Текст книги "Волки Дикого поля"

2

Великий князь киевский Мстислав Романович сложность положения осознавал, но вырваться всё ещё надеялся. Особенно когда большая часть монголов ушла в преследование. Даже сейчас он считал свои действия правильными, а Мстислава Удатного всемерно порицал.

«Так тебе и надо, – злорадно думал о том, кого считал виновником всех бед. – Чтоб тебя догнали и убили, а княжество твоё, неправедным путём полученное, пусть разорят, города пожгут, а людишек полонят».

Он ещё не знал, что князю галицкому удалось спастись от вражеских мечей. Не знал, что даже спасение Мстислава Удатного стало причиной гибели многих русских людей.

Боясь преследования и на Днепре, галицкий князь велел оставшиеся лодьи сжечь, частью потопить.

Многие русичи, с превеликим трудом оторвавшись от вражеской погони, в бессильном гневе потрясали кулаками вслед отплывшим, бросались вплавь в днепровские воды, тонули… Когда понимали, что спасения нет нигде, повернувшись лицом к врагам, сознательно шли на монгольские мечи и стрелы.

Да, они ещё могли сражаться, но… они уже не могли сражаться, сломленные духовно и покинутые своими военачальниками.

Ночью кияне совершили дерзкую вылазку вовсе не благодаря решимости Мстислава Романовича, его зять Андрей Туровский приказал. Великий князь пенял ему, мол, напрасно столько людей потеряли.

На самом деле боевых потерь почти не случилось, но в лагерь вернулись не все – несколько сотен ушли спасаться степью.

Его коробила всякая решимость, он уповал на Господа Бога. Он не был полководцем.

Удельные князья понимали, что надо вырываться из ловушки. Долго уговаривали великого князя, пеняя на то, что вернутся основные части монголов и решительный штурм укрепления станет неизбежен.

И если бы великий князь киевский решился на прорыв немного раньше, судьба большинства киян могла бы стать совсем другой.

– А вдруг они уже здесь? – допытывался Мстислав Романович. – Сидят в засаде и ждут, покуда выйдем?

В конце концов согласился.

Решили прорываться к Половецкому валу.

Но и этому уже не суждено было сбыться: ближе к закату с западной стороны подошли монгольские тумены.

Русичи поняли всю безнадёжность своего положения и стали готовиться к завтрашнему сражению – страшному и кровавому, для многих последнему.

Великий князь внешне казался спокоен, потому что ещё оставалась надежда на выкуп. Всё-таки здесь князья киевских городов, за которыми земли, реки, терема.

Неужли монголы не знают этого и не понимают, что лучше взять золото, чем просто убить?

3

Вернувшись из погони, Субедей немедленно потребовал к себе Тешихана и Чегирхана.

– Это что? – спросил, указывая на укреплённый лагерь киян.

Тысячники подавленно молчали, зная крутой нрав непобедимого.

– Я вас спрашиваю, кипчакские бараны! – заорал он. – Почему до сих пор не одолели урусутов?! Монголы делают самую трудную работу: бьют, преследуют, добывают славу, а кипчаки предпочитают просто отдыхать, греясь в лучах нашей славы.

– У них много мяса, – съязвил Тохучар, – и воевать они не любят, они не монголы.

Субедей сверкнул глазами, но шутки не поддержал.

– Говорите, приказываю!

– Эти урусуты упорные, – выдавил из себя Тешихан.

– И жизнями совсем не дорожат, – продолжил Чегирхан.

– Значит, это вы слишком дорожите своими никчёмными шкурами! – орал непобедимый, багровея лицом. – Вы лишаете монголов ощущения окончательной победы.

Потом передохнул и сказал уже спокойно:

– Завтра утром все оставшиеся в живых монголы расположатся вокруг этой ничтожной крепости. Мы будем есть и пить, празднуя победу, и смотреть, как вы, кипчаки, пойдёте на штурм. И никто из монголов не двинется с места, даже если урусуты станут избивать вас плётками.

Снова немного помолчал, что-то прикидывая, и добавил:

– Урусутских князей приведите мне живыми! Это приказ. Я должен их принести в жертву богу войны. Прочь с глаз моих!

На рассвете воины Тешихана и Чегирхана пошли на приступ. Русичи понимали, что это их последний день, и отбивались с упорством обречённых.

Много кипчакских голов полетело, много русичей полегло, но ворваться внутрь врагам так и не удавалось.

Монголы расположились вокруг холма, как римляне в амфитеатре, пили кумыс, ели мясо и подбадривали кипчаков.

Это было страшное представление.

Дружина Александра Поповича вышла к берегу Калки ранним утром.

Посланный в разведку Ждан Белый, вернувшись, сообщил, что у холма киян происходит непонятное: монголы сидят и смотрят, как другие пытаются воевать.

– Изгаляются, – задумчиво сказал Добрыня. – Что станем делать, Олёша?

– Надо помогать киянам, иначе мы зачем здесь?

– Как помогать? Если бы они вырвались из своей крепости.

– Вырвутся ли – непонятно… А вот когда мы ударим, я чай, сообразят, что пришла подмога и надо прорываться. Как мыслишь, друже?

– Мыслю, пришла пора.

– Ну и добре!

Штурм продолжался. Кипчаки обозлились.

У осаждённых тем временем иссякла вода.

Князья и воеводы не позаботились о её запасах, уповая на то, что река совсем близко.

Залатанные деревянными кольями провалы в стенах уже горели в нескольких местах, тушить их стало нечем, но упорство наступающих так и не пересилило отчаяние обречённых.

Субедею надоело ждать. Гордый только что одержанной победой над превосходящими силами противника, он пребывал в добром расположении духа.

Призвав кипчакских тысячников, объявил:

– Разрешаем предложить сдаться. Своими вялыми попытками вы только портите нам праздник.

– Как с ними говорить? – опешил Чегирхан. – Мы не знаем по-урусутски.

– Дозволь помочь, великий хан, – попросил Плоскиня, воевода бродников. – Меня они поймут, только скажи, что обещать.

Субедей важно кивнул.

– Обещай, что хочешь… Скажи, что княжеской крови проливать не станем. Пусть оставят возы и рухлядь, сдадут оружие.

Плоскиня, Тешихан и Чегирхан направились к укреплению.

– Люди русские! – закричал Плоскиня, увернувшись от стрелы. – Не бейтесь! Лучше сдавайтесь. Хан монгольский просит вас драку прекратить и пожаловать к нему на праздник.

– Чего ты там брешешь, перемётчик?

– Монголы сказали, что отпустят вас домой, только рухлядишку оставьте и возы тоже. Оружие придётся кинуть…

– Пёс монгольский! Не слушайте его!

– Целую в том крест! – клялся Плоскиня.

– Да ты же грязный язычник, израдец! – кричали из-за стен. – Какой ты крест целовать собрался?

Князья стали совещаться.

– Хотят затребовать выкуп, – предположил Мстислав Романович. – Дадим сколько надо, здесь нам всё одно не усидеть. Велика земля Русская, только помочь нам некому.

– Тебе виднее, отец наш, – ответили князья туровский, шумский, дубовицкий, яновицкий, несвижский, неговорский.

Бояре и воеводы тоже выразили согласие.

– Мы с тобой, великий князь.

– Кричите монголам, что выходить станем, – помертвевшими губами прошептал Мстислав Романович.

В наступившей тишине гулко ухал большой молот – сбивали подпорки у ворот.

Створы распахнулись, выпуская ратников.

Запылённые, уставшие, обожжённые, они бросали мечи и копья, шестопёры и луки, щиты и секиры. Отходили вправо.

Последними выходили князья, воеводы и бояре. Князей сразу отводили к месту, где пировал Субедей, и плотно вязали кожаными ремнями.

Когда последний воин бросил оружие, Субедей подал знак. Со всех сторон на безоружных русичей с воем и визгом кинулись кипчаки.

Полилась кровь, пали первые жертвы.

Поняв, что живыми не уйти, кияне стали биться, но уже голыми руками.

Вот один кошкой кинулся на всадника, выбил из седла и оба покатились под откос речной кручи.

Другой, худой и длинный как жердь, ловко увернулся от меча, ударом кулака оглушил противника, забрал оружие и с рёвом кинулся в самую гущу…

В кипчаков летели камни, комья глины.

Но избиение набирало обороты.

Хохотали и визжали от восторга пирующие монголы…

…Дружина витязей явилась нежданно для всех.

Конные разъезды и монгольских дозорных тихо перебили, так же как за час до того вырубили заслоны из лёгкой кавалерии. Пронеслись вихрем, а вражеские всадники, недоуменно тараща глаза, словно удивляясь чему-то, валились наземь неживые…

Наступая нешироким фронтом, дабы увеличить силу удара, витязи ворвались в лагерь монголов в самый разгар кровавой бойни.

Разя направо и налево, разметая монголов и кипчаков, они обескуражили врага и образовали широкую брешь для отхода.

– Браты, спасайтесь! – кричали оставшимся киянам. – Покуда их держим, вы спасайтесь!

Кинулись спасаться. Кому повезло – вскочил на коня, кто-то опрометью кинулся бежать в степь: лишь бы подальше от врага немилосердного; кто-то ковылял к реке…

Следом отходили витязи, оставляя врага в недоумении.

Князья закричали, заволновались, поняв, какую совершили глупость, сдавшись…

Но скажите, кто мог ожидать, что подмога способна прийти в этот ад?

– Наконец-то! – восторженно вскричал Субедей. – Наконец-то появился достойный враг! Я уже думал, что нет багатуров среди урусутов!.. Джебе, ты доставишь мне живым их главного. А этих, – он имел в виду убегающих киян, – кто сумел вырваться, не преследовать, пусть уходят. Они – настоящие воины и не должны отвечать за трусость своих правителей. Пусть рассказывают не только об ужасе имени монголов, но и о великодушии Субедея.

Отъехав на несколько вёрст от места расположения монголов, Александр Леонтьевич дал команду. Все остановились и выстроились в несколько рядов: впереди витязи, за ними – щитоносцы и слуги, тоже достаточно хорошо вооружённые, в пластинчатых панцирях и шлемах.

– Здесь и примем гостей наших, – говорил Попович, вместе с Добрыней и Тимоней объезжая строй. – Бегать от врага – дело постыдное не только для витязей, но и для любого из русичей… Братцы, изготовьтесь! Сейчас они явятся…

– Луки к бою! – скомандовал Добрыня.

Александр Леонтьевич остановился ровно посредине строя и крикнул срывающимся голосом:

– Простите мне, други мои, коль в чём-то стал перед вами виновен!

– Господь простит! – отвечали витязи. – И ты нас прости, друже Александр!

– Олёша, помнишь, говорил тебе сон о матушке моей? – спросил Добрыня Злат Пояс.

– Помню, друже мой.

– Она протянула ко мне руки, а я их взял в свои, поцеловал и ушёл с ней…

– Меня тоже там ждёт мой молодший Иване… Но перед тем, как мы уйдём к своим родным и дорогим усопшим и станем отдыхать вечно, надо ещё кое-что сделать для землицы родной. Ты за свою Рязань, я за свой Ростов, а все мы – за единую Русь!

Небольшая дружина северных русских витязей стала на пути целого тумена отборных монгольских воинов. Тех, кто покорил необъятный Китай, кто раздавил мощный Хорезм, кто, шутя и пересмеиваясь, разбил половецкую степную державу…

…Со стороны реки Калки стройными рядами надвигалась монгольская конница.

– Уважили, поганые, – усмехнулся Добрыня. – Никак не менее полка…

– Значит, трудно будет промахнуться, – усмехнулся Тимоня Рязанец.

– Но пробить непросто, вишь как щитами прикрылись… Луки на изготовку! – скомандовал Попович. – Бей поганых! – и взмахнул мечом, в сторону противника тучей полетели стрелы.

Несколько десятков нукеров свалились с коней.

Основная масса ускорила движение, охватывая дружину правым и левом крылом тумена.

Второй большой ливень из стрел пролился на фланги.

Монголы на скаку срывали луки с плеч, накладывали стрелы на тетиву и пускали вразнобой, почти не целясь.

Дружинники сомкнули щиты и, ощетинившись копьями, двинулись навстречу, перестраивая свои ряды полумесяцем.

Сшибка получилась яростной и лязгающей металлом. Люди молча убивали друг друга, кони храпели, вырываясь из уздечек, пыль стояла столбом, слепя очи и забивая горло, солнце палило нещадно.

Монголы широким кругом охватывали дружину русичей, медленно, но верно стягивая концы.

– Окружают нас поганые! – крикнул Тимоня.

– В тесноте драться сподручнее! – отвечал Добрыня.

Русичи, осознавая положение, решили отдавать свои жизни подороже: вклинились в монгольскую конницу и сражались на все четыре стороны. Против каждого, включая слуг и щитоносцев, вставало не менее десятка.

Случилась теснота, в ходе которой монголы попытались тщательно, но неспешно – мол, никуда не денутся, – атаковать волнами: наплыв – откат…

Но мощь и боевой опыт русской дружины заставили кочевников менять тактику, стало ясно, с этим противником воевать вполсилы не получится: монголы не выдерживали прямых столкновений «меч на меч» и десятками валились под копыта своих лошадей.

Витязи дрались как одержимые и действовали молниеносно, даже Джебе поразился их умению сражаться и управлять конём.

«Наконец-то достойный соперник, победить которого – великая честь!» – подумал он и ринулся навстречу урусутам, но получил страшный удар дубиной, который смял половину шлема, а самого темника оглушил надолго.

До конца схватки Джебе-нойон оставался вне сознания. Его бережно подобрали и унесли в тыл верные нукеры.

…С той поры среди монголов, даже в самых дальних улусах, долго ходили легенды о том, как сражались «багатуры-урусуты», среди монголов, которые считали, что против них никто, нигде и никогда не устоит, и презирали все встречающиеся народы, их правителей и воителей.

Ещё долго после Калки они шёпотом рассказывали о том, как один урусут дрался с десятком, а десять – с сотней, как долго лучшие нукеры Чингиз-хана не могли их убить…

Как Нефедий Дикун, пронзённый копьём насквозь, срубил сначала стружие, а потом, невероятным усилием дотянувшись, голову торжествующего монгола; как доблестно бился Ставр Годинович, Данила Денисьевич, Миша Поток и все остальные витязи, а с ними щитоносцы и слуги.

Как Иван Данилович – огромный и несокрушимый – орудовал дубиной, которую однажды сам вырезал из лесной коряги, весившей около шести пудов. Обработанная стала вдвое меньше по весу, но крепостью – камень; как отлетали от этой дубины враги по несколько сразу, вопя и устрашаясь.

Как новгородский Вышеслав, великан с лицом, сплошь заросшим густыми чёрными волосами, борода до пояса, а голова безволосая, увидев, что пал израненный его друже Гридя Ладога, и страшно возопив, стал махать своим двуручным мечом так, что многие враги бежали в страхе…

Но пал Вышеслав, пронзённый десятком стрел.

Пал Ставр Годинович и Данила Денисьевич, пал Миша Поток, пал Иван Данилович, пали остальные витязи, слуги, щитоносцы.

Последними вживе оставались только Олёша Попович, Добрыня Злат Пояс и Тимоня Рязанец.

Они давно сражались пешими, давно не походили на самих себя: с головы до пят забрызганные вражьей кровью, они всё ещё махали тяжёлыми мечами, безошибочно и чётко разя наповал.

– Устали, братья? – спрашивал Олёша Попович.

– Ништо, брате! – отвечал Добрыня Злат Пояс.

– Разить врага – святое дело, – скалился Тимоня Рязанец.

Монголов уже было побито так много, что прискакал сам Субедей с изменившимся лицом. Увидев, как сражаются урусуты, он вскричал:

– О великий Сульдэ! Я просил у тебя достойного врага, но не настолько!.. Они просто уничтожают моих багатуров!

И приказал прикончить противника стрелами, потому что нукеры уже страшились приближаться к нему на расстояние удара.

Спиной к спине в густом вражеском кругу стояли три великих русских витязя, принимая в себя тяжёлые монгольские стрелы. И только вздрагивали болью… А когда и она ушла совсем, пали с облегчённым выдохом их натруженные тела, но кисти рук так и разжали рукоять меча.

Опустили монголы свои тугие луки, сочтя силу и бесстрашие русичей истинным проявлением бога войны Сульдэ, и застыли воины в немом почитании достойных противников…

В лагерь Субедей вернулся сильно свирепым.

Тысячникам сказал:

– Урусуты – волчье племя, их надо истреблять под корень!

Пленённым князьям сгоряча велел срубить головы, потом передумал.

– Убейте без крови этих вельмож! – крикнул отрывисто. – Не будет им чести от меня. Честь этой земли только что пала, ничем себя не опорочив, не сдавшись и не вымаливая жизни…

…Они не могли даже наложить на себя крестное знамение, потому что руки были связаны. Князья шептали слова молитв, прося прощения за содеянное. Умирали без крика, без стона.

Очухавшемуся Джебе-нойону Субедей в порыве откровения пожаловался:

– Мне кажется, что меня лично и всё моё войско высекла жалкая кучка урусутов! – И горько посетовал: – Малым числом пошли против моего войска… Для чего? Боюсь, что нам, Джебе, этого не понять никогда! Какая их ждала награда? Ведь урусутские правители трусливы и ничтожны, ты же сам видишь, они не в состоянии оценить настоящую преданность и верность. Тогда во имя чего? Земля? Земли много, вон какая широкая степь, скачи, куда захочешь… Да! Но они теперь на небесах и смеются над нами, потому что истинные багатуры! Они просто заслонили собой убегающих… Понимаешь, эти храбрецы отдали жизни, спасая трусов. Какими словами можно объяснить такое?

Вздохнул тоскливо и безнадёжным голосом прибавил:

– Нельзя с ними воевать, пока понимать не научимся.

Правую руку, сжимающую плеть, Субедей прижал к сердцу, а глаза поднял к небу, словно оттуда сурово глядели на него бородатые урусутские багатуры.

Судорожно глотнул воздух и распорядился.

– Нойон, тела храбрецов надо предать земле, со всеми воинскими почестями.

…И вырос во поле курган.

Бродники хоронили витязей. Честно оплакивали павших, потому что истинная доблесть – не такое уж частое явление в мире.

А один из бродников видел, как высоко над степью парил огромный орёл, долго парил над местом, где приняла последний бой дружина северных витязей. Они отдали свою жизнь «за други своя», потому были взяты ангелами под руки и препровождены в Божественные чертоги.

И только когда всех славных защитников земли Русской погребли, закричал орёл трубным голосом, совершая последний круг в вышине. И стали слетаться к нему другие птицы. И уже большой дружной стаей полетели они к родному Северу, к своей милой родине.

…Эту историю рассказывали юркие купцы – торговые гости, и разошлась она по всему по белу свету.

Наказать бесерменов

Субедей-багатур спешил воспользоваться тем, что огромное войско урусутов разбито и рассеяно, князья погублены, а границы их княжеств никем не защищены.

– Мы продолжим нашу великую охоту, – провозгласил он подчинённым. – И возьмём неслыханную добычу.

Бешено монголы пронеслись до самого Днепра. Вторглись в Переяславское княжество, пожгли и пограбили города: Воин, Лукомль, Лубно, Пирятин, Прилуки. Побили много мирного населения, не щадили даже тех, кто выходил встречать хлебом-солью.

Это походило на великое безумие или торжество победителя, уверовавшего в свою полную безнаказанность и беззащитность побеждённых.

На подходе к Новгороду-Северскому монголам пришло известие, что волжские булгары «плюют на могущество Чингиз-хана – жалкого выродка и скотовода, выросшего под брюхом осла, повелителя палачей и предателей», и ни во что не ставят Субедея, «этого мясника и грязного сыроядца с сердцем степного тушканчика».

Принёс его личный гонец Чингиз-хана по имени Сэргэлэн, который вёз для Субедея приказ о возвращении домой в сопровождении тысячи всадников Алтангэрэла.

Он и рассказал о том, как нагло и бесцеремонно вели себя булгарские военачальники.

Суть повествования заключалась в том, что монголы мирно шли от Аральского моря, ни с кем не задирались. В общем, вели себя совсем хорошо и собирались так же тихо переправиться через реку Яик, чтобы покинуть территорию булгар, никого не тронув.

Но булгары такое осторожное поведение почему-то сочли за трусость, прислали к монголам заносчивых ханов и ханчиков числом не менее десяти и запретили переправляться через «их реку», не заплатив хану Габдулле Чельбиру положенной пошлины.

Посланцев тут же высекли плёткой, но отпустили живыми, попросив передать булгарскому хану, чтобы он шёл к чертям собачьим.

Стали прорываться силой, но были атакованы многочисленной конницей башкортов и курсыбаевцами.

Ушли с потерями, драться насмерть приказа не получали, гонец повелителя важнее.

– Не очень он всех нас повеселил, – задумчиво сказал Субедей, имея в виду имя гонца[8]8
  Сэргэлэн – весёлый (монг.).


[Закрыть]. – Зато теперь будем радоваться вместе с этими бесерменскими псами.

Он уже окончательно уверовал в свой полководческий гений, равный, быть может, самому Чингиз-хану, как раз собирался штурмом брать Новгород-Северский, чтобы поднести в дар повелителю…

Задуманное пришлось отложить. Да и приказ пришёл вовремя.

Непобедимый в горячке побед совсем забыл о том, что его железные монголы изнурены бесконечными походами, что их ряды после Калки изрядно поредели и, что удивительно, открыто выражают недовольство даже седые ветераны, которые хорошо знают, что такое железная дисциплина.

Но все дружно согласились с тем, что наказать бесерменов-булгар просто необходимо.