой Господь призвал на высокое служение.

Он размашисто перекрестился на образа и добавил проникновенно:

– Как и что говорить пастве, решай сам, но все должны знать, что это святой Николай Чудотворец направляет тебя в дикие скифские края. Ты противишься, ты боишься, ты плачешь, а он призывает, он наказывает тебя – слепотой и болезнью…

– Николай Чудотворец добрый, – возразил Евстафий. – Как он может наказывать?

– Ещё как может, если его воле противиться… Запомни: Господь призвал, патриарх благословил! – С этими словами Ефросин Святогорец вложил в его дрожащие руки небольшой мешок с серебром – столько монет сразу скромный священник не держал ещё ни разу в жизни. – Это на дорогу! – прибавил со значением.

Евстафий всегда надеялся на то, что Господь приберёг для него какую-то важную миссию, что время для настоящего служения Ему ещё настанет, что пройдёт он с гордо поднятым крестом среди языческих капищ, уничтожая всю эту мерзость и проповедуя слово Божье…

Разговор со старцем Ефросином взволновал настолько, что Евстафий слёг и проболел несколько дней кряду. Он не мог есть, пить, говорить, только смутно что-то хрипел; наполовину ослепнув, видел перед собой лишь изображение Николая Чудотворца. Порой какая-то неистовая сила срывала его с постели и бросала на колени. Ефросин молился, просил прощения у Господа за маловерие, молил вернуть его телу крепость, а уму – просветление, дабы исполнить волю святых отцов.

На четвёртый день хворь отступила, дыхание выровнялось, появилось желание пить и есть.

И уже совсем оправившись, Евстафий объявил жене и сыну, какая участь их ожидает. А в доказательство сказанному показал серебряные монеты и велел призвать своего помощника.

Никифор – безродный малый, в своё время приблудившийся к церкви. Евстафий пожалел его, взял в служки, кормил тем, что ел сам, одевал со своего плеча.

– Никифор пойдёт с нами, – добавил убеждённо. – На кого оставлю здесь? Ведь забьют совсем…

Матушка Феодосия побагровела лицом, шумно вздохнула и безнадёжно перекрестилась, добавив при этом:

– Если Господь призывает…

– Говорил вам всем, – осуждающе прошептал отец семейства, – изучайте язык скифов, пригодится. Говорил! Руссия – богатая страна, православие для них – внове, святынь пока что никаких, святых мест тоже нехватка… Господь не оставит своей милостью, авось послужим Ему среди нововеров.

Сын, именем Евстафий, шестнадцатилетний юноша, повлажнел глазами, хлюпнул носом, но тут же затих под осуждающим взглядом отца.

Согласие стало безоговорочным.

Случилось это в марте-капельнике 1225 года.

Заключительное слово автора

Замысел исторического повествования «Волки Дикого поля» складывался долго и мучительно. Первоначальной задачей был рассказ о личности Евпатия Коловрата – героя, почитаемого мной с детства. В молодости я даже предпринял попытку написать о нём героическую поэму… Но в распоряжении были только строки из «Разорения Рязани Батыем», потому замысел быстро потух.

Впервые с острой необходимостью «проникновения в века» я столкнулся при завершении фантастического романа «Целитель». Тогда стало предельно ясно, что без опыта прошлого невозможно осмыслить настоящее и строить будущее. История – серьёзная наука, подходить к ней надо с уважением и даже опаской.

Грянувшие мировые перемены, когда всё стало подвергаться сомнениям, пересмотру и фальсификациям, мной были восприняты однозначно: я обязан сказать своё слово в защиту исторической правды, в духе которой воспитывался. И вновь на первый план вышла личность легендарного Евпатия. Поскольку всё, что было о нём написано другими уважаемыми мной авторами, предполагало использование ими на все лады именно тех нескольких строк из вышеупомянутой летописной повести, я решил пойти иным путём. А он предполагал всестороннее исследование тех неполных тридцати восьми лет, прожитых Евпатием Коловратом, и событий, произошедших в эти годы.

Их оказалось немало.

И прежде всего битва при Калке.

Очевидной стала необходимость рассказать о корнях бесстрашного воителя, его круге общения. Так возникла картина жизни его отца Льва, получившего своё прозвище от одного из рязанских князей; так явились образы русских витязей Добрыни Злата Пояса, Ставра Годиновича, Тимони Рязанца и многих других, во главе с Александром Леонтьевичем Поповичем.

