Текст книги "Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало"

Мила сдалась первой.

– Непонятно. – Она пожала плечами, взяла со стола стопку напечатанных листов, направилась в кабинет Тягунова.

Хропцов резко откинул отлетевшее к стене кресло, подошёл к двери, два раза щёлкнул замком. Затем он повернулся и сильно, с коротким свистящим замахом ударил её кулаком в лицо.

Мила, выронив веером разлетевшиеся бумаги, без единого звука рухнула на пол, гулко ударившись головой об угол аквариума.

«Мало, мало, мало…» – засуетился потревоженный жёлтый попугай.

Очнулась Мила за рулём своего автомобиля на Ленинградском шоссе, беспорядочного и многолюдного в этот час. Как она здесь оказалась, как вышла (выбежала? может быть, её вынесли?) из здания международного отдела, как оказалась в машине, завелась, как выехала на проспект – всё это осталось вне её сознания. Она взглянула на спидометр: на щитке приборов возникло со звериным оскалом лицо Хропцова, потом его сменили цифры – сто с лишним километров в час. Вот и хорошо. Так и надо. Скорее бы врезаться во что-нибудь, разбиться насмерть и никогда больше не вспоминать того, что случилось.

Громко рыдая и размазывая по лицу грязные слёзы, мёртвой хваткой вцепившись в руль, Мила не разбирала дороги. Вперёд, вперёд и как можно быстрее! Куда «вперёд» она и сама толком не знала.

У светофора, мельком взглянув в зеркальце, она едва не потеряла сознание: на неё смотрела незнакомая, страшная женщина с оплывшим лицом, всклокоченными волосами и перекошенным ртом.

Рядом с ней на светофоре затормозила чёрная «Волга». Двое парней смотрели на неё, подавали какие-то знаки, но парализовавший её страх не позволял оторвать глаза от заляпанного грязью лобового стекла. Не дожидаясь разрешающего знака светофора, она нажала на газ. Чёрная «Волга» ринулась вдогонку и теперь неотступно следовала за ней. Мила несколько раз сворачивала с главной дороги, разворачивалась через двойную осевую – нет, оторваться от преследователей не удавалось. Погоня загнала её в совершенно незнакомый район Москвы. В какой-то момент ей показалось, что «Волга» отстала. Она затормозила у телефонной будки, хотела выйти, но неизвестно откуда возникшая чёрная машина обогнала её, проехала несколько метров вперёд, визгливо остановилась. Из неё выскочил широкоплечий, в синей японской «аляске» парень и побежал ей навстречу.

Мила захлопнула дверцу, бешеным спуртом рванула с места и в который уже раз, вопреки всем мыслимым правилам дорожного движения, развернувшись через две осевые линии, помчалась неизвестно куда.

Округа оглушилась омерзительным скрипом тормозов, многоэтажной руганью, гудками, милицейскими трельками.

Парень кинулся назад, вскочил в уже отъезжающую «Волгу».

Гонка продолжилась.

Любая нависающая над человеком опасность, тем более смертельная, хороша тем, что в этот момент в поисках спасения до предела обостряются его мыслительные способности. Так случилось и с Милой Логиновой. Вряд ли в иной ситуации ей пришла бы в голову столь отнюдь не очевидная догадка, а тут – пожалуйста, будьте любезны: надо заехать на заправочную станцию, в гущу народную, а далее – уже смотреть по обстоятельствам. И когда впереди по правой стороне улицы она увидела спасительный указательный знак бензиновой кормёжки, желание её побороться за свою жизнь удесятерилось, а силы для достижения этой цели как минимум удвоились.

Заправив бак горючим, она отъехала в сторону, огляделась. Чёрная «Волга» терпеливо ждала её неподалёку на выезде. Оба, и водитель, и пассажир смотрели в её сторону. Мила вышла из машины, достала из-под сиденья щётки, кое-как приладила их к разбухшим от грязи поводкам. К ней подскочил молоденький, в засаленном пальто парнишка.

– Могу помыть, финский шампунь, недорого. Хотите?

Конечно же Людмила этого очень хотела. Для неё появившийся в этот момент худенький чистильщик был не просто провозвестником начинающегося в стране частного предпринимательства. Для неё он явился по меньшей мере Судьбой, перстом указующей.

– Отъехайте, отъехайте, – распоряжался между тем «Перст», – пять минут и будет как новая. – Он с лёгкостью фокусника извлёк из глубокого кармана штанов баллон и стал покрывать стёкла пушистой пеной. – Отъехайте, я вам не помешаю».

Мила отвела машину в сторону, спросила, кивнув головой в направлении диспетчерской будки:

– Не знаешь, там есть у них телефон?

– Телефон-то есть, но они злые как собаки, – паренёк с удовольствием поделился своим знанием особенностей местных порядков. – Вон автомат за углом. Дать монетку?

– Спасибо, не надо.

Мила вошла в будку, на дверях которой висела табличка с надписью «Не входить».

– Закрой, закрой дверь! Читать умеешь? – Женщина в дублёной безрукавке, не поворачивая головы на вошедшую, наклонилась к микрофону. – Водитель 16–64, уберите машину. Уберите машину! Я вас заправлять не буду. Водитель 16–64! – Она зыркнула на Милу. – Я сказала, закрой дверь!

Мила пустилась в объяснения:

– Понимаете, мне нужно позвонить. Очень нужно.

– Я сказала, закрой дверь! – женщина встала, изготовилась к рукопашной.

– Мне нужно позвонить в милицию. За мной гонятся.

– В милицию звони! – не меняя приказной интонации, разрешила женщина и вернулась к микрофону: – Водитель 16–64, я кому сказала уберите машину!?

Мила подошла к телефону и увидела в окно, как чёрная «Волга», описав полукруг, подъехала к заправочной колонке и встала за «Запорожцем», водитель которого заливал бензин в канистру. И когда «Волгу» запер подъехавший сзади микроавтобус, она поняла, что это её шанс и другого такого может не быть. Она бросила трубку, подбежала к своей машине, села за руль и, сорвавшись с места, понеслась прочь.

Протиравший заднее стекло паренёк пробежал, уцепившись за бампер, несколько метров, упал.

– Эй, ты что!? Эй!! Во, б…, что делает! Чуть не убила! Во……! – он выругался не по возрасту подробно и стал собирать раскатившиеся в разные стороны баллоны.

Детина в синей «аляске» подскочил к «Запорожцу», выхватил из рук хозяина шланг, веером полоснув округу мощной струёй бензина, отшвырнул канистру и, навалившись всем телом, покатил маленькую машинку.

Обалдевший от такой наглости, с ног до головы облитый бензином, хозяин «Запорожца» повис на обидчике.

– Козёл! Ты что делаешь, козёл?! Во, козёл!!!

Общими усилиями они оттащили машинку в сторону, освободили проезд. Парень в «аляске» легко стряхнул с себя запорожского водителя, вскочил в набиравшую скорость «Волгу».

У светофора при выезде на набережную «жигулёнка» не было. Взревев двигателями и не сбавляя скорости на повороте, шумно забирая под себя грязь асфальта, чёрная «Волга» бросилась в погоню.

* * *

Тишину коридора военного госпиталя изредка нарушали телефонные звонки.

Молоденькая санитарка в круглых очках с сильной плюсовой диоптрией после каждого такого звонка поднимала трубку, дочитывала до конца абзац лежащей перед ней книги и только после этого строго сообщала: «Госпиталь. Когда поступил? Сейчас узнаю». Затем через непродолжительную паузу так же строго отвечала: «Состояние удовлетворительное. Завтра после пяти». И снова утыкалась в книгу.

Мерин и Анатолий Филин сидели в дальнем углу коридора у окна. Говорили тихо, почти шёпотом. Филин сидел неестественно прямо, вытянув вперёд забинтованные ноги. Поворачивать голову ему мешал обхватывающий грудную клетку и подпирающий под самый подбородок гипсовый панцирь.

– Там дело ясное, теперь это выяснилось доподлинно: магазин – прикрышка. Вероника чётко разобралась. Дело вовсе не в шубах, а в этих странных ящиках. Хозяевам магазина с каждым московским рейсом кто-то присылает шубы, а те в свою очередь за это предоставляют помещение для временного хранения ящиков.

Магазин – это своего рода временный склад, эдакий перевалочный пункт. А вот куда эти ящики попадают дальше и, главное, что в них – можно только гадать, хотя разгадка не так уж глубоко зарыта. Клеопарта пробилась к начальству, но те зациклились на шубах, считают, остальное – не наше дело.

– А чьё? – Анатолий всем корпусом повернулся в сторону Мерина, скривил от боли лицо.

– Не наше – ну значит Комитета, понимай так.

– А совсем?!

Мерин недолго думал над расшифровкой возмущённого филинского вопроса, получилось примерно так: «А Комитет, он что, совсем уже не наш, так надо понимать»? Ответил без улыбки.

– Ты меня-то не уговаривай, ладно? – Он помолчал, обхватил голову руками. – У нас, действительно, четыре висяка. А на твоих «доброжелателей» мы даже не вышли. Ты их в лицо-то хоть помнишь?

– Смутно. Темно.

– Узнаешь?

– Не уверен.

– Ладно, найдём. Многое, я уверен, сходится на Хропцове. Но он теперь, после этой проклятой заметки в «Правде» ляжет на дно.

– Недолго.

– Ты хочешь сказать – долго не пролежит?

Филин утвердительно кивнул головой, спросил:

– А плёнки?

– Плёнки, Толя, пропали.

– Как??! – Филин, казалось, забыл о своём гипсе.

– Так. Исчезли. Похоже, кто-то интересуется Вилором Семёновичем не меньше нашего.

– У-у-у, ёпп… – Толя вытащил из-под забинтованной ноги костыль, потряс им в воздухе, шумно опустил на пол.

Из ординаторской вышла решительно настроенная женщина в белом халате.

– Всё, Анатолий Иванович, все сроки вышли. Я прошу прощения, – она подняла с пола костыль, распахнула дверь палаты, – вы злоупотребляете моим терпением.

Мерин помог Анатолию подняться, вместе они заковыляли по коридору.

– Тебя навещают-то регулярно, не голодаешь?

Филин энергично замотал головой:

– Любка. Вы. Сашка.

– И больше никто?

– А кому?

Мерин тряхнул его вялую, без ответного пожатия руку.

– Ну давай, а то мы без тебя зашиваемся.

Он, не оборачиваясь, вышел в коридор.

Филин полежал несколько минут без движения. Потом снял трубку со стоящего на тумбочке телефонного аппарата.

* * *

Мила, откинувшись на подголовник, сидела в тёмной машине во дворе какого-то незнакомого ей дома. Она не плакала, не думала ни о чём, тяжёлые руки безвольно лежали на коленях.

Неожиданно по лицу её полоснул сноп света бесшумно подкравшейся машины. Она кинулась вправо, упала на сиденье, втянула голову в плечи. Из груди наружу бешено рвался крик, но она из последних сил сдавила горло, перекрыла ему путь, и он сдался, затих, застрял в горьких рвотных позывах.

Машина проехала мимо.

Чёрной «Волги» поблизости видно не было.

Мила завела мотор, выехала из двора, остановилась у первого же телефона-автомата.

– Сеня, Сенечка, это я, Мила… – от радости она всхлипнула, закашлялась, долго не могла продолжить. – Ты слышишь меня? Сенечка! Сеня!

За спиной оглушительно затрещала колонна крытых брезентом грузовых машин. Пришлось напрячь связки, кричать, что было сил, а сил этих у неё уже почти не было, их оставалось ничтожно мало, на самом донышке её физических возможностей.

– Се-ня-а-а! Это я-а-а, Ми-ла-а-а. Меня хотят убии-ить! – почти с гордостью завопила она. – Ты слышишь?

– Слы… Слы… Ми… ты где, Ми…? Где ты?

– Сенечка, я здесь, меня хотят убить, Сеня, ты слышишь меня? Я тебя не слышу.

– Слы… не… Гу… тво… дом. Тол… ту… Я тебя… Поня…? Скажи – по…?

– Домой я не могу, Сеня, они знают мой адрес, они меня там ждут, они убьют меня! Сеня!

– До…, толь… до…, я…бя… жда… Поня..? Ми..! По…?

Мила оглянулась: колонна двигалась очень медленно и конца её видно не было.

Из всего того, что кричал в трубку Сеня, она смогла поняла одно: ей надо ехать к себе домой. Почему? Зачем? Неизвестно. Но больше ни о чём думать не хотелось: домой – значит домой. Сеня лучше знает, куда ехать.

С трудом сдерживая новый приступ слёз, Мила не разбирала дороги – её жёлтая «восьмёрка» на предельной скорости как усталая загнанная лошадь, казалось, сама несла её знакомым маршрутом. Поворот на малую дорожку, ещё поворот… Всё!!! «Жигулёнок», словно уткнувшись в невидимую преграду, подпрыгнул задними колёсами, последний раз измученно вздохнул и заглох.

Спотыкаясь, падая на колени и не чувствуя боли, Мила поковыляла в направлении пятиэтажной блочной коробки.

Из салона чёрной «Волги» было хорошо видно, как она двумя руками тянула на себя дверь, не сразу её открыла, скрылась в подъезде.

Парень в синей японской «аляске» вышел из машины, пересёк улицу и, оглядевшись по сторонам, направился к тому же дому.

В подъезде было темно. Впереди на расстоянии лестничного марша тускло светилась кабина лифта. Мила нажала кнопку вызова… И в этот момент кто-то обхватил её сзади, ладонью зажал рот, резко отбросил к стене. Хотелось закричать, но не было сил, не хватало воздуха. Вырвавшийся из груди хрип был еле слышен. Она потеряла сознание.

Её подняли с пола, впихнули в открывшуюся кабину лифта, со скрипом и скрежетом повезли наверх.

Детина в «аляске» не стал вызывать лифт. Он поднялся на пятый этаж, какое-то время постоял у двери под номером 18, вслушиваясь в ночную тишину лестницы, затем достал из кармана отмычку, без труда с коротким щелчком в замке открыл дверь и шагнул в темноту.

От внезапно вспыхнувшего яркого света он на мгновение зажмурил глаза, метнулся назад на лестничную площадку.

Сергей Бельман невероятной силы ударом сбил его с ног, приплюснул лицом к холодному, грязному кафелю.

* * *

Машина Владиса Рубикса свернула на улицу Дзержинского и остановилась у здания КГБ на Лубянской площади.

Владис Николаевич швырнул подбежавшему милиционеру ключи, буркнул: «На стоянку» и вошёл внутрь.

Дежурный офицер долго водил его длинными коридорами, наконец остановил у широкой двустворчатой двери с приклеенными на ней золотыми цифрами 147.

– Здесь подождите, – офицер скрылся за дверью и тут же вышел. – Пройдите.

В полутёмном, с зашторенными окнами кабинете сидел маленький, моложавый, не по годам располневший человек в строгом костюме. Перед ним стояло блюда, наполненное красными дымящимися раками. Он их расчленял, шейки откладывал в сторонку, остальные части по очереди тщательно обсасывал, облизывал, смачно высасывал и за ненадобностью сплёвывал себе под ноги на расстеленную газетку. Было понятно, что эти безжаберные земноводные твари были его излюбленным лакомством. Рубикс стоял у двери навытяжку, слегка наклонившись вперёд.

Прошло немало времени, моложавый, не по возрасту располневший человек утопил на столе какую-то клавишу, неслышно возникший офицер убрал рачьи отходы, скрылся. Хозяин кабинета зубочисткой убрал лишнее изо рта, носовым платком вытер губы и, не глядя на посетителя, негромко, как бы сам с собой, заговорил.

– Одного я не могу понять: чего вам не хватает, мать твою за ногу? Чего?! Что ещё надо добавить, чтобы доверенные вам несложные поручения выполнялись вовремя и, главное, в полном объёме? Вы просрались с Гривиным, просрались с Чибилиным… И мне важно, чтобы вы реально оценивали положение дел. Другой такой беседы у нас не будет: вы в говне, Рубикс, в полном говне. Мы предложили вам любые условия. Лю-бы-е, мать твою за ногу. Но порученное вам ответственнейшее задание партии находится на грани срыва. По вашей вине. Вы со мной согласны?

Рубикс молчал.

– Не слышу. – Хозяин кабинета поднял на него удивлённые глаза.

– Да, – сглотнув слюну выдавил из себя Владис Николаевич.

– Ну вот и славно. Вы, Рубикс, сделаете всё, что я вам скажу. У вас нет другого выхода. И сделаете так, как завещал нам наш классик. Договорились?

Рубикс до скрежета зубовного сжал челюсти – так не хотелось ему вступать в диалог с этим заносчивым ничтожеством. Молча поклониться и, не проронив ни слова, уйти, унести ноги подобру-поздорову и никогда больше не встречаться. Но ведь неспроста же он, иезуит, заговорил о каком-то «классике». И что он там «завещал» и кому «нам» – кто его знает.

Любитель раков тем временем вновь поднял на посетителя удивлённые глаза.

– Не слышу. Договорились?

– Вы какого классика имеете в виду? – Рубикс не услышал собственного голоса.

– Как «какого»? Николая, разумеется, тёзку моего, Николая Островского. «Делать надо так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Вспомнили? Вот именно так вы всё и сделаете. Повторяю, это наша последняя беседа. Хотя, могло и её не быть. Я прав?

Побелевшие губы Владиса Николаевича слегка шевельнулись, но никакого звука не случилось, и он поспешно в знак согласия мотнул головой.

Маленький человек выдвинул ящик стола, достал конверт, протянул его Рубиксу.

– Это в Нью-Йорке. Устранить немедленно, – он впервые за всё время встречи повысил голос. – И без осечек на этот раз! Повторяю: устранить немедленно вместе с доставившим этот конверт. Свободны.

Рубикс почти выбежал из кабинета. Поджидавший за дверью офицер проводил его до выхода.

Отъехав на почтительное расстояние, Рубикс раскрыл незапечатанный конверт. С большой цветной фотографии на него смотрело улыбающееся лицо Вероники.

Вилор Хропцов и Владис Рубикс сидели друг против друга за покрытым белой крахмальной скатертью столом в просторном кабинете ресторана «Националь».

В дальнем углу, возле заставленной хрустальными бокалами «горки», стоял человек в элегантном светло-бежевом костюме. Время от времени, чутко угадывая желания гостей, он не спеша подходил к столу, уточнял детали, кланялся и также неспешно возвращался в свой угол, давая необходимые распоряжения скучающим за дверью официантам.

Владис Николаевич ел с аппетитом, говорил негромко, не поднимая глаз на собеседника. То и дело возникали продолжительные паузы, в течение которых он с удовольствием пережёвывал и проглатывал закуски.

– …и мне бы хотелось, чтобы вы реально оценили своё положение. Другой такой беседы у нас не будет. Вы в говне, Хропцов. Да, да, не за столом будет сказано, в полном говне. Ваши многочисленные, назовём их так – «записки» в Комитет лежат у меня в сейфе, я их думаю использовать, когда придёт время браться за мемуары. Надеюсь, это произойдёт нескоро. Вы меня понимаете, – Рубикс не спрашивал, не интересовался ответом. Он слегка наклонил голову в сторону метрдотеля, тот поднёс очередное блюдо, убрал несколько грязных тарелок. – Замечательный напиток, никакая «Кока-кола» в подмётки не годится. Рекомендую. – Он наполнил свой бокал искрящимся мелкими пузырьками «Боржоми». – Не находите?

Хропцов сидел неподвижно, не сводя глаз с разлитого по лицу своего визави чревоугодного блаженства.

– Не находите?! – Рубикс повторил вопрос и, перестав жевать, замер. Вилка с кусочком маринованной миноги повисла в воздухе.

– Нахожу, – покорно согласился Хропцов.

– Ну и славно. И слава богу. Приятно, когда возникает согласие. Или как теперь выражаются, консенсус, – Владис Николаевич, выказывая своё отношение к иностранному слову, поморщился и с прежним воодушевлением задвигал челюстями. – Давать советы – вещь полезная, но только в том случае, если они правильно воспринимаются. Так вот: вы слишком глубоко в деле, Хропцов. К сожалению, вы в нём по горло. И рассчитывать на безнаказанность и помощь ваших новых друзей я вам не советую…

– У меня нет новых друзей! – возопил Вилор Семёнович.

Рубикс долго наслаждался ароматом горячего супа. Затем отодвинул тарелку, тщательнейшим образом вытер крахмальной салфеткой рот и заговорил, делая ударения на каждом слове:

– Ваши новые друзья преувеличивают свои возможности и, допускаю, не желая того, вводят вас в заблуждение.

Вы читали Солженицына «Бодался телёнок с дубом»? – вопрос прозвучал настолько неожиданно, что для ответа Хропцову понадобилось энное количество времени.

– Нет, – коротко и вполне искренне наконец признался он.

– Напрасно. Отличная вещь. Советую, вам пойдёт на пользу: руководство для строптивых дебилов. Или вот ещё, с детства в памяти застряло: «Свинья под дубом вековым». Она наелась там желудей досыта, до отвала. Наевшись, выспалась под ним. Затем продрала глаза и своим рылом стала подрывать у дуба корни…

Хропцов сделал попытку подняться, отодвинул стул. Владис Николаевич неожиданно резко ударил кулаком по столу. Зазвенел, покатился, заливая скатерть красным вином, разбитый бокал.

Метрдотель в своём углу, не меняя позы, на мгновение лишь скосив глаза в сторону посетителей, продолжил безучастно разглядывать у себя под ногами до зеркального блеска начищенный паркет.

Рубикс выждал, когда вспышка оскорблённого достоинства собеседника сменится чувством самосохранения, недобрым взглядом усадил Хропцова на прежнее место и с улыбкой продолжил:

– Дальше я наизусть не помню, всё-таки годы прошли и немалые… А заканчивается приблизительно так: «Когда бы вверх могла поднять своё ты РЫЛО, – он сильно ударил голосом по последнему слову, – тебе бы видно было, что эти жёлуди на мне растут». Хорошая басня. Поучительная. Вы со мной согласны? Не слышу.

– Да, – Вилор Семёнович понял, что сопротивление бесполезно.

– Ну и ладно. Я тоже так думаю. Вы, Хропцов, сделаете всё, что я вам скажу, у вас нет другого выхода. Поэтому слушайте и запоминайте. Потом повторите слово в слово.

В дальнем углу кабинета скрипнула дверь: сунулся официант с кофейным подносом. Метрдотель глянул на часы, накрыл поднос салфеткой, понёс к гостям.

– …в Нью-Йорк вылететь сегодня вечером рейсом 17–78. Все остальные указания получить в аэропорту Канады у Аджаева Эльмара Икрамовича, – голос Хропцова звучал хрипло.

– Ну что ж, неплохо, неплохо. Память вас пока не подводит, это похвально. Вот, возьмите. Аджаев скажет, где и кому это передать, – Владис Николаевич протянул Хропцову конверт с фотографией Вероники. – Буду откровенен: я рассчитываю на ваше благоразумие. – Он разорвал пакетик с зубочистками, давая понять, что аудиенция окончена.

Хропцов какое-то время сидел неподвижно. Затем, упершись локтями в стол, вплотную придвинулся к Рубиксу.

– Я только хочу, чтобы вы знали: если со мной что-нибудь случится, если хоть один волос упадёт с моей головы, – для наглядности он провёл ладонью по своей седой шевелюре, – в тот же день будет опубликован подробный список лиц, причастных к этой «стекольной» афёре. И не только к ней. С подробным описанием вывезенных из страны драгоценностей за много лет. С подробным описанием обязанностей каждого и собственноручными подписями каждого с обязательством о неразглашении. Список весьма обширен, там, если не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, есть и ваша фамилия. И на какой бы высоте ни находились эти «лица» – а высота многих из них весьма значительна – с учётом нынешней политической ситуации в стране их не спасёт ничто. Вы это понимаете. Это мой страховой полис. Документы хранятся в надёжном месте и будут обнародованы при условии, о котором я сказал выше. Вы меня поняли? Не слышу.

Рубикс долго ковырял зубочисткой во рту, извлекая и выплёвывая остатки пищи. Затем, не сводя насмешливого взгляда с побелевшего как лунь Хропцова, сломал зубочистку пополам и резким щелчком пульнул ему в лицо.

На площади у выхода из ресторана стоял белый «Ниссан».

Двое молодых, одинаково одетых людей, прислонившись к его багажнику, курили, с интересом наблюдая за работой могучего швейцара.

Хропцов вышел на улицу, огляделся, дрожащими пальцами с трудом вынул из пачки помятую сигарету. Прохожие толкали его, ветер задувал пламя зажигалки. Он поворачивался в разные стороны, безуспешно пытаясь загородить телом вспыхивающий на мгновения огонёк.

– Ну что, поехали? – раздалось у него за спиной.

Хропцов вздрогнул, оглянулся. Молодые люди смотрели на него неприветливо.

– Вы мне?

– Тебе, бебе, садись, поехали.

– Куда, позвольте? – поинтересовался Вилор Семёнович.

– В Шереметьево, «куда».

– В какое Шереметьево? Я прошу прощения, а билет? А виза? Я не готов, мне собраться надо…

– Не валяй Ваньку, дядя, – беззлобно посоветовал один. – Всё в ажуре, за тебя побеспокоились.

Из окна ресторана Владис Николаевич видел, как Хропцова легко втолкнули в открытую дверцу машины.

Шумно взревев двигателем, «Ниссан» понёсся в сторону Манежа.

Владис Николаевич задёрнул штору, на ходу бросил на стол несколько крупных купюр и вышел из кабинета.

Метрдотель отлепил из-под стола миниатюрный металлический предмет, спрятал его во внутренний карман пиджака, крикнул:

– Ребятки, за дело.

Трое «ребяток» в красивой форме официантов принялись за уборку грязной посуды.

* * *

В одном из неприглядных муровских кабинетов Саша Александров вёл допрос. Иногда он вставал, со всех сторон обходил сидящего посреди комнаты человека в синей японской «аляске», вновь возвращался к столу. Добросовестный молоденький сотрудник старательно записывал показания. Голос Александра звучал профессионально грозно.

– У тебя, Брошин, изъяли заряженный пистолет. Зачем он тебе понадобился? Я спрашиваю, зачем тебе понадобился заряженный пистолет?

Парень молчал.

– Ладно, пойдём дальше. «Пальцы», найденные в машине, неопровержимо доказывают твою причастность к убийству хозяина квартиры на Таганке и избиению нашего сотрудника, который тебя опознал. Машина ГАЗ-24 ММТ 28–13, такси зелёного цвета, обнаружена на Каширском шоссе на следующий день после совершения преступления. Темнить бесполезно. Или ты будешь сидеть за убийство по всей строгости закона, или поможешь следствию и облегчишь свою судьбу.

– Я сказал, молчу. Разговора не будет, – сквозь зубы процедил парень.

– Будет, Брошин, будет. И разговор будет, и всё остальное тоже будет, – заверил его Александров. Он остановился, присел перед парнем, без замаха, коротким боксёрским хуком ударил его в лицо.

Стоявший у двери милиционер подхватил навзничь упавшего Брошина, с трудом усадил на стул. Молоденький сотрудник с восхищением наблюдал за происходящим.

– Ну, б…, ментюга ё… Считай – заказан, – Брошин стёр с лица проступившую кровь. – Долго не проживёшь, паскуда.

Новый удар пришёлся в скулу. Брошин мотнул головой, увлекая за собой сломанный стул, отлетел в сторону, упёрся затылком в стену. Его огромные со сжатыми кулаками руки безвольно легли на пол.

* * *

Самолёт Аэрофлота под острым углом набежал на посадочную полосу, мазнул колёсами по гладко отполированным плитам бетона и покатил вдоль служебных помещений.

Пассажиры шумно захлопали крышками багажных отсеков, загородили проход, помогая друг другу разобраться с ручной кладью.

Вилор Семёнович Хропцов сидел у окна в дальнем углу салона. Спешить ему было некуда: весь багаж – плоский, из натуральной кожи, «дипломат» – лежал у него на коленях. Полёт он перенёс как никогда плохо: не спал ни минуты, из еды ни к чему не притронулся – всю дорогу его тошнило. Канадским Эльмаром Икрамовичем оказался здоровенный бугай кавказской национальности с лицом профессионального уголовника: надёжно спрятанные под «брежневскими» бровями глазки, горбатый нос с вылезающими из ноздрей курчавыми волосами. Лоб, как таковой, отсутствовал.

Никаких «дальнейших указаний», вопреки заверениям Рубикса, Хропцов от него не получил, если не считать ещё одного, с сургучной нашлёпкой конверта. «Это не вскрывать, ясно? Плохо будет, твою мать», – посоветовал бугай, после чего повернулся и ушёл. Свидание оказалось скоротечным, немногословным, отнести же этот его «совет» к «дальнейшим указаниям» Вилор Семёнович никак не мог.

Его путешествие СССР – США приближалось к своему благополучному завершению: за стеклом иллюминатора поплыли многочисленные здания аэропорта имени Джона Кеннеди.

«Вот даже президента убили, – грустно подумалось Хропцову – а уж на что берегли, охраняли. И – пожалуйста. А у него, генерала, между прочим, хоть и в отставке, ни одного пусть и захудаленького телохранителя. Конечно, убьют и не извинятся». Предчувствие чего-то страшного, неотвратимого завладело его сознанием.

С отвращением зыркая вокруг себя, он бесцельно, инородным телом болтался в густой среде счастливых, кричащих, хохочущих и целующихся пассажиров.

«Закомпостировать билет на первый же рейс и, как три сестры: в Москву, в Москву, в Москву».

– Вилор Семёнович, если не ошибаюсь? – его тронули за плечо.

Хропцов так громко вскрикнул, что находившиеся рядом люди шарахнулись в стороны.

– Ой, да что это с вами? Вы всех перепугали, – рядом с ним стоял сотрудник советского торгового представительства в Нью-Йорке, молодой человек с бесцветными глазами и безукоризненно ровно выбритым пробором. – С прибытием вас. Что, трудно дался перелёт? – Он протянул руку. – Круглов Сергей Егорович. Как долетели?

– Спасибо, вполне, – Хропцов засуетился, полез в карман. – Мне поручено…

Молодой человек укоризненно улыбнулся:

– Не здесь, Вилор Семёнович, успеется. Это мне поручено. Поручено не только встретить, но и сделать ваше недолгое пребывание здесь по возможности приятным. Пойдёмте, машина на парковке.

Он подхватил Хропцова под руку и заговорил, заговорил, не закрывая рта. Он извинялся за всю Америку, за все её неуклюжие мегаполисы и за отдельно взятый Нью-Йорк в частности, за то, что тот перегружен транспортом, перенаселён чужестранцами, перезаражён выхлопными газами, перенасыщен бандитами и наркоманами, неграми и китайцами, перегажен голубями, вонючими скунсами и собаками, «хоумлессами» и проститутками. «И вообще, вы знаете, Америка – это сплошное “пере”. Переедание, перепитие, переглупость, перенаглость, перенищета, перебогатство – всё это и есть Америка…».

Когда, наконец, перед Хропцовым распахнулась дверца роскошного лимузина, он подумал, что знает теперь об этой стране практически всё.

Круглов сел за руль, включил приёмник.

– Нуте-с, теперь с удовольствием слушаю вас, – он повернул к Хропцову своё холёное лицо, сдобренное мягкой улыбкой.

– Это от Аджоева Эльмара Икрамовича, он встречал меня в Канаде, – Хропцов достал из кармана два запечатанных конверта, протянул их Круглову – а это сувенир из Москвы. У меня всё.

– Не густо, – сотрудник торгового представительства заменил улыбку строгим выражением лица. – Мне дана установка один из них вскрыть при вас. Не возражаете?

– Почему, если установка…

Круглов открыл незапечатанный конверт.

– Красавица, неправда ли?

С фотографии на него смотрело улыбающееся лицо Вероники.

В старинном пригородном замке на берегу живописного озера господин Энтони Майлз вёл приём.

Сновали официанты с подносами. В разных уголках посреди зелёных ковров лужаек дымились жаровни.

Разноцветные зонтики, затеняющие парковую мебель, напоминали экзотических бабочек.

Гостей было много. Строгие смокинги, дорогие меха, сверкающие сотнями граней бриллианты – всё говорило о причастности собравшихся к миру немалого бизнеса.

Сотрудник советского торгового представительства был здесь своим человеком. С ним здоровались, ему кланялись, дружески хлопали по плечу, многие считали за честь поговорить о деле, чокнуться, выпить бокал вина. Круглов был неизменно дружелюбен, улыбчив, галантен, он вежливо слушал собеседников, участливо вникал в их проблемы, горячо возражал или соглашался. Никто из присутствующих на приёме не был обделён его пристальным вниманием.

Он видел Веронику, окружённую компанией азиатского вида приземистых мужчин неопределённого возраста.