Текст книги "Патриот"

– Сегодня у меня четырнадцать встреч, – веско сообщил Молнин. – Времени нет, совсем. Давайте сразу – о главном?

Знаев кивнул.

– Сергей Витальевич, – Молнин щёлкнул пальцами, – давайте договоримся. Насчёт вашего магазина. Я даю хорошую цену, вы её знаете…

– Знаю, – сказал Знаев. – Цена нормальная. Но не могу. Магазин не продаётся.

Молнин постно поморщился, словно священник, услышавший богохульные речи.

– Или продавайте, – сказал он. – Или я его отожму.

– Не могу, – повторил Знаев. – Простите, Григорий.

Молнин нахмурился.

– Я ваш ученик, – сказал он. – Я читал вашу книгу. Я много взял от вас, Сергей. Но в нашем случае правота – за мной… Давайте договоримся. Прошу вас. Пожалуйста.

И улыбнулся снова, обнажая идеальные белые зубы.

Григорий Молнин, сильный мужчина, едва за тридцать, представлял собой продукт сверхновой генерации деловых людей. Родился в Новосибирске, Россия, учился в Гарварде, США; текущие счета имел только в американских банках; там хранил все капиталы. С юности занимался только розничной торговлей – никаких финансов, никакой нефти, никаких стеклянных офисов и антрацитовых приталенных костюмчиков, никакого крысятничества из государева кармана; только игра по правилам. Натренированный умными и свободными людьми в стране свободного предпринимательства, вернувшийся в Россию Молнин поискал и увидел пустующую нишу: дешёвые, самые дешёвые, максимально дешёвые продукты питания, низкосортные крупы, мясные хрящи, колбаса из наполнителей, идентичных натуральным; подгнившая капуста, скользкая морковь – еда низшего сорта для низшего слоя населения.

Оказалось, что Россия, вроде бы уже успокоенная, поделенная и переделенная, освоившая все правила рыночной цивилизации, – упорядоченная Россия нулевых годов по-прежнему может сказочно озолотить любого обладателя пытливого ума. Молнин нашёл Клондайк. Он первым понял, что полунищие городские пенсионеры в России всё своё время тратят на поиски самой дешёвой еды; для стариков это вопрос жизни и смерти. Главное – сэкономить; а гниль с морковки можно и ножичком счистить, а потом в воде помыть, и нихрена ей не будет.

Гнилыми овощами и фальшивой колбасой торгуют по всему миру, это нормально, гуманно, это по-божески. Вместо того чтоб выбросить, лучше продать за гроши бедолагам.

Торговая сеть «Грошик», созданная Молниным, спустя пять лет имела сто пятьдесят супермаркетов по всей просторной стране.

Молнин обратился в миллиардера за считанные годы. Несколько раз его портреты мелькнули в «Воге» и «Тэтлере» наравне с портретами других моложавых эксцентриков тех времён: Полонского, Тинькова, Прохорова. Однако сверхновый миллиардер не спешил превращаться в светскую звезду. Он жил на два континента, то в России, то в Америке, посвящая всё свободное время гонкам на снегоходах по ледяным полям Антарктики или прыжкам на парашюте из стратосферы.

Официально он не считался миллиардером и в списках «Форбса» не значился. Никто не знал точной цифры, кроме самого Молнина. Как и многие десятки других таких же молодых и трезвомыслящих миллиардеров, Молнин не устраивал шумихи вокруг своего имени, ни в какие списки «Форбса» не лез, а главное – не лез и в политику, не финансировал партий и не имел членского билета «Единой России»; он никого не трогал, ни с кем не враждовал, сто пятьдесят его супермаркетов давали прибыль, обеспечивали рабочие места и платили налоги.

Конечно, на пути к миллиарду Молнин наделал много ошибок, и его бизнес довольно быстро оброс проблемами, как обрастает ракушками дно корабля. Судебные иски, штрафы, административные и уголовные дела, обвинения в контрабанде продуктов питания, в найме незаконных мигрантов, в сокрытии налогов, бесконечный поток штрафов, наложенных санитарной инспекцией, – когда накопилась критическая масса, Молнин обанкротил торговую сеть «Грошик». Заблаговременно созданная торговая сеть «Ландыш» приобрела остатки товаров на складах; после лёгкого ремонта все супермаркеты Молнина вновь открылись для населения, но уже под новой вывеской.