Далее – один за другим – стали возникать их антиподы – Субедей, Джебе, Тохучар. Они не менее интересны, своеобразны, потому что в период непрерывных войн, которые вёл верховный каган монголов, его полководцы превыше всего почитали воинскую доблесть, честь и справедливость. Они ещё не стали теми хищниками, в которых превратились впоследствии.

Выиграть у них сражение даже превосходящими силами союзников было чрезвычайно трудно. Их железная дисциплина и безоговорочное подчинение вышестоящим сделали монгольскую армию лучшей армией того времени.

Почему именно сейчас мне показалось это повествование важным и нужным? Ответ прост: слишком уж много появляется версий прошлого, слишком часто делаются попытки быстро переменить события, истолковав их в нужную сторону. А ведь история была такой, какой была. Ничего не надо придумывать, надо просто заглянуть в прошлое. И тогда станет очевидно, что события, особенно судьбоносные, возобновляются с неумолимой периодичностью.

Ситуации вновь и вновь повторяются, не подготовленным к ним оказывается лишь тот, кто не ведает своей истории; что от своих корней, уходящих глубоко в прошлое, могут отказываться лишь обречённые на вечное забвение недолговечные правители.

«Волки Дикого поля» – общее название задуманной дилогии. И если её первая часть рассказывает о детстве и юности одного из главных героев, то вторая посвящена именно подвигу русского витязя, который превратил его образ в знамя борьбы с вековечным злом, обрушившимся на Русь и повергшим её на два с лишним столетия в непроглядную тьму.

От мысли сделать центральным персонажем именно Евпатия Коловрата пришлось отказаться по причине того, что замечательных витязей, истинных радетелей земли Русской было так много, что возвысить одного просто не получится. Евпатий догонял войско монгольское и бил с арьергарда, а, например, воевода Вадим Данилыч Кофа смертельно бился с ним на улицах Рязани, не помышляя сдаваться и тем сохранить свою жизнь. Еремей Глебович храбро дрался за Коломну, Пётр Ослядукович погиб, защищая Владимир… Примеров великое множество.

А подвиг небольшого Козельска, который монголы и брать-то не собирались, его в какие ряды записывать? Только в беспримерные.

Материалы, над которыми пришлось работать, жуткие и страшные по своей сути. Это период феодальной раздробленности, когда каждый князёк стремился стать главой государства, пусть и совсем небольшого, и не очень-то выбирал средства, чтобы достичь своей цели. Самовласть и самодурь княжеская довели количество «независимых» княжеств на территории Северо-Восточной и Южной Руси до полусотни…

Годы, которые описаны в дилогии, тоже и жутки и страшны, а ещё – они безысходны. Намеренно здесь нет волков как таковых, но люди предстают в образе лютых зверей как в Диком поле, так и в разных поселениях, больших и малых.

При описании некоторых периодов истории, особенно после битвы при Калке и до начала масштабного вторжения степняков, я чувствовал себя даже первооткрывателем, ибо эти годы почти не отражены в литературе, думаю, прежде всего по причине неизбежности наступающего мрака. А то, знаете ли, страшно писать, зная, что на долгие годы впереди лишь забвение и рабство.

По моему глубокому убеждению, прошлое является наукой, которую надо изучать и повторять, несмотря на всю трагичность некоторых периодов, открывая всё время что-то новое в череде событий и дат, дабы их повторение не ставило в тупик современников, как когда-то наших пращуров.

Историческое повествование «Волки Дикого поля» адресовано прежде всего молодому поколению, которое должно знать свои истоки, учиться определять приоритеты и отличать правду от лжи. Потому некоторые страницы схожи с учебным пособием, в котором старательно собраны все основные события, названы имена и обозначены координаты.

Уверен, что прочтение этой повести поспособствует тому, что молодые люди никогда не станут считать, что наши предки были примитивными, а история лепилась сама по себе, была скучной и однообразной. Те земли, на которых ныне располагается великое государство, обильно политы кровью её защитников, а потому – священны.

Наша история – это не только опьяняющая радость победы на Куликовом поле, это и ядовитая горечь поражения на Калке; это неслыханное по жестокости вторжение сильной армии иноземцев; это взятые с боем, но не покорённые Рязань, Владимир, Суздаль, другие русские города…