В Москве его резиденция располагалась в высотном билдинге близ метро «Парк культуры»; личный кабинет миллиардера занимал весь пентхаус, в приёмной сидели три секретарши, в совершенстве знавшие – на троих – дюжину языков; у босса был отдельный гараж и отдельный лифт из гаража в кабинет, поэтому ни одна из троих секретарш не знала, где именно в данный момент пребывает босс и хозяин: то ли – в Новой Зеландии, то ли – прямо сейчас выйдет и попросит тибетского чаю на ячьем молоке с гречишным мёдом и карельской брусникой.

Они не были знакомы; Знаев видел Григория Молнина только по телевизору.

Но меж ними существовала связь.

В возрасте сорока лет банкир Знаев опубликовал толстую аналитическую книгу о финансовом рынке России. Он сел за работу, движимый абсолютно благородными побуждениями: он хотел описать, выразить собственный опыт. Маленький сын банкира, Знаев-младший, к тому времени проявил полное равнодушие к точным наукам, и банкир грустно сообразил, что тайные знания, накопленные риском и трудом, некому передать. С другой стороны, эти знания представляли собой всего лишь набор мошеннических финтов. Любая схема основывалась на бесстрашии исполнителя и его презрении к закону. Приобщить сына – значило превратить его в махинатора и преступника. Огромный опыт банкира Знаева очень дорого стоил, но издавал дурной запах. В конце концов папа-банкир решил: пусть его опыт достанется всем сразу.

Никакой прибыли от написания произведения он не жаждал. Книга создавалась с оглядкой на американские документальные романы: «Хелтер-Скелтер», «Алчность и слава Уолл-стрит». Знаев трудился три года. Он хотел выступить солидно и беспристрастно. Он описал и систематизировал несколько десятков основных схем сокрытия прибыли и перемещения миллиардов с прозрачного международного рынка на непрозрачный российский и обратно. Он доказал, что мировой финансовый капитал изо всех сил давил на Россию, понуждая её власти превратить целую страну в финансовую пирамиду. Он доказал и более фундаментальную мысль: капитал разумен, у него есть своя воля, отличная от воли хозяина. Капитал сам решает, где ему лучше. Все выкладки банкира-беллетриста были богато иллюстрированы схемами и фотографиями. Пронумерованные квадраты и фигурные стрелки наглядно демонстрировали валютные сальто-мортале с участием офшорных компаний и некоммерческих фондов. Цветные фото являли изумлённому читателю огромные залы, сплошь заваленные мешками с наличностью, вереницы инкассаторских броневиков, роскошные офисы корпораций и банков, ведущих исключительно фиктивную деятельность.

Книга была доведена до ума и опубликована в дорогом издании, на мелованной бумаге, в яркой суперобложке, под претенциозным и немного легковесным названием «Чёрные деньги, белые пиджаки». Это был шикарный подарок для любого финансового махинатора. Издатели устроили шумную презентацию и пригласили знаменитого экономиста Ларионова, советника президента, мыслителя и реформатора. Советник произнёс сравнительно банальный спич и сфотографировался с автором книги и самою книгою в белых холёных руках; тираж был быстро распродан.

Книгу перевели на английский и немецкий. Спустя месяц после публикации текст появился в сети в бесплатной раздаче, и на этом история финансиста-беллетриста закончилась; некий ушлый репортёр из журнала «Euromoney» домогался интервью, но Знаев в то время как раз спасал от краха свой собственный банк. По мысли Знаева, репортёры берут интервью только у успешных людей, а он уже не считал себя успешным, наоборот, – и сухо отказал парню. Тот не обиделся.

Однажды, в ныне отдалённом 2008 году, в офисе банкира Знаева появился скромный человек в скучном сером костюме: посыльный от некоего господина Молнина. Он протянул Знаеву его собственную книгу – «Чёрные деньги, белые пиджаки» – и сказал, ловко проглатывая отчество:

– Сергей Витальич, подпишите, пожалуйста…

Банкир Знаев, автор книги, был тронут и одновременно слегка задет: блестящий миллиардер Молнин не соизволил познакомиться или хотя бы позвонить, а всего только прислал человечка с просьбой. Знаев начертал: «Григорию – от Сергея с пожеланием спортивных успехов!» – и остался доволен. Григорий Молнин, к тому времени блестяще женившийся на дочери члена совета директоров «Газпрома», действительно получил некоторую мировую известность как высокобюджетный спортсмен-экстремал, наподобие Чарли Брэнсона. Канал National Geografic отснял целый фильм, в котором загорелый Greg Molnin шагал по полю аэродрома «Виллидж» в Лос-Анджелесе, Калифорния, вдоль ряда из трёх безмоторных планёров, построенных из ультралёгких композитных материалов. Каждый планёр имел размах крыльев в сотню метров, поэтому Greg Molnin шёл добрых пять минут, по пути рассказывая о новейших видах углепластика и о датчиках температуры, установленных на концах крыльев. Ничто в этом человеке не указывало на его принадлежность к свиным субпродуктам, говяжьим мослам и пищевым наполнителям. Greg Molnin брал планёр за бесконечно длинное крыло и покачивал гибкую сверхпрочную конструкцию без особого усилия. Это выглядело очень серьёзно. Речь шла о вековой мечте человечества: парить в воздухе, подобно птице, летать часами – без двигателя, исключительно мастерством, натренированным умением.

Спустя год, управляя лучшим из своих трёх планёров, названном «Кристина» в честь дочери, над пустыней Наска, в Перу, Южная Америка, Greg Molnin потерпел катастрофу. Планёр вошёл в пологий штопор, сломался в воздухе, фюзеляж с пилотом ударился о землю по касательной, пилота выкинуло вместе с креслом, он отлетел от упавшего фюзеляжа ещё на полмили.

В целях облегчения конструкции Greg Molnin не устанавливал никаких систем безопасности; парашют также не входил в комплект.

Ему спасли жизнь и половину здоровья: травма позвонка, паралич нижней части тела.

Greg Molnin потратил два года на схватку со своим врагом. Несколько операций и сложные восстановительные процедуры принесли небольшой эффект. Безнадёжный инвалид научился самостоятельно перемещаться всюду: в салоне самолёта, в автомобиле, в сауне; нарастил мощный торс, плечи и грудь стали громадны. Специальный корсет удерживал ноги и тазобедренные суставы, пока руки, перевитые мышцами, переставляли костыли, изготовленные лучшими мировыми специалистами, невесомые и упругие.

И вот спустя ровно два года, сопровождаемый журналистами Greg Molnin совершил на новом планёре пролёт над той же перуанской пустыней и сделал круг над местом своего несчастья. Победив, таким образом, собственную жестокую судьбу, врагов, завистников и злопыхателей.

Такой вот человек – как положено гениям, почти уродливый, с выдающимся лбом и глубоко спрятанными глазами, – сидел теперь напротив Знаева, и смотрел без выражения, равнодушно, и улыбался вежливо; левой рукой то и дело чесал затылок, точно так же, как делал это сам Знаев.

Заметив сходство, Знаев тут же прекратил трогать собственную башку.

Молнин – если бы смог встать – был бы выше его на голову; крупный мужик, он сидел в инвалидном кресле – и смотрел как будто сверху вниз.

– Уважаемый Григорий, – сказал Знаев. – Мы ведь с вами в России живём?

– И в России тоже, – ответил Молнин.

– В нашей стране рынок будет расти ещё лет тридцать. То есть мы с вами всю жизнь просуществуем в условиях роста. Этот рост будем быстрым или медленным, он будет сопровождаться спадами, даже кризисами, как сейчас, – но за спадами неминуемо последуют подъёмы. Фундаментальная тенденция сохранится на десятилетия вперёд. А когда рынок растёт – никто ничего не продаёт! Все только покупают – и держат! Правильно?

– Да, – ответил Молнин.

– Вот и я ничего не продаю. Магазин – мой, земля под ним – тоже моя. Кому я мешаю?

– Мне, – сказал Молнин. – И «Пятёрочке» мешаете. «Дикси» тоже вас хочет…

– Это не разговор, – сказал Знаев. – Мало ли кто чего хочет.

– Слушайте, Знаев, – миллионер вдохновенно сверкнул глазами. – В том месте, где стоит ваш магазин, – там не надо продавать валенки и телогрейки. Там надо продавать только еду. Вокруг – тысяча домов, там уже живут люди, и каждый третий экономит на желудке. Россия – голодная страна. Великая, могучая – и голодная. Сто пятьдесят миллионов хотят быть сытыми. Кто утолит их голод – тот и победил.

Знаев вздрогнул. Только что прозвучавшее слово «победил» показалось ему чужим, странным, бизнесмены обычно его не употребляют; идеями победы мыслит воин, а никак не торговец.

– Кстати, – сказал он, – насчёт победы. Я, наверное, уеду из Москвы. Недели на три, на четыре. Мы вернёмся к разговору, когда я вернусь.

– Сергей, – мягко произнёс Молнин, – давайте договоримся сейчас. Здесь.

– Нет, – ответил Знаев, испытывая редкое наслаждение. – Мне надо проветрить мозги. Я боюсь принять неверное решение. Я вернусь – и мы поговорим.

Молнин коротко поморщился и отвернулся.

– Вы не поняли, – продолжал Знаев, чувствуя уверенность, крепнущую с каждым следующим произнесённым словом. – Я уезжаю проветриться. В один город… на границе с Украиной. Я вас прошу, Григорий. Дайте мне возможность уехать… и вернуться. Когда я вернусь – я дам ответ.

– Не понимаю, – сказал Молнин. – Куда вы едете?

– Воевать.

– Шутите? – спросил Молнин с недоумением.

– Думаю, нет.

– Это опасно, – уверенно сказал Молнин после короткого раздумья. – Вас могут убить. Или обвинить в военных преступлениях.

– Знаю, – сказал Знаев. – Могут.

– Продайте магазин – и уезжайте куда хотите.

– Это глупо, – сказал Знаев. – Представьте: я продам магазин, получу деньги – и меня убьют. Зачем мне деньги, мёртвому? Логично будет, если мы договоримся после моего возвращения.

– Но мы договоримся?

– Вероятно, – сказал Знаев.

Молнин теперь смотрел недоверчиво и даже с подозрением, как на опасного чудака или даже душевнобольного. Он помолчал, потрогал собственный огромный бицепс и спросил:

– За что же вы едете воевать?

– За интересы государства.

– Это государство ничего для вас не сделало.

– Уже неважно. Главное – что это единственное государство, где все говорят по-русски и платят рублями.

Знаев полез в карман и достал деньги.

– Смотрите, – сказал он. – Сто рублей. Как думаете, сколько раз тут написано, что это – именно сто рублей?

– Раза четыре, – предположил миллиардер.

– Восемь раз. Цифрами и буквами. По четыре раза на каждой стороне. Чтоб для самых неграмотных. А на долларах – для ещё более неграмотных. Десять раз повторено и продублировано.

– Люди глупей, чем мы думаем, – сказал Молнин.

– Нет. Глупость тут ни при чём. Чтобы запомнить, надо повторить. Четыре раза. Восемь раз. Сто раз. Так получилось, что пора напомнить, что рубль – тоже деньги. А государство, которое его печатает, – это сильное государство. Пора повторить это. Чтобы все помнили.

Молнин улыбнулся.

– Красиво излагаете, – сказал он. – Но я не верю. Если бы вы хотели уехать в Донбасс – вы бы помалкивали. О таких вещах не говорят. Их делают молча.

– Я и помалкиваю, – Знаев улыбнулся. – Но вам – сказал. Вы для меня важный человек. Надеюсь, это будет между нами, Григорий.

– Окей, – ответил миллиардер. – Но если мы не договоримся – вы никуда не поедете.

– И кто меня остановит?

– Я.

– Это угроза?

– Понимайте как хотите. Наша встреча – первая и последняя. Или вы говорите «да», или – «нет»…

– Вы напрасно пытаетесь навязать мне свои условия.

– Вы бы сделали так же. Я читал вашу книгу. Три раза. Я ваш благодарный ученик.

– Это приятно слышать, – сухо сказал Знаев. – Но если мой магазин вам действительно нужен – вы подождёте моего возвращения. Теперь мне пора. У меня тоже сегодня важные встречи. До свидания.

Миллиардер нахмурился.

– Чёрт бы вас побрал, – произнёс он грустно.

Вдруг Знаева кто-то резко толкнул сзади меж лопаток; Знаев обернулся, ожидая увидеть хладнокровного палача Иосифа с пистолетом в умелой руке – но никого не обнаружил.

Зато услышал чей-то тихий голос. Скрипучий, словно ножом по пустой тарелке.

Соглашайся, давай, Серёжа, просто скажи ему «да», он ведь тебя действительно уважает, он читал твою книгу, разве тебе этого мало, он не обманет… Он заплатит, сколько попросишь… Раздашь долги, вздохнёшь свободно, начнёшь новую жизнь, ты пока не старик, изобретёшь что-нибудь новое, интересное… Ты же – парень с фантазией… А у него, в отличие от тебя, вовсе нет фантазии, он умеет только говяжьи хрящи пенсионерам впаривать… Скажи ему «да»… Просто кивни, и произнеси одно слово, и пожми ему руку… Это дело трёх секунд… И – всё, и ты спасён, и ты – выжил… Уцелел… Победил…

– Что с вами? – недовольно спросил Молнин.

– Так, – ответил Знаев и махнул рукой. – Небольшие проблемы со здоровьем. Принимаю психотропные препараты. Голова дурная. Вы, Григорий, кстати, современным искусством не интересуетесь? Абстрактной живописью? Есть хороший художник, через пять лет его работы будут стоить миллионы…

Молнин явно потерял интерес к разговору.

– Что за художник? – вяло поинтересовался он.

– Гера Ворошилова.

– Никогда не слышал, – равнодушно ответил миллиардер. – Позвоните ко мне в офис, вам дадут телефон моего арт-дилера.

– Я пошёл, – сказал Знаев.

Молнин молча кивнул и нажал кнопку. Развернулся в своём кресле и покатил в недра подвала, сверкающие никелированным металлом: словно гном, убегающий в алмазную пещеру от незваного гостя.

16

Бесстрастный Иосиф провёз его в обратном направлении через тот же бледно раскрашенный лабиринт высокобюджетных заборов.

Повернули на шоссе и остановились.

Иосиф покинул водительское кресло, обошёл машину сзади, открыл дверь со стороны Знаева и раздвинул длинные бледные губы в благожелательной улыбке:

– Выйдите, пожалуйста.

Знаев уже расслабился – и теперь на мгновение испытал отвратительный малодушный страх.

Оказывается, ещё ничего не кончилось.

Иосиф улыбался.

Знаев молча вылез.

Мимо пронёсся снежно-белый свадебный лимузин; из полуоткрытых окон долетели упоительные девичьи визги и краткий фрагмент песни «О боже, какой мужчина».

Не произнеся более ни слова и глядя в сторону, Иосиф вернулся за руль, неторопливо развернул машину через две сплошные линии и уехал, оставив Знаева одиноко маячить на просторной лысой обочине.

Это должно было иметь причину; разумеется, миллиардер Молнин приказал вышвырнуть оппонента на пустом шоссе не для того, чтоб наказать за несговорчивость. Не столь мелок был Молнин, чтобы велеть: «А выкинь ты его на дороге, пусть обратно сам едет».

Знаев решил подождать.

Пахло тёплой дорожной пылью. Шум проезжающих мимо автомобилей не заглушал птичьего пения. День обещал быть жарким. День обещал многое. Каждый новый день многое обещает. Жизнь сама по себе и есть обещание.

Таблетки действовали, но эффект был уже не тот; пелена обратилась в дымчатую сепию.

Знаев не простоял и минуты.

Подъехал микроавтобус, скучного серого цвета, однако совсем новый; сдвинулась дверь, и двое угрюмых полицейских в штатском выскочили ловко, натренированно.

Один зашёл сбоку, второй показал удостоверение.

– Прокуратура Москвы.

Знаев испытал кратчайшее чувство резкой обиды, какое бывает, если, например, надуваемый воздушный шарик лопается под самым носом надувающего, награждая его мгновенной резиновой пощёчиной; и вот – бывшего банкира изъяли из сияющего подмосковного утра и повезли в миры не столь благоуханные.

Оперативники были молодые парни, оба вполне годились Знаеву в сыновья, один из двоих – и вовсе мальчишка, румяный и огромный, кровь с молоком, джинсы туго обтягивали его толстые бёдра; Знаев вспомнил опять миллиардера Молнина, его высохшие ноги с торчащими мослами коленей; вздрогнул, отвернулся.

Разговаривать с ними он не хотел, куда везут – не спрашивал. Никакого насилия над собой не боялся. Миллиардер Молнин не станет марать свои хорошо проработанные штангой руки ради какого-то магазина.

Не убьют, не отмудохают, в лесу к дереву наручниками не пристегнут – давно прошли те времена, теперь в наших краях всё делается вежливо.

Вспомнил, как однажды, в самом начале самых первых лет становления отечественной феодально-финансовой системы, двадцатидвухлетним начинающим бизнесменом он угодил под следствие как соучастник разбойного нападения: купил полтонны дагестанского коньяка, товар оказался краденый, взяли всех. Нервные сыщики три часа допрашивали Знаева, затем сообщили, что «повезут в лес мудохать». Пересмеивались, потирали руки. Один сказал: «Я позову Петровича, он это любит», – и ушёл. Знаева вывели, скованного, дрожащего от гнева и отчаяния, во дворе затолкали в машину, завели её; ходили вокруг, покуривая; заглушили мотор, экономя бензин, и опять ходили, обмениваясь возгласами: «Поехали барыгу мудохать», «Научим жизни», «Щас всё будет». Таинственный Петрович так и не появился. Через час вытащили из автомобиля, отвели в кабинет, вручили не сильно разборчивый протокол и отпустили. Мудохать, видимо, и не собирались: пугали. Или, может быть, действительно пожалели бензин. Неважно. Теперь, спустя два десятилетия, Знаев думал про тех ментов как про настоящих: они были крутые, злые, бешеные, голодные, а эти – казались слишком спокойными, слишком чисто выбритыми, скучно сопящими. Функционеры.

Оба вскоре вытащили из карманов смартфоны и углубились в изучение картинок на поцарапанных экранчиках.

Когда привезли, когда вместо грубого подхвата под локоть Знаева только вежливо поманили – «пойдёмте с нами», он понял: не арестовали, не посадят, не так всё страшно.

Пока шли по коридорам, один из двоих незаметно отрулил в боковой проход. Остался второй, мальчишка-опер. Постучал большим розовым кулаком в дверь, распахнул перед клиентом.

– Заходите, пожалуйста.

– Пожалуйста, – ответил Знаев, заставив себя беззаботно улыбнуться.

В душной комнате на одно окно сидели за двумя скромными столами два прокурора в синих красивых кителях: худой и потолще.

Мальчишка-опер, впустив Знаева, сам вошёл и по-хозяйски сел за третий стол.

Все трое тут же стали рассматривать гостя с ног до головы.

– Сергей Витальевич? – значительно произнёс прокурор потолще.

– Так точно.

– Присядьте.

– С удовольствием.

Тощий прокурорчик положил перед толстым пухлую папку, заложенную карандашом, и раскрыл.

– Значит, говорите, «с удовольствием», – пробормотал толстый. – Удовольствие – это хорошо… Это мы любим… Вам знакомы граждане Солодюк и Заварухин?

– Знакомы, – тут же ответил Знаев. – Оба – козлы поганые.

– Давайте без ругани, – резко сказал мальчишка-опер.

– Я бы рад, – сердечно ответил Знаев. – Но это не ругань. Это истина. Объективная реальность, данная нам в ощущениях. Они – поганые козлы. Оба мне должны. С обоими я разбираюсь в суде.

– Понятно, – сказал тощий прокурорчик, мирно улыбнувшись. – Но у нас есть заявления. Написанные указанными гражданами. Мы проверили эти заявления и по результатам возбудили уголовное дело. Вот – постановление. Ознакомьтесь и распишитесь.

Протянул лист бумаги с грозным грифом – совсем новый, ни залома, ни вмятинки, распечатанный, безусловно, едва десять минут назад.

– В чём обвиняете? – спросил Знаев.

– Там написано. Читайте.

– Незаконное предпринимательство, – послушно прочитал Знаев вслух. – Незаконная банковская деятельность… Легализация преступных доходов… Фиктивное банкротство… Уклонение от уплаты налогов… – Он посмотрел по очереди на всех троих. – Тут потянет на три расстрела!

– Вы, я вижу, весёлый человек, – строго сказал толстый прокурор. – Обратите внимание, статьи все – экономические. Мы так специально сделали. Жест доброй воли. Вы к нам – с удовольствием, и мы к вам так же.

– За доброту спасибо, – сказал Знаев. – А в чём она? Доброта?

– А доброта, – недобро ответил толстый прокурор, – в том, что ваши действия подпадают под обвинение в мошенничестве. А это – тяжкое преступление! Совсем другая статья. Из другой главы Кодекса. По обвинению в мошенничестве мы в любой момент поместим вас в следственный изолятор. Там сидеть удовольствия мало.

– Согласен, – сказал Знаев. – Изолятор. Конечно.

Обернулся на мальчишку-опера, который сверлил его грозным взглядом. «А куда ему деваться? – Подумал Знаев. – В столь юные годы, с таким румянцем – только изображать бровями и глазами безжалостную непреклонность».

– Дело было так, – сказал он. – Однажды я сделал коммерческий банк. Это был мой банк, собственный, личный. Потом он перестал приносить мне удовольствие, и я его закрыл. Это было – моё, понимаете? Моё. Что хочу, то и делаю. Не потому я закрыл банк, что он убыточный, а потому что меня стали интересовать другие вещи. Розничная торговля, например. Я закрыл свой банк, потому что это был мой банк, и ничей больше. Граждане Солодюк и Заварухин воспользовались закрытием моего банка и не вернули взятые ссуды. Граждане Солодюк и Заварухин должны мне крупные суммы. Они решили не отдавать. Они решили, что проще будет оклеветать банкира Знаева. Они написали свои доносы ещё три года назад. И тогда же, три года назад, я уже давал показания вашим коллегам. Граждане Солодюк и Заварухин утверждают, что я отмывал преступные доходы и незаконно обналичивал миллионы. С тем же успехом они могли сказать, что я пью кровь христианских младенцев, граблю старушек, устраиваю теракты, финансирую «Правый сектор» и «Исламское государство». Тогда же, три года назад, ваши коллеги проверили заявления и ничего не нашли… – Знаев улыбнулся ещё раз, шире. – Скажите, пожалуйста, а что стряслось? Почему вы подняли вдруг это старое дело?

– Не старое! – резко поправил толстый прокурор. – Три года. Совсем не старое. И вообще, Сергей Витальевич, не надо так веселиться. Не забывайтесь…

– А может, – спросил Знаев, – это не я веселюсь? Может, господин Молнин веселится, а вы плечо подставили?

– Какое такое плечо? – просил толстый прокурор. – При чём тут Молнин? Говорите за себя, господин Знаев.

– Конечно, – сказал Знаев. – Конечно, Молнин ни при чём. Абсолютно. Никаким боком. Я понимаю.

Тощий прокурорчик положил ещё одну бумагу.

– Вот и хорошо, что понимаете. Ознакомьтесь, гражданин Знаев. Постановление об избрании меры пресечения. Подписка о невыезде.

– Спасибо, – искренне произнёс Знаев. – А я думал – закроете. Специальные кеды взял, без шнурков.

– Они вам пригодятся, – с ненавистью сказал мальчишка-опер, двигая ногами под столом. – Я не вижу в вас уважения к закону.

«Уважение есть, – ответил ему Знаев про себя. – Страха нет. А ты, друг, путаешь. Тебе надо, чтоб я боялся. И не закона, а тебя. Если клиент не боится – тебя это раздражает».

– Извините, товарищи, – сказал он. – Я не хотел грубить. У меня невралгия, я принимаю сильнодействующие препараты. Побочные эффекты… Спутанность сознания… так называемая «пелена»…

– Погодите, – сказал тощий прокурорчик, тревожно вздрогнув. – Вы что же, не в здравом уме?

– Не знаю, – признался Знаев, кротко вздохнув. – Всё как в тумане. Половину того, что вы говорите, я не слышу.

– Но вы поняли суть дела?

– Понял. Обвинение по восьми статьям. Живу по месту прописки, из страны не выезжаю. Буду брыкаться – посадите в камеру. Чего тут не понять?

– Хорошо, – похвалил прокурор постарше. – Иметь дело с понимающим человеком – тоже удовольствие. До свидания, Сергей Витальевич.

Знаев тут же встал.

– Один вопрос, – произнёс толстый прокурор. – Слушайте, а вот этот… ну… ваш супермаркет… «Готовь сани летом».

– «Готовься к войне».

– Да. Зачем он был нужен?

– Уже не помню. Это было давно. Теперь готовиться не надо. Надо участвовать.

– В войне?

– Ага, – сказал Знаев. – Скажите, пожалуйста, а что будет, если я уеду на Донбасс? Это считается за нарушение подписки о невыезде?

Все трое сильно удивились, переглянулись и даже немного испугались, особенно тощий прокурорчик.

– А что вам там делать? – удивился мальчишка-опер. – Россия с Украиной не воюет.

Толстый прокурор выпятил грудь.

– Никакого Донбасса! – приказал он. – Чтоб я этого больше не слышал! Идите. Мы вызовем вас повесткой.

– До свидания, – сказал Знаев. – В любое время я к вашим услугам.

Мальчишка-опер вышел вместе с ним, довёл до проходной.

Хотелось ещё поиздеваться, спросить потихоньку, какую именно сумму заплатил миллиардер Молнин за голову бывшего банкира, но благоразумие победило. Вряд ли юный страж закона получил от миллиардера хоть один мятый доллар. Низших чинов к таким делам не подпускают. Низшие чины ищут себе богатых друзей самостоятельно.

Когда-то у Знаева тоже были полезные связи среди людей в погонах с большими звёздами. Но денег не стало – и полезные связи перестали быть полезными.

Поэтому бедняки выгодны государству. Бедняку нечем подкупить прокурора.

17

От Пятницкой улицы до Таганки – полчаса пешком, через Большой Краснохолмский мост, широкий, продуваемый немилосердными ветрами. Редкие пешеходы бредут по краям его, отворачивая лица от клубов пыли и выхлопного смрада, словно бедуины, застигнутые песчаной бурей.

Пока шёл, позвонил Алексу Горохову, подробно всё рассказал. Телефон, скорее всего, прослушивали, но это было уже неважно. Выслушав, опытный Горохов глухо хмыкнул: я так и думал, «Ландыш» будет нагибать тебя через ментов; или отдашь магазин, или сядешь лет на восемь. Не ссы, грубо ответил Знаев, ещё не вечер; ещё повоюем, брат. Кстати, как твой брат? Хуже, ответил Алекс, в больницу буду устраивать, но ты, шеф, лучше сейчас не забивай голову… Дурак ты, сказал Знаев, чем же нам с тобой забивать головы, как не здоровьем наших родных? Тех, кого мы любим? А я его никогда не любил, ответил Алекс. Как брата – любил, по-родственному, а вообще – нет. Разве так бывает? – спросил Знаев. Бывает, ответил Горохов; тебя ждать сегодня?

Обязательно, Алекс. Обязательно. У меня только двое вас осталось. Тех, кто меня всегда ждёт. Ты и моя любимая женщина.

Садовое кольцо скрежетало и стонало железными стонами. Но, едва Знаев, по периферии обогнув Таганскую площадь, свернул в переулок, – пыль и смог пропали, вытесненные ветром с близкой реки, и рёв техники пропал тоже, и отдалённое эхо той, настоящей, ватной московской тишины а-ля Гиляровский прошелестело вдоль строя прижатых друг к другу домов.

Тут же захотелось поесть чего-нибудь густого и жирного и забраться под толстое одеяло с толстой книгой, написанной густо и жирно.

Искомое здание – новодел – состояло из стеклянных стен и вертящихся дверей; гостиница.

С обратной стороны огромного окна долговязый пролетарий в комбинезоне натирал стеклянную плоскость особой шваброй, доводя прозрачность до ненужного, в общем, идеала. За спиной пролетария сверкали никелированные рамы и горбы спортивных снарядов. Несколько женщин с мускулистыми попами энергично стремились в будущее, попирая резину беговых дорожек. «Отель и спортивный зал для богатых, – сообразил Знаев. – Ветерок с близкой реки нынче дорого стоит. Что же делает здесь мой потомок?